Становление, деятельность и падение Лжедмитрия I.

                                         План.

1. Введение.

2. Польские  дела «царевича Дмитрия».

3. Путь к  престолу в России.

4. Помазания на царство.

5. Управление  страной.

6. Заговор и убийство царя.

7. Заключение.

Введение.   

В июле 1605 г. в Москве состоялась коронация нового царя Дмитрия Ивановича, в исторической науке известного как Лжедмитрий I. Этот человек сумел воспользоваться кризисом власти в Московском государстве конца XVI – начала XVII в. Кризис начался после смерти последнего правителя из династии Рюриковичей Фёдора Ивановича, у которого не осталось наследников.

Ещё при жизни царя Фёдора, который  не был способен к ведению государственных  дел, страной фактически правил его  шурин Борис Фёдорович Годунов. 7 января 1598 года Фёдор Иоаннович умер и на земском соборе, созванным патриархом Иовом, был избран новым царём именно Годунов. Однако он не был «ставленником божьим», но всячески пытался укреплять свою власть. Знатным князьям, которые могли претендовать на престол, он не позволял жениться. Многие неугодные бояре подвергаются опале, в том числе и род Романовых. А главу этого рода Фёдора Никитича постригли в монахи под именем Филарет. Также издаются указы о всецерковной и всенародной молитве за царя Бориса и его семью. Но эти меры не дают желаемых результатов, к тому же в стране упорно ходят слухи о причастности Годунова к смерти малолетнего царевича Дмитрия в Угличе. Бориса в народе  называют   «погубитель царского корени» и «самовластный восхититель трона».

1601 – 1603 гг. в России стали  неурожайными, что привело к страшному  голоду и гибели многих тысяч  людей. В этом так же обвиняли царя, возникало убеждение, что царствование Бориса не благословляется Богом. Всё это и многое другое способствовало появлению и дальнейшей деятельности Самозванца, именующего себя чудом спасшимся царевичем Дмитрием.

Кем же на самом деле был этот человек? Существует несколько версий его  происхождения. Немецкий наёмник Конрад Буссов считал, что Григорий был агентом московского боярства недовольного правлением Годунова. Отрепьев  должен был подыскать достойную кандидатуру на роль Дмитрия.  
«Монаха подгонять не пришлось; прибыв на польский рубеж, на Борисфен в Белоруссии, он немедля расставил сети и заполучил, наконец, такого, какого ему хотелось, а именно — благородного, храброго юношу, который, как мне поведали знатные поляки, был незаконным сыном бывшего польского короля Стефана Батория. Этого юношу монах научил всему, что было нужно для выполнения замысла».       Наиболее общепринятой является версия правительства Бориса Годунова о том, что Лжедмитрий I — беглый дьякон Чудова монастыря Григорий Отрепьев, сын галичского феодала Богдана Отрепьева. Русский историк С.Ф. Платонов полагал: «Нельзя считать, что самозванец был Отрепьев, но нельзя также утверждать, что Отрепьев им не мог быть: истина от нас пока скрыта».

Польские  дела «царевича Дмитрия».

В 1601 г. в Киеве  Самозванец делает первые попытки выдать себя за царевича Дмитрия. Р.Г. Скрынников считает, что он притворяется смертельно больным и на исповеди открывает  правду о своём, якобы, царском происхождении, но из этого ничего не выходит. В 1603 г. Самозванец появляется в городе Брагин в Польше и нанимается в услужение к князю Адаму Вишневецкому, убеждает того в том что является последним Рюриковичем и единственным претендентом на Российский престол. В это же время он побывал в Самборе у польского вельможи Юрия Мнишека, где познакомился и влюбился в его дочь Марину Мнишек.    Всерьез рассчитывая на мощную поддержку католического Запада, Самозванец должен был сам стать католиком. 15 марта 1604 г. «царевич» был представлен Сигизмунду III в Вавельском  дворце. Известно, что польский король оказал «царевичу» серьёзную денежную поддержку в 40 тысяч золотых, не позднее мая 1604 г. заказал за свой счёт для претендента комплект парадной посуды, «несколько сотен блюд и прочую серебряную утварь с вырезанными на всех предметах московскими гербами» «молодого князя». 16 апреля состоялось совещание миссионеров – иезуитов Петра Скарги, Станислова Гродницкого, Францишека Барщицкого и Каспара Савицкого, на котором было принято решение о церемониале присоединения Лжедмитрия I к Римско- католической церкви. 25 апреля уже в новом статусе он уехал из Кракова  в Самбор, и более в столице Речи Посполитой не появлялся.              Лжедмитрий предложил руку Марине Мнишек; предложение было принято, и он выдал невесте запись, по которой обязался не стеснять ее в делах веры и уступить ей в полное владение Великий Новгород и Псков, причем эти города должны были остаться за Мариной даже в случае ее неплодия. Договор действовал в течение года, и если бы авантюра сорвалась, взаимные обязательства сторон прекращали своё действие. В сохранившихся документах присутствует титул «царевича», на русском и польском языке. Вот русский вариант: « Мы, Дмитрий Иванович… царевич великой Руссии, Углетцкий, Дмитровский и иных, князь от колена предков своих и всех государств Московских государь и дедич».       Юрию Мнишеку удалось собрать для будущего зятя 1600 человек в польских владениях, кроме того, к нему присоединилось 2000 добровольцев из Запорожской сечи и небольшой отряд донцов.                      Путь к престолу в России.

Лжедмитрий I 15 августа 1604 г. открыл поход, а в октябре перешел московскую границу. С чисто военной точки зрения вторжение Лжедмитрия в пределы России имело мало шансов на успех. У Самозванца не было ни осадной артиллерии, ни достаточного количества войск, чтобы принудить к сдаче хорошо укрепленные русские крепости. Планируя интервенцию, Мнишек и прочие покровители «царевича» рассчитывали нанести удар России в тот момент, когда все ее военные силы будут скованы на южной границе крымским вторжением. Расчеты сторонников самозванца не оправдались. К тому же Мнишек не успел собрать к лету войско. Летнее время, наиболее удобное для начала военных действий, было безвозвратно упущено. Осенью шли дожди, и непролазная грязь затрудняла передвижение войск по дорогам.            Лжедмитрий был прекрасно осведомлен о положении дел на западной границе России. Он решил наступать на Москву не по кратчайшей дороге — через Смоленск, а кружным путем — через Чернигов. В Чернигово-Северской земле не было таких мощных крепостей, как Смоленская. В течение многих месяцев самозванец употреблял все возможные средства, чтобы привлечь на свою сторону жителей Чернигова и его пригородов. Центром агитации стал замок Остер. Захлестнувшие Северщину слухи о скором появлении избавителя — «хорошего» царя — расчистили путь самозванцу. Мнимый сын Грозного был встречен ликующими возгласами: «Встает наше красное солнышко, ворочается к нам Дмитрий Иванович!»   Первым завоеванием стал Монастыревский острог, затем Чернигов. Черниговцы, вначале встретившие казацко-польское войско выстрелами, услышали о том, что сдался Моравск и также присягнули претенденту. Серьёзным препятствием оказался на его пути Новгород Северский, где заперся с войском любимец Годунова боярин Пётр Басманов, получивший серьезное подкрепление из Брянска, Кром и других соседних городов — всего около 1500 человек. 11 ноября 1604 г. войско самозванца расположилось лагерем у Новгорода-Северского. Три дня спустя солдаты предприняли попытку штурма, но потеряли 50 человек и отступили. В ночь с 17 на 18 ноября последовал генеральный штурм. Басманов имел лазутчиков во вражеском лагере и успел хорошо подготовиться к отражению нападения. Солдаты использовали «примет», чтобы поджечь деревянные стены замка, но приступ не удался. В войске назревал мятеж. После недолгих совещаний наемники решили немедленно отступить от города и вернуться на родину. Однако они не успели осуществить свое решение, поскольку в тот самый момент в лагере стало известно о сдаче Путивля.       Путивль был ключевым пунктом обороны Черниговской земли и единственным северским городом, располагавшим каменной крепостью. Падение мощной крепости поразило современников. Некоторые из них подозревали, что Путивль был сдан вследствие измены воевод. Управляли Путивлем трое присланных из Москвы воевод — М.М. Салтыков, князь В.М. Мосальский и дьяк Б.И. Сутупов. В наемной армии под Новгородом-Северским назревал мятеж. Восставшие путивляне спасли положение, снабдив самозванца деньгами. Последовав примеру черниговских воевод, В.М. Мосальский присягнул «царевичу». Довольно скоро Мосальский и Сутупов стали самыми деятельными помощниками Лжедмитрия. Из Путивля восстание перебросилось в Рыльск, Курск и далее на северо-восток.   4 января Юрий Мнишек объявил о своем отъезде в Польшу на сейм. Считается, что Мнишек надеялся на дворянское восстание против Бориса, и чувствовал себя неуютно в лагере, где все большую силу приобретали казаки и «московский чёрный люд». С ним вместе ушло еще около 800 поляков. Однако убыль в живой силе немедленно восполнили 12 тысяч донских казаков, под охраной которых Дмитрий укрепился в Севске.    Московская рать, высланная против самозванца, настигла его в конце января. 20 января Мстиславский разбил свой лагерь в большом комарицком селе Добрыничи, неподалеку от Чемлыжского острожка, где находилась ставка Лжедмитрия. Рано утром 21 января 1605 г. армии сблизились, и завязался бой, закончившийся поражением Самозванца. Он потерял почти всю свою пехоту. Конница понесла меньшие потери, чем отряды казаков и мужиков. Поляки исчисляли свои потери 3 тыс. человек. Маржарет считал, что у противника было 5—6 тыс. убитых. Как поведал Конрад Буссов, царские дворяне, заняв Комарицкую волость, «стали чинить над бедными крестьянами, присягнувшими Дмитрию, ужасающую беспощадную расправу». По словам того же автора, экзекуции подверглось несколько тысяч крестьян, их жен и детей. Несчастных вешали за ноги на ветвях деревьев, а затем «стреляли в них из луков и пищалей, так что на это было прискорбно и жалостно смотреть». Самому же Самозванцу позволили уйти и укрепиться на всю зиму и весну 1605 года в Путивле под защитой донских и запорожских казаков.    На руку Лжедмитрию была внезапная смерть царя Бориса. Автор лучшего исследования о Годунове Р.Г. Скрынников заключил, что с ним случился апоплексический удар, от которого тот и скончался 13 апреля 1605 г. После этих событий Лжедмитрию присягнуло войско, стоявшее под Кромами; воевода Пётр Фёдорович Басманов перешёл на его сторону и в дальнейшим стал одним из самых близких его сподвижников. В Москве бояре и духовенство нарекли царевича Федора Борисовича на царство через три дня после кончины Бориса.  Однако волнения в столице нарастали с каждым днем. Правительство могло бы использовать старицу Марфу (Марию) Угличскую для обличения самозванца. Но царица Мария Годунова и слышать не желала о её возвращении в Москву. Когда толпа в очередной раз заполнила площадь перед Кремлевским дворцом, князь В.