Дворцовые перевороты

Но год спустя, в ночь на 25 ноября 1741 г., последовал новый дворцовый переворот, который носил «патриотический», «антинемецкий» характер и был кульминацией борьбы русского дворянства против «иноземного засилия» в стране. И опять главная его сила – дворянская гвардия.

2.5. Взлет и падение Бирона. Иван IV Антонович (1740-1741)

Не пользовавшийся популярностью  и не имевший поддержки ни в  одном слое общества герцог вел себя заносчиво, вызывающе и вскоре поссорился даже с родителями младенца-императора. Между тем перспектива дожидаться совершеннолетия Ивана Антоновича под властью Бирона никого не привлекала, и менее всего гвардейцев, кумиром которых была дочь Петра I цесаревна Елизавета Петровна. Этими настроениями воспользовался фельдмаршал Б.К. Миних, для которого Бирон был препятствием к вершинам власти. В ночь на 9 ноября 1740 предводительствуемый Минихом отряд из 80 гвардейцев ворвался в Летний дворец и, почти не встретив сопротивления, арестовал Бирона. Вероятно, многие из участников переворота думали, что теперь императрицей станет Елизавета, но это не входило в планы Миниха и правительницей была объявлена мать Ивана Антоновича Анна Леопольдовна, а его отец, принц Антон Ульрих Брауншвейгский, получил звание генералиссимуса и главнокомандующего русской армией. Последнее оказалось неожиданным для Миниха, рассчитывавшего самому стать генералиссимусом. В порыве обиды он подал в отставку и вскоре получил ее. Но это было ошибкой правительницы, ведь теперь в ее окружении не осталось никого, кто имел бы влияние на гвардию.

Ликование, охватившее петербургских  жителей по поводу свержения Бирона, вскоре сменилось унынием: Анна Леопольдовна была женщиной доброй, но ленивой и совершенно неспособной управлять государством. Ее бездеятельность деморализовала высших сановников, не знавших, какие решения принимать, и предпочитавших не решать ничего, дабы не совершить роковой ошибки. Между тем у всех на устах было по-прежнему имя Елизаветы. Для гвардейцев и жителей Петербурга она была прежде всего дочерью Петра Великого, чье царствование вспоминали как время славных боевых побед, грандиозных преобразований и вместе с тем порядка и дисциплины. Люди из окружения Анны Леопольдовны видели в Елизавете угрозу и требовали удалить опасную конкурентку из Петербурга, выдав замуж или попросту отправив в монастырь. Такая опасность, в свою очередь, и Елизавету подталкивала к заговору.

Она также была не слишком властолюбива, больше всего на свете ее манили наряды, балы и другие развлечения  и именно такой образ жизни  она пуще всего опасалась потерять.

2.6. Дочь Петра приходит к власти. Елизавета Петровна (1741-1761)

Во время очередного переворота, совершенного 25 ноября 1741 г. в пользу дочери Петра I - Елизаветы, были арестованы воцарившиеся на престоле представители Брауншвейгской семьи: маленький император Иван Антонович, его мать и отец. Свергнутого императора Елизавета Петровна и Екатерина II держали в строгом заточении вплоть до 1764 г.

 Вступление на престол Елизаветы  Петровны сопровождалось двумя  особенностями: претендентка на  трон сама отправилась добывать  корону, сама возглавила отряд  гвардейцев, свергнувших Брауншвейгскую фамилию. Вторая особенность переворота состояла в стремлении привлечь к нему иностранные государства - Швецию и Францию. По согласованию с Елизаветой Петровной Швеция объявила России войну. Подлинная цель войны - пересмотр условий Ништадтского мира - была завуалирована заботой об освобождении России от немецкого засилья. Предполагалось, что в Петербурге заговорщики при подходе шведских войск поднимут восстание, на троне окажется Елизавета Петровна, в благодарность за оказанную помощь готовая подписать выгодный для Швеции мир. Цесаревна, однако, отказалась подписать обязательство вернуть Швеции земли, отвоеванные ее отцом. Переворот был совершен без участия в нем шведских войск и дипломатов Франции.

Переворот 1741 г. сопровождался, кроме того, арестом Миниха, Остермана и других влиятельных немцев и ссылкой их в Сибирь. Рота Преображенского полка, участвовавшая в событиях, стала называться лейб-компанией. Участники переворота получили щедрые награды крепостными. Те из них, кто не имел дворянского звания, были возведены в дворянство.

