Аланская археологическая культура

Аланская археологическая  культура

С I века нашей эры на территории распространения кобанской  культуры античными авторами упоминаются  аланы.

Вплоть до последнего времени считалось, что аланы были частью огромного  массива сарматских племен, продвинувшихся в равнинные и предгорные районы Северного Кавказа из Нижнего Поволжья и Приуралья.

Выводы об ираноязычности алан делались не на основе данных археологии, лингвистики, исторических источников, а исходя из того, что язык осетин, которые без достаточной научной аргументации считались единственными потомками алан, был иранским.

Но границы расселения алан, данные топонимики, археологии и  антропологии говорят о том, что  аланы были потомками носителей  кобанской культуры, то есть нахами.

Те различия в материальной культуре, которые появляются у племен равнинной и горной зон, объясняются, прежде всего, определенной консервативностью хозяйственно-экономического уклада горцев, малочисленностью внешних контактов и их определенной изоляцией от внешнего мира.

На рубеже нашей эры на территории расселения нахских племен кобанская культура начинает распадаться на горную и равнинную. При этом культура горных кобанцев долгое время сохраняет архаичные черты и самобытность, а в равнинной части Северного Кавказа на основе кобанской культуры начинает развиваться аланская культура, которая испытывает определенное влияние кочевого населения степной зоны.

Исторические источники, в том  числе и сочинения античных авторов, не дают никаких оснований предполагать принадлежность  к ираноязычным племенам  не только алан, но и северокавказских сарматов.

Античный географ Страбон  считал родственным не только население  горной и равнинной зон Северного  Кавказа, но и относил к нему племена  Северной Грузии. Описывая население  древней Иберии, он указывает, что «горную часть занимает большинство иберов, живущее по обычаю скифов и сарматов и будто бы родственное им». Кроме того, говоря о народах, которые приходили в причерноморские города для торговли, он пишет, что «большая часть их принадлежит к сарматскому племени, и все они называются кавказцами»[1].

В «Армянской географии VII века» Анании Ширакаци, которая, по сути дела, является компиляцией сочинения  Птолемея, в тех местах, где античный автор пишет о яксаматах, армянский  историк заменяет этот этноним нахчаматами и располагает их у устья Дона. Нет сомнения в том, что Ширакаци прекрасно знал географию расселения кавказских народов, как это видно по его сочинению, и сделал эту замену осознанно[2].  

К.Патканов в комментариях к труду  Анании Ширакаци выделил ряд этнонимов, упоминаемых в «Географии» (сармат, савромат, яксамат, хечмат-ак), заканчивающихся суффиксом «mat», в том числе и «нахчемат», или «нахчиматеанк» в армянском варианте. По его мнению, данный этноним состоит из двух чеченских слов: «нахче» – самоназвание чеченцев, и «матт» – страна, язык, и армянского окончания множественного числа – «еанк». Таким образом, этнонимы с корневой частью «мат», по его мнению, являются нахоязычными[3].

Известный грузинский историк И.А.Джавахишвили не только поддержал идею К.Патканова, но и обосновал ее новыми аргументами.

По его мнению, племена  равнинной зоны Северного Кавказа  обозначались этнонимом «шармат», а  не «сармат». Так как ни в греческом, ни в латинском языке не было звука  «ш», в написании и произношении античных авторов он стал звучать как «сармат». Этноним «шармат» И.А.Джавахишвили делил на два элемента: «шар» – «мат». При этом первый элемент он считал этническим обозначением, которое встречалось в более древние времена в различных районах Кавказа и упоминается в исторических сочинениях средневековых грузинских авторов. К примеру, у Георгия Мерчули, грузинского историка X века, есть упоминание о владениях в северной части Абхазии Шаройского государя, то есть Шаро. Оно сохранилось, по его мнению, в топонимике горной Чечни: в названии реки Шаро-Аргун и исторической области Шарой, а также в виде Шарван, Шаро в Восточном Закавказье[4].

При этом нельзя не отметить и работу чеченского ученого Я.Вагапова «Сарматы и вайнахи». В ней автор  убедительно обосновал нахоязычность большинства сарматских и аланских этнонимов и личных имен, которые упоминаются в различных исторических источниках[5].

Исследователь считал, что «в древнейшем из рассматриваемого ряда этнониме «савромат» его первая часть соответствует  вайнахскому «совра» – мягкая кожа с характерным естественным рисунком на поверхности (мерея). То есть «савромат» означало кожаное племя. Это объясняется тем, что у савроматов в одежде много было кожи: кожаный плащ, кожаные шлем, обувь… Название сарматов в форме «шарма» отмечено у адыгов, с ним же связывают ученые и фамилию Шеремет, Шереметев. Вайнахское «шера меттиг» (с суффиксом «иг») и его более древняя форма «шара мат» – гладкое, ровное место, подсказывают, что «сармат» не что иное, как «шармат». То есть вначале «сармат – шармат» должно было быть названием равнины, а от этого названия местности жители равнины, степи должны были получить название «шарматай», «шарматой», что значит «равнинные».

