Правление и стили правления Ивана Грозного

Детство и юность Ивана IV

Будущий царь Иван Грозный родился  в ночь с 24 на 25 августа 1530 г. В эту  ночь над Москвой разразилась  буря, от молний в разных местах столицы  вспыхнули пожары. Ветер раскачал колокола церквей, и они как бы сами собой зазвенели. Один из них сорвался с колокольни и рухнул на землю. В народе заговорили о предзнаменовании грядущих больших несчастий.

Когда умер великий князь московский Василий III, его наследнику, Ивану  Васильевичу (1530–1584), было немногим более трёх лет от роду. Детство мальчика нельзя назвать счастливым. Через пять лет после смерти отца он потерял мать, великую княгиню Елену Глинскую, и в её лице – единственного родного человека, который мог бы о нём заботиться и любить его. Эти пять лет вдовствующая великая княгиня исполняла обязанности регентши (т.е. временной правительницы) при малолетнем государе и управляла страной, опираясь на Боярскую думу и «опекунский совет», назначенный ей в помощь умиравшим супругом. В опекунский совет входили люди, обладавшие полнотой власти ближайших советников и «управляющих делами» при неопытной в вопросах государственного управления регентше. Почти все они были представителями высших аристократических родов: князья Михаил Львович Глинский (дядя самой Елены Глинской), Василий Васильевич Шуйский, Иван Васильевич Шуйский, бояре Михаил Юрьев-Захарьин, Михаил Тучков и др.

Если при жизни вдовы своего покойного государя «опекуны» ещё согласовывали свои действия с волей великой княгини, то после её кончины они обращали очень мало внимания на условия жизни, желания и судьбу наследника престола. Гораздо больше энергии они проявляли в борьбе за власть, освящённую именем номинального главы государства. В результате детские годы будущего государя слились в единое горькое пятно. Много лет спустя давние мальчишеские обиды невыносимо жгли ему память и душу. Через три десятилетия Иван IV вспоминал: «Было мне в это время восемь лет; и так подданные наши достигли осуществления своих желаний – получили царство без правителя, о нас же, государях своих, никакой заботы сердечной не проявили, сами же ринулись к богатству и славе и перессорились друг с другом при этом. И чего только они не натворили! ...Дворы, и сёла, и имущество наших дядей взяли себе и водворились в них. И сокровища матери нашей перенесли в Большую казну, при этом неистово пиная ногами и тыкая палками, а остальное разделили... Нас же с единородным братом моим, святопочившим в Боге (т.е. уже умершим ко времени, когда царь писал эти строки) Георгием, начали воспитывать как чужеземцев или последних бедняков. Тогда натерпелись мы лишений и в одежде, и в пище».

Аристократические кланы в жестокой сваре за первенствующее положе-ние  стремительно сменяют друг друга  у кормила власти: первоначально  власть захватывают Шуйские, затем на их место приходят Бельские, потом Шуйские с помощью мятежа свергают Бельских. Юный государь растёт в обстановке заговоров, убийств, интриг. В 13-летнем возрасте приходит черёд и ему впервые «показать зубы»: в 1543 г. по его приказу глава партии Шуйских был отдан псарям и зверски убит. В результате место «сберегателей» при троне и Иване Васильевиче досталось партии Глинских, при которых сын Василия III достиг совершеннолетия (15 лет), и для него пришло время вступать в законное владение отцовским наследством – Московской державой.

В середине XVI в. Московское государство, или, как писали тогда в дипломатических документах, Руссия, было одним из сильнейших в военно-политическом отношении и одним из самых крупных по территории в сравнении с другими странами Европы. Но совсем немного, всего несколько десятилетий, насчитывала его история как единого государственного организма, включавшего в себя десятки ранее самостоятельных земель и княжеств. Рыхлая внутренняя структура Московского государства требовала серьёзных преобразований, которые предотвратили бы в будущем его распад. Жители различных областей по-прежнему пользовались разными деньгами, по-разному управлялись и даже молились разным святым. Отсутствовал сколько-нибудь развитый аппарат управления, не существовало постоянной армии, имелись только мало-численные отряды иностранных наёмников, принятых на службу Василием III. Необходимо было привести архаичное законодательство в соответствие с новыми условиями. Всё это следовало исправлять под постоянной угрозой войны с сильными соседями: Казанским и Крымским ханствами, Великим княжеством Литовским. И наконец, главное: верховная власть, которая только и могла провести все эти реформы, не обладала необходимым «инструментом» для подобной созидательной деятельности – сословием верных и преданных престолу людей, имеющих опыт государственного управления.

Великие князья опирались во всех своих действиях на класс «служилых  людей», т.е. людей, служивших в великокняжеском войске или в администрации великого князя и получавших за это земельные наделы, а иногда – помимо земли ещё и денежные оклады. Класс служилых людей делился на две неравные части: мелких и средних землевладельцев, в большинстве своём зависевших во всём от воли великого князя, а также крупных землевладельцев, знатнейших людей, в экономическом смысле вполне самостоятельных по отношению к московскому государю. Первые никогда не имели доступа к власти и не владели в этой области ни малейшим опытом. Вторые от века занимали ключевые посты в сферах гражданского и военного управления, в том числе и в основном органе государственной власти – Боярской думе, обладали всеми необ-ходимыми навыками для этого, но к реформам отнюдь не имели склонности. В состав русской аристократии, входили бывшие полудержавные властители удельных княжеств, в ходе объединения страны постепенно утрачивавшие, но ещё не утратившие вконец прав на неограниченное управление своими огромными наследственными владениями. В аристократическое сословие входило также старомосковское боярство, которое претендовало на традиционно высокую степень власти и влияния на все области внешней и внутренней политики при особе великого князя.

