Сталинский период в Казахстане – это
не только политические репрессии конца
тридцатых, уничтожившие его интеллектуальную
элиту, не только Степлаг и Карлаг, через
которые прошли миллионы заключенных
и ссыльных. Это и жесточайшая коллективизация,
разрушившая традиционный многовековой
уклад жизни казахского народа, и «голощекинский»
голод, и насильственное переселение ряда
этносов (например, немцев, поляков, понтийских
греков, месхетинских турок, чеченцев)
из центральных районов СССР, и сырьевая
индустриализация, поднятая в рекордные
сроки на плечах сотен тысяч заключенных.
В широком смысле этот эксперимент, вобравший
в себя миллионы человеческих трагедий,
можно рассматривать как пример полномасштабной
искусственной реструктуризации общества,
предпринятой тоталитарным режимом на
отдельно взятой национальной территории. От феодализма к...
Традиционная экономико-структурная организация
казахского общества, с ее кочевым укладом
и степной демократией, была решительно
сломана новой властью в 1920-е годы. Уничтожение
аула – опоры всей экономики патриархального
Казахстана – стало основой сталинского
эксперимента, развернутого в рамках известной
марксистской теории «возможного перехода
отсталых народов от феодализма сразу
к социализму, минуя капитализм».
В конце 20-х годов государство приступило
к ликвидации прослойки зажиточных скотовладельцев
– баев в рамках общегосударственной
концепции «раскулачивания». Обосновал
эту акцию еще в 1919 году сам Ленин. Когда
делегаты из Казахстана спросили его,
как можно подорвать экономическую силу
баев в ауле, вождь пролетариата ответил:
«Очевидно, вам придется раньше или позже
поставить вопрос о перераспределении
скота». В 1927 году очередная республиканская
партконференция обсуждала идею экспроприации
баев уже практически. Изъятие у них части
скота и инвентаря, по мнению партийцев,
должно было привести к «осереднячиванию»
аула, развитию его производительных сил.
В августе 1928 года постановление ЦИК и
СНК республики «О конфискации байских
хозяйств» было принято – ей подверглись
696 хозяйств, 619 из которых были высланы
из районов постоянного расположения
и кочевок. У баев забрали 145 тыс. голов
скота (в переводе на КРС), а также 633 юрты,
475 домов, 44 амбара и многое другое. Байский
скот, однако, не помог середнякам и беднякам
поднять свою экономику, потому что делили
на всех поровну, размазывая нищету по
всему обществу, а 5–6 баранов и для бедняцкой
семьи не делали погоды. Включиться в общину
такой несущественный «прибавок» ей не
позволял, и социальный статус бедняков
остался прежним. При этом в их среде резко
выросли примитивно-иждивенческие настроения.
Ликвидация зажиточных хозяйств, которые
были системообразующим звеном в экономическом
воспроизводстве аула, привела к неуправляемому
хаосу в традиционной структуре как кочевого,
так и оседлого крестьянского хозяйства.
Вместо консолидации середнячества и
роста благосостояния власть получила
пауперизацию, люмпенизацию населения
и быстрое экономическое обнищание аула.
Причем нельзя сказать, что это было незапланированной
ошибкой. Напротив, с ликвидации экономического
локомотива – зажиточных хозяйств началось
целенаправленное силовое разрушение
традиционных отношений.
Следующим шагом стали жесткие налоговые
репрессии на селе. Изъятие у селян хлеба,
мяса, молока и других продуктов приняло
форму прямой конфискации, при этом любые
нарушения – «злостное повышение цен
на товары», «отказ от выполнения повинностей
общегосударственного значения» и т. д.
– карались уголовно. Заготовки велись
по плановым заданиям, в основе которых
лежала заведомо дутая статистика. Так,
на Балхашский район, имевший численность
стада в 183 тыс. голов скота, была «спущена»
разверстка почти на 300 тыс. Сборник документов
и материалов «Насильственная колективизация
и голод в Казахстане в 1931–1933 гг.» приводит
данные о настроениях тех лет, в частности,
стенограммы крестьянских сходов, где
звучали заявления: «Советская власть
зажала нас хуже, чем старая», «Не будем
ничего развивать, а то правительство
задавит нас налогом». Параллельно шли
массовые репрессии. Архив сообщает, что
в 1928–1930 годах за саботаж и срыв заготовок
были осуждены 34 121 селянин, расстреляно
– 277. Только в 1929–1933 годах «тройки» ПП
ОГПУ приговорили по этим статьям к расстрелу
3386 человек и заключили в лагеря 13 151. Особенный
цинизм на фоне голода имел печально знаменитый
закон 1932 года об охране социалистической
собственности и соответствующая статья
УК, по которым только за 1932 год в Казахстане
было осуждено 33 345 человек.
