Декабристы в Сибири

 
    Кемеровский государственный университет культуры и искусств

 
 
 
 

   Контрольная работа по Истории Сибири на тему: Декабристы в Сибири 

   Выполнила:

   Студентка СП-091,

   Голодова А.С. 
 

                                                    Кемерово, 2010 г.                                                                                                                                                                                                                                                               

 

                                                                                                                                                                                           Список литературы: 

1. Олег Л.Г. История Сибири: Учебное пособие. – Москва: ИНФРА – М; Новосибирск: Сибирское соглашение, 2001. – стр. 250-257.
2. Зуев А.С. Сибирь: вехи истории (16-19 вв.): Учебное пособие. – Новосибирск: ИНФОЛИО-пресс, 1998. – стр. 267-288.
3. Крутов В.В., Швецова-Крутова Л.В.  Белые пятна красного цвета. Декабристы: в 2 кн. Кн. 2: «Ах, как славно мы…». – М.: ТЕРРА – Книжный клуб, 2001. – стр. 12-99.

 

               Декабристы в Сибири

                                  Ссылка

            Уже с самого начала присоединения к России Сибирь стала превращаться не только в «золотое дно» для людей предприимчивых, но и в «страну изгнания» для разного рода преступников. Почти сразу государство стало использовать этот удаленный от центральных районов страны край как место ссылки «лиц негодных».

            В первой половине 19 в. Сибирская  ссылка сохраняла свое значение  массового средства наказания,  применяемого к преступникам  независимо от их социального  положения. Самым ярким эпизодом истории ссылки этого периода является, конечно, ссылка декабристов - участников вооруженного мятежа на Сенатской площади в Петербурге и Черниговского полка на Украине в декабре 1825г. – и членов примыкавших к ним по политическим взглядам  тайных организаций (Общества соединенных славян, Астраханского, Оренбургского, Общества военных друзей).

            В Сибирь по итогам следствия и суда был отправлен 121 человек, в том числе 8 князей, 4 барона, 1 граф, 3 генерала и 94 штаб - и обер-офицера. В зависимости от «состава преступления» одних определили в каторжные работы на иркутские и нерчинские заводы, других – на поселение. Отбывшие каторгу также переводились на поселение. Чуть ли не каждый сибирский город был отмечен пребыванием в нем или его округе ссыльных декабристов.

           Чуть позднее, в 1832 г., в Сибирь были сосланы 7 участников тайной организации под руководством  Н. П. Сунгурова. В 1949-1850 гг. туда же последовали 9 «петрашевцев», отправленных на каторгу.

            Правительство все активнее использовало ссылку в Сибирь как средство, с одной стороны, «разрежения» населения в центральной России и, с другой, заселения и хозяйственного освоения сибирских просторов.

            Сроки ссылки в 17 – первой  половине 19 в. никак не оговаривались.  Фактически она была пожизненной.  Только каторга, как особо тяжелый вид ссылки, с течением времени получает ограничение во времени (с 1822г. не более 20 лет). Но и отбыв ее, каторжник выходил на пожизненное поселение там, где ему указывали власти. Попадая в Сибирь в царствование одного монарха, они, как правило, освобождались из ссылки другим монархом.

                          Дорога в Сибирь

            Верховный Уголовный Суд вынес свое решение, и мятежников начали отправлять в Сибирь. Первыми 21 июля 1826 года отправили четверых: Артамона Муравьева, Василия Давыдова, Александра Якубовича и Евгения Оболенского. Сразу же за ними поехали Сергей Волконский и Сергей Трубецкой, а 23 июля – братья Борисовы. Все восемь мятежников ехали закованными в ножные кандалы. Переезд занял 37 дней.

           Вот отрывки из воспоминаний участника этого путешествия – князя Евгения Петровича Оболенского, посвященные этому периоду жизни.