Князья и бояре, а с ними вся  верхушка аристократии служили великому князю московскому, отыскивая для себя большей чести и большего богатства при дворе одного из сильнейших государей Европы, но считали себя людьми свободными. Согласно древнему обычаю, они были вправе «отъехать» в случае недовольства этой службой к иному государю, например к великому князю литовскому. По меткому замечанию выдающегося русского историка В.О. Ключевского, «политические обстоятельства, с одной стороны, поставили московского князя на высоту национального государя с широкой властью, с другой – навязали ему правительственный класс с широкими политическими претензия-ми и стеснительной для верховной власти сословной организацией».

Аристократические группировки, управлявшие  страной в 30–40-е гг. XVI в., оказались  вполне способными организовать отпор  внешнему неприятелю (война с Польшей и Литвой 1534–1537 гг.), а также поддержать целостность огромной державы. Но вся их «реформаторская» деятельность ограничилась ре-организацией русской денежной системы, просуществовавшей в новом виде до конца столетия, да ещё уничтожением некоторых крупных уделов. 

Время реформ. «Избранная Рада» 

В 1545–1547 гг. было осуществлено несколько  мероприятий, призванных подчеркнуть  переход всей полноты власти к юному государю: Иван Васильевич начал ходить в военные походы, женился на Анастасии Романовне Захарьиной, 16 января 1547 г. принял титул «царя» (впервые в российской истории – ранее государи московские именовались только «великими князьями»). Но это не означало того, что Иван IV неожиданно овладел всеми умениями, необходимыми для управления огромной страной. Пока за его спиной Московским государством правили Глинские и митрополит Московский Макарий – один из образованнейших людей России. Глава русской церкви, отлично разбиравшийся в тонкостях и хитросплетениях светской политики, стремился воспитать из Ивана IV государя, который не мог бы нанести ущерба интересам церкви. При жизни этого святителя царь действительно не вступал в конфликт с духовными властями.

Владычество Глинских вызывало зависть со стороны других знатных родов, к тому же корыстолюбивые временщики злоупотребляли своим высоким положением, что приводило к недовольству всей Москвы: «...В те поры Глинские в приближении у государя (были) и в жаловании, а от людей их – чёрным людям насильство и грабёж». Летом 1547 г. в столице вспыхнуло восстание, начались волнения и в других городах Московского государства. Толпа московской черни расправилась с боярином Юрием Васильевичем Глинским, побив его на площади камнями. Его брат, князь Михаил Васильевич Глинский, пытался бежать в Литву, но потерпел неудачу. Партия Глинских пала, и окончилась пора правления отдельных аристократических группировок.

Последовательные неудачи попыток различных «боярских партий» навсегда утвердиться у верховной власти, недовольство низших слоев служилого класса засильем временщиков у престола, недостаточные способности молодого царя к управлению государством и необходимость проведения многих преобразований привели к созданию своеобразной правительственной группы компромисса, названной позднее князем Андреем Курбским «Избранная рада». Роль наиболее ярких фигур в её составе сыграли люди, не блиставшие знатностью и не связанные близким родством ни с царским домом, ни с одним из могущественных аристократических кланов. Следовательно, никто не боялся, что они захватят власть.

Итак, на политическую авансцену времён «Избранной рады» выступили священник  Благовещенского собора в Кремле Сильвестр и царский постельничий (государев дворовый чин) Алексей Фёдорович Адашев. Помимо них в «Избранную раду» вошли князь Курлятев, возможно, князь Андрей Михайлович Курбский, дьяк Иван Михайлович Висковатый и некоторые другие представители аристократии. Все они обладали достаточной дальновидностью, чтобы поддерживать равновесие между царской властью, боярско-княжеской верхушкой служилого класса и дворянством, вобравшим в себя средний и нижний слои служилых людей. Все они признавали необходимость реформ в сфере государственного управления. Большинство имён деятелей «Избранной рады» исторические источники до наших дней не донесли.

Всего десятилетие суждено было существовать «Избранной раде», всего  десятилетие было отпущено исторической судьбой для деятельности решительных и энергичных реформаторов, протекавшей в условиях относительного мира между всеми классами и сословиями русского общества. Всего десятилетие! Но за этот краткий период государственное и социальное устройство России претерпело столь сильные изменения, каких не происходило за целые века спокойного развития. Избранная рада» возникла не ранее 1549 г., а в 1560 г. её уже не существовало.

За это время, во-первых, сформировалась развитая система «приказов», т.е. органов  центрального управления, исполнявших функции нынешних министерств. До середины 60-х гг. XVI в. приказы именовались «избами». Каждый из приказов отвечал за определённую сферу управления: так, например, Посольский приказ – за дипломатическую службу, Разрядный приказ – за большую часть военных дел, Челобитный приказ – за контроль над остальными приказами. Во-вторых, в 1550 г. был введён в действие новый Судебник (Судебником именовался свод действующих законов, нечто среднее между уголовным кодексом и конституцией), расширенный, гораздо более систематизированный и учитывавший то новое, что накопилось в судебной практике со времён введения старого Судебника 1497 г.

В-третьих, было реорганизовано местное управление. Если до этого времени в городах и землях Московского государства почти неограниченной властью располагали наместники и волостели, на определённый срок назначавшиеся великим князем, то теперь их судебные права в отношении дворян были ограничены, а на значительной территории власть наместников полностью заменялась властью выборных земских органов. Последние возглавлялись губными старостами («губа» – округ) и излюбленными головами (в городах).

