Историко-психологический портрет Петра 1

Историко-психологический портрет  Петра 1

Петр Алексеевич Романов родился  в ночь на 30 мая 1672 года в Теремном дворце Кремля. Отец — царь Алексей  Михайлович — имел многочисленное потомство: Пётр был 14-м ребёнком, но первым от второй жены, царицы Натальи  Нарышкиной, воспитанницы боярина А.С. Матвеева. 29 июня в день Святых Петра  и Павла царевич был крещён в Чудовом монастыре (по другим данным, в храме Григория Неокесарийского, в Дербицах, протопопом Андреем Савиновым) и наречён Петром. Царь-отец повелел  снять с новорождённого «меру» –  измерить длину и ширину его тельца – и написать икону таких же размеров. Икону написал знаменитый живописец Симон Ушаков: с одной  её стороны была изображена Троица, а с другой – лик апостола Петра. Ни при каких жизненных обстоятельствах  Пётр не разлучался с этой иконой, всюду  возил с собой, а после кончины  императора её повесили над царским  надгробием.

Первая жена царя, дочь И.Д. Милославского  Марья Ильинична, умерла, оставив  ему двух сыновей Федора и Ивана, и много дочерей. Таким образом, при царе Алексее в царском  семействе существовало два враждующих круга родных: старшие дети царя с Милославскими и Наталья  Кирилловна с сыном и родней. Царевичи Федор и Иван не отличались физической крепостью и не подавали надежды  на долголетие, а младший царевич  Петр цвел здоровьем, поэтому, несмотря на то, что он был самым младшим  из братьев, именно ему было суждено  стать царём. На это и надеялись  Нарышкины, и этого очень боялись  Милославские. Лишь страх перед царём  Алексеем сдерживал проявления семейной вражды.

Со смертью царя Алексея Михайловича  глухая борьба Милославских и Нарышкиных переходит в открытое столкновение. Начались ссоры и интриги. Боярин А.С. Матвеев, стоявший тогда во главе  всех дел, был сослан на север в  Пустозёрск. Царица Наталья вынуждена  была отправиться в село Преображенское под Москвой.

До смерти своего отца, царя Алексея  в 1676 году, Петр жил баловнем в царской  семье. Ему было всего три с  половиной года, когда умер отец. Опекуном царевича стал его сводный  брат, крёстный отец и новый царь Фёдор Алексеевич. Он держал Петра  при себе в большом московском дворце и заботился о его обучении.

Обучение Петра шло довольно медленно. По старорусскому обычаю его начали учить с пяти лет. Учителем Петра стал дьяк Никита Моисеев, сын  Зотов, человек учёный, но любящий  выпить. Впоследствии Петр назначил его  князем-папой шутовской коллегии пьянства.

Зотов прошёл с Петром азбуку, часослов, псалтырь, евангелие и апостол. Так  же начинали своё учение и царь Алексей, и его старшие сыновья. Зотов  касался и русской старины, рассказывал  царевичу про дела его отца, про  царя Ивана Грозного, о Дмитрии  Донском и Александре Невском. Впоследствии Петр не терял интереса к истории, придавал ей важное значение для народного  образования.

Учился ли Петр у Зотова ещё чему-нибудь, остаётся неизвестным; сохранилось  предание о том, что Зотов показывал  царевичу много “потешных листов”, то есть картинок исторического и  бытового содержания, привозимых в  Москву из-за границы. За обучением  у Зотова должна была следовать схоластическая наука, с которой знакомились  старшие братья и даже сестры Петра  под руководством киевских монахов. Петру предстояло изучить грамматику, пиитику, риторику, диалектику и философию, латинскую и греческую грамоту  и, вероятно, польский язык. Но перед  началом этого обучения царь Федор  умер и началась смута 1682 года. Из-за этого Петр остался без систематического образования. До конца жизни он игнорировал  грамматику и орфографию.

               Ещё ребёнком Пётр поражал людей красотой и живостью своего лица и фигуры. Из-за своего высокого роста — 200 см (6 футов 7 дюймов)[7] — он выдавался в толпе на целую голову. В то же время при таком большом росте, он носил обувь 38 размера.

Окружающих пугали очень сильные  судорожные подёргивания лица, особенно в минуты гнева и душевного  волнения. Эти конвульсивные движения современники приписывали детскому потрясению во время стрелецких бунтов или попытке отравления царевной Софьей.

