Массовая культура и массовое общество

Массовая культура и массовое общество  
(реферат по культурологии)

Вступление

Время мощной непрерывной  рекой течет и течет в пространстве, как секунды, отсчитывая века. Приходят и уходят поколение за поколением, эпоха за эпохой - и в этом непредсказуемом  водовороте жизни людей, народов, империй  было мало места радости и счастью. Зато судьба щедро отпускала каждому  веку тяготы и испытания, засыпала болезнями  и войнами, стирала с лица земли  целые государства и цивилизации. Рождение, бытие, смерть - все это  переплелось, скрутилось и в движении вперед оставляло после себя вечность, разгадать и постичь тайны  которой не дано никому…

С самого своего рождения человечество возникло как общество (большинство  социологов считают, что в основе родившегося общества лежало чувство  солидарности, причем, если исходить из теории дарвинизма, то и не требуется  тому особых доказательств - вспомним, даже животные живут стадом). И все  тяготы и поражения, радости и  победы жизни люди так или иначе  встречали в обществе, вместе же пришли к цивилизации и создали  культуру…

Именно проблемам человеческого  общества, цивилизации и культуры, перспективам их развития посвящен этот реферат.

К истокам теории массового общества

Очевидно, что проблема массовости возникла отнюдь не недавно, многие философы и историки отмечают, что рассмотреть (в той или иной степени) ее пытались древние философы тысячелетия назад. (Характерный пример - Аристотель в своей “Политике”, разбирая типы государств и предлагая свою классификацию, рассматривает демократию в качестве некого извращения политии - достойной схемы организации государства - и предупреждает об опасности прихода к власти черни и маргинальных слоев населения.)

Однако к полноценному изучению “массового общества” ученые приступили только в конце XIX - начале XX века.

Густав Лебон

В 1895 году вышла книга  “Психология народов и масс” французского ученого и психолога Густава Лебона (Gustave Le Bon, 1841-1931). Хотя он получил профессию врача и в течение первой половины своей жизни занимался археологией и естественными науками, в истории он стал известен как социальный психолог именно благодаря этой книге. Лебон считал, что современная ему демократия возвестила эру господства толпы. В результате промышленной революции, урбанизации и развития средств коммуникации большие скопления людей получили более широкое распространение, чем в прошлом. В своих исследованиях Лебон пришел к выводