Автор работы: Пользователь скрыл имя, 01 Ноября 2013 в 08:21, доклад
По своему генотипу современная российская государственность, как считают некоторые исследователи, остается, по крайней мере, в потенции все той же империей1. Системное восстановление пресловутой «вертикали власти» на рубеже 1990-2000-х гг., действительно, лишний раз подтверждает этот вывод. Что же касается внешнего ее камуфляжа под федерацию, так ведь это, в общем, не новинка для отечественной политической системы.
Самодержавная правящая династия, чувствуя поддержку со стороны усилившегося дворянства, становилась лишь в малой степени связанной политической волей собственно земщины. Реальная независимость царской власти от общества тем временем возрастала за счет подавления и унижения боярской родовой аристократии (от древнегреч. aristos –лучший и cratios – власть), наступления на права горожан «беломестных» слобод и посадских общин, самоуправляемых «черносошных» крестьянских волостей, иррегулярного стрелецкого войска, казацкой «вольницы» и т.п. Все эти социальные группы в недавнем прошлом составляли органическую базу русского земского сообщества. Жесткий натиск государства на традиционные права и свободы гражданского общества–земства вызвал ответные антиправительственные протестные движения общенационального характера (староверческий «раскол», «разинщина», «хованщина» и др.). Недаром 1660–1690-е гг. вошли в историю России как беспрецедентно «бунташное» время.
Царское самодержавное правительство смогло тогда справиться с народными волнениями. В ходе их разгрома резко выросла статусная роль в государстве служилой дворянской бюрократии – новой главной опоры московского «центра». Отныне формировалась такая система власти, где места для традиционных институтов выборной самоуправляемой «земщины» уже не было. Коренному перевороту во взаимоотношениях государства и общества снова способствовал внешний, геополитический фактор: включение в состав страны двух восточнославянских областей – Левобережной приднепровской украины (Малорусии) и Литовской украины (Белорусии). Начиная с 1654 г. Алексей Михайлович стал уже именовать себя «Божиею милостью великим государем, царем и великим князем Великия и Малыя (и позднее и «Белыя») России»14 (выделено мной - В.Д.). Перед его правительством объективно возникла проблема унификации принципов государственного управления старыми и вновь присоединенными землями. Вместе с тем нарастало субъективное желание московской центральной власти привести к единообразному знаменателю всю систему подвластных административных учреждений. Россия оказалась на исторической развилке, перед выбором: быть или не быть ей государством имперским, унитарным и наднациональным?
По целому ряду причин именно служилое дворянство и московское служилое боярство («княжата» и «боярские дети») были по максимуму заинтересованы в системной имперской трансформации. В особенности же, это касалось растущего слоя дворянской приказной бюрократии (воеводы, дьяки, подъячие). Он-то и выдвигался на первый план, замещая собой должностные ниши, которые высвобождались по мере уничтожения выборных институтов земского общественного самоуправления. По данным Н.Ф. Демидовой, обстоятельно исследовавшей этот вопрос, численность чиновников московских приказов (дьяков и подъячих) с 1640-х по 1690-е гг. выросла почти в три раза15. Так что форсированная бюрократизация системы государственного управления второй половины XVII в. обуславливалась динамикой соответствующих изменений, происходивших внутри структуры сословных групп русского общества.
Беспрерывные внутренние конфликты и внешние войны России с Речью Посполитой (1654–1667), Швецией (1656–1658), османской Турцией и Крымским ханством (1676–1681), расширяли базу стартовых возможностей для дальнейшего роста дворянского служилого сословия. Происходила его консолидация, сопровождавшаяся притоком дворян из периферии на московскую военную и чиновную службу. Рыхлая структура самоорганизации прежнего поместно-земского территориального ополчения заменялась полками «нового строя», ставшими основой будущей постоянной армии. В результате возникла достаточно мощная вооруженная политическая сила, больше всех заинтересованная в укреплении позиций независимого от земского сообщества бюрократического самодержавного режима.
Становление государственности наднационального имперского типа продолжалось и в годы кратковременного, но по-своему результативного для данной тенденции, правления царя Федора Алексеевича Романова (1676–1682 гг.). Это при нем был полностью ликвидирован институт выборных губных старост, функции которых замещались воеводами, назначаемыми московской верховной властью. В конце 1670 – начале 1680-х гг. на окраинах и в центре страны были созданы укрупненные военные округа – «разряды», положившие начало повсеместной милитаризации государственного управления. Все эти меры стали прологом коренных структурных преобразований политической системы в России начала XVIII в.
Иван IV Грозный лишь первым из московских государей попытался распространить унаследованные от Орды и Византии восточные, «евразийские» принципы имперской государственности на всю политическую систему новой России. Правда, по целому ряду причин ему не удалось реализовать свой замысел до конца. Модифицированный опричный проект был заново инициирован Петром I, а преемники его по верховной власти завершили трансформацию политической системы отечественной государственности. Этот период стал поистине роковым для русской гражданской нации, которая так и не смогла сформироваться до конца. Своей милитаристской, экспансионистской и потому откровенно крепостнической политикой режим «первого большевика» (по определению М. Волошина) ликвидировал последние остатки выборных институтов общенационального и регионального представительства. Земская монархия была демонтирована и полностью уничтожена. Вместо выборности, традиционной для земщины, насаждался бюрократический принцип назначения должностных лиц по всей вертикали системы государственного управления.