Во время визита в Европу Пётр I пугал утонченных аристократов грубоватой манерой общения и простотой  нравов. Ганноверская курфюрстина София  писала о Петре так:

«Царь высок ростом, у него прекрасные черты лица и благородная осанка; он обладает большой живостью ума, ответы у него быстры и верны. Но при всех достоинствах, которыми одарила его  природа, желательно было бы, чтобы  в нём было поменьше грубости. Это  государь очень хороший и вместе очень дурной… Если бы он получил  лучшее воспитание, то из него вышел  бы человек совершенный, потому что  у него много достоинств и необыкновенный ум». [4]

Позднее, уже в 1717 году, во время  пребывания Петра в Париже, герцог Сен-Симон, так записал своё впечатление  о Петре:

«Он был очень высок ростом, хорошо сложен, довольно худощав, с кругловатым  лицом, высоким лбом, прекрасными  бровями; нос у него довольно короток, но не слишком, и к концу несколько  толст; губы довольно крупные, цвет лица красноватый и смуглый, прекрасные чёрные глаза, большие, живые, проницательные, красивой формы; взгляд величественный и приветливый, когда он наблюдает  за собой и сдерживается, в противном  случае суровый и дикий, с судорогами на лице, которые повторяются не часто, но искажают и глаза и всё  лицо, пугая всех присутствующих. Судорога длилась обыкновенно одно мгновение, и тогда взгляд его делался  странным, как бы растерянным, потом  всё сейчас же принимало обычный  вид. Вся наружность его выказывала ум, размышление и величие и  не лишена была прелести.»

                      В Петре сочетались противоположные черты характера. В одно и то же время он был вспыльчивым и хладнокровным, расточительным и бережливым до скупости, жестоким и милосердным, требовательным и снисходительным, грубым и нежным, расчетливым и опрометчивым. Все это создавало своего рода эмоциональный фон, на котором протекала государственная, дипломатическая и военная деятельность Петра.

При всей пестроте черт характера  Петра он был удивительно цельной  натурой. Идея служения государству, в  которую глубоко уверовал царь и  которой он подчинил свою деятельность, была сутью его жизни. Она пронизывала  все его начинания. Если иметь  это в виду, то кажущаяся несогласованность  и подчас противоречивость его мероприятий  приобретают определенное единство и законченность.

Началом этой службы Петр считал не время  вступления на престол (1682) и даже не год отстранения царевны Софьи  от регентства (1689), или, наконец, не смерть брата Ивана (1696), с которым он формально делил власть, а участие  в деле государственного значения.

Итак, службу "сему государству" Петр, по его подсчетам, начал 18 лет  назад, то есть в 1695 году. Много позже, когда собирались материалы для "Истории Северной войны", царь в собственной записке внес уточнение: "начал служить с первого  Азовского походу бомбардиром, когда каланчи взяты".Таким образом, потешные игры и Кожуховские маневры, в которых царь отправлял должность барабанщика и бомбардира, первые увлечения кораблестроением, сооружение Переяславского флота, путешествие в Архангельск в его представлении остались за пределами "службы". Петр не включил все эти события в собственный послужной список, видимо, на том основании, что эти события не завершились результатами государственного значения.

Расширительное толкование своей  службы как службы государственной  Петр сочетал с более узким. При  отсчете времени службы на море он руководствовался несколько иными  критериями. В том же 1713 году, сообщая  о небывалом шторме на Балтийском море, Петр пишет: "Правда, в 22 года, как  я начал служить на море, разве  два или три таких штормов  видел". Следовательно, начало морской  службы царь ведет со времени строительства  Переяславской флотилии. Боевых действий эта флотилия не совершила, тем не менее Петр считал, что уже и  тогда нес морскую службу, но еще  не "служил сему государству".

Эпистолярное наследство Петра  раскрывает и его вредставление  о том, как следовало относиться к службе - с полной отдачей сил, с игнорированием личных, так сказать, частных интересов ради интересов  государственных, с готовностью  жертвовать жизнью ради достижения цели государственного значения.

В повседневной деятельности Петр часто  выступал как бы в двух качествах. Когда царь "служил" бомбардиром, капитаном, полковником, корабельным  мастером, видимо, он полагал себя частным  лицом и носил имя Петра  Михайлова. Будучи в чине шаутбейнахта, а затем вице-адмирала, он требовал, чтобы к нему обращались на флоте  не как к государю, а как к  лицу, носящему военно-морской чин: "Господин шаутбейнахт", "Господин вице-адмирал".

Как частный человек он присутствовал  на семейных праздниках сослуживцев, хоронил  лиц, которых высоко ценил при  жизни, а также участвовал в придуманных  им играх в "князя-кесаря" и  в "князя-папу".