Название «харимат» также может  быть разложено на две части: уже  известное нам «мат» и слово «хари» – сторожевой, от слова «ха» – «стража», с суффиксом имен прилагательных «ри». Очевидно, в силу каких-то специфических функций это племя получило подобное название. По смыслу такой же характер носит название горного чеченского села Хой, буквально «стражи, охранники». Также по-вайнахски объясняются и остальные сарматские племенные названия с корнем «мат» в их составе. Сложные слова с тем же «мат» в роли обозначения местности и общности людей представлены и в вайнахских языках».

В работах многих исследователей истории Кавказа последовательно проводилась мысль о том, что вайнахские племена, населявшие территорию от Андийского хребта до Дарьяльского ущелья в начале нашей эры и в Раннем Средневековье, обозначались этнонимом «дурдзуки». На самом же деле, это было грузинское название небольшой части вайнахов, населявших высокогорные районы в верховьях рек Аргун, Асса, Армхи. Особенно ясно это просматривается в «Географии Грузии» Вахушти Багратиони. Дурдзукети, Кистети были областями, гораздо более близкими в географическом плане к Грузии, чем к основной территории расселения нахов, и всегда находились в орбите ее внешней и даже внутренней политики.

Овсы средневековых  грузинских источников также не имеют  прямого отношения к современному этнониму «осетины». Это всего лишь грузинское название алан, которое позже волею случая (что нередко происходило в истории многих народов) закрепилось за этнической общностью, образовавшейся в результате смешения исконного, аланского (нахского) элемента с пришлым, иранским (и, возможно, семитским). При этом вытеснение иранским языком, так же как и тюркским, нахского языка в центральных районах Кавказа происходило в течение длительного времени. Последним периодом, определившим язык новой этнической общности,  была эпоха нашествия Тимура, когда в ущельях  Центрального Кавказа были размещены ираноязычные гарнизоны для охраны горных проходов. В более древние времена основные горные дороги охранялись отрядами вначале персидских, а затем арабских правителей. Их воины, несшие здесь караульную службу, также были в основном выходцами из Ирана.

Интересную версию происхождения  осетин предложил Ю.Клапрот, ссылаясь при этом на Диодора Сицилийского. По его мнению, «скифы привели колонию  мидийцев в Сарматию, страну на севере Кавказа. От нее и происходят осетины, которые еще и сегодня называются «ирон».

В горные ущелья Северо-Западного  Кавказа под давлением монголов, а затем отрядов Тимура из Предкавказья переместились и половцы. Здесь  они смешались с аланским населением, в среде которого уже могли присутствовать тюркоязычные савиры, вытесненные с равнины гуннами. В результате появились карачаевцы и балкарцы, этносы, которые сохранили единство материальной и духовной культуры с нахами-аланами и кавкасионский антропологический облик, но стали тюркоязычными.

Возможно объяснение на основе чеченского языка и этнонима «аланы», если учесть, что в древние  времена этнические образования  нередко получали наименования в  соответствии с их основным религиозным  культом, по имени главного божества или тотема. В течение тысячелетий основным культом древних нахских племен был культ солнца, культ дневного светила, который позже воплотился в идею Единого и Великого  Дела. 

В чеченском языке  сохранились удивительные ключи  к разгадке древнейших, глубинных  связей между  религиозными культами и духовными категориями. Человеческая душа обозначается понятием «са», имеющим также значение «свет», в том числе и «дневной свет».

Среди древних нахских племен многие имели названия, связанные с различными ипостасями солнца, например майстой (Ма – древнее божество солнца), мялхи (Малх –обращение к солнцу во время молитвы), садой (Са – свет), ц1ов-бацой (Ц1у – божество огня).

Согласно древним источникам культ солнца и огня был главным в религиозной идеологии алан. Этноним «алан» можно возвести к чеченскому слову «алуо» – пламя, жар, солнечный жар. Аланы – дети огня или солнечного пламени, что может также характеризовать их воинственный характер, о котором писали многие древние авторы.

Таким образом,  «аланы» – всего лишь один из этнонимов, обозначавших нахские племена предгорий и равнин в определенный период времени. Различия в материальной культуре (о них чаще всего судят по погребениям) не всегда могут быть достаточным основанием для этнической идентификации.