В ходе плановой конфискации скота и
продуктов продолжалось раскулачивание
– выявлялись новые «байские недобитки»,
которых отправляли в ссылку. Многим раскулачиваемым
приписывались преступления по различным
статьям уголовного кодекса. Немаловажно,
кстати, что как раз территория Казахстана
была определена сталинским руководством
как место «кулацкой ссылки» для десятков
тысяч крестьян из России, Украины, других
республик СССР. В дальнейшем это оказало
большое влияние на демографические процессы.
Это же можно сказать о «лагерном строительстве»:
именно начало 30-х годов становится периодом
структурного формирования огромной империи
ГУЛАГ в Казахстане – развертывания на
территории нынешних Карагандинской,
Кустанайской, Семипалатинской и других
областей сотен концентрационных лагерей
для заключенных со всего СССР.
Наконец последним разрушительным ударом
по исконной социально-территориальной
структуре казахского этноса, связанной
с веками отработанными маршрутами кочевок
и традиционных расселений различных
родов, стала силовая политика по переводу
скотоводов на оседлость. Ее идеология
увязывалась с концепцией «новой социалистической
экономики»: будущее казахского села идеологи
Москвы и Алма-Аты видели в административной
трансформации скотоводческого хозяйства
в земледелие и «оседлое» животноводство.
Понятно, что государство, опираясь на
доиндустриальные производительные силы,
не могло в одночасье построить эффективную
систему агротехнологий, подобных современным.
Оно было в состоянии лишь деформировать
формировавшиеся в течение столетий аграрные
системы хозяйствования, создав взамен
им так называемое «социалистическое
отгонное животноводство». Собственно,
задачи добиться экономической, рыночной
эффективности властью и не ставилось
– во главе угла были «голая» идеология
и политическая целесообразность. Хотя
кочевое скотоводство в условиях гигантских
необжитых территорий Казахстана объективно
было самым эффективным способом аграрного
производства, оно не могло не раздражать
сталинских идеологов хотя бы фактором
свободы перемещения. Учесть, посчитать,
изъять всегда легче в «стационарных»
условиях, как и контролировать, и, естественно,
наказывать за ослушание.
Экономика и идеология тирании Деспотия
во все времена отличалась рационализмом.
Быстрый индустриальный подъем Казахстана
как «сырьевого придатка» советской империи,
уничтожение его интеллектуальных элит,
формирование в республике идеологии
«нового человека», колоссальные демографические
сдвиги в обществе – все это взаимосвязанные
и взаимозависимые звенья единой политики.
Репрессии 30-х, как пишет Е. М. Грибанова,
стали следствием целого ряда факторов,
главный из которых – борьба за власть
в послереволюционном СССР ряда социально-политических
сил, в частности ВКП(б). Возглавив ее, Иосиф
Сталин сделал своей главной целью достижение
безраздельной, ничем не ограниченной
личной власти. Это привело к физическому
уничтожению вначале реальных противников
режима, затем – потенциальных, а затем
– миллионов людей, которые просто могли,
а может быть, и не могли, думать или иметь
что-то против советской власти.
В Казахстане, как и во всей стране,
это был период свойственного крайним
деспотиям политического абсурда. Карательные
органы каждого города и района получали
разнарядки по определенному количеству
«шпионов» (японских, немецких, американских),
«вредителей», «саботажников», «врагов
народа» и так далее. Поскольку за невыполнение
этих указаний можно было самому попасть
в число «врагов», «органы» стремились
перевыполнять разнарядки. Экономическая
подоплека репрессий очевидна. СССР 30-х
годов ХХ века был огромной страной с неравномерной,
в основном низкой плотностью населения
и преимущественно аграрной экономической
ориентацией. Последнее напрямую относится
к Казахстану: это была одна из самых малонаселенных
окраин с обширными пространствами, хорошими
климатическими условиями, богатыми природными
ресурсами. Экономическая переориентация
цивилизованными методами потребовала
бы очень много времени, а внешнеполитическая
обстановка была для этого крайне неблагоприятной.
Цель «догнать и перегнать», быстро создать
сильную индустрию и мощный военно-промышленный
комплекс была жизненно важна для Сталина.
Репрессии позволили без больших затрат
перебрасывать огромные людские массы
в малонаселенные районы, подобные Казахстану,
и использовать дармовой труд на масштабных
проектах.