И. Шуйский вышел на крыльцо и долго увещевал народ одуматься и не требовать перемен, которые приведут к распаду царства и ниспровержению православия. Боярин поклялся самыми страшными клятвами, что царевича Дмитрия давно нет на свете, что он своими руками положил его в гроб в Угличе, а путивльский «вор» — это беглый монах и расстрига Отрепьев, подученный дьяволом и посланный в наказание за грехи.        1 июня 1605 г., после того как посыльные Самозванца Наум Плещеев и Гаврила Пушкин прочли его грамоты на Лобном месте перед москвичами, возглавляемая заговорщиками толпа ворвалась в царские палаты и низвергла, лишила власти Годуновых. Князь Иван Хворостинин так описывал происходившее: москвичи «с камением и з дреколием вооружишася», «во храмы царственыя приидоша, криком великим гласяще и нелепая речения мнози испущающе на них, яко сатана во ум их вложи». Затем «взяша сих и отведоша с великим бесчестием на преждебывший двор их, на нем же прежде воцарения жительствоваша; яко зладеев осудиша».   Московская знать, презиравшая худородного Бориса, пожелала посмертно лишить его царских почестей. Свежая могила Годунова в Архангельском соборе была раскопана, тело умершего вынесено из церкви. Очевидец событий Яков Маржарет засвидетельствовал, что все это сделано было «по просьбе вельмож». По словам «хранителя» царских гробов в Архангельском соборе, произошло это 5 июня 1605 г. Очевидец события епископ Архангельского собора Арсений отметил, что тело Бориса вынули из гроба «ради поругания».           Находясь в Туле, Лжедмитрий известил страну о своем восшествии на престол. Рассчитывая на неосведомленность дальних городов, Отрепьев утверждал, будто его «узнали» как прирожденного государя патриарх Московский Иов, весь освященный собор, дума и прочие чины. 11 июня 1605 г. Лжедмитрий был еще в Туле, но на своей грамоте пометил: «Писана на Москве». Вместе с окружной грамотой самозванец разослал по городам текст присяги.            По словам Конрада Буссова, в Серпухове «царь Дмитрий» объявил, что он не приедет в Москву, «прежде чем не будут уничтожены те, кто его предал, все до единого, и раз уж большинство из них уничтожено, то пусть уберут с дороги также и молодого Федора Борисовича с матерью, только тогда он приедет и будет им милостивым государем». Через несколько дней семья Годунова била убита. В момент совершения убийства Лжедмитрий I находился в Туле. Он узнал о смерти Годуновых одновременно от боярской делегации и Домарацкого, прибывших из Москвы. Привезённую русскими придворными  версию смерти жены и сына царя Бориса Самозванец сразу же сообщил в письме Юрию Мнишеку от 15 июня 1605 г.: «жена Бориса, находясь в заключении, ядом сына и саму себя напоивши, посдыхали, дочь же доктора спасли перед самой смертью». По другим версиям Годуновы были убиты по повелению Лжедмитрия I. Самозванец так же был убежден  в бескомпромиссной позиции против него патриарха Иова, патриарх, писал он, желал «нас лишити проклятием своим и ложным собором нашего праотеческого царьского престола, еще на нас... богоненавистным своим собором вооружился еси проклятию вдати нас...». Кроме того, в его лагере уже находился  «наречённый Патриарх» Игнатий. Он первым из иерархов признал «царя Дмитрия» и поспешил на поклон к нему в Тулу. В письме Лжедмитрий благодарил его за службу: «...твоими молитвами и благословеньем Рязань и Кошира и все иные города нашему величеству добили челом...». Патриарх Иов сохранял верность Годуновым до последнего момента и потому должен был разделить их участь. Иов был низведён со святительского престола до прибытия Лжедмитрия I  в Москву руками своей паствы. Местом заточения Иова был избран Успенский монастырь в Старице, где некогда он начал свою карьеру в качестве игумена опричной обители.                     Убийство низложенного царя Федора Годунова и изгнание из Москвы главы церкви расчистили Самозванцу путь в столицу.      В окрестностях Москвы Лжедмитрий пробыл три дня. Он постарался сделать все, чтобы обеспечить себе безопасность в столице и выработать окончательное соглашение с думой.        В московском манифесте Лжедмитрий обязался пожаловать бояр и окольничих их «прежними отчинами». Это обязательство составило основу соглашения между самозванцем и думой. Другие пункты соглашения касались состава думы. Самозванцу пришлось удовлетвориться изгнанием Годуновых. Зато он получил возможность пополнить думу своими ближними людьми.             Наконец 20 июня 1605 г. самозванец вступил в Москву. Церемония вступления была разработана (по-видимому, ещё в Серпухове) и осуществлена по традиционному порядку. Восстановление Правды начиналась с чина вступления её нового носителя в три центра – символа России: столицу государства, главный собор, царские палаты (обитель « царства»). Лжедмитрий I ехал верхом, в золотном платье, с богатым ожерельем, на превосходном коне, убранном драгоценной сбруей, посреди бояр и думных людей, которые старались перещеголять один другого своими нарядами. На кремлевской площади ожидало его духовенство с образами и хоругвями, но здесь русским показалось кое-что не совсем ладным: польские музыканты во время церковного пения играли на трубах и били в литавры; а монахи заметили, что молодой пан прикладывался к образам не совсем так, как бы это делал природный русский человек. Народ на этот раз извинил своего новообретенного царя. «Что делать, - говорили русские, - он был долго на чужой земле». Въехавши в Кремль, Самозванец молился сначала в Успенском соборе, а потом в Архангельском, где, припавши к гробу Грозного, так плакал, что никто не мог допустить сомнения в том, что это не истинный сын Ивана. Грек Арсений Елассонский передал слова Самозванца как прямые цитаты: «Увы мне, отче мой и брат мой, царие! Много зла соделаша мне враждующие на мя неправедно, но слава святому Богу, избавляющему мя, ради святых молитв ваших, из рук ненавидящих мя делающих мне с неправдою, воздвизающему от земли нища, и от гноища возвышай убога посадити его с князи, с князи людей своих». Однако строгим ревнителям православного благочестия тогда же не совсем понравилось то, что вслед за Лжедмитрием входили в церковь иноземцы.  