Ночь переворота вошла не только в учебники истории, но и в легенды. Известна фраза, с которой цесаревна  повела гвардейцев на штурм: «Знаете  ли вы, чья я дочь?» Этого было вполне достаточно - авторитет Петра был слишком велик во всех слоях общества.

В. О. Ключевский называет Елизавету следующим образом: «Наиболее законная из всех преемников и преемниц Петра I».

Елизавета Петровна, женщина веселая, весьма склонная к празднествам и  прочим удовольствиям, правительственные  дела препоручила своим министрам, в первую очередь – фаворитам. Одного из любимцев, Алексея Разумовского, сына бедного украинского казака и придворного певчего, сделала графом и фельдмаршалом, хотя он всю жизнь свою не нюхал пороху. На следующий год после воцарения она с ним тайно обвенчалась. Впрочем, имелись у нее и другие «голанты», в том числе Иван Шувалов, игравший вместе со своим братом Петром немалую роль в государственных делах.

При вступлении на престол она обещала  не приговаривать к смертной казни. Слово свое сдержала, что не мешало ей утверждать иногда приговоры о телесных наказаниях, которые иной раз имели и смертельный исход. Тайная канцелярия, ведавшая политическим сыском, за два десятилетия ее правления подвергла наказаниям и ссылкам до 80 тысяч человек.

«Дщерь Петрова» сыграла определенную роль в восстановлении петровских традиций, идей. При ней Сенат стал играть прежнюю роль в управлении страной, немцев удалили с высших должностей, восстановили магистраты, исчезнувшие еще при Екатерине I. Террор против вельмож, дворян прекратился.

Власти упорядочили штаты центральных  учреждений – коллегий и канцелярий, многие конторы и комиссии сократили. Централизация и бюрократизация аппарата управления, центрального и  местного, продолжались. Стеснялась коллегиальность, усиливалось единоначалие.

В начале 40-х гг. был восстановлен в своих правах прокурорский надзор, сильно ослабленный в годы засилья  Бирона и ему подобных, боявшихся  разоблачения их махинаций.

Политику правительства Елизаветы  Петровны в отношении армии и  флота тоже следует расценить  как возврат к порядкам времени ее отца. Мероприятия в этой области, проведенные при Анне Ивановне фельдмаршалом Минихом и ослаблявшие Россию в военном отношении, были отменены. Вернулись к петровским армейским штатам, снова ускоренно строили морские корабли. Наконец, отказались от прусских образцов при организации вооруженных сил.

Правительство Елизаветы проводило  курс на увеличение привилегий дворянства. Помещики получили право ссылать  провинившихся крепостных крестьян в Сибирь в счет поставки рекрутов. Они же могли продавать свою «крещеную собственность» для отдачи в те же рекруты. Дворянам сократили сроки службы. Их крепостные не могли по своей воле вступить в военную службу.

Важно и то, что при Елизавете  в составе правящей верхушки государственного аппарата не произошло кардинальных перемен - были удалены лишь наиболее одиозные фигуры. Так, канцлером Елизавета назначила А.П. Бестужева-Рюмина, бывшего в свое время правой рукой и креатурой Бирона. В число высших елизаветинских сановников входили также брат А.П. Бестужева-Рюмина и Н. Ю. Трубецкой, являвшийся к 1740 г. генерал-прокурором Сената. Наблюдавшаяся определенная преемственность высшего круга лиц, фактически осуществлявших контроль за узловыми вопросами внешней и внутренней политики, свидетельствовала о преемственности самой этой политики.

Однако, утвердившись на престоле, Елизавета  объявила своим наследником Гольштейн-Готторпского принца Карла - Петера - Ульриха, сына Анны Петровны, супругой которого спустя некоторое время стала София - Августа - Фредерика Анхальт-Цербстская (Фике). Юная принцесса хорошо выучила уроки, которые преподала ей русская история переворотов - она успешно воплотит их в жизнь.

Современники отмечали необычайную  красоту Елизаветы Петровны. Более  всего ее интересовали заботы о своей внешности, маскарадах, балах и фейерверках. Двор утопал в роскоши, расходы на его содержание были столь велики, что императрица порой не знала, как расплатиться по мелким счетам.