Ради сомнительной перспективы воплощения в жизнь унаследованной от предшественников по престолу опричной имперской идеи верховная власть загубила, морально сломила или вытеснила на задворки страны лучшие социальные слои русского общества. Только по недоразумению исследователи, идентифицируя политический статус Петра I, именуют его «царем». Гораздо ближе к истине характеристика этого верховного правителя, оставленная одной из обыкновенных крестьянок в допросном пыточном деле государственной политической полиции – Преображенского приказа. «Какой он царь? Он крестьян разорил с домами, мужей наших побрал в солдаты, а нас с детьми осиротил и заставил плакать век…,– продолжала настаивать на своей правоте и под пытками современница первого российского императора, – Мироед! Весь мир переел; на него кутилку, перевода нет, только переводит добрые головы»16. Да, волевыми усилиями предшественников по престолу, самим Петром I и целой «командой», по большей части не легитимных его наследников была, действительно, создана гигантская континентальная империя. Но внешняя территориальная экспансия, сопровождавшаяся беспрерывными, затяжными войнами, потребовала от «титульного» русского народа непосильных материальных и людских жертв. «Государство пухло, – проницательно замечает В.О. Ключевский, – народ хирел»17. Все стороны обыденной жизни страны были в результате подчинены по преимуществу государственным, а не национально-гражданским общественным интересам.
Многие современные исследователи считают даже Российскую империю XVIII–XIX вв. государством «вотчинного» типа, следуя в этом известной концептуальной версии Р. Пайпса18. На мой же взгляд, подобная типологическая дефиниция маскирует наднациональную специфику отечественной государственности. Вотчина – это наследуемая (частно-семейная) легитимная форма собственности, которая передавалась от одного лица к другому в соответствии с эталонными традициями русской (боярской) родовой аристократии. Государственно-вечевой уклад «вотчинного» типа, повсеместно преобладавший в домонгольскую эпоху, был органическим звеном общерусской земской системы. Вотчинное право подкрепляло политическую автономию так называемых боярских республик Северо-Восточной Руси IX–XVI вв. (Вятской, Новгородской и Псковской). Именно в этом своем качестве «вотчинный уклад» противостоял «опричнине», так как являлся ее антиподом. Родовитое старорусское боярство сохраняло свою независимость и свободу только до той поры, пока вотчинный уклад не был полностью уничтожен российской верховной властью19.
Следовательно, природа института опричной «властесобственности» особая. С вотчинным правом она никак не связана. Главный источник ее формирования и последующего укрепления – это абсолютный произвол верховной власти, уничтожавшей аристократические и этнократические традиции русских «лучших людей» (т.е. народной элиты, в собственном смысле этого слова). Поэтому системный смысл весьма специфической сущности отечественного государства периода и укрепления Империи намного точнее могло бы, на мой взгляд, раскрывать понятие «опричнина» (от старорусского «опричь» – особо, отдельно, кроме). Полностью отрицая нормативы традиционного вотчинного права, опричная форма династической власти-собственности по существу своему не легитимна. С демократической же точки зрения, опричнина как институт и незаконна, и безнравственна, поскольку не имеет даже частичной, формальной санкции со стороны главенствующего субъекта права и власти – самого народа или, хотя бы, со стороны представительного высшего его слоя.
Примечания
1 Пивоваров Ю.С. Русская власть и публичная политика. Заметки историка о причинах неудачи демократического транзита // Политические исследования. 2006. № 1. С. 13.
2 См. подробнее об этом: От имперского прошлого к имперскому будущему? // Аргументы и факты. 2008. № 44. С. 10-11
3 Пивоваров Ю.С. Русская власть и публичная политика. С. 16.
4 Там же. С. 21.
5 По мнению автора статьи, в условиях моноэтнической страны (а именно такой является Россия, где собственно русских жителей примерно 80% от всего состава населения) формирование гражданской нации может происходить лишь на базе доминирующей, системообразующей социокультурной общности.
6 Действительно, «без татарщины не было бы России»,-утверждал русский мыслитель-евразиец П.Н. Савицкий (см. : Он же. Степь и оседлость // Мир России - Евразия. Антология. М., 1995. С. 56).
7 Михневич В.О. Кто выдумал Россию? // Исторический вестник. 1899. № 2. С. 503-504.
8 Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало XX вв.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. СПб., 1999. Т. 2. С.109 - 127.
9 Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало XX вв.). Т. 2. С.175.
3 См.: Бринкман А.А. Неполномощные законы. К психологии русской исполнительной власти // Политические исследования. 2006. № 1. С. 111.
10 Михневич В.О. Кто выдумал Россию? С. 504.
11 Янов А.Л. Тень Грозного царя. Загадки русской истории. М., 1997
12 Бринкман А.А. Неполномощные законы. С. 114.
2 См. например: Фроянов И.Я. Драма русской истории: на путях к опричнине / СпбГУ, отв. ред. Ю.Г. Алексеев. М., 2007.
13 См.: Платонов С.Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI – XVII вв.». СПб., 1989
14 Михневич В.О. Указ. соч. С. 503.
15 Демидова Н.Ф. Служилая бюрократия в России XVII в. и ее роль в формировании абсолютизма. М., 1987. С. 80-189.
16 Цит по: Пушкарев Л.Н. Духовный мир русского крестьянина. По пословицам и поговоркам XVII – XVIII вв. М., 1994. С. 11.
17 Ключевский В.О. Сочинения в 8-ми томах. М., 1958. Т. 4. С. 220-221.
18 Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993.
19 См.: Отечественная история. Энциклопедия. М., 1994. Т. 1. С. 469.