            «21-го июля 1826 года вечером мне  принесли в мой номер Кронверкской  куртины, где я находился, серую  куртку и такие же панталоны из самого грубого солдатского сукна и возвестили, что мы должны готовиться к отправлению в путь. Накануне этого дня я имел свидание с младшими братьями, пажами, и, простившись с ними, просил их прислать необходимое платье и белье. Они исполнили мое желание: вероятно, нашли готовый сюртук с брюками и вместе с бельем уложили в небольшой чемодан и отправили ко мне:  все это я получил и, удивляясь новому наряду, который мне принесли, спросил у плац-майора: «Зачем же мне послали партикулярное платье, если хотят, чтобы я носил серую куртку?». Ответ мне был, что это отдается на мою волю и что я могу воспользоваться казенным платьем, если этого сам пожелаю. Но так  как мне приказано было приготовиться к дороге, то я, пораздумав, что у меня не было ни одной копейки в кармане и что – в дальней стороне и в дальнюю дорогу – единственный мой сюртук потерпит совершенное истребление, я решился надеть казенную амуницию, которая на вид не хороша, но весьма была удобна по ширине ее размеров, и стал дожидаться времени отправления. Вскоре после полуночи меня повели в Комендантский дом: взойдя в комнату, вижу Александра Ивановича Якубовича в таком же наряде, как и я. Вслед за ним вошел командир Ахтырского гусарского полка и Василий Львович Давыдов – отставной лейб-гусар. Артамон Захарович Муравьев был одет щегольски, в длинном сюртуке и со всем изяществом, которое доставляет искусство портного, щедро награжденного. На Василии Львовиче был надет фрак Буту, первого портного, остальной наряд соответствовал изящной отделке первого портного.… Вскоре дверь распахнулась и комендант крепости, генерал от инфантерии Сукин, громко сказал: «По высочайшему повелению вас велено отправить в Сибирь закованными». Вскоре потом принесли тяжелые ножные цепи, нас заковали, сдали фельдъегерю Седову при четырех жандармах, и мы вышли, чтобы отправиться в дальний путь. У подъезда стояли четыре тройки: в одну из них  посадили меня…»

            Правда, в истории описывается, что неимущим по дороге в Сибирь выдавали казенное белье, тулупы и чемодан  с 2 парами шерстяных носков, теплыми сапогами, шапкою, курткою и брюками из толстого солдатского сукна; на других, богатых, собственные сюртуки, фраки от первого портного, теплые медвежьи шубы, на ногах овчинные одеяла и пр.»

            Удивительное путешествие начинается, по словам его участника – Евгения Оболенского. «Тройки помчали нас с рассветом дня через Петербург в Шлиссельбургскую заставу, и мы остановились для перемены лошадей на первой станции…, где нас ожидала жена Муравьева для прощания с мужем. Не более часа пробыли они вместе, лошадей переменили, и скоро мы миновали Новую Ладогу и обычной быстротой ехали все далее и далее».

            Из инструкции «Фельдъегерского  Корпуса фельдъегерю: дорогую  нигде не допускать ни под,  каким предлогом для свидания  с арестованными и разговоров, также не принимать от посторонних людей пособия».

            Далее путешествие происходило  таким образом: «Мы останавливались  в гостиницах, Артамон Захарович  был общим казначеем и щедро  платил за наше угощение; посторонних  лиц до нас не допускали; наша отрада была в беседе друг с другом».

            За дальностью лет трудно установить – все ли мятежники питались в ресторациях и пили запрещенное инструкцией шампанское; всех ли декабристов на ночлег размещали в гостиницах. Возможно, что только тех, кто мог оплатить номер, кто, не желая ночевать в пересыльных камерах с простым народом, мог выбирать еду и способы ночлега.

            Из инструкции «Фельдъегерского  Корпуса фельдъегерю: Отнюдь не  останавливаться нигде в трактирах,  харчевнях и тому подобных публичных заведениях и ни под каким предлогом в оные не заезжать, особенно в городах, а стараться доставать нужную на продовольствие пищу на самих станциях, дозволяя преступникам употреблять что только необходимо нужно будет для поддержания их сил и здоровья, но избегая всякой роскоши и излишеств, как-то: больших обедов, употребления шампанского и других виноградных вин».

            Дальше Евгений Оболенский вспоминает: «Из путевых впечатлений наиболее в памяти сохранился въезд в Нижний, который совершался во время открытия ярмарки; тысячи народа толпились на площади, когда мы медленно проезжали чрез площадь к гостинице. Общее чувство к нам выразилось единственно безмолвным созерцанием наших колесниц с жандармами и нашего наряда с ножными украшениями».

            В Нижнем Оболенский купил  шинель и другие необходимые  вещи.

            Так доехали в конце августа  до Иркутска. Прибывших декабристов  «поместили не в общей камере, где содержаться ссыльные, а отвели им, по распоряжению председателя губернского правления Горлова, отдельную комнату, занимаемую частным приставом, сняли с них кандалы, дали трехдневный отдых. В эти дни иркутское чиновничество, купечество – посещало декабристов, ведя с ними оживленные беседы.

            Не только чиновники и купечество, но и «градской» голова «много внимания и участия оказали нам… и по возможности старались нас успокоить и развлечь во время краткого пребывания нашего…, никаким словом и никаким поступком не оскорбили в нас того чувства собственного достоинства, которое неизменно нами сохранялось». (Е. Оболенский)

            Спустя два месяца после отъезда  из Петербурга, проехав более 6000 верст, 27 августа 1826года четыре государственных преступника сердечно попрощались со своими конвоирами. Об этом они сообщили в письмах родным.