Беззаботная, жившая в свое удовольствие Елизавета Петровна, лишь изредка  вспоминала, что у императрицы кроме права иметь 15 тысяч платьев были еще и обременительные обязанности. В последние годы жизни ей было ненавистно всякое упоминание о делах и приближенным приходилось по нескольку недель выжидать удобной минуты, чтобы она подписала указ. Опасаясь дворцового переворота, она предпочитала в ночные часы бодрствовать, а спать днем.

Безалаберная жизнь рано свела  ее в могилу - она умерла в конце 1761 г. в возрасте 52 лет.

2.7. 186 дней Петра III. (1761-1762)

Елизавета была умная и добрая, но беспорядочная и своенравная русская барыня XVIII в., которую по русскому обычаю многие бранили при жизни и тоже по русскому обычаю все оплакали по смерти.

Не оплакало ее только одно лицо, потому что было не русское и не умело  плакать: это - назначенный ею самой наследник престола - самое неприятное из всего неприятного, что оставила после себя императрица Елизавета. Этот наследник, сын старшей Елизаветиной сестры, умершей вскоре после его рождения, герцог Голштинский, известен в нашей истории под именем Петра 3. По странной игре случая в лице этого принца совершилось загробное примирение двух величайших соперников начала XVIII в. Петр Третий был сын дочери Петра I и внук сестры Карла XII. Вследствие этого владельцу маленького герцогства Голштинского грозила серьезная опасность стать наследником двух крупных престолов, шведского и русского. Сначала его готовили к первому и заставляли учить лютеранский катехизис, шведский язык и латинскую грамматику. Но Елизавета, вступив на русский престол и желая обеспечить его за линией своего отца, командировала майора Корфа с поручением во что бы ни стало взять ее племянника из Киля и доставить в Петербург. Здесь Голштинского герцога Карла-Петра-Ульриха преобразили в великого князя Петра Федоровича и заставили изучать русский язык и православный катехизис. Но природа не была к нему так благосклонна, как судьба: вероятный наследник двух чужих и больших престолов, он по своим способностям не годился и для своего собственного маленького трона. Он родился и рос хилым ребенком, скудно наделенным способностями. В чем не догадалась отказать неблагосклонная природа, то сумела отнять у него нелепая голштинская педагогия. Рано став круглым сиротой, Петр в Голштинии получил никуда негодное воспитание под руководством невежественного придворного, который грубо обращался с ним, подвергал унизительным и вредным для здоровья наказаниям, даже сек принца. Унижаемый и стесняемый во всем, он усвоил себе дурные вкусы и привычки, стал раздражителен, вздорен, упрям и фальшив, приобрел печальную наклонность лгать, с простодушным увлечением веруя в свои собственные вымыслы, а в России приучился еще напиваться. В Голштинии его так плохо учили, что в Россию он приехал 14-летним круглым неучем и даже императрицу Елизавету поразил своим невежеством. Быстрая смена обстоятельств и программ воспитания вконец сбила с толку и без того некрепкую его голову. Принужденный учиться то тому то другому без связи и порядка, Петр кончил тем, что не научился ничему, а несходство голштинской и русской обстановки, бессмыслие кильских и петербургских впечатлений совсем отучили его понимать окружающее. Развитие его остановилось раньше его роста; в лета мужества он оставался тем же, чем был в детстве, вырос, не созрев. Его образ мыслей и действий производил впечатление чего-то удивительно недодуманного и недоделанного. На серьезные вещи он смотрел детским взглядом, а к детским затеям относился с серьезностью зрелого мужа. Он походил на ребенка, вообразившего себя взрослым; на самом деле это был взрослый человек, навсегда оставшийся ребенком. Уже будучи женат, в России, он не мог расстаться со своими любимыми куклами, за которыми его не раз заставали придворные посетители. Сосед Пруссии по наследственному владению, он увлекался военной славой и стратегическим гением Фридриха II. Но так как в его миниатюрном уме всякий крупный идеал мог поместиться, только разбившись на игрушечные мелочи, то это воинственное увлечение повело Петра только к забавному пародированию прусского героя, к простой игре в солдатики. Он не знал и не хотел знать русской армии, и так как для него были слишком велики настоящие, живые солдаты, то он велел наделать себе солдатиков восковых, свинцовых и деревянных и расставлял их в своем кабинете на столах с такими приспособлениями, что если дернуть за протянутые по столам шнурки, то раздавались звуки, которые казались Петру похожими на беглый ружейный огонь. Бывало, в табельный день он соберет свою дворню, наденет нарядный генеральский мундир и произведет парадный смотр своим игрушечным войскам, дергая за шнурки и с наслаждением вслушиваясь в батальные звуки. Раз Екатерина, вошедшая к мужу, была поражена представившимся ей зрелищем. На веревке, протянутой с потолка, висела большая крыса. На вопрос Екатерины, что это значит, Петр сказал, что крыса совершила уголовное преступление, жесточайше наказуемое по военным законам: она забралась на картонную крепость, стоявшую на столе, и съела двух часовых из крахмала. Преступницу поймали, предали военно-полевому суду и приговорили к смертной казни через повешение. Елизавета приходила в отчаяние от характера и поведения племянника и не могла провести с ним четверти часа без огорчения, гнева и даже отвращения. У себя в комнате, когда заходила о нем речь, императрица заливалась слезами и жаловалась, что бог дал ей такого наследника. С ее набожного языка срывались совсем не набожные отзывы о нем: "проклятый племянник", "племянник мой урод, чорт его возьми!" Так рассказывает Екатерина в своих записках. По ее словам, при дворе считали вероятным, что Елизавета в конце жизни согласилась бы, если бы ей предложили выслать племянника из России, назначив наследником его 6-летнего сына Павла; но ее фавориты, задумывавшие такой шаг, не отважились на него и, перевернувшись по-придворному, принялись заискивать милости у будущего императора.