Конрад Буссов видел огромное стечение народа: «Длинные широкие улицы были так полны народу, что ни клочка земли не видать было. Крыши домов, а также колоколен и торговых рядов были так полны людьми, что издали, казались, что это роятся пчёлы».        Вступивши во дворец, Самозванец принимал поздравления с новосельем; а Богдан Бельский вошел на лобное место, снял с себя образ, на котором был крест и изображение Николая Чудотворца, и сказал: "Православные! Благодарите Бога за спасение нашего солнышка, государя царя, Димитрия Ивановича. Как бы вас лихие люди не смущали, ничему не верьте. Это истинный сын царя Ивана Васильевича. В уверение я целую перед вами Животворящий Крест и Св. Николу Чудотворца". Народ отвечал громкими восклицаниями: «Боже, сохрани царя нашего, Димитрия Ивановича! Подай ему, Господи, здравия и долгоденственного жития. Покори под ноги его супостатов, которые не верят ему». Елассонский повествует следующее: «Отправившись во дворец, он сел на царский трон, и поклонились ему все бояре, весь синклит двора и всё войско, пришедшее с ним, и весь народ».           Этим закончилась публичная церемония вступления Лжедмитрия I в Москву. Первым делом Самозванца было послать за матерью, инокинею Марфой: выбран был князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, которого Самозванец наименовал мечником. Царь отложил свое царское венчание до приезда матери.           На другой день после переезда во дворец самозванец велел собрать освященный собор, чтобы объявить о переменах в церковном руководстве. Низложение первого русского патриарха было актом вопиющего произвола и беззакония. Собравшись в Успенском соборе, сподвижники и ученики Иова постановили: «Пусть будет снова патриархом святейший патриарх господин Иов». Восстановление Иова в сане патриарха понадобилось собору, чтобы придать процедуре вид законности. Следуя воле Лжедмитрия, отцы церкви далее постановили отставить от патриаршества Иова, потому что он «великий старец и слепец» и не в силах пасти многочисленную паству, а на его место избрать Игнатия. Участник собора грек Арсений подчеркивал, что Игнатий был избран законно и единогласно. Никто из иерархов не осмелился протестовать против произвола царя.       Арсений не отметил точную дату избрания Игнатия. Но он знал, что «Дмитрий» созвал епископов на другой день после прибытия в Кремль, а поставление Игнатия совершилось в воскресенье. Аналогичные сведения сообщает автор «Иного сказания». Согласно «Сказанию», избрание Игнатия произошло в первое воскресенье после прибытия «вора» в Москву, «в неделю июня, в 24 день». Автор «Сказания» допустил небольшую неточность: первое воскресенье после 20 июня приходилось не на 24, а на 23 июня 1605 г.            Поставив во главе церкви своего приспешника Игнатия, Лжедмитрий произвел перемены в высшем боярском руководстве. Наибольшим влиянием в думе пользовались князь Василий Шуйский и его братья. На их головы и обрушился удар. Поводов для расправы с Василием Шуйским было более чем достаточно. Доносы поступили к самозванцу через П.Ф. Басманова, польских секретарей и телохранителей.        Шуйским было предъявлено обвинение в государственной измене. Лжедмитрий I распорядился привлечь к суду вместе с Шуйскими лишь нескольких второстепенных лиц. В их числе были Петр Тургенев, Федор Калачник и некоторые другие купцы. Самозванец отстранил себя от дела, касавшегося его чести и престола, и отдал Шуйского с братьями суду, составленному из лиц всех сословий. Ход этого суда нам неизвестен; но суд приговорил Василия Шуйского к смерти, а братьев его к ссылке. Когда осужденного привели к плахе на Красную площадь, прискакавший из Кремля вестовой остановил казнь и объявил, что государь, не желая проливать крови даже важных преступников, заменяет смертную казнь Василия Шуйского ссылкою в Вятку. Народ был в восторге от такого великодушия.    18 июля прибыла царица, инокиня Марфа. Царь встретил ее в селе Тайнинском. Бесчисленное множество народа побежало смотреть на такое зрелище. Когда карета, где сидела царица, остановилась, царь быстро соскочил с лошади. Марфа отдернула занавес, покрывавший окно кареты. Самозванец бросился к ней в объятия. Оба рыдали. Так прошло несколько минут на виду всего народа.  Потом царь до самой Москвы шел пешком подле кареты. Марфа въезжала при звоне колоколов и при ликованиях народа: тогда уже никто в толпе не сомневался в том, что на московском престоле истинный царевич; такое свидание могло быть только свиданием сына с матерью. Царица Марфа была помещена в Вознесенском монастыре. Лжедмитрий ежедневно посещал ее и при начале каждого важного дела спрашивал ее благословения.

