Государственная дума Российской империи

Среди 442 депутатов Госдумы IV созыва националистов и умеренно-правых — 120, октябристов — 98, правых — 65, кадетов — 59,прогрессистов — 48, три национальные группы (польско-литовско-белорусская группа, Польское коло, мусульманская группа) насчитывали 21 депутата, социал-демократы — 14 (большевиков — 6, меньшевиков — 7, 1 депутат, не являвшийся полноправным членом фракции, примыкал кменьшевикам), трудовики — 10, беспартийные — 7. Председателем думы был избран октябрист М. В. Родзянко. Товарищами председателя были: кн. Д. Д. Урусов (прогрессист) с 20 ноября 1912 г. по 31 мая 1913 г., кн. В. М. Волконский (беспартийный, умеренно правый) с 1 декабря 1912 г. по 15 ноября 1913 г., Н. Н. Львов (прогрессист) с 1 июня по 15 ноября 1913 г., А. И. Коновалов (прогрессист) с 15 ноября 1913 г. по 13 мая 1914 г., С. Т. Варун-Секрет (октябрист) с 26 ноября 1913 г. по 3 ноября 1916 г., А. Д. Протопопов (левый октябрист) с 20 мая 1914 г. по 16 сентября 1916 г., Н. В. Некрасов (кадет) с 5 ноября 1916 г. по 2 марта 1917 г., гр. В. А. Бобринский (националист) с 5 ноября 1916 г. по 25 февраля 1917 г., секретарем IV Думы был октябрист И. И. Дмитрюков.

С 1915 года ведущую роль в  думе играл Прогрессивный блок. Четвёртая Дума и до Первой мировой войны, и во время неё часто находилась в оппозиции к правительству.

IV Государственная дума  и Февральская революция

25 февраля 1917 года император  Николай II подписал указ о прекращении  занятий Думы до апреля того  же года; Дума отказалась подчиниться,  собираясь в частных совещаниях.

Будучи одним из центров  оппозиции Николаю II, Дума сыграла  ключевую роль в Февральской революции: её членами 27 февраля был образован Временный комитет Государственной думы, де-факто принявший на себя функции верховной власти, сформировав Временное правительство России.

После падения монархии Дума ни разу не собиралась в полном составе, хотя регулярные заседания проводил Временный комитет Государственной  думы.

6 октября 1917 года Временное  правительство распустило Государственную  думу в связи с подготовкой  выборов вУчредительное собрание, а 18 декабря декрет СНК упразднил канцелярию Думы и её Временного комитета. Упразднена Конституцией 1918 года - полномочия её переходили к Всероссийскому Съезду Советов рабочих и крестьянских депутатов. Ныне государственной думой называется нижняя палата Федерального Собрания Российской Федерации.

Первый опыт российского  парламентаризма

Партии, созданные в конце XIX- начале XX в., не только боролись за власть, но и пытались — сквозь призму своих идеологий — выражать различные социальные интересы и реализовать свои доктрины на практике. Конкуренция между партиями являлась, таким образом, и конкуренцией моделей государственного, общественного устройства России.

Исходным пунктом для  анализа становления партийной  системы служат особенности социально-экономического, политического и духовного развития России конца XIX — начала XX века.

Подчеркивая, самобытность страны, можно говорить даже об особом российском типе капитализма. Однако в  основе этой самобытности лежала прежде всего незавершенность капиталистической модернизации страны, проявлявшаяся в многочисленных пережитках специфического феодализма, в незавершенности индустриализации (даже накануне мировой войны удельный вес сельского хозяйства в народном доходе почти вдвое превышал долю промышленности) и классообразования. Сохранялась сословность, социальная структура носила переходный характер. Общая численность рабочих, включая сельскохозяйственных, в 1900 г. составляла 12,2 млн — менее 10% населения. Индустриальный же пролетариат насчитывал лишь 2,6 млн (2% населения), причем среди них потомственных рабочих было лишь около 40%, остальные же пришли из деревни. К 1917 г. 31% (в Москве — до 40%) рабочих имели землю! Сила молодой отечественной буржуазии (примерно 1,5 млн человек к концу XIX в.) не соответствовала уровню индустриального развития страны вследствие огромной роли государства и иностранного капитала в развитии экономики. Из-за слабости средних слоев буржуазия не приобрела прочной социальной опоры; не успев в целом обрести свою классовую самоидентификацию, буржуазия не только не стояла у власти, но и не очень-то к ней стремилась, по крайней мере до 1905 года. 77% населения (до 97 млн человек) составляло забитое, бесправное крестьянство, в большинстве своем общинное, опутанное остатками докапиталистических отношений. Дворянское сословие (1,85 млн вместе с классными чиновниками, менее 1,5% населения), несмотря на постепенное ослабление своих позиций, все еще господствовало в обществе и прежде всего в политике, в государственном аппарате, где потомственные дворяне в конце XIX в. составляли 37% (среди офицеров — 51%), а среди высших чинов — подавляющее большинство. Россия, по заключению Н. А. Бердяева, «совмещала в себе несколько исторических и культурных возрастов, от раннего средневековья до XX века».

