Локальная история

В XX в. появилось немало авторитетных «историй зарубежных стран», написанных иностранными авторами и признанных их коллегами в странах, историю которых они освещали. В этой связи интересно отметить, что в 1990-е годы, когда возник определенный внутренний кризис в процессе осмысления российской реальности (как прошлой, так и нынешней), удельный вес «чужого» знания о нашем прошлом заметно повысился, о чем свидетельствовала популярность появившихся в то время переводов работ по российской истории Р. Пайпса, Н. Верта, Э. Kappa, A. Безансона и др. Однако, как правило, «истории зарубежных стран» легче получают статус «знания», «истины», т. е. признания у соотечественников автора, чем в той стране, о которой он пишет, так как в целом общество гораздо менее критично относится к мнениям о другой реальности, чем о своей. Мало того, что в «чужой» истории на задний план чаще отступают идеологические пристрастия и национальные интересы, не столь существенными представляются и фактические детали, точность и непротиворечивость общей картины. Эти параметры важны для описания своей реальности, так как без этого трудно в ней ориентироваться и существовать, но Другая реальность меньше нуждается в «достоверных» приметах. Знание же о прошлом другой страны представляет собой суперпозицию двух «других», отделенных от «своей» реальности как во времени, так и в пространстве (прежде всего культурном, но также и географическом). В результате такого двойного наложения или отчуждения в значительной мере утрачиваются прагматические потребности, играющие достаточно заметную роль как в пространственном, так и в темпоральном конструировании в отдельности. Страновая история, написанная «чужеземными» авторами, дает по существу конструкцию «дважды другой» реальности 54 .

г) Локальная история 

Локальная история в современной историографии — понятие одновременно устойчивое и противоречивое. Локальную историю можно систематизировать по размерам и содержанию пространства, например: провинция, город, деревня. По времени: «передовые рубежи цивилизации» (для XIX в. — фабричные города, для XX в. — мегаполисы). Одних историков интересуют центры культуры (Флоренция XV в., Вена рубежа XIX—XX вв., Париж начала прошлого века), других — поселения, «где прошлое отказывается умирать». В одной только Франции Ф. Бродель насчитывал их сотни 55 . Именно такие деревеньки часто выбирают историки повседневности и специалисты по микроистории. И наконец, по типу исследования локальную историю можно разделить на несколько разновидностей: история «малой родины», субдисциплинарная история на малом пространстве и тотальная история. Из последней классификации мы и будем исходить.

1. «Малая родина» 

История «малой родины» (области или города) примыкает  к краеведению или вообще включается в него. Исторически это самый  древний тип локальной истории и одновременно самый устойчивый, с непрерывной традицией со времен античности. У истории «малой родины» очень выраженная прагматическая составляющая: она обеспечивает фундамент для исторической памяти жителей соответствующей местности. Эта функция локальной истории сохраняется и поныне, о чем свидетельствует массовое увлечение местной историей. Локальная история (в отличие от национальной) питает привязанность человека к месту проживания, связывает его с конкретным прошлым, в том числе с историей материальной культуры, представляет примеры героической или просто достойной жизни предков. Локальная история такого типа тесно смыкается с архивоведением (в том числе поиском и сбором новых местных документов), музееведением; она давно институционализирована в местных исторических ассоциациях и исторических журналах. В некоторых странах, например в США, история вообще только во второй половине XIX в. доросла до страновой или национальной, начавшись «снизу», с графств и штатов. И до сих пор в США на национальных конференциях локальных историков подавляющее число докладов по жанру относится именно к истории «малой родины».

2. Субдисциплинарная история 

Субдисциплинарная история может  выбирать небольшие локальные объекты  по той же причине, по какой предпочитают ограниченные хронологические рамки исследования. Обозримые географические пределы делают труд историка посильным и дают возможность внимательного анализа наличных источников. Так, историк революции может изучать революцию или контрреволюцию в отдельном городе или провинции; экономический историк — экономическое развитие определенной области или производство, сосредоточенное в конкретном месте; представитель культурной антропологии — праздники и обряды в отдельных поселениях, историк рабочего движения — становление рабочей культуры в эпоху модернизации в конкретных фабричных городах и поселках. Нередко выбор «места» диктуется наличием источника. В каком месте и в каком времени находится источник, в том месте и времени удается осуществить исследование. Не оставь епископ Жак Фурнье записи проводившегося им слушания, Э. Ле Руа Ладюри никогда не расслышал бы голосов простолюдинов рубежа XIII— XIV вв., населявших деревню Монтайю, «удаленную от властей всех мастей»56. Или можно привести в пример микроисториков, которые на базе очень небольшого исторического пространства плодотворно используют современные теории социальных наук, например социального обмена или межличностного взаимодействия. Использование теорий, рассчитанных на современное общество, обладающее обширной, структурированной и доступной информацией, ставит историка в заведомо трудное положение. Требуется найти специфические и достаточно репрезентативные источники, что применительно к прошлому является в большой мере делом случая или следствием немалой изобретательности. Строго говоря, в локальной истории этого типа — главное, конечно, не география, а социальное пространство. Место действия автоматически задает социальные характеристики. Например, в американском городе Линне середины XIX в. можно изучать не ремесленников и рабочий класс в целом, а именно сапожников и рабочих-обувщиков. То же самое происходит при изучении прошлого любой деревни: место детерминирует объект — селян. Локальная география может предлагать и систему социальных связей, и типы социального взаимодействия, иерархии, образцы культуры. Более того — не все, что называется локальной историей, даже формально, «по пространству», укладывается в заданную нами в этой главе структуру. Речь прежде всего идет о школе новой локальной истории, представители которой (У. Хоскинс, Г. Финберг, Г. Дайос) отказались от локально-территориального принципа, сосредоточившись на описании и анализе реально существовавших социальных организмов. Таким образом, представители этого, более современного, направления не исходят из территориальных границ, а, наоборот, сами в результате исследования определяют границы, которыми очерчивается то или иное явление. Такая локальная история не начинается с заданного пространства, а завершается начертанием его контуров.

3. Тотальная история 

Наиболее ёмкая форма  локального исследования — тотальная  история. Это направление, преследующее задачи исторического синтеза и концептуализированное школой Анналов, ставит перед историком задачу охватить жизнь человека во всем ее многообразии. Признанным образцом тотальной истории считается уже упомянутый труд Ф. Броделя «Средиземноморье и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II», в котором дан детальный анализ географии, экономической и социальной жизни, социальных структур и политической борьбы. Следует, однако, признать, что канон, заданный Броделем, оказался далек от реализации идеала «тотальной истории» во многом в силу пространственного размаха. Последовательные попытки создать масштабное историческое полотно в конце концов убедили историков, что сколько-нибудь полное воплощение «тотального» замысла возможно лишь на очень небольшом географическом пространстве. (Заметим попутно, что полем тотальной истории не обязательно бывает пространство, это может быть и личность.) Именно поэтому парадоксальным образом «тотальная история» на деле превратилась в «локальную историю» и в микроисторию, а «то-тальный историк», используя известное высказывание У. Хоскинса об историке локальном (что часто одно и то же), некоторым напоминает уже почти стершегося из памяти старомодного персонажа истории медицины, который «лечил человека в целом» 57 .