Когда царь строил корабль, штурмовал  крепость или стремительно преодолевал  огромные расстояния, чтобы принять  личное участие в каком-либо деле, - он работал, причем работал не столько  для того, чтобы внести личный вклад  в дело, сколько для того, чтобы  своим примером воодушевить других, показать необходимость хотя и изнурительного, но крайне полезного дела. Этого  рода деятельность приобретала поучительно-педагогический характер.

Воспитательное значение личного  примера едва ли не ярче всего описал один из "птенцов гнезда Петрова", младший современник Петра Иван Иванович Неплюев. После возвращения  из-за границы, где Неплюев в числе  других обучался военно-морскому делу, ему довелось сдавать царю экзамен. "В 8 часов государь приехал в  одноколке и, мимо идучи, сказал нам: "Здорово, ребята". Потом через  некоторое время впустили нас  в ассамблею, и генерал-адмирал (то есть царь) приказал Змаевичу напредь  расспрашивать порознь, кто что  знает о навигации. Потом, как  дошла моя очередь (а я был, по условию между нами, из последних), то государь изволил подойти ко мне, не дав Змаевичу делать задачку, спросил: "Всему ли ты научился, для чего был послан?" На что я ответствовал: "Всемилостивейший государь, прилежал я по всей своей возможности, но не могу похвалиться, что всему научился, а более почитаю себя пред вами рабом недостойным и того ради прошу, как пред богом, вашея ко мне  щедроты". При сказании сих слов я стал на колени, а государь, обратив  руку праву ладонью, дал поцеловать и при том изволил молвить: "Видишь, братец, я и царь, да у  меня на руках мозоли, а все оттого: показать вам пример и хотя б под  старость видеть мне достойных помощников и слуг отечеству".

Осмысливая поведение Петра, собирая  факты, относящиеся к его военной  и государственной деятельности, Феофан Прокопович создал теорию, смысл  которой состоял в том, что "воины  достойны толикого царя, и царь достоин  есть толиких воев".

Внешний демократизм Петра никого не вводил в заблуждение относительно истинного характера его власти. Да и сам Петр отнюдь не стремился  выдавать себя за народного царя. Он твердо знал, что в его государстве  есть "благородное" сословие и  сословие "подлое". Между ними пропасть: первое правит, второе подчиняется. Петр держал курс на укрепление позиций  правящего сословия. В жизни Петр оставался абсолютным монархом во всех случаях: и тогда, когда выполнял обязанности корабельного мастера, и когда инкогнито находился  в составе великого посольства, и  когда водил в атаку батальон Новгородского полка во время  Полтавской баталии, и когда велел  жечь города "воров"-булавинцев, и  когда проводил свой досуг на веселой  пирушке в кругу друзей, и когда, наконец, присутствовал на крестинах  у солдата бомбардирской роты Ивана Векшина, которому от своих  щедрот, совсем не царских, преподнес  подарок всего в три червонных.

Но Петр все же иногда сознательно  пытался подчеркнуть свои две  совершенно непохожие ипостаси, как, например, в случаях нарочито почтительного  отношения к вышестоящим начальникам  во время спуска кораблей.

Однажды в качестве частного лица, в данном случае хирурга, он присутствовал  на похоронах своей пациентки. Больная  страдала водянкой, и врачи, сколько  ни пытались хирургическим вмешательством помочь ей, ничего сделать не могли. За дело взялся Петр, ему удалось  выпустить воду, этим он очень гордился, ибо у патентованных хирургов выходила только кровь, но больная вскоре умерла.

В качестве частного лица он участвовал и в похоронах четырехлетнего младенца. Отец этого младенца, английский купец, устроил пышную церемонию, будто  покойный был каким-либо знатным  или заслуженным человеком. Длинная  процессия шествовала пешком до самого кладбища. Среди участников похорон  находился и Петр лишь потому, что  являлся крестным отцом умершего.

Петр отличался исключительной бережливостью, когда речь шла о  трате денег на личные нужды, и  в то же время не скупился на расходы  для гардероба своей супруги  и строительства дворцов. В связи  с этим между царем и Федором  Матвеевичем Апраксиным произошел  любопытный разговор. Апраксин заметил, что подарки, даваемые царем кумам, родильницам и прочим, столь ничтожны, "что и нашему брату стыдно давать такие". Упрек Апраксина  Петр парировал следующим рассуждением:

- Это происходит отнюдь не  от скупости, а оттого: 1) по-моему,  самый способнейший способ к  уменьшению пороков есть уменьшение  надобностей, то и должен я  в том быть примером подданным  своим; 2) благоразумие требует держать  расходы соответственно доходам,  а мои доходы меньше ваших.