Движение декабристов: современные оценки

 

После смерти Александра об отречении Константина не было объявлено. Войска и население были сразу приведены к присяге Константину. Но он подтвердил свой отказ от престола. Николай решил вступить на престол и назначил на 14 декабря 1825 г. переприсягу.

 

Неожиданная смерть Александра I прозвучала для декабристов как призыв и сигнал к открытому выступлению. Известно, что почти во всех своих тактических планах они связывали начало восстания со смертью монарха. Поэтому сама жизнь вносила решительные коррективы в согласованные между представителями «Южного» и «Северного» обществ сроки общего выступления и толкала декабристов на незамедлительное восстание. Смена императоров, непонятная для народа и солдат новая присяга – все это послужило благоприятным моментом для выступления. «Случай удачный, – писал друг Пушкина И. И. Пущин. – Ежели мы ничего не предпримем, то заслужим во всей силе имя подлецов». Декабристы знали, что переворот связан с большими трудностями, что сил у них мало, и все же они не хотели упускать момент. «Мы так твердо были уверены, что или мы успеем, или умрем, что не сделали ни малейших сговоров на случай неудачи», – говорил впоследствии писатель-декабрист А. Бестужев.

 

13 декабря на квартире у больного  Рылеева состоялось последнее  совещание декабристов. Здесь  был окончательно разработан  план восстания и избран его руководитель – полковник князь С. П. Трубецкой, участник Отечественной войны 1812 года. Командование войсками при занятии Зимнего дворца было поручено капитану А. И. Якубовичу. Захватить Петропавловскую крепость поручено было А. М. Булатову. Поручик П. Г. Каховский соглашался «открыть путь» к восстанию и, как бы совершая самостоятельный террористический акт, проникнуть утром 14 декабря в Зимний дворец и убить Николая.

 

На собрании утвердили «Манифест  к русскому народу», провозглашавший ликвидацию существующего правления, отмену крепостного права, широкие демократические преобразования: свободу слова, вероисповедания, свободу занятий, передвижения, равенство всех сословий перед законом, уменьшение срока солдатской службы.

 

Этот важнейший документ декабристы предполагали обнародовать в день восстания от имени высших государственных органов империи – Государственного совета и Сената, для чего решили помешать присяге сенаторов и членов Государственного совета царю Николаю I и заставить их подписать «Манифест». Именно поэтому местом сбора восставших была назначена площадь перед Сенатом.

14 декабря офицеры – члены  тайного общества еще затемно  были в казармах и вели агитацию  среди солдат. С горячей речью  выступил перед солдатами Московского полка А. Бестужев. «Я говорил сильно, меня слушали жадно», – вспоминал он позже. От присяги новому царю солдаты отказались и приняли решение идти на Сенатскую площадь. Полковой командир Московского полка барон Фредерике хотел было помешать выходу из казарм восставших солдат – и упал с разрубленной головой под ударом сабли офицера Щепина-Ростовского. Был ранен и полковник Хвощинский, желавший остановить солдат. С развевающимся полковым знаменем, взяв боевые патроны и зарядив ружья, солдаты Московского полка первыми пришли на Сенатскую площадь. Во главе этих первых в истории России революционных войск шел штабс-капитан лейб-гвардии драгунского полка Александр Бестужев. Вместе с ним во главе полка шли его брат, штабс-капитан лейб-гвардии Московского полка Михаил Бестужев и штабс-капитан того же полка Дмитрий Щепин-Ростовский.

 

Полк построился в  боевом порядке в форме каре около  памятника Петру 1. Каре (боевой четырехугольник) было проверенным и оправдавшим  себя боевым построением, обеспечивавшим как оборону, так и нападение на противника с четырех сторон. Было 11 часов утра. К восставшим подскакал петербургский генерал-губернатор Милорадович, стал уговаривать солдат разойтись, клялся в том, что присяга Николаю правильна, вынимал шпагу, подаренную ему цесаревичем Константином с надписью: «Другу моему Милорадовичу», напоминал о битвах 1812 г. Момент был очень опасен: полк пока был в одиночестве, другие полки еще не подходили, герой 1812 г. Милорадович был широко популярен и умел говорить с солдатами. Только что начавшемуся восстанию грозила большая опасность. Милорадович мог сильно поколебать солдат и добиться успеха. Нужно было во что бы то ни стало прервать его агитацию, удалить его с площади. Но, несмотря на требования декабристов, Милорадович не отъезжал и продолжал уговоры. Тогда начальник штаба восставших декабрист Оболенский штыком повернул его лошадь, ранив графа в бедро, а пуля, в этот же момент пущенная Каховским, смертельно ранила генерала. Опасность, нависшая над восстанием, была отражена.

 

Избранная для обращения  к Сенату делегация – Рылеев и  Пущин – еще рано утром отправилась  к Трубецкому, который перед этим сам заходил к Рылееву. Выяснилось, что Сенат уже присягнул и сенаторы разъехались. Оказалось, что восставшие войска собрались перед пустым Сенатом. Таким образом, первая цель восстания не была достигнута. Это была тяжелая неудача. От плана откалывалось еще одно задуманное звено. Теперь предстоял захват Зимнего дворца и Петропавловской крепости.