В-четвёртых, церковный собор 1551 г. привёл к единообразию все обряды, поставил задачу улучшить нравы духовенства и утвердил единый для страны пантеон святых. Этот собор вошёл в историю под названием Стоглавого, поскольку его решения были сведены в 100 глав и получили название «Стоглав».

Наконец, наиболее целенаправленным изменениям подверглось военное  дело. Было подготовлено в принято  Уложение о военной службе, определяющее, с какого количества земли (поместья) воин-дворянин должен был выходить в поход «коннооружно», иными словами, на коне, с ратниками, в доспехе и при оружии. Под Москвой шла выделена земля для избранной тысячи «лучших слуг» – привилегированных дворян, из тола которых впоследствии назначались воеводы, «головы» (низшие офицеры), дипломаты и администраторы. Возник корпус первого русского постоянного войска – стрельцов, получавших из казны денежное жалованье, вооружение и обмундирование. Ограничена была практика местничества, т.е. занятия должностей в войске в зависимости от знатности и заслуг предков.

Все эти преобразования совершались  одновременно с впечатляющими победами в войнах и внешнеполитическими успехами. Между тем царь повзрослел, приобрёл некоторый опыт в государственных делах и уже тяготился деятельным правлением «Избранной рады». Воля его, стеснённая в юности, теперь распрямлялась, словно отпущенная пружина, стремясь к самовластию. Одной из главных черт характера Ивана IV стала неспособность сдерживать себя в чём-либо, неспособность ставить своим желаниям и планам разумные пределы. С течением времени царь стал подвержен приступам гнева, во время которых он терял над собой контроль. Через четверть века в состоянии такого припадка ему суждено было убить собственного сына, Ивана Ивановича. Придя в ярость в споре с сыном по ничтожному поводу, царь ударил того в голову концом жезла с насаженным четырёхгранным железным остриём. Царевич от раны заболел и умер, родитель его «рыдал и плакал», придя в себя и осознав содеянное, да было поздно.

До начала 60-х гг. самовластие  Ивана IV было ограничено в политическом отношении «Избранной радой», а в моральном – его наставником митрополитом Макарием и женой Анастасией, единственным существом, к которому Иван питал в зрелые годы приязнь и даже любовь. В связи с началом Ливонской войны царь вступил в конфликт с деятелями «Избранной рады» (в частности, с Адашевым), стоявшими за войну с Крымским ханством, для которой тогда сложилась благоприятная военно-политическая ситуация. В отношении Ливонии Адашев считал предпочтительными мирные переговоры или боевые действия в ограниченных масштабах. «Избранную раду» поддерживала значительная часть аристократии, но Иван Васильевич настоял на своём и мог счесть себя правым, поскольку в первые годы войны с Ливонским орденом русские воевали успешно.

В августе 1560 г. умерла царица. Боярская группировка её родственников Захарьиных обвинила Адашева в отравлении Анастасии и колдовстве. В результате «Избранная рада» пала, её деятели и сторонники подверглись опале и гонениям. В декабре 1563 г. скончался митрополит Макарий, и на его место был поставлен тихий, нерешительный митрополит Афанасий.

Московский государь начинает единолично руководить всей внутренней и внешней  политикой. В двух словах его политический курс можно охарактеризовать как доведение личной власти до уровня неограниченного самодержавия внутри страны и максимально возможное её распространение за пределы Московского государства путём завоеваний.

В первые годы Ливонской войны Ивану IV удаётся добиться серьёзных успехов, в частности на Северо-Белорусском театре военных действий, Но в стране уже чувствуется нарастающее истощение сил и средств из-за военных тягот. Аристократическая верхушка служилого класса была заинтересована в оборонительных войнах, в отстаивании южных рубежей от набегов татар. Напротив, низшая часть служилых людей – дворяне и другие группы дворянства («жильцы», «дети боярские») – выступала за продолжение наступательной войны с западными соседями. Это и понятно: по сравнению с землевладельцами-аристократами дворяне значительно хуже были обеспечены землёй, и даже те небольшие участки, которые были положены им по закону («оклады»), не вы-делялись полностью: в центре государства вся пригодная для обработки земля давно была разобрана и разделена, ощущался «земельный голод». Не было возможности всерьёз заниматься хозяйством, поскольку полжизни приходилось проводить в походах и на военной службе. А в это время более богатые соседи переманивали к себе крестьян, предоставляя им лучшие условия существования. Для дворян, жильцов и детей боярских война представляла собой желанный источник обогащения: за счёт военной добычи и, возможно, за счёт получения новых земельных участков в присоединённых областях. В этом смысле дворянские публицисты противопоставляли смелых «на рати» служилых людей «ленивым богатинам» (землевладельцам-аристократам); в этом смысле война в Ливонии была для дворян лакомым кусочком.

Стремления дворянства совпадали  с крупными завоевательными планами  царя и поддерживались Русской Православной церковью, заинтересованной в расширении своего влияния. Но они противоречили чаяниям боярства, не видевшего смысла в завоеваниях, посадского населения, недовольного усилением «тягла» (суммы налогов и повинностей), да и всему состоянию страны, не выдерживавшей постоянного напряжения военного времени. Пока на разных театрах военных действий царским войскам сопутствовал успех, это противоречие не было столь очевидным. Но как только начались серьёзные неудачи, царь перешёл к политике репрессий, стремясь любой ценой сломить сопротивление верхушки служилого класса, сделать из неё послушное, безгласное орудие.

