Бенвенист. Уровни лингвистического анализа

Это «отношение интеграции» построено по той же модели, что и «пропозициональная функция» Рассела.

Какие звенья в системе знаков языка затрагиваются этим раз­личием между конститутивными элементами и интегрантами? Сфера действия этого различия заключена между двумя грани­цами. Верхняя граница – это предложение, которое содержит конститутивные единицы, но которое, как это будет показано ниже, не может быть интегрантом никакой другой единицы более высокого уровня. Нижняя граница — это меризм, различитель­ный признак фонемы, который не содержит в себе никаких кон­структивных единиц, принадлежащих языку. Следовательно, пред­ложение (Определяется только своими конститутивными элемен­тами; меризм определяется только как интегрант. Между этими двумя границами четко выступает промежуточный уровень, уровень знаков – самостоятельных или вспомогательных слов или морфем, которые одновременно содержат конститутивные единицы и функционируют как интегранты. Такова структура этих отношений.

Какова же, наконец, функция, приписываемая различию между конститутивной и интегрантной единицей? Эта функция имеет основополагающее значение. Мы думаем, что именно в ней за­ключен тот логический принцип, которому подчинено в единицах различных уровней отношение формы и значения.

В этом и заключается проблема, поставленная перед современ­ной лингвистикой. Соотношение формы и значения многие линг­висты хотели бы свести только к понятию формы, но им не уда­лось избавиться от ее коррелята — значения. <...>

Форма и значение должны определяться друг через друга, по­скольку в языке они членятся совместно. Их отношение, как нам представляется, заключено в самой структуре уровней и в структу­ре соответствующих функций, которые мы назвали «конститутив­ной» и «интегративной».

Когда мы сводим языковую единицу к ее конституентам, то тем самым мы сводим ее к ее формальным элементам. Как было сказано выше, анализ языковых единиц не дает автоматического получения других единиц. В единице самого высшего уровня, в предложении, разложение на конституенты приводит к выявле­нию только формальной структуры, как это происходит всякий раз, когда некоторое целое разлагается на составные части. Извест­ную аналогию этому мы находим в графике. По отношению к на­писанному слову составляющие его буквы, взятые отдельно, яв­ляются лишь материальными сегментами, не содержащими ника­кой части этой единицы. Если мы составим слово samedi «суббота» из шести детских кубиков, на каждом из которых напишем одну букву, то мы будем неправы, если станем утверждать, что с каж­дым кубиком — с кубиком М, кубиком А и т.д. — соотносится 1/6 (или какая-либо другая часть) слова как такового.

Таким образом, производя анализ языковых единиц, мы выде­ляем из них только формальные конститутивные элементы (= кон­ституенты).

Что же нужно для того, чтобы признать эти формальные кон­ституенты единицами определенного уровня? Необходимо прове­сти обратную операцию и проверить, будут ли конституенты вы­полнять функцию интегрантов на более высоком уровне. Суть дела заключается именно в этом: разложение языковых единиц дает нам их формальное строение; интеграция же дает значимые единицы. Фонема являясь различителем, выступает вместе с другими фоне­мами интегрантом по отношению к значимым единицам, в кото­рых она содержится.

Эти знаки включаются в свою очередь как интегранты в еди­ницы высшего уровня, несущие смысловую информацию. Анализ проводится в двух противоположных направлениях и приводит к выявлению либо формы, либо значения в одних и тех же языковых единицах.

Теперь мы можем сформулировать следующие определения:

Форму языковой единицы можно определить как способность этой единицы разлагаться на конститутивные элементы низшего уровня.

Значение языковой единицы можно определить как способность этой единицы быть составной частью единицы высшего уровня.

Форма и значение, таким образом, выступают как свойства, находящиеся в отношении конъюнкции, обязательно и одновре­менно данные, неразделимые в процессе функционирования языка. Их взаимные отношения выявляются в структуре языковых уровней, раскрываемых в ходе анализа посредством нисходящих и восходящих операций и благодаря такой особенности языка, как членораздельный характер.

Однако понятие значения имеет и еще один аспект. Может быть, проблема значения запутана так именно потому, что эти оба ас­пекта не различались.