 

О чем именно говорили Рылеев и Пущин в это последнее  свидание с Трубецким – неизвестно, но, очевидно, они договорились о  каком-то новом плане действий и, придя затем на площадь, принесли вместе с собой уверенность, что Трубецкой сейчас придет туда же, на площадь, и приступит к командованию. Все нетерпеливо ждали Трубецкого.

 

Но диктатора все  не было. Трубецкой изменил восстанию. На площади складывалась обстановка, требовавшая решительных действий, а на них-то и не решался Трубецкой. Он сидел, терзаясь, в канцелярии Генерального штаба, выходил, выглядывал из-за угла, много ли собралось войска на площади, прятался вновь. Рылеев искал его повсюду, но не мог найти. Кто же мог догадаться, что диктатор восстания сидит в царском Генеральном штабе? Члены тайного общества, избравшие Трубецкого диктатором и доверявшие ему, не могли понять причины его отсутствия и думали, что его задерживают какие-то причины, важные для восстания. Хрупкая дворянская революционность Трубецкого легко надломилась, когда пришел час решительных действий.

 

Восставшие долго выжидали. Солдатские ружья стреляли «сами». Несколько атак, предпринятых по приказу  Николая конной гвардией на каре восставших, были отбиты беглым ружейным огнем. Заградительная цепь, выделенная из каре восставших, разоружала царских полицейских. Этим же занималась и «чернь», находившаяся на площади (палаш одного разоруженного жандарма был передан брату А. С. Пушкина Льву Сергеевичу, который пришел на площадь и присоединился к восставшим).

 

За оградой строившегося Исаакиевского собора располагались  жилища рабочих-строителей, для которых  было заготовлено много дров на зиму. Поселок в народе называли «исаакиевской  деревней»; оттуда в царя и его  свиту полетело немало камней и поленьев.

 

Мы видим, что войска были не единственной живой силой  восстания 14 декабря: на Сенатской площади  в этот день был еще один участник событий – огромные толпы народа, собравшиеся на площади и энергично  выражавшие сочувствие восставшим. Общеизвестны слова Герцена – «декабристам на Сенатской площади не хватало народа». Понимать эти слова надо не в том смысле, что народа вообще не было на площади, – народ был, а в том, что декабристы не сумели опереться на народ, побоялись привлечь их к восстанию, и это было одной из главных ошибок повстанцев.

 

Надо отметить поразительное  единодушие первоисточников, говорящих  об огромном скоплении народа.

 

Преобладало «простонародье», «черная кость» — ремесленники, рабочие, мастеровые, крестьяне, приехавшие к барам в столицу, мужики, отпущенные на оброк, «люди рабочие и разночинцы», были купцы, мелкие чиновники, ученики средних школ, кадетских корпусов, подмастерья... Образовались два «кольца» народа. Первое состояло из пришедших пораньше, оно окружало каре восставших. Второе образовалось из пришедших позже — их жандармы уже не пускали на площадь к восставшим, и «опоздавший» народ толпился сзади царских войск, окруживших мятежное каре. Из этих пришедших «позже» и образовалось второе кольцо, окружившее правительственные войска. Заметив это, Николай, как видно из его дневника, понял опасность этого окружения. Оно грозило большими осложнениями.

 

Основным настроением  этой огромной массы, которая, по свидетельствам современников, исчислялась десятками  тысяч человек, было сочувствие восставшим.

 

Николай сомневался в  своем успехе, «видя, что дело становится весьма важным, и не предвидя еще, чем  кончится». Он распорядился заготовить экипажи для членов царской семьи  с намерением «выпроводить» их под  прикрытием кавалергардов в Царское Село. Николай считал Зимний дворец ненадежным местом и предвидел возможность сильного расширения восстания в столице. О том же говорило поручение охраны дворца саперам: очевидно, при охране Зимнего царю мерещились даже какие-то наспех возведенные укрепления, для батарей. Николай еще яснее выразил эти настроения, записав, что в случае кровопролития под окнами дворца «участь бы наша была более чем сомнительна». И позже Николай много раз говорил своему брату Михаилу: «Самое удивительное в этой истории – это то, что нас с тобой тогда не пристрелили». В этих словах мало оптимистической оценки общего положения. Надо признать, что в этом случае историк должен полностью согласиться с Николаем.

 

В этих условиях Николай  и прибег к посылке для переговоров с восставшими митрополита Серафима и киевского митрополита Евгения. Оба уже находились в Зимнем дворце для благодарственного молебна по случаю присяги Николаю. Но молебен пришлось отложить: было не до молебна. Мысль послать митрополитов для переговоров с восставшими пришла Николаю в голову как способ пояснить законность присяги ему, а не Константину через духовных лиц, авторитетных в делах присяги, «архипастырей». Казалось, кому лучше знать о правильности присяги, как не митрополитам? Решение ухватиться за эту соломинку укрепилось у Николая тревожными вестями: ему сообщили, что из казарм выходят лейб-гренадеры и гвардейский морской экипаж для присоединения к «мятежникам». Если бы митрополиты успели уговорить восставших разойтись, то новые полки, пришедшие на помощь восставшим, нашли бы уже основной стержень восстания надломленным и сами могли бы выдохнуться.