В эти годы начинает формироваться  нравственный и политический облик  Ивана IV. Вот каким он запомнился современникам, оставившим нам его противоречивый портрет, красивый и страшный в одно и то же время: «Царь Иван образом нелепым, очи имел серы, нос протягновен и покляп (изогнут), возрастом (т.е. ростом) велик был, сухо тело имел, плещи высоки имел, грудь широкую, мышцы толсты. Муж чудного рассуждения (замечательного ума), в науке книжного поучения доволен и многоречив зело, ко ополчению дерзостен и за своё отечество стоятелен. На рабов своих, от Бога данных ему, жестокосерд вельми и на пролитие крови и на убиение дерзостен и неумолим; множество народа от мала до велика при царстве своём погубил, и многие грады свои попленил и многие святительские (церковные) чины заточил и смертию немилостивою погубил... Тот же царь Иван много благо сотворил, воинство вельми любил и требуемое им от сокровища своего нескудно давал. Таков был царь Иван».

Трагедия исторического момента  заключалась в том, что воля умного, энергичного, но необузданного государя вступила в противоборство с волей  целого сословия, притом самого могущественного  в русском обществе. Эта борьба нанесла государству непоправимый ущерб

Начало опричнины

В воскресенье 3 декабря 1564 г. Иван IV вместе со всей семьей неожиданно отправился в пригородное село Коломенское. Вообще в царских выездах ничего особенно нового не было, но этот был не похож на все предыдущие. Это отмечает летопись: «Подъем же его не таким был, как прежде того, когда ездил он по монастырям молиться или на свои потехи (охоту) или объезды. Взял он с собою все святыни – иконы и кресты, златом и камением драгим украшенные, и сосуды, и поставцы золотые и серебряные, и платье, и деньги. И всю свою казну повелел взять с собой». Однако, пробыв в Коломенском две недели, царь столь же неожиданно поехал в Александрову слободу (ныне город Александров в 113 км к северу от Москвы). Никаких объяснений своему отъезду царь не давал, в Москве «все же в недоумении и во унынии были из-за такого великого и необычного подъема и шествия его неведомо куда».

Вплоть до 3 января 1565 г., Иван IV так и держал всех в недоумении относительно причин своего поступка, в этот же день в столицу из Александровой слободы пришли две царские грамоты: одна к митрополиту Афанасию, вторая – к московским купцам и посадским людям. В первой были «писаны боярские и воеводские и всяких приказных людей (т.е. дьяков и подьячих) измены, которые они совершили после смерти отца его великого государя царя и великого князя Василия Ивановича всея Русии» и объявлялось: «Царь и великий государь опалу свою положил на них за то, что в его государевы несовершенные лета (т.е. в детстве) бояре и все приказные люди многие убытки людям его государства делали и казну его государеву истощили, а прибытков к его государевой казне не прибавляли. Также и бояре и воеводы забирали его государевы земли и друзьям своим и племянникам раздавали и собирали себе великие богатства, а о государе, и о его государстве, и о всем православном христианстве не хотели радеть и от недругов его – от крымского хана, и от литовского короля, и от немцев – не хотели государство оборонять и от службы стали уклоняться. И царь и государь и великий князь, не желая терпеть их многих изменных дел, оставил свое государство (т.е. отказался от престола), а поселится там, где его Бог наставит». Во второй же грамоте царь писал к московским горожанам, чтобы они «ничего не опасались: гнева на них и опалы никакой нет». Смысл этой акции Ивана IV состоял, очевидно, в том, чтобы противопоставить знать, высшие слои общества, и простой народ. Конечно, это не означало, что царь, жестоко расправлявшийся с любыми народными восстаниями, вдруг превратился в «народолюбца». Это был четко продуманный политический ход, рассчитанный на традиционные для Средневековья народные представления о «добром» царе, «стоящем» за простых людей, которому мешают «злые» бояре и чиновники. Люди воспринимали царя как «помазанника Божьего», безгрешного и почти святого, и связывали все беды и несчастья не с ним, а с его окружением. Даже участники народных восстаний вплоть до начала XX в. выступали не против царя, а за его освобождение от «плохих» бояр, а потом министров. По-этому москвичи в 1565 г. повалили на улицы и стали требовать, чтобы бояре и архиереи упросили Ивана Васильевича вернуться «на государство» и выполнили все его требования, угрожая при этом истребить «государевых лиходеев и изменников».

Тогда бояре и все высшее духовенство во главе с митрополитом Афанасием отправились в Александрову слободу и стали просить Ивана IV, чтобы он «опалу свою с них снял, и государством своим правил, как ему, государю, угодно». В конце концов царь дозволил им «видеть очи свои» (т.е. принял их). При этом, по некоторым сообщениям, вид его был ужасен. Хотя Ивану Васильевичу было всего 34 года, он заметно постарел, почернел лицом, а волосы на голове и в бороде вылезли. Как гласит официальная летопись, царь согласился вернуться на престол с тем условием, что «он будет на своих изменников и ослушников опалы класть, а иных казнить и имущество их отнимать». Иными словами, он добился права расправляться с неугодными ему лицами по своему усмотрению, без согласия Боярской думы, не принимая во внимание традиционного права церкви «печаловаться» (заступаться) за опальных и т.д. Ясно, что это был решительный отказ от политики компромисса между различными сословиями и слоями населения, проводившейся в 50-х гг. и лежавшей в основе деятельности Избранной рады. Симптомы этого были заметны и ранее. Еще в 1553 г., после того как во время тяжелой болезни Ивана IV многие бояре и деятели Избранной рады тянули с присягой его малолетнему сыну – «пеленочнику» царевичу Дмитрию, царь, выздоровев, затаил на них обиду. А после ликвидации Избранной рады в конце 50-х – начале 60-х гг. Иван IV начинает постепенно проявлять присущую ему жестокость. Многим запомнилась расправа без суда и следствия в начале 1564 г. с боярином князем Михаилом I Петровичем Репниным. Это произошло на пиру, когда царь, «упившись, начал со скоморохами в машкарах (масках) плясать». С точки зрения православной церкви забавы со скоморохами считались тяжким грехом, на что царю и указал Репнин. Однако Иван IV только разъярился и пытался силой заставить боярина надеть на себя маску, но тот отказался, «отверг ее и потоптал ее ногами». Сразу после этого по приказу Грозного боярин был убит. Причем, если верить Курбскому, это произошло в церкви во время службы, что ярко демонстрирует пренебрежение Ивана IV традиционными христианскими нормами.