Помазания на царство.

 В Кремле свершилась  коронация и священный акт помазания Лжедмитрия I на царство. Современный событиям «Казанский летописец» зафиксировал: «В лето 7113, июля в 21 день венчался царским венцем государь нашь царь и великий князь Дмитрий Иванович всея Русии в день недельный».             Воцарение «вора» сопровождалось пышными праздниками. Кремлевский дворец был разукрашен, а путь через площадь в Успенский собор устлан златотканым бархатом. Оказавшись в соборе подле алтаря, Самозванец допустил отступление от ритуала. Он повторил затверженную речь о своем чудесном спасении. Патриарх Игнатий надел на голову самозванца венец Бориса Годунова, бояре поднесли скипетр и державу. Самозванец старался внушить всем мысль, что его венчание означает возрождение законной династии. Поэтому он приказал короновать себя дважды: один раз — императорской короной Бориса Годунова в Успенском соборе, а другой — великокняжеским венцом у гробов «предков» в Архангельском соборе. Облобызав надгробия всех великих князей, самозванец вышел в придел, где находились могилы Ивана IV и Федора. Там его ждал архиепископ Архангельского собора Арсений. Он возложил на голову Лжедмитрия шапку Мономаха. По выходе из собора бояре осыпали нового государя золотыми монетами.        Серьёзное отступление в церемониале, предпочтение и первенство, отданные «императорской короне», справедливо связывают с претензиями Лжедмитрия I на императорский титул – в переписке с Краковским двором уже осенью 1605 г. новый российский суверен сообщает, что венчан в сан императора.            Со временем Лжедмитрий I позаботился о сооружении нового трона, достойного императорского титула. Поляк Немоевский весьма точно определил идею, воплощенную в новых символах власти: «В целом этот трон — подобие Соломонова трона, как его описывают в Библии». Кресло было сделано из серебра с позолотой. Над балдахином высился золотой орел с распростертыми крыльями. Два серебряных льва с позолотой, служившие опорой для колонн, держали в лапах подсвечники.  Перекрытие балдахина поддерживали грифоны. Внутри балдахина висели Распятие и икона Божьей Матери. К трону вели несколько ступенек, застланных парчой.        Управление страной.                   Лжедмитрий I усвоил доктрину, которую охотно излагал ближним людям и придворным. «Два способа у меня к удержанию царства, — говорил он секретарю Бучинскому, — один способ быть тираном, а другой — не жалеть кошту, всех жаловать; лучше тот образец, чтобы жаловать, а не тиранить». А потому, первыми действиями царя стали многочисленные милости. Из ссылок возвратили бояр и князей, бывших в опале при Борисе и Фёдоре Годуновых, и вернули им конфискованные имения. Вернули также Василия Шуйского и его братьев, не успевших добраться до Вятки, вернули и родственников бывшего царя. Получили прощение все родственники Филарета Романова, а его самого возвели в ростовские митрополиты.   Всем служилым удвоено было содержание; помещикам удвоили их земельные наделы, все судопроизводство объявлено бесплатным: всем должностным лицам удвоено содержание и строго запрещено брать посулы и поминки. Помещики теряли свое право на крестьян, если не кормили их во время голода; постановлено было не давать суда на беглых крестьян далее пяти лет. Всем предоставлено было свободно заниматься промыслами и торговлей; всякие стеснения к выезду из государства, к въезду в государство, к переездам внутри государства уничтожены.       Новый царь изменил состав Думы, введя в него в качестве постоянных членов представителей высшего духовенства, и отныне повелел Думе зваться «сенатом». Существует список её представителей. Его составитель Ян Бучинский как никто знал думские порядки. Тем удивительнее, что в списке «сената» отсутствуют какие бы то ни было указания на Ближнюю думу царя. Что такая дума существовала, сомнений нет. Автор одного из московских «Хронографов» заметил: «И Тот вор Гришка Рострига, будучи на Московском государстве, изнел себе угодников в ближние люди и с ними и всяческое злое дело дела». Современник точно подметил особенность системы власти, созданной самозванцем. При нем Боярская дума была многочисленной и почти никогда не созывалась в полном составе. Дела же вершил самодержец вместе с небольшим кругом «ближних людей». Состав этого круга не был постоянным и менялся по прихоти монарха и сообразно с обстоятельствами. В разное время в Ближнюю думу входили князь Василий Рубец-Мосальский, Богдан Бельский, Петр Басманов, Нагие, кравчий Иван Хворостинин, казначей Афанасий Власьев, печатник Богдан Сутупов.   Лжедмитрий I порвал с традицией и осуществил меры, неслыханные в русской истории. Он учредил гвардию, состоявшую из иноземных наемников. Яков Маржарет, один из капитанов гвардии, засвидетельствовал, что иноземцев наняли, когда Афанасий Власьев отпраздновал в Кракове помолвку «Дмитрия» с Мариной Мнишек в конце 1605 г.     Что же касается внешней политике, то с самого прибытия в Москву намерение воевать с турками и татарами не сходило с языка у Лжедмитрия. На пушечном дворе делали новые пушки, мортиры, ружья. Самозванец часто ездил туда, сам пробовал оружие и устраивал военные маневры, которые вместе были и потехой, и упражнением в военном деле. Исаак Масса подчеркивал имперские планы Лжедмитрия I: «Он... возомнил, что ему недовольно владеть Московиею, но помышлял о завоевании всей Татарии, Швеции и Дании, полагая, что то будет нетрудно привести в исполнение, но прежде всего он устремил взоры на Татарию» . Лжедмитрий I надеялся на союз с немецким императором, с Венецией, с французским королем Генрихом IV, к которому Самозванец чувствовал особое расположение. Война с Турцией побуждала его вести дружеские сношения с папой, но он не поддавался панским уловкам по вопросу о соединении церквей, и на все заявления со стороны папы в своих ответах искусно обходил этот вопрос. Таким образом, в дошедших до нас письмах царя к папе нет даже намека, похожего на обещание вводить католичество в русской земле. Лжедмитрий пытался выполнить свои обещания польскому королю, записанные в «кондициях». Он приказал готовить войска для похода против шведов. Однако Боярская дума решительно воспротивилась попыткам круто изменить внешнеполитическую ориентацию. Бояре не желали нарушать «вечный мир» со Швецией, и самозванец должен был подчиниться их воле.  Лжедмитрий I был, без сомнения, от природы одарен большими способностями. Он удивительно быстро учился и так же быстро приспосабливался к менявшимся обстоятельствам. Самозванец процарствовал слишком недолго. Его опыт был невелик. Тем не менее, он разучил роль выдающегося государственного мужа, и его игра впечатлила некоторых современников. Маржарет с восхищением писал о том, что монарх давал подданным «понемногу распробовать, что такое свободная страна, управляемая милостивым государем».                        Заговор и убийство царя.

