НЭП, индустриализация и коллективизация в СССР

Задачи объединения в колхозы  единоличного крестьянства, как утверждалось в документах партии, были в основном решены к концу первой пятилетки. В то же время вне колхозов оставалось еще более 9 млн. (около 40%) крестьянских хозяйств. Но партия была убеждена, что теперь, когда «колхозы победили окончательно и бесповоротно», дальнейший процесс коллективизации будет представлять «процесс постепенного всасывания и перевоспитания остатков индивидуальных крестьянских хозяйств колхозами»¹³. Поэтому второй пятилетний план развития народного хозяйства страны не содержал конкретных показателей о ходе и сроках завершения коллективизации, давая лишь общую установку на то, что «намеченный прирост продукции сельского хозяйства может быть достигнут лишь на основе полного завершения коллективизации»¹⁴. Годовые народнохозяйственные планы на 1933-1934 и последующие годы в отличие от первой пятилетки также не определяли ни конкретных, ни общих заданий в области коллективизации. Проходящие в эти годы Пленумы ЦК ВКП(б) (за исключением ноябрьского 1934 г.), сессии ЦИК СССР непосредственно не касались вопросов, связанных с осуществлением коллективизации. Задача вовлечения единоличников в колхозы не была поставлена и перед политотделами МТС.

Областные и районные комитеты партии, призывая «уделить внимание единоличнику» имели в виду, как правило, не вовлечение этой категории крестьян в колхозы, а участие их в проведении сельскохозяйственных кампаний. В то же время со стороны обкомов партии в начале 1933 г. на места поступало немало директив о строгом отборе единоличников при приеме в колхозы. Еще в январе 1933 г. сессия ЦИК СССР рекомендовала колхозам «со всей строгостью» относиться к приему в колхозы. «Прием новых членов в колхозы, - говорилось в принятом сессией постановлении, - может производиться лишь при условии, если единоличник, вступающий в колхоз, добросовестно выполнил производственные задания и обязательства по сдаче продукции государству и сдает в колхоз свою лошадь и причитающийся на его долю посевной материал».  

А в феврале 1933 г. Сталин на Первом Всесоюзном съезде колхозников-ударников, отметив, что «единоличники есть и их нельзя сбрасывать со счета», тут же сделал оговорку о том, что «часть единоличников развратилась и ушла в спекуляцию», и поэтому колхозники «правильно делают, отказывая таким крестьянам в приеме в колхозы».

К единоличникам стали относиться с подозрением, как к скрытым врагам колхозного строя. В некоторых районах даже требовали, чтобы безлошадные крестьяне перед вступлением в колхоз приобрели лошадь или выплатили колхозу соответствующую денежную сумму. Нередко в вину единоличникам ставилось даже то, что они долго не вступали в колхозы.

В Пензенской области у многих единоличников  без достаточных оснований были отобраны земельные участки. Районные органы рассматривали их как тунеядцев и спекулянтов. В отчетном донесении политсектора МТС Московской области за 1933 г. отмечалось, что в колхозах сильны тенденции отгородиться от единоличников, что их заявления о приеме в колхозы иногда не рассматриваются на протяжении нескольких месяцев.

Препоны, созданные на пути вступления индивидуалов в колхозы, с одной стороны, недооценка на местах работы с ними - с другой, были важнейшими причинами крайне медленного роста коллективизации в 1933 г. и в первой половине 1934 г. Политсекторы МТС различных регионов страны дали оценку действительного положения дел. Так, в Ивановской области на протяжении 1933 г. и в начале 1934 г. почти не было реального прироста коллективизации. По данным 15 районов, за это время вступило в колхозы 1709 хозяйств, а выбыло 1364 хозяйства. Всего за первую половину 1933 г. число коллективизированных хозяйств в стране увеличилось на 629,6 тыс., за второе полугодие - на 278 тыс., а за первую половину 1934 г. - только на 162 тыс.