Вторым условием, которое поставил Иван Грозный при возвращении  на престол, была передача ему в особое, личное управление – опричнину – части страны. Опричниной (от опричь – кроме; именно поэтому Курбский впоследствии с мрачной иронией играл словами, называя опричников «кромешниками», т.е. слугами «тьмы кромешной» – ада) традиционно называли часть княжества, удел, который после смерти князя давался его вдове, «опричь» (кроме) остальных уделов, предназначавшихся сыновьям. Однако опричнина Ивана Грозного никакого отношения к вдовьим уделам не имела. По сути дела, царь разделял государство на две части: одна, получившая название «земщины» управлялась обычным способом (Боярской думой, приказами, сословно-представительными органами и т.д.), а другая, «опричнина», поступала в его непосредственное распоряжение. При этом к опричнине были отнесены огромные и, по-видимому, самые важные, с точки зрения Ивана Грозного, территории: некоторые подмосковные волости, обслуживавшие особый «опричный» двор царя; пограничные с Великим княжеством Литовским уезды (Вяземский, Козельский, Можайский и др.); богатые северные земли (Поморье, Двинская земля, Вологодский уезд) и даже некоторые районы Москвы: границей между земской и опричной частями столицы стала Никитская улица. Если смотреть на нее от Кремля, слева находилась опричная часть, а справа – земская. Столицей опричнины стала Александрова слобода, где находился опричный двор, опричная Дума и опричные приказы. Члены опричного двора стали называться опричниками, представляя собой своеобразную личную гвардию царя. При этом Иван Грозный превратил опричный двор в своеобразное монастырское братство, где сам он играл роль «игумена». Опричники носили черное монашеское одеяние, а на голове – мо-нашеские шапки-скуфейки, что не мешало им вместе со своим «игуменом» регулярно предаваться пьянству и разврату. Отличало опричников еще и то, что они были вооружены и разъезжали на конях, причем к седлам с двух сторон были приторочены метлы и собачьи головы – символы борьбы с «изменами». Опричники должны были любыми средствами выметать и выгрызать крамолу. Самыми знаменитыми и кровожадными среди опричников были любимцы царя: Малюта Скуратов, князь Афанасий Вяземский, князь Михаил Черкасский, отец и сын Басмановы.

После введения опричнины Грозный  начал «перебирать людишек»: одних  он выселял из опричных территорий, а других, наоборот, переселял туда из «земщины». Для реализации этого дорогостоящего мероприятия «земщина» была обложена фантастической по тем временам единовременной податью в 100 тыс. рублей (достаточно сказать, что большое село тогда стоило 100–200 рублей). С началом опричнины Россия вступила в эпоху кровавого террора, продолжавшегося фактически до самой смерти Ивана IV, несмотря на ее формальную отмену уже в 1572 г.

Даже современники плохо понимали смысл опричнины, называя ее «нелепым разделением» страны. Спорят об этом и историки. Одни, осуждая террор, рассматривают ее как проявление бессмысленной жестокости «грозного царя», стремившегося к установлению ничем не ограниченной (даже моральными нормами) единоличной власти, другие видят в ней «большой государственный смысл». Для того чтобы разобраться в этой сложнейшей проблеме, нужно понять, с кем и для чего собирался бороться Иван Васильевич.

Опричные казни

Сразу после введения опричнины  начались казни. Первыми жертвами стали  представители знатных родов: Горбатые, Головины, Шевыревы, Куракины. При этом одному из казненных было всего 15 лет... Хотя царь утверждал, что он не держит зла на простой народ, именно он пострадал больше всего от опричных казней. Истребляя княжеские и боярские семьи, Иван Грозный не щадил и их крестьян и холопов. Псковская летопись рассказывает, как по приказу царя опричники согнали крестьян одной из деревень в амбар и подожгли его.