Не подозревая миновавшей беды, напутствуемый  зловещими отзывами тетки, этот человек  наизнанку, у которого спутались  понятия добра и зла, вступил  на русский престол. Он и здесь  сохранил всю узость и мелочность мыслей и интересов, в которых  был воспитан и вырос. Ум его, голштински тесный, никак не мог расшириться в географическую меру нечаянно доставшейся ему беспредельной империи. Напротив, на русском престоле Петр стал еще более голштинцем, чем был дома. В нем с особенной силой заговорило качество, которым скупая для него природа наделила его с беспощадной щедростью: это была трусость, соединявшаяся с легкомысленной беспечностью. Он боялся всего в России, называл ее проклятой страной и сам выражал убеждение, что в ней ему непременно придется погибнуть, но нисколько не старался освоиться и сблизиться с ней, ничего не узнал в ней и всего чуждался; она пугала его, как пугаются дети, оставшиеся одни в обширной пустой комнате. Руководимый своими вкусами и страхами, он окружил себя обществом, какого не видали даже при Петре I, столь неразборчивым в этом отношении, создал себе собственный мирок, в котором и старался укрыться от страшной ему России. Он завел особую голштинскую гвардию из всякого международного сброда, но только не из русских своих подданных: то были большею частью сержанты и капралы прусской армии, "сволочь, - по выражению княгини Дашковой, - состоявшая из сыновей немецких сапожников". Считая для себя образцом армию Фридриха II, Петр старался усвоить себе манеры и привычки прусского солдата, начал выкуривать непомерное количество табаку и выпивать непосильное множество бутылок пива, думая, что без этого нельзя стать "настоящим бравым офицером". Вступив на престол, Петр редко доживал до вечера трезвым и садился за стол обыкновенно навеселе. Каждый день происходили пирушки в этом голштинском обществе, к которому по временам присоединялись блуждающие кометы - заезжие певицы и актрисы. В этой компании император, по свидетельству Болотова, близко его видавшего, говаривал "такой вздор и такие нескладицы", что сердце обливалось кровью у верноподданных от стыда пред иностранными министрами: то вдруг начнет он развивать невозможные преобразовательные планы, то с эпическим воодушевлением примется рассказывать о небывалом победоносном своем походе на цыганский табор под Килем, то просто разболтает какую-нибудь важную дипломатическую тайну. На беду, император чувствовал влечение к игре на скрипке, считая себя совершенно серьезно виртуозом, и подозревал в себе большой комический талант, потому что довольно ловко выделывал разные смешные гримасы, передразнивал священников в церкви и нарочно заменил при дворе старинный русский поклон французским приседанием, чтобы потом представлять неловкие книксены пожилых придворных дам. Одна умная дама, которую он забавлял своими гримасами, отозвалась о нем, что он совсем непохож на государя.