Специфичным было положение  колхозников и единоличников  левобережной части Средней Волги. Начальник политсектора МТС Средне-Волжского края Гричманов в октябре 1933 г. направил две докладные записки на имя Сталина и Кагановича, в которых указывал, что в связи с недородом и снижением урожайности до 2-3 ц с гектара крестьяне голодают. Поэтому участились массовые выходы из колхозов. На середину октября из колхозов вышло до 25 тыс. хозяйств. «Политотделы, - писал Гричманов, - мобилизуют внутренние ресурсы для увеличения выдачи на трудодни. Однако необходима помощь продовольствием и семенами». 31 мая 1934 г. начальник политсектора Средней Волги в третий раз обращал внимание Сталина и Кагановича на тяжелое положение Левобережья. На этот раз он сообщал о полном отсутствии продовольствия и фуража в ряде колхозов и единоличных хозяйствах, о фактах смерти от голода. Действенной помощи районам Средней Волги оказано, однако, не было. На июньском (1934 г.) Пленуме ЦК ВКП(б) говорилось о том, что осенью 1933 г. примерно 10% населения 26 районов Левобережья ушло на Северный Кавказ и Украину. Вообще за период с начала 1933 г. по 1 июля 1934 г. средневолжские колхозы недосчитали 47 тыс. хозяйств. Сокращение числа хозяйств в колхозах произошло и в ряде других районов страны (на Нижней Волге, Северном Кавказе, в Центральной Черноземной области, на Дальнем Востоке, в республиках Средней Азии, в Казахстане).

В наиболее тяжелом положении  в конце 1932 - начале 1933 г. оказался Казахстан. 22 мая 1933 г. заместитель Председателя СНК Казахстана Кулумбатов направил в ЦК ВКП(б) и СНК СССР записку, в которой содержался анализ сложившейся ситуации. В документе отмечалось, что второй год в республике свирепствовал голод. Особенно тяжелое положение создалось в Южно-Казахстанской и Алма-Атинской областях, в западной и южных частях Актюбинской области, на юге Карагандинской, в ряде районов Восточно-Казахстанской и Западно-Казахстанской областей. Ситуация осложнялась тем обстоятельством, что начали возвращаться на места прежнего проживания семьи, откочевавшие в связи с коллективизацией в другие районы Казахстана и прилегающие к нему области и республики, «в поисках пищи» (откочевники в документе определялись как «уход на почве голода»). Откочевники-возвращенцы ( более 100 тыс. хозяйств) не имели средств к существованию, были крайне истощены, среди них распространялись инфекционные заболевания, была высока смертность. К тому же в самой республике не менее 100 тыс. хозяйств голодало. Возвращенцы заполняли районные центры, новостройки, города, скапливались на железнодорожных станциях. Значительные размеры приняла беспризорность детей (свыше 60 тыс.). Многие прибывшие откочевники, как отмечалось в документе, «по зернам вынимали семена с засеянных полей, расхищали скот колхозов и совхозов».

На Четвертом пленуме  Казахского крайкома (июль 1933 г.) приводились данные о том, что если в конце 20-х гг. в Казахстане насчитывалось примерно 36-40 млн. голов скота, то на февраль 1933 г. осталось не более 4 млн. голов, а в основных животноводческих районах - всего 300-400 тыс. Таким образом, за годы массовой коллективизации республика потеряла около 90 % поголовья скота.

Но самым тяжелым  последствием совершенных в республике в начале 30-х гг. преступных действий, граничащих с геноцидом, была массовая гибель сельского населения. По расчетам группы ученых Казахстана, прямыми жертвами голода стали 1750000 человек и около 200000 ушли за рубеж - в Китай, Монголию, Афганистан, Иран, Турцию. Эта страшная трагедия «по своим масштабам затмила все сколько-нибудь известные прецеденты из исторического прошлого народа». Обезлюдевшие территории приходили в запустение.