В 1567 г. казни становятся особенно частыми. Все больше и больше князей, бояр, приказных людей обвиняются в «заговоре», затем их, как правило, подвергают жестоким казням. А через год в заговоре (с целью либо посадить на престол двоюродного брата Ивана IV Владимира Андреевича, либо выдать царя литовцам) обвиняют одного из первых лиц в стране – боярина Ивана Петровича Федорова, который часто ведал государственными делами во время отъездов царя из Москвы. Федоров пользовался большим авторитетом и среди знати, за которую он заступался в первые годы опричнины, и среди простых людей. По словам уже упоминавшегося немца-опричника Штадена, «он один имел обыкновение судить праведно, почему простой люд был к нему расположен». После того как Иван Грозный заподозрил боярина в измене (или, что более вероятно, в излишней самостоятельности), он был 11 сентября 1568 г. вызван в царский дворец, где царь заставил его облачиться в царскую одежду, взять скипетр – символ царской власти и сесть на трон. После этого Иван Грозный встал перед Федоровым на колени, обнажил голову и заявил: «Ты имеешь то, чего искал, к чему стремился, чтобы быть великим князем Московским и занять мое место: вот ты ныне великий князь, радуйся теперь и наслаждайся владычеством, которого жаждал». И тогда царь неожиданно выхватил нож и заколол Федорова. Поразительно не только то, что склонный к театральным эффектам правитель самолично убил своего советника, но и абсурдность предъявленного обвинения: невозможно себе представить, чтобы боярин, не принадлежавший к династии Рюриковичей, мог выдвинуть какие-либо претензии на престол. Это показывает, насколько Иван Грозный стремился повсюду разыскивать истинных и мнимых изменников. Труп И.П. Федорова «протащили за ноги по всему Кремлю к городу, и он брошен был на середине площади, являя жалкое зрелище для всех». Однако самое страшное случилось потом. Царь сел на коня и отправился во владения убитого им боярина. Как рассказывает современник, тоже немец, А. Шлихтинг, Грозный «почти год объезжал с толпой убийц его поместья, деревни и крепости, производя всюду истребление, опустошение и убийства». Часть слуг И.П. Федорова царь приказал «запереть в клетку или в маленький домик и, насыпав туда серы и пороха, зажечь». А по сообщению Штадена, даже церкви во владениях боярина были сожжены «со всем, что в них было».

После расправы со смело выступившим в 1568 г. против опричного террора митрополита Филиппа и через год – с князем Владимиром Старицким и его родственниками, зверства «грозного царя» только усилились. В 1570 г. произошел погром в Новгороде. Это было самое чудовищное злодеяние Ивана Грозного.

Осенью 1569 г. царь получил донос  о том, что новгородцы во главе с архиепископом Пименом организовали заговор и собираются «Новгород и Псков отдать литовскому королю, а царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси... злым измышленьем извести, а на государство посадить князя Владимира Андреевича». Противоречивость этого обвинения очевидна. Зачем новгородцам надо было сажать на русский престол старицкого князя, если они задумали отдаться под власть Литвы? Однако возбужденный постоянным страхом перед «изменами» разум «грозного царя» не нуждался в серьезных доказательствах. Зимой того же года Иван IV во главе опричного войска двинулся на Новгород. Все передвижения были покрыты тайной, чтобы заговорщики не узнали о при-ближении царя. В начале января 1570 г. опричные отряды подошли к Новгороду и оцепили его со всех сторон, чтобы никто не смог скрыться. 8 января Иван Грозный въехал в город. На мосту через Волхов его встречал архиепископ Пимен, который хотел благословить царя, но тот отказался. Это уже было мрачным предзнаменованием. Однако затем Иван Васильевич присутствовал на службе в новгородском Софийском соборе, после чего согласился пообедать на архиепископском дворе. Но когда обед закончился, царь неожиданно закричал: «Гойда!», что послужило сигналом к началу «выгрызания и выметания» «измены». Несколько недель продолжалось избиение новгородцев. Убивали без всякого суда самыми разными способами: одних заживо сжигали (в том числе и матерей с младенцами, которых для «удобства» связывали вместе), других сбрасывали в Волхов и добивали уже в воде. Репрессиям подверглись представители всех слоев новгородского населения: духовенство и купцы, приказные люди и простые горожане. Сильно пострадали новгородские помещики, предки которых были специально переселены в Новгород при Иване III для того, чтобы служить опорой Москве. Главу «заговора», архиепископа Пимена, лишили сана и отправили в Москву на кобыле, посадив его задом наперед, со скоморошьей волынкой в руках. Точное количество жертв в Новгороде неизвестно. Имеется лишь лаконичная и в то же время очень красноречивая фраза из «Синодика опальных» Ивана Грозного, куда в конце жизни каявшийся царь записывал имена убитых по его приказанию или им лично людей: «По Малютине сказке отделал (т.е. убил) тысячу четыреста девяносто человек». Неясно, все ли это убитые новгородцы или только жертвы опричного отряда во главе с Малютой Скуратовым, но в любом случае это огромная цифра для средневекового Нов-города, население которого составляло не более 30 тыс. человек. Одновременно и сам Новгород, и его окрестности были разорены и разграблены.

После Новгорода Иван Грозный направился в Псков, явно не с добрыми намерениями. Однако там он ограничился всего  несколькими казнями (в том числе  игумена Псково-Печерского монастыря  Корнилия, который вышел встречать  царя с хлебом-солью) и разграблением  города. По единодушному свидетельству всех источников, Псков был спасен юродивым Николой, который в ответ на присланный ему от царя подарок преподнес ему кусок сырого мяса. Иван Грозный очень удивился: ведь дело происходило в пост. А юродивый заявил: «Да разве Ивашка думает, что съесть постом кусок мяса какого-нибудь животного грешно, а нет греха есть столько людского мяса, сколько он уже съел?» Никола пригрозил, что, если царь устроит резню во Пскове, с ним может случиться несчастье. По преданию, именно поэтому Иван Грозный уехал из города. Новгородский кошмар не повторился.

По возвращении Ивана Грозного в Москву казни начались и в  столице. Особенно ужасным стал день 25 июля 1570 г. Тогда было убито более 100 человек, и среди них были многие руководители приказов. Был казнен и выдающийся дипломат и государственный деятель дьяк Иван Висковатый.