Исполняя  обещание вступить в брак с Мариной, Лжедмитрий I отправил в Краков послом дьяка Афанасия Власова, который передал Юрию Мнишеку шубу с царского плеча, вороного коня в золотом уборе, драгоценное оружие, ковры и меха. Подарки невесте, выставленные в королевской резиденции, вызвали всеобщее изумление.     Между тем в Москве враги уже вели подкоп под своего царя. Во главе их был прощенный им Василий Шуйский. Он возбуждал ропот тем, что царь любит иноземцев, ест, пьет с ними, не наблюдает постов, ходит в иноземном платье, завел музыку, хочет от монастырей отобрать достояние, тратит без толку казну, затевает войну с турками, раздражает шведов в угоду Сигизмунду и намерен жениться на поганой польке. К Шуйскому пристали: князь Василий Васильевич Голицын, князь Куракин, Михайло Татищев и кое-кто из духовных сановников, особенно ненавидели царя казанский митрополит Гермоген и епископ коломенский Иосиф, строгие противники всякого общения с иноверцами.         В январе 1606 года составился умысел убить царя. 8 января неорганизованный отряд  проник было во дворец, но сделался шум... Шерефединов бежал и пропал без вести. Семерых схватили, и они повинились. Тогда Самозванец созвал всех стрельцов к крыльцу и сказал: "Мне очень жаль вас, вы грубы и нет в вас любви. Зачем вы заводите смуты? Бедная наша земля и так страдает. Что же вы хотите ее довести до конечного разорения? За что вы ищете меня погубить? В чем вы можете меня обвинить? спрашиваю я вас. Вы говорите: я не истинный Димитрий! Обличите меня, и вы тогда вольны лишить меня жизни! Моя мать и бояре в том свидетели. Я жизнь свою ставил в опасность не ради своего возвышения, а затем, чтобы избавить народ, упавший в крайнюю нищету и неволю под гнетом гнусных изменников. Меня призвал к этому Божий перст. Могучая рука помогла мне овладеть тем, что принадлежит мне по праву. Говорите прямо, говорите свободно: за что вы меня не любите?" Присутствовавшие, упав на колени, со слезами клялись в своей невиновности. Семеро заговорщиков, выведенные на крыльцо Петром Басмановым, сразу после ухода царя во внутренние покои были растерзаны толпой.         24 апреля прибыл в столицу Мнишек с дочерью. С ним приехали знатные паны: братья Адам и Константин Вишневецкие, Стадницкие, Тарлы, Казановские, с толпой всякого рода челяди и с множеством служивших у них шляхтичей. Всех гостей было более 2000 человек. Кроме того, в Москву приехали от Сигизмунда паны: Олесницкий и Гонсевский со своими свитами. Коронация и свадьба были назначены на 8 мая 1606 г. Собственно, брак был уже заключен в Кракове 12 ноября 1605 г., но церемония прошла по католическому обряду и невеста отнюдь не отреклась от «латинства». В глазах московских богословов брак не имел законной силы. Патриарх грек Игнатий исполнил волю царя и отклонил требование Гермогена о крещении невесты-католички по православному обряду. И церемония свадьбы, и ритуал коронации требовали миропомазания. Решено было, что миропомазание заменит акт обращения невесты в православие и отречения от католичества. Такая замена была более чем двусмысленна.     