 

Но в ответ на речь митрополита о законности требуемой  присяги и ужасах пролития братской крови «мятежные» солдаты стали  кричать ему из рядов, по авторитетному свидетельству дьякона Прохора Иванова: «Какой ты митрополит, когда на двух неделях двум императорам присягнул... Не верим вам, пойдите прочь!.. Это дело не ваше: мы знаем, что делаем...»

 

Внезапно митрополиты  ринулись бегом влево, скрылись в проломе загородки Исаакиевского собора, наняли простых извозчиков (в то время, как справа, ближе к Неве, их ждала дворцовая карета) и объездом вернулись в Зимний дворец. Почему произошло это внезапное бегство священнослужителей? К восставшим подходило огромное подкрепление. Справа, по льду Невы, поднимался, пробиваясь с оружием в руках через войска царского окружения, отряд восставших лейб-гренадеров. С другой стороны вступали на площадь ряды моряков – гвардейский морской экипаж. Это было крупнейшим событием в лагере восстания: его силы сразу увеличивались более чем вчетверо.

 

На площади собралось  около трех тысяч восставших солдат при 30 офицерах-декабристах – строевых начальниках. Все восставшие войска были с оружием и при боевых патронах.

 

Артиллерии у восставших не было. Все восставшие были пехотинцами.

 

За час до конца  восстания декабристы выбрали нового «диктатора» – князя Оболенского, начальника штаба восстания. Он трижды пытался созвать военный совет, но было уже поздно: Николай успел  взять инициативу в свои руки и сосредоточить на площади против восставших вчетверо большие воинские силы, причем в его войсках были кавалерия и артиллерия, которыми не располагали декабристы. В распоряжении Николая было 36 артиллерийских орудий. Восставшие, как уже сказано, были окружены правительственными войсками со всех сторон.

 

Короткий зимний день клонился к вечеру. «Пронзительный ветер леденил кровь в жилах  солдат и офицеров, стоявших так  долго на открытом месте», – вспоминали потом декабристы. Наступали ранние петербургские сумерки. Уже было 3 часа дня, и стало заметно темнеть. Николай боялся наступления темноты. В темноте народ, скопившийся на площади, повел бы себя активнее. Из рядов войск, стоявших на стороне императора, начались перебежки к восставшим. Делегаты от некоторых полков, стоявших на стороне Николая, уже пробирались к декабристам и просили их «продержаться до вечера». Более всего Николай боялся, как позже сам записал в своем дневнике, чтобы «волнение не сообщилось черни». Николай дал приказ стрелять картечью. Команда раздалась, но выстрела не последовало. Канонир, зажегший фитиль, не вложил его в пушку. «Свои, ваше благородие», – тихо ответил он набросившемуся на него офицеру. Офицер Бакунин выхватил запал из рук солдата и выстрелил сам. Первый залп картечью был дан выше солдатских рядов – именно по «черни», которая усеяла крышу Сената и соседних домов. На первый залп картечью восставшие отвечали ружейным огнем, но потом под градом картечи ряды дрогнули, заколебались – началось бегство, падали раненые и убитые. «В промежутках выстрелов можно было слышать, как кровь струилась по мостовой, растопляя снег, потом сама, алея, замерзала», – писал позже декабрист Николай Бестужев. Царские пушки стреляли по толпе, бегущей вдоль Английской набережной и Галерной. Толпы восставших солдат бросились на невский лед, чтобы перебраться на Васильевский остров. Михаил Бестужев попытался на льду Невы вновь построить солдат в боевой порядок и идти в наступление. Войска построились. Но ядра ударялись о лед – лед раскалывался, многие тонули.

 

К ночи все было кончено. Царь и его клевреты всячески преуменьшали число убитых, – говорили о 80 трупах, иногда о сотне или двух. Но число  жертв было гораздо значительнее – картечь на близком расстоянии косила людей. По приказу полиции  кровь засыпали чистым снегом, спешно убирали убитых. Всюду ходили патрули. На площади горели костры, от полиции послали по домам с приказом, чтобы все ворота были на запоре. Петербург походил на город, завоеванный врагами.

 

В это время на квартире Рылеева собрались декабристы. Это было их последнее собрание. Они договорились лишь о том, как держать себя на допросах... Отчаянию участников не было границ: гибель восстания была очевидна. Рылеев взял слово с декабриста Н. Н. Оржицкого, что он сейчас же отправится на Украину, чтобы предупредить «Южное общество», что «Трубецкой и Якубович изменили».

 

В ночь на 15 декабря в  Зимний дворец начали свозить арестованных.