В результате возникавшие во множестве отечественные партии не опирались, как правило, на четкие, структурированные социальные интересы. Отсюда относительно самостоятельная роль идеологии, превращавшейся в важнейший консолидирующий фактор партийного строительства, а также известная дробность, неустойчивость партий, их радикализм и оппозиционность царскому режиму. (Последнее во многом объяснялось и тем, что партии до 1906 г. не были включены в политическую систему, во властные механизмы общества.) Само появление и деятельность партий отражали прежде всего нараставший конфликт между модернизацией и традиционализмом, наложившийся на глубокий социокультурный раскол «низов» и «верхов» общества и обостренный искусственным торможением социально-политического реформирования страны, резким ростом общественных ожиданий и массового движения в середине 90-х годов XIX века.

Россия традиционно отличалась высокой религиозностью населения. Однако проявлявшиеся в пореформенное  время кризисные явления в  православии способствовали «высвобождению»  некоторого идейного пространства, которое  и заполнялось постепенно различными идеологиями, в особенности социалистическими. Этому способствовали болезненность, конфликтность общественно-политического  развития, рост социальной напряженности, оппозиционных и революционных  настроений в обществе к началу XX века. Социалистические идеи, несмотря на свое «западное» происхождение, оказались  близки некоторым духовным традициям, русскому национальному характеру своим радикальным, бескомпромиссным и коллективистским духом, стремлением к абсолютной справедливости, равенству, а в целом — известным сходством с евангельским христианством. И только после едва ли не повального увлечения «передовой общественности» легальным марксизмом в середине 90-х годов XIX в., а во многом и благодаря ему, среди интеллигенции все больше распространялся либерализм, прибежищем которому до того служил главным образом лишь узкий круг дворян-земцев.

Распространение либеральных идей затруднялось из-за относительной слабости и аполитичности потенциально важнейшего их носителя — буржуазии, а отчасти и в силу политики властей. До 1895 г. правительство не обращало внимания на социал-демократическое движение. Да и затем оно спокойно относилось к легальному марксизму, но боялось конституционализма. Главное же, идеи либерализма были объективно чужды системе ценностей и социальному положению большинства населения страны. Прежде всего это относилось к общинному крестьянству, придерживавшемуся коллективистского образа жизни, настороженно относившемуся к любым «барам» и в основном неграмотному. Российские рабочие — недавние выходцы из деревни, сохранявшие во многом традиционное сознание и жившие в тяжелых материальных условиях,- также не могли являться питательной средой для либеральных идей. «Рабочая аристократия» составляла в России лишь 4% от численности пролетариата, что в 2-4 раза уступало уровню Англии и Германии 12.

Незавершенность социального  структурирования общества и мощные традиции духовности, интереса и даже преклонения перед печатным словом (несмотря на неграмотность 3/4 населения, Россия в 90-х годах XIX в. занимала третье место в мире по числу названий издаваемой литературы) способствовали тому, что политические партии, как  подмечали уже в начале XX в., создавались  не столько на основе социальных интересов, еще не вполне кристаллизовавшихся, сколько идей, причем эти идеи чаще всего были заимствованы на Западе. (Пожалуй, в наибольшей мере это относилось к РСДРП и кадетам, однако даже такая самобытная российская партия, как эсеры, не избежала сильного идейного влияния европейских партий II Интернационала). Заимствованные на Западе идеи и доктрины далеко не всегда были приспособлены к российским условиям, и их адаптация, собственно, и являлась главной проблемой для большинства отечественных партий. Решение этой задачи осложнялось максимализмом интеллигенции, ее склонностью к абстрактному мышлению, и можно сказать, что в целом «партийная» интеллигенция с данной проблемой не справилась.

Российские партии, таким  образом, складывались не столько на основе различных социальных общностей, групп, корпораций, как это было на Западе, сколько насаждались интеллигенцией. В условиях незавершенности классообразования и отсутствия представительных учреждений интеллигенция брала на себя роль выразителя интересов различных социальных групп, создавала и «обслуживала» практически все партии, действуя в партийном строительстве подобно катализатору. Она как бы компенсировала отсутствие мощной, политически консолидированной буржуазии, способной взять на себя лидирующую роль в выражении насущных общественных потребностей. Активную, до сих пор недооцененную роль в создании партий играло и дворянство, а также земские и иные общественные структуры (особенно для либералов).