В языке, состоящем из знаков, значение языковой единицы заключается, в том, что она имеет смысл, что она значима. Это равносильно тому, что языковая единица будет идентифицировать­ся по способности подставляться в «пропозициональную функцию». Это необходимое и достаточное условие для признания ее значимой единицей. При более глубоком анализе нужно было бы перечислить все «функции», в которые ее можно подставить и — в пределе —-составить их полный перечень. Такой перечень был бы довольно ог­раничен для meson («мезон» — физ. термин) или chrysoprase («хри­зопраз» — минерал) и очень велик для слов chose «вещь» или ип «один» — неопред. артикль ед.ч. м.р., но это различие несуществен­но; все равно названный перечень подчиняется одному и тому же принципу идентификации единиц через их способность к интег­рации. В любом случае можно было бы определить, обладает ли в данном языке тот или иной отрезок «значением» или нет.

Совершенно другой проблемой является вопрос о том, каково это значение. Здесь «значений» рассматривается уже в ином аспекте.

Когда говорится, что данный элемент языка (короткий или пространный) обладает значением, то под этим подразумевается свойство, которым обладает данный элемент как означающее, способность образовать единицу, отграниченную от других еди­ниц, опознаваемую носителем данного языка, то есть тем, для кого этот язык является единственным Языком. Это значение имплицитно, оно внутренне присуще языковой системе и ее состав­ным частям. Но в то же время язык одновременно и глобально соотнесен с миром объектов как в полных высказываниях, имею­щих форму предложений, которые относятся к конкретным и специфическим ситуациям, так и посредством единиц низшего уровня, которые относятся к объектам частным или общим, взя­тым из опыта или порожденным языковой условностью. Каждое высказывание и каждый член высказывания обладает референтом, знание которого возникает в результате использования родного языка. Следовательно, сказать, каков референт, описать его и оха­рактеризовать его специфику — это иная, подчас очень трудная задача, которая не имеет ничего общего со свободным владением языком. <...> Достаточно самой постановки вопроса об уточнении понятия «значение» и его отличии от понятия «обозначение». И то и другое необходимо. Мы встречаемся с тем и с другим различающимися понятиями, которые, однако, тесно связаны между со­бой на уровне предложения.

Итак, мы достигли последнего уровня нашего анализа, уровня предложениях о котором уже говорилось, что этот уровень пред­ставляет собой не просто следующую ступень в распространении — переходя на уровень предложения, мы переступаем границу, отделяющую нас от другой области.

Новым здесь является прежде всего критерий, которым опре­деляется этот тип высказывания. Сегментировать предложение мы можем, но мы не можем сделать его интегрантом какой-либо дру­гой единицы более высокого уровня. Пропозициональной функ­ции, в какую можно было бы подставить предложение, не суще­ствует. Следовательно, предложение не может быть интегрантом для единиц других типов. Это объясняется прежде всего той осо­бенностью, какая присуща только предложению и отличает его от вcex других единиц, т.е. предикативностью. Все другие свойства предложения являются вторичными по отношению к этой особен­ности. Число знаков, входящих в предложение, не играет никакой роли: одного знака достаточно, чтобы выразить предикативность. К тому же наличие «субъекта» (подлежащего) при предикате не обязательно. Предикативный член предложения достаточен сам по себе, так как служит определителем для субъекта. «Синтаксис» предложения является только грамматическим кодом, который обеспечивает правильное размещение его членов. Различные инто­национные рисунки не имеют всеобъемлющего значения и лежат в области субъективных оценок. Следовательно, единственным признаком предложения является его предикативный характер. Предложение мы отнесем к категорематическому уровню.

Что же обнаруживаем мы на этом уровне? До сих пор название уровня соответствовало рассматриваемой языковой единице. Фо­нематический уровень — это уровень фонем; действительно, су­ществуют конкретные фонемы, которые можно выделять, комби­нировать или перечислять. А категоремы? Существуют ли они? Предикативность — основное свойство предложения, но она не является единицей. Разных видов предикации не существует, и ничего не меняется от замены термина «категорема» на термин «фразема». Предложение не является формальным классом, куда бы входили единицы — «фраземы», разграниченные и противопоставимые друг другу. Все типы предложений, которые можно было бы различить, сводятся к одному предложению с предикативностью. Вне предикации предложения не существует. Следовательно, нужно признать, что категорематический уровень включает только одну специфическую форму языкового высказывания — предложение. Оно не составляет класса различимых единиц, а поэтому не может входить составной частью в единицу более высокого уровня. Предложе­ние может только предшествовать какому-нибудь другому предло­жению или следовать за ним, находясь с ним в отношении следова­ния. Группа предложений не образует единицы высшего уровня по отношению к уровню предложения. Языкового уровня, расположен­ного выше категорематического уровня, не существует.