Высший уровень
В Казахстане, чей ЦК тогда возглавлял
Левон Мирзоян, предвестником репрессивного
«взрыва» стало закрытое письмо ЦК от
29 июля 1936 года, где в крайне жесткой форме
излагались требования об искоренении
недостатков «по части бдительности и
неумения распознавать врага». В качестве
организаторов контрреволюционных заговоров
документ указывал на Рейнгольда и Мрачковского,
когда-то работавших в республике. Это
стало скрытым упреком в адрес Казкрайкома
ВПК(б) по поводу их бдительности. В начале
1937 года в Москве прошел пленум ЦК, заслушавший
сообщение «Уроки вредительства, диверсий
и шпионажа японо-немецко-троцкистских
агентов» и доклад Сталина по той же теме,
сообщавший о недостатках партийной работы
и нехватке бдительности «по ликвидации
двурушников». Уже в августе тридцать
седьмого, когда партийное руководство
Казахстана обсуждало итоги выполнения
решений вышеназванного пленума, органы
НКВД запустили репрессивный механизм.
По делам о вредительстве были осуждены
и расстреляны руководители крупнейших
предприятий и строек республики. Параллельно
шел разгром национальной интеллигенции,
обвинявшейся главным образом в национальных
перегибах и «национал-фашизме». По обвинению
в «фашизме» арестовали М. Гатауллина,
А. Асылбекова, С. Нурпеисова, К. Сарымулдаева,
У. Кулумбетова, Г. Тогжанова, Т. Рыскулова,
Н. Нурмакова, А. Букейханова, С. Ходжанова
и многих других видных представителей
интеллигенции. Архитектура репрессий
на высших уровнях напоминает срежиссированный
спектакль. В сентябре 1937-го «Правда» опубликовала
статью «На поводу у буржуазных националистов»,
которая критиковала первого секретаря
казахстанского ЦК Л. Мирзояна и ряд других
руководителей республики, обвиняя их
в нежелании разоблачать «националистов»
и их покрывательстве. В маховик репрессий
попали алашордынцы, чьи политические
идеи на самом деле отражали вековые традиции
казахской демократии и были абсолютно
чужды любому шовинизму. «Националистическое
гнездо» обнаружили также в Чимкенте.
В октябре 1937 года «Казахстанская правда»
печатает статью «Еще раз о гнилой позиции
Южно-Казахстанского обкома КП(б) Казахстана».
Через месяц секретарь Чимкентского горкомпа
партии А. Досов был арестован и расстрелян.
Позднее, в мае 1938-го, «Правда» печатает
статьи «В Алма-Ате самокритика «схемой»
не предусмотрена» и «Аллилуйщина вместо
большевистской критики». На сей раз очередь
дошла до первого руководителя. Л. Мирзоян
был отозван в Москву уже на следующий
день после выхода статьи, вскоре арестован
и расстрелян в 1939 году. О. Исаева, председателя
СНК КазССР, казнили в 1938-м. Новое руководство
республики провело аресты на всех низовых
этажах. Были арестованы и в большинстве
своем казнены все секретари обкомов,
горкомов, почти все секретари райкомов
партии, все наркомы, председатели облисполкомов
и большинство председателей райисполкомов.
Тот же период отмечен тотальным уничтожением
цвета казахской интеллигенции. В маховик
репрессий попали общественные деятели,
ученые, писатели, поэты, акыны, деятели
культуры, искусства, образования. Ильяс
Жансугуров, Беимбет Майлин, Магжан Жумабаев,
Халел Досмухамедов, Арап Амиров... В каждом
регионе есть свой скорбный список тех,
кто попал в колесо машины репрессий. Система
была нацелена на тотальное уничтожение
интеллигенции. Семьи осужденных «врагов
народа» и «изменников» репрессивная
машина просто разрушала. Женам осужденных
«изменников Родины» были определены
сроки заключения не менее 5–8 лет лагерей,
«социально опасным» детям предписывалось
заключение в лагеря и исправительно-трудовые
колонии НКВД или водворение в детские
дома особого режима.
Казахстан избежал глубокой поколенческой
социально-нравственной деградации, которая,
как это сегодня можно констатировать,
коснулась некоторых других регионов
СССР. Это произошло во многом благодаря
ментальным особенностям казахского общества.
Сыграло роль и то, что среди заключенных
и ссыльных политических лагерей, чьи
дети и внуки затем остались в Казахстане,
а также среди перемещенных сюда народов
оказалось очень много представителей
интеллектуальной и культурной элиты.
Естественным путем шел постепенный синтез
культур, происходило человеческое сближение,
в итоге с течением последующих, постсталинских
десятилетий в республике сформировалась
новая культурная и социоментальная среда.
Конечно, насильственная демографическая
политика Сталина была тяжелейшей социальной
драмой. Однако благодаря перемешиванию
культур и – главное – исконной доброжелательности
степняка в Казахстане постепенно сформировалась
определенная надэтническая духовная
общность, которую некоторые исследователи
считают одним из самых загадочных феноменов
постсоветского периода.