В конце опричнины жертвами террора  стали сами опричники. Царь начал  сомневаться в их верности. Умер «в оковах» князь Афанасий Вяземский, казне-ны были отец и сын Басмановы, после смерти царицы Марии Темрюковны такая же судьба постигла и ее брата Михаила с женой и шестимесячным сыном. Только Малюта Скуратов не потерял царского доверия.

По мнению большинства историков, опричнина была отменена осенью 1572 г. Более того, Иван Грозный запретил под страхом битья кнутом упоминать само это слово. По всей видимости, главными причинами этого решения стали разочарование царя в беспрекословной преданности ему опричников и результаты набега крымцев во главе с Девлет-Гиреем на Москву в 1571 г., когда разделенное на две части русское войско оказалось неспособным противостоять неприятелю. Однако это не означало прекращения террора. Казни совершались почти до самой смерти Ивана Грозного. Некоторые элементы опричнины также сохранялись под другими названиями (обособленный «Государев двор», попытка нового разделения страны при «великом князе» Симеоне Бекбулатовиче).  

Конец царствования Ивана IV 

Еще в середине 70-х гг. поведение  «грозного царя» мало чем отличалось от его поведения в эпоху опричнины. Австрийский дипломат Даниил Принц сообщал в это время, что царь «так склонен к гневу, что, находясь в нем, испускает пену, словно конь, и приходит как бы в безумие». Однако уже с конца 70-х гг. настроение Ивана Грозного меняется. Неудачи в Ливонской войне приводят его к мысли о Божьем гневе, постигшем Русское государство за грехи правителя. В 1579 г. во время тяжелой болезни Иван Грозный составляет завещание, в котором звучат непривычные нотки покаяния. Он пишет, что он «душою осквернен», «разумом растлен», признается в самых страшных грехах вплоть до «каинова убийства» (очевидно, он имел в виду убийство двоюродного брата, князя Владимира Старицкого, сравнивая его с убийством библейским Каином своего брата Авеля). Своим сыновьям Ивану и Федору он советует быть милостивыми, не подвергать никого опале «без рассуждения», «яростью». Приблизительно в это время прекращаются казни. В 1582 г. Грозный рассылает по монастырям списки казненных по его приказу людей, которых он предписывал поминать на богослужениях «по вся дни» (постоянно). Одновременно с этим царь делал огромные денежные вклады в монастыри «на помин» души казненных.

Дни «грозного царя» подходили  к концу. При этом ему фактически было некому передать престол. Несмотря на то, что Иван IV был женат 6 раз, что нарушало все православные каноны (правда, после расправы над митрополитом Филиппом ни один церковный иерарх не смел указать на это царю), к 1584 г. у него оставалось в живых всего два сына: слабоумный Федор от Анастасии Романовой и младенец Дмитрий от последней жены Марии Нагой. Был у Ивана Васильевича и еще один сын – Иван, также от Анастасии Романовой, вполне здоровый. Отец привлекал его к государственным делам (среди которых немалое место занимали и казни). Однако в 1581 г. в Александровой слободе произошло чудовищное и нелепое происшествие. Отец и сын поссорились, в результате чего Иван Грозный ударил царевича посохом с острым железным наконечником, и тот вскоре скончался. Существуют разные версии, объясняющие причины ссоры, приведшей к трагическому финалу. Наиболее распространена, так сказать, «бытовая». Царь якобы вошел в покои к сыну и увидел там его беременную жену в одном нижнем платье. Вознегодовав, Грозный принялся «учить» невестку посохом. За нее вступился Иван Иванович, заявив: «Ты мою первую жену без всякой причины заточил в монастыре, то же самое сделал со второй женой и вот теперь избиваешь третью, чтобы погубить сына, которого она носит во чреве» (две первые жены царевича действительно по приказу Грозного были насильно отправлены в монастырь). Тогда царь и нанес свой роковой удар. По другой, «политической», версии, причина ссоры была иной. Иван Иванович стал говорить отцу «о выручении града Пскова», требуя от него проявить решительность и «сразиться с королевскими войсками». Так или ина-че, Иван Грозный, конечно, не хотел убивать сына, но его безудержная ярость привела к тому, что он сам себя лишил наследника, а страну – вменяемого правителя.

В феврале 1584 г. царь снова тяжело заболел, ему становилось все хуже и  хуже. 17 марта он, по некоторым сведениям, приказал привезти к нему «множество кудесников и колдуний», чтобы те предсказали ему будущее. Предсказание оказалось неутешительным: он должен был умереть на следующий день. Однако 18 марта ему неожиданно стало лучше. Днем он даже отправился в баню, а потом сел играть в шахматы с одним из своих приближенных. И вдруг он «неожиданно ослабел и повалился навзничь». К нему даже не успели привести духовника: царь скончался мгновенно. Ходили слухи, что Грозный был задушен или отравлен «ближними людьми», среди которых чаще всего называют Бориса Годунова и Богдана Вельского, однако серьезных оснований для того, чтобы доверять им, нет. В XX в. при обследовании скелета Ивана Грозного следов насилия обнаружено не было.

Личность царя Ивана Васильевича Грозного всегда вызывала споры. Множество загадок связано с его жизнью. Царствование его распадается на два очень разных, если не диаметрально противоположных, периода. В чем причина изменения его политики? Что это был за человек? В чем смысл опричнины? Как можно оценить результаты его правления? Над этими вопросами столетия-ми бьются не только историки, но и писатели, поэты, художники.

Уже современники Грозного, и прежде всего Андрей Курбский в своей  «Истории о великом князе Московском», выдвинули концепцию «двух Иванов», «доброго», «нарочитого» правителя в 40–50-е гг. и кровавого тирана в 60–80-е гг. Опричнина, таким образом, рассматривалась как «нелепое разделение государства», вызванное лишь прихотью тирана. Виновными в роковом изменении характера царя оказывались «злые советники» вроде Вассиана Топоркова, действовавшие по наущению дьявола.