Основным и, по сути дела, единственным этническим определителем  алан как кочевого ираноязычного  племени, мигрировавшего в Предкавказье в начале новой эры с Поволжья и Южного Приуралья, считались погребальные сооружения в виде катакомб.

Но катакомбные захоронения  у сарматских племен, живших в междуречье Волги и Дона и  Южном Приуралье, составляют незначительный процент по отношению к другим видам погребальных сооружений. И они не только не предшествуют хронологически северокавказским катакомбам, а появляются позже, что видно по погребальному инвентарю. Очевидно, катакомбы у сарматов междуречья Волги и Дона появляются во II–III веках нашей эры под влиянием северокавказской традиции. Все археологические материалы с территории первоначального расселения ираноязычных савроматов-сарматов говорят о том, что невозможно увязать между собой два господствующих в науке положения: с одной стороны, отнесение алан к кругу ираноязычных сармато-массагетских племен; с другой – привнесение сарматскими племенами на рубеже нашей эры катакомбного способа погребения на Северный Кавказ[6].

Археологические материалы  не дают никаких оснований для  предположения принадлежности катакомбных  захоронений Северного Кавказа именно пришлым ираноязычным племенам, так как с IV века нашей эры на его территории «распространяется единая, довольно своеобразная материальная культура, характеризующаяся специфическим набором керамики, главным образом сероглиняной лощеной, особыми типами пряжек, туалетных принадлежностей, поясных наборов»[7]. Инвентарь этой культуры представлен в самых различных погребальных сооружениях: грунтовых ямах, каменных ящиках, склепах, катакомбах. Поэтому катакомбный способ захоронения не может быть объективным критерием для определения этнической принадлежности аланской культуры, тем более отнесения ее к культуре ираноязычных сарматов.

Например, «материалы Нижне-Джулатского  могильника, расположенных в северных, пограничных с сарматами районах  Центрального Предкавказья, не позволяют говорить о каких-либо массовых вторжениях сарматских племен на рубеже и в первых веках нашей эры. Данные погребального обряда и материальной культуры говорят о непрерывном развитии этой культуры и, следовательно, о единой в целом этнической основе населения этого района с последних веков до нашей эры вплоть до эпохи гуннского нашествия»[8].

Ранее Е.И.Крупнов пришел к выводу о том, что аланы, «занимавшие  территории почти от Дагестана до Прикубанья, являлись родоначальниками не только осетин, но и других народов Северного Кавказа, в частности чеченцев, ингушей»[9]. При этом он опирался на антропологические исследования, согласно которым, население равнинных районов Северного Кавказа и горной зоны в начале нашей эры относилось к одному и тому же антропологическому типу. В указанный период на этой территории не произошло смены местного населения, и аланы могли быть только  нахским племенем.

Самым удивительным является тот факт, что, обнаруживая полную несостоятельность теории иранского  происхождения алан с точки зрения археологии и антропологии, большинство исследователей даже не пытались поставить под сомнение их ираноязычность, ссылаясь при этом как на бесспорный аргумент, на статью В.И.Абаева “Alanica” в монографии «Осетинский язык и фольклор»[10]. 

В.И.Абаев приходит к  выводу об иранском происхождении аланского  языка всего лишь на основе двух коротких фраз: аланской (предположительно) вставки в тексте «Теогонии» византийского  писателя XII века Цеца и зеленчукской надписи на могильной стеле.

Аланская фраза в  прочтении И.Моравчика воспроизводится  В.И.Абаевым следующим образом:

tapagcaV mesjili coi^×na korJin [-----]

to jarnetzn kintzi mesjili kaiterjoua [--] ougge

и должна переводиться согласно греческому подстрочнику Цеца как

«Добрый день, господин мой, повелительница, откуда ты?»

«Тебе не стыдно, госпожа  моя?»

Все слова в греческом  предложении писались слитно, и разделить  их, не зная языка, очень сложно. В  аланской фразе, написанной греческим  письмом, это практически невозможно, даже если рядом дается параллельный перевод на греческом языке, так как порядок слов в предложении в этих двух языках, вероятнее всего, не совпадал.

В.И.Абаев разбивает  аланскую фразу на отдельные слова  произвольно. Но даже это не помогает ему найти соответствующие параллели в современном осетинском языке. Например, в  качестве соответствия сочетанию mesjili, которое византийский писатель переводит как auJenta mou – мой господин, исследователь предлагает осетинское ma afsin – моя хозяйка. Но здесь более подошло бы грузинское me shvili – сын мой, которое в греческом варианте могло быть написано именно как mesjili. Создается впечатление, что византийский писатель имел смутное представление об аланском языке, и его «аланская» фраза представляла собой набор слов из различных кавказских языков.