Ввиду того что предложение не образует формального класса различительных единиц, которые могли бы быть потенциальны­ми, членами более высокого уровня, как это свойственно фоне­мам или морфемам, оно принципиально отлично от других язы­ковых единиц.                          

Сущность этого различия заключается в том, что предложение содержит знаки, но не является знаком. Коль скоро мы это при­знаем, станет явным контраст между сочетаниями знаков, кото­рые мы встречали на низших уровнях, и единицами рассматрива­емого уровня.

Фонемы, морфемы, слова (лексемы) могут быть пересчитаны. Их число конечно. Число предложений бесконечно.

Фонемы, морфемы, слова (лексемы) имеют дистрибуцию на соответствующем уровне и употребление на высшем. Для предло­жений не существует ни законов дистрибуции, ни законов упот­ребления.

Список употреблений одного слова может быть не закончен. Список употреблений предложения не может быть даже начат.

Предложение — образование неопределенное, неограниченно варьирующееся; это сама жизнь языка в действии. С предложением мы покидаем область языка как системы знаков и вступаем в дру­гой мир, в мир языка кёк средства общения, выражением которо­го является сама речь.

В самом деле, это два различных мира, хотя они охватывают одну и ту же реальность; им соответствуют две разные лингвисти­ки, пути которых, однако, ежесекундно пересекаются. С одной стороны, существует язык как совокупность формальных знаков, выделяемых посредством точных и строгих процедур, распределенных по классам, комбинируемых в структуры и системы, с другой — проявление языка в живом общении.

Предложение принадлежит речи. Именно так его и можно определить: предложение есть единица речи. Подтверждение этому со­стоит в том, что предложению присущи определенные модальности.

Повсеместно признано, что существуют предложения утвердитель­ные, вопросительные, повелительные, отличающиеся друг от друга специфическими чертами синтаксиса и грамматики, но одинаково основанные на предикации. Однако эти три модальности лишь ото­бражают три основные позиции говорящего, который воздействует на собеседника своей речью; говорящий либо хочет передать собе­седнику элемент знания, либо получить от него информацию, либо приказать что-либо сделать. Именно эти три связанные с общением функции речи отражаются в трех формах модальности предложения, соответствуя каждая одной из позиций говорящего.

Предложение – единица, потому что оно является сегментом речи, а не потому, что оно может служить различителем других единиц того же уровня; оно не таково, как это было показано. JH о предложение является полной единицей, которая имеет одновре­менно смысл и референт: смысл — потому, что оно несет смысловую информацию, а референт потому, что оно соотносится с со­ответствующей ситуацией. Люди, которые общаются между собой, должны иметь определенный общий референт (или определенную ситуацию в качестве референта), без которого коммуникации как таковой не происходит: ведь даже если «смысл» и понятен, а «ре­ферент» не известен, коммуникация не имеет места.

В этих двух свойствах предложения мы видим условие, которое делает возможным его анализ самим говорящим начиная с момен­та обучения языку и в ходе непрерывных упражнений в речи в любой ситуации. Постепенно говорящий начинает постигать бест конечное многообразие передаваемых содержаний, контрастиру­ющее с малым числом употребляемых элементов. Отсюда он, по мере того как система становится для него привычной, бессозна­тельно извлекает чисто эмпирическое представление о знаке, ко­торый можно было бы, в рамках предложения, определить следующим образом: знак есть такая минимальная единица предложения, которую можно опознать как идентичную в другом окружении или заменить другой единицей в идентичном окружении.

Говорящий, после того как он воспринял знаки в облике «слов», может остановиться на этом. Лингвистический анализ начинается для него — в практике речи — с предложения. Когда же лингвист пытается выявить уровни анализа, то он идет в обратном направ­лении, отталкиваясь от элементарных единиц, и приходит к опре­делению предложения как единицы высшего уровня. Именно в речи, реализованной в предложениях, формируется и оформляется язык. Именно здесь начинается речевая деятельность. Можно было бы сказать, перефразируя классическое изречение: nihil est in lingua quod non prius ftierit in oratione «в языке нет ничего, чего раньше не было в речи».