Двойственным образ Грозного предстает и в фольклоре. В народных песнях воспевается «грозный царь Иван Васильевич» – покоритель Казани и заступник простых людей, и в то же время резко осуждаются опричные казни.

Ученые XIX в. уже не могли удовлетвориться  идеей о решающей роли сверхъестественных сил в изменении политики Ивана IV. Н.М. Карамзин, автор знаменитой «Истории государства Российского», в целом  следуя концепции «двух Иванов», предложил нравственно-психологическое объяснение характера Грозного. По его мнению, еще в раннем детстве Ивану Васильевичу был свойственен жестокий нрав, однако его дурные наклонности не получали развития под благотворным влиянием Сильвестра и других членов Избранной рады, На рубеже 50–60-х гг. они вырвались наружу, что привело к опричнине, в которой Карамзин видел только зверства, террор и ужас.

Однако с середины XIX в. ученые пытались увидеть в опричнине и вообще в деятельности Грозного «государственный смысл». По их мнению, суть его политики состояла в борьбе за централизацию любыми средствами, главными врагами которой была высшая аристократия: князья и бояре. Именно против последних, стремившихся к возрождению «удельной старины», и были направлены опричнина и связанный с ней террор. Как писал один историк середины XIX в., «опричнина – учреждение, оклеветанное современниками и непонятное потомству». Однако они не уходили от нравственной оценки злодеяний «грозного царя» и не пытались их оправдать.

Такие попытки начались в XX в., когда  образ Ивана Грозного оказался близок другому кровавому тирану – Сталину. По его прямому указанию советские историки стали писать о прогрессивном характере деятельности царя, в том числе и опричнины, направленной против «реакционного» (т.е. стремившегося вернуться к раздробленности) боярства. Дело доходило до того, что палач Малюта Скуратов назывался подчас выдающимся полководцем. Исходя из идеи о том, что единые нравственные критерии неприменимы ко всем временам, эти историки оправдывали и террор.

Однако в то время когда личность и деятельность Грозного безудержно восхвалялись, выдающийся историк С.Б. Веселовский подверг тщательному  анализу конкретные источники, связанные с опричной политикой Ивана Васильевича. Так, при изучении «Синодика» – помянника, куда Грозный заносил имена (если они ему были известны, а, если нет, он просто указывал, например, так: «26 человек ручным усечением жизнь свою окончили») стало ясно, что среди его жертв преобладали отнюдь не князья и бояре, а дворяне и приказные люди, казалось бы, главный «инструмент» централизации. Исследование состава опричного двора показало, что среди опричников было много представителей родовитой знати. Работами других историков (А.А. Зимин, В.Б. Кобрин и др.) доказано, что русские бояре очень сильно отличались от западноевропейских феодалов и не являлись сторонниками раздробленности. Даже в период боярского правления в малолетство Грозного проводились мероприятия, направленные на централизацию государства. В чем же тогда смысл опричного террора?

Обращает на себя внимание, что  не только в Русском государстве, но и повсюду в Европе в начальный  период формирования централизованного государства престол занимали кровавые тираны, являвшиеся при этом по своему яркими и даже артистическими натурами (Эрик XIV в Швеции, Филипп II в Испании, Людовик XI во Франции, Генрих VIII в Англии и др.). Вся их деятельность, связанная с обеспечением единства государства и его управляемости, одновременно в психологическом плане означала разрыв с традиционными представлениями об отношениях правителя и его подданных. В Западной Европе этому способствовали и рационалистические учения эпохи Ренессанса. Итальянский политический мыслитель Н. Макиавелли впервые сформулировал доктрину, согласно которой монарх во имя блага страны имеет право нарушать любые правила и нормы, что было совершенно чуждо для Средневековья. В своих сочинениях Иван Грозный также обосновывал мысль о том, что он один как правитель единственного православного царства ответственен за все грехи подвластных ему людей перед Богом, и поэтому он имеет право поступать с ними, как считает нужным. В этом смысле он тоже порывал с традиционными древнерусскими представлениями о взаимных обязательствах великого князя и бояр, восходящими еще к дружинным временам. Неограниченная никем и ничем власть – вот цель политики Ивана Грозного.

Постепенно централизации, основанной на развитии сословно-представительных органов, которая была намечена Избранной радой, он предпочел деспотическое самодержавие, не считающееся ни с какими нормами и традициями, для которого все население страны равно, равно в холопстве. Однако выбор такого пути развития объективно привел к плачевным последствиям: Россия была разорена, к концу правления Грозного государство испытывало тяжелейший хозяйственный кризис, который современники называли «порухой»; Ливонская война, находившаяся в центре всех внешнеполитических усилий царя начиная с рубежа 50–60-х гг., была проиграна, и только мужество защитников Пскова спасло страну от позора. Но опричное разорение имело далеко идущие последствия. Именно в конце правления Ивана IV делаются ре-шающие шаги на пути закрепощения крестьян. Предпосылки социального взрыва конца XVI – начала XVII в., который принято называть Смутным временем, были заложены также при Иване Грозном. Побывавший в России в 1588 г. английский посол Джильс Флетчер отмечал, что политика и поступки Грозного «так потрясли все государство и до того возбудили всеобщий ропот и непримиримую ненависть, что это должно окончиться не иначе, как гражданским пожаром». Это предсказание оказалось удивительно точным.