Первый шаг по пути преодоления в республике последствий  сталинской преступной коллективизации был сделан осенью 1932 г. в постановлении ЦК ВКП(б) от 17 сентября 1932 г. Однако в нем не только ничего не говорилось о допущенных, как потом отмечалось «ошибках и перегибах» при проведении коллективизации в животноводческих районах и их тяжелых последствиях, но даже признавалась «правильной линия крайкома» «по постепенному оседанию кочевого и полукочевого казахского населения». Об этих «ошибках и перегибах», их причинах и тяжелейших последствиях впервые было сказано спустя 10 месяцев - на Шестом пленуме Казахского крайкома партии. Отмечалось, что они выразились в форсировании коллективизации в животноводческих районах без проведения подготовительных мероприятий, в применении грубого насилия при обобществлении личного скота бедняцко-середняцких масс кочевого аула. При этом не учитывались национально-бытовые, социальные и культурные особенности кочевых и полукочевых районов. Подчеркивалось, что откочевники, нанесшие огромный ущерб народному хозяйству, в первую очередь явились результатом исключительных перегибов и ошибок.

Полностью процесс оседания кочевых и полукочевых хозяйств в Казахстане завершился только к концу второй пятилетки. Эхо казахстанской трагедии отзывалось десятилетиями. Лишь в конце 60-х гг. Казахский этнос смог восстановить огромные потери, понесенные им в начале 30-х годов.

Много общего с казахским  имели процессы насильственной коллективизации  и в других республиках Востока.

Из деревни поступали  сообщения о том, что часть единоличников ускользала от налогового обложения, не полностью выполняла обязательства по заготовкам, не принимала участия в расходах, связанных с ремонтом школ, починкой мостов, дорог и так далее. Все это ложилось дополнительным бременем на колхозы и колхозников. Кроме того, единоличники воспользовавшись тем, что правления колхозов не давали лошадей колхозникам для поездок на базар, в больницу и так далее, занялись извозом, благодаря чему значительно увеличили свои доходы. Развивались и другие виды предпринимательства. В Дмитровском районе Московской области, например, с января 1933 г. по 1 июля 1934 г. уровень коллективизации вырос всего на 2 %. За пределами колхозов оставалось 2,5 тыс. крестьянских хозяйств, в колхозах было 10,6 тыс. дворов. Районных руководителей беспокоило, что почти все индивидуальные хозяйства района имели лошадей и коров (на 2543 хозяйства приходилось 2049 лошадей и 2340 коров), лучше, чем колхозники, были обеспечены мелким скотом и пахотными землями. В среднем на одно хозяйство приходилось 0,55 га приусадебной земли. Помимо приусадебных земель многие имели и полевые посевы. Подавляющее большинство крестьян-единоличников были связаны с подсобными промыслами, главным образом извозом, а в некоторых сельсоветах выжигом угля и заготовкой дров.

В таких условиях крестьяне, вопреки прогнозам Сталина, не хотели «всасываться» в колхозы, тем более, что к их вступлению стали предъявлять повышенные требования. Воспользовавшись известным ослаблением к ним внимания со стороны местного руководства, некоторые стали на путь предпринимательства (хотя условия для его развития были крайне ограничены), повышали производительность своих земельных угодий. Часть колхозников начали открыто выражать недовольство своими более низкими доходами, более высокими нормами сдачи продукции государству и большими налогами. Такая ситуация не могла устроить и партийно-хозяйственных руководителей на местах. Оставшийся без должного присмотра единоличник выходил из подчинения, демонстрировал свои преимущества перед колхозами в развитии сельского хозяйства и повышении своего благосостояния.

По указанию Сталина 2 июля 1934 г. в Кремле было созвано специальное совещание по вопросу о коллективизации и единоличнике. В нем участвовали члены ЦК партии и секретари республиканских, краевых и областных партийных организаций. Почти все выступавшие говорили о том, что за последние полтора - два года вовлечение крестьян в колхозы происходило очень медленно, что уровень коллективизации в большинстве районов стабилизировался, а если и рос, то главным образом за счет сокращения общего числа хозяйств в деревне. Подчеркивалось, что райкомы партии и политотделы ослабили внимание к единоличнику, не изучали причины выходов колхозников из колхозов.