В ночь на 15 мая бояре-заговорщики приготовились произвести переворот. Но царь своевременно получил предостережение от иноземной стражи и принял меры. По городу были расставлены воинские силы, а поляки всю ночь палили из ружей, чтобы устрашить московитов. На рассвете 17 мая Шуйские собрали у себя на подворье участников заговора, после чего двинулись через Красную площадь к Кремлю. Бояре приурочили свои действия к моменту, когда во дворце происходила смена ночного караула. Как только начало всходить солнце, ударили в набат на Ильинке. Народ, услышавши набат, сбегался со всех сторон, а Шуйский кричал ему: «Литва собирается убить царя и перебить бояр, идите бить Литву». Василий Шуйский въехал в Кремль: в одной руке у него был меч, в другой - крест. За ним следовали заговорщики, вооруженные топорами, бердышами, копьями, мечами и рогатинами.           Заслышав набат, Лжедмитрий послал Басманова спросить, отчего поднялся шум. Отворивши окно, Басманов спросил: «Что вам надобно, что за тревога?» Ему отвечали: «Отдай нам своего вора, тогда поговоришь с нами». – «Ахти, государь, - сказал Басманов царю, - не верил ты своим верным слугам! Спасайся, а я умру за тебя».        Тридцать человек немецких алебардщиков стали было у входа, но по ним дали несколько выстрелов. Они увидали, что ничего не могут сделать, и пропустили толпу. Царь схватил у одного алебардщика алебарду, подступил к дверям и крикнул: "Прочь, я вам не Борис". Басманов выступил вперед царя, сошел вниз и стал уговаривать бояр, но Татищев ударил его ножом в сердце. Лжедмитрий I  запер дверь. Заговорщики стали ломать ее. Тогда царь бросил алебарду, бежал по переходам в каменный дворец, но выхода не было. Самозванец прыгнул из окна с высоты около 20 локтей (К. Буссов считал, что окно располагалось на высоте 15 сажен). Он разбил себе грудь, вывихнул ногу, ушиб голову и на время лишился чувств. Заговорщики внесли его во дворец.           Точнее всех смерть Лжедмитрия I описал Конрад Буссов, служивший в дворцовой охране. По его словам, решительнее всех в толпе, окружившей самозванца, действовал московский купец Мыльник. На просьбы Самозванца дозволить ему говорить с народом с Лобного места купец закричал: «Нечего давать еретикам оправдываться, вот я дам тебе благословение!» С этими словами он разрядил в него свое ружье. Лжедмитрия добили мечами и алебардами.            Обнаженный труп царя выбросили из палаты на площадь, а потом поволокли от дворца к терему вдовы Грозного Марфы Нагой. Толпа призвала Марфу к ответу. «Не мой», - отвечала Марфа. Бояре предали останки Лжедмитрия неслыханному поруганию. Его нагое тело выволокли из Кремля и бросили в грязь посреди рынка на том самом месте, где годом раньше палач должен был обезглавить Шуйского. Рядом с самозванцем положили труп боярина Басманова. Власти распорядились принести из торговых рядов прилавок длиной около аршина и положить на него царя, чтобы народ мог лучше его рассмотреть. Тело боярина Басманова осталось на земле под прилавком. Исаак Масса побывал на площади и имел возможность разглядеть «Дмитрия». Он вблизи видел его раздробленный череп и насчитал на теле 20 ран. Дворяне хлестали труп кнутом, приговаривая, что убитый «вор» и изменник — Гришка Отрепьев. На грудь мертвому царю положили маску, а в рот воткнули дудку. В продолжение двух дней москвичи ругались над его телом, кололи и пачкали всякой дрянью, а в понедельник свезли в «убогий дом» (кладбище для бедных и безродных) и бросили в яму, куда складывали замерзших и опившихся.                          Заключение.