            В таких переписках часто просматривается  знаменитое сибирское гостеприимство  и желание увидеть, пообщаться  с петербургскими, столичными жителями. Их появление в сибирской глубинке  являлось событием, которое нельзя было пропустить.

            Размещены были государственные преступники на заводах Иркутской губернии. Сойдясь с декабристами, заводская администрация оказала им нравственную поддержку. От нее зависело многое, особенно характер самой работы каторжан. Ссыльные декабристы были назначены подкурками, дровосеками и на другие сравнительно легкие работы. 

                                           Мрачные земли Сибири

 
 

            Через несколько дней приезда  в Иркутск, Оболенского и Якубовича  отвезли за 60 верст – в Усолье, где находился соляной завод. Их разместили на квартире вдовы, в единственной горнице, а сама хозяйка перешла жить в избу.       

            «На другое утро после нас позвали к начальнику завода, гонного полковника Крюкова. Заводская полиция отдалила от его дома всех посторонних лиц, и к нему во время этого свидания никакого не пускали. Он нас принял не только ласково, но с таким вниманием, которое глубоко нас тронуло.[…]Отпуская нас, полковник объявил, что назначит нам работу только для формы, что мы можем быть спокойными и никакого притеснения опасаться не должны. На другой день после свидания с начальником, урядник Скуратов приносит нам два казенные топора и объявляет, что мы назначены в дровосеки и что нам будет отведено место, где мы должны рубить дрова в количестве, назначенном для каждого работника по заводскому положению: это сказано было в слух, шепотом же он объявил, что мы можем ходить туда для прогулки и что наш урок будет исполнен без нашего содействия».

            Дни текли однообразно: с утра  до третьего часа работа в лесу, потом сытный «хотя и не роскошный» обед, затем отдых, беседы, игра в шахматы. Так пошло время до середины октября.

            5 октября 1826 года во время игры  в шахматы вошел урядник и  объявил, «чтобы мы собирались в дорогу и нас велено представить в Иркутск». Но после приезда в город выяснилось, что Трубецкого, Волконского, Давыдова, Оболенского, Якубовича, Муравьева и братьев Борисовых отправляют на Нерчинские рудники. 25 октября мятежники прибыли на рудник.

            «Скоро настало время наших работ; накануне нам было объявлено, чтобы мы приготовились с ранним утром предстоящему труду. На другой день в 5 часов пришли к нашим казармам штейгер с рабочими, назначенными нам в товарищи; началась перекличка. Нас распределили по разным шахтам по двое; дали каждой паре по сальной свече, мне дали в руку кирку, товарищу молот, и мы спустились в шахты и пришли на место работы. Работа была не тягостна: под землею вообще довольно тепло, но нужно было согреться, я брал молот и скоро согревался. В одиннадцать часов звонок возвещал окончание работы, и мы возвращались в свою казарму; тогда начинались приготовления к обеду. Артельщиком нами был выбран Якубович как самый опытный по военно-кухонной части. Вообще мы пользовались полной свободой внутри нашей казармы, двери были открыты, мы обедали, пили чай и ужинали вместе». Надо сказать, что караул состоял из  горного унтер-офицера и трех рядовых, которые «готовили кушание, ставили самовар, служили нам и скоро полюбили нас и были нам полезнейшими помощниками».

            Когда у мятежников сменился горный офицер и вновь прибывший г-н Рик приказал заключенным находиться в камерах, то возмущенные таким ужесточением режима декабристы прекратили принимать пищу. Через двое суток, после объяснений с начальником рудника, камеры были отперты.

            В январе 1827 года на рудник  приехала Екатерина Ивановна Трубецкая. На единственной улиц деревни княгиня нашла маленький деревянный дом, который сняла за 3 рубля 50 копеек в месяц с дровами и водой. А через две недели,8 февраля на рудник прибыла Мария Николаевна Волконская. Две княгини поселились вместе. Смена жилищных условий была, конечно, разительной.

            Зато мужья рядом, и жизнь  продолжалась.

            «Настала весна и мы получили  позволение делать прогулки при  конвое, в свободные дни от работ, по богатым лугам, орошаемым Аргунью. Сначала мы удалялись не более двух или трех верст от нашей казармы, но постепенно, приобретая все более и более смелости, мы, наконец, доходили до самой Аргуни, которая была от нас на расстоянии девяти верст».