26 сентября 1934 г. СНК и ЦИК СССР установили единовременный налог на единоличные крестьянские хозяйства. Ставки налога значительно повышались в зависимости от наличия средств производства и рыночных доходов. Была повышена ответственность единоличника за выполнение обязательных поставок и внесение денежных платежей.

Следует выделить роль Второго  съезда колхозников-ударников, принятого им Примерного устава сельскохозяйственной артели в нормализации обстановки в деревне, урегулировании, насколько это было возможно в условиях тоталитаризма, взаимоотношений государства с колхозами, в завершении коллективизации. Делегаты этого съезда, состоявшегося в феврале 1935 г., проявили огромную (и отнюдь не показную) активность при обсуждении вопроса о размерах и условиях функционирования приусадебного хозяйства, от решения которого в решающей степени зависело благосостояние семьи крестьянина-колхозника.

Устав сельскохозяйственной артели 1930 г. разрешал колхознику иметь небольшое личное подсобное хозяйство (ЛПХ), однако не определял его размеры, не гарантировал от посягательств со стороны государства. В начале второй пятилетки распространилось мнение, что по мере завершения коллективизации ЛПХ колхозника теряет свое значение, его надо сокращать. На такой позиции стоял и Сталин.

В вынесенном на обсуждение Второго съезда колхозников проекте  Примерного устава делегаты сделали  немало поправок, направленных на то, чтобы закрепить в Уставе право колхозника на ЛПХ и четко определить его размеры. В зависимости от региона колхознику разрешено было иметь от 0,25 до 0,5 га приусадебной земли и от одной до 2-3 коров, неограниченное количество птицы и кроликов и так далее. В районах же кочевого животноводства - до 20 коров, 100-150 овец, до 10 лошадей, до 8 верблюдов и так далее. По предложению Сталина формулировка проекта Устава о закреплении за колхозом земли «в бессрочное пользование» была дополнена словами «то есть навечно», что имело большое пропагандистское значение, в том числе и для единоличников при вступлении в колхоз. Условия приема в колхозы были значительно облегчены.

В то же время предложения  колхозников о включении в  Устав пункта, обязывающего правление колхоза заботиться об обеспечении индивидуального скота колхозников кормами было по настоянию М. И. Калинина отклонено. Не были учтены и пожелания делегатов записать в Уставе положение о недопустимости районными органами нарушений прав колхозов и колхозников при проведении заготовок, предъявления дополнительных заданий («встречных планов») и др. Примерный устав закрепил «остаточный принцип» распределения колхозной продукции по трудодням после выполнения колхозом обязательных поставок. И тем не менее колхозники получили известную юридическую гарантию от государства на ведение ЛПХ. Им также разрешалась продажа своей продукции на рынке и так далее. Таким образом, между государством, с одной стороны, и колхозниками - с другой, был достигнут компромисс, установлены определенные правила взаимоотношений на основе принципов своеобразного «колхозного неонэпа».

После принятия Примерного устава сельскохозяйственной артели 1935 г. произошел своего рода перелом, следствием которого стало практически полное завершение коллективизации почти по всей территории страны. К лету 1935 г. в колхозах страны состояло 83,2% крестьянских дворов, на которые приходилось 94,1% посевных площадей крестьянского - колхозного сектора. Значительно отстававшие по уровню коллективизации от основных зерновых районов животноводческие области Средней Азии и Казахстана, районы потребляющей полосы Российской Федерации, Белоруссия, закавказские республики (кроме Грузии) до минимума сократили этот разрыв. Порадовала сталинских коллективизаторов даже Украина. Замерзшие было показатели коллективизации в республике после голода 1932 - 1933  гг. на уровне 69-70% с середины 1934 г. стали быстро расти, достигнув в июне 1935 г. 93%, а по посевным площадям - 98%. Победа над единоличником была «полная и окончательная».