После убийства Лжедмитрия бояре заседали в Кремле всю ночь, до рассвета. Торг из-за власти длился три дня. При  жизни царя бояре-заговорщики тайно  обещали царскую корону Владиславу, сыну короля Сигизмунда III. Избиение польских наемников в Москве привело к  тому, что вопрос о передаче трона  королевичу-иноверцу отпал сам собой. Борьба за власть в любой момент грозила вызвать смуту. Корону оспаривали Шуйские и Голицыны, Мстиславский и Романовы. В конце концов, трон достался боярину Василию Шуйскому. В день избрания царь Василий велел убрать тело Лжедмитрия с площади. Труп привязали к лошади, выволокли в поле и там закопали у обочины дороги. Князь Иван Голицын испросил у думы, в виде особой милости, разрешение похоронить брата, Петра Басманова, в церковной ограде на его дворе.        

Каким бы посмертным унижениям ни подвергали Лжедмитрия власти предержащие, народ не желал верить в смерть «прирожденного» царя. Толки о  том, что он спасся от «лихих» бояр, не прекращались ни на один день. Через  неделю после переворота на улицах столицы появились подметные  письма, якобы составленные самим  Дмитрием.  Чтобы окончательно развеять миф о царском происхождении Самозванца, Шуйский повелел привезти останки царевича в Москву. На третий день после коронации Филарет доставил из Углича останки Дмитрия. Марфе Нагой довелось в последний раз увидеть сына, вернее, то, что осталось от него. Потрясенная вдова Грозного не могла произнести слов, которых от нее ждали. Чтобы спасти положение, царь Василий сам возгласил, что привезенное тело и есть мощи истинного Дмитрия. Ни молчание царицы, ни речь Шуйского не тронули народ.

Пример принятия Лжедмитрия I представляет Конрад Буссов с точки зрения близких к Самозванцу верхов и далеких низов российского общества. Петр Басманов (из верхов) говорил Буссову в откровенном разговоре («доверительно сказал мне»): «Хотя он и не сын царя Ивана Васильевича, все же теперь он наш государь. Мы его приняли и ему присягнули, и лучшего государя на Руси мы никогда не найдем».

С другой стороны, 105-летний старик, ранее  бывший сторожем в угличском дворце при царевиче, после убийства Лжедмитрия I так же доверительно сказал: «Этот убитый государь был отважный герой, он в один год навел страх на всех соседних врагов, и наши московиты плохо сделали, что его убили, ибо они его приняли, посадили на престол и присягнули ему».

Оба свидетельства очень важны: они подчеркивают существовавшее на разных социальных уровнях в пределах одного государства единство представления (как стереотипа мышления) о том, что венчанный и помазанный на царство при помощи сакрального  обряда человек, которому все принесли присягу, — это царь, независимо от его происхождения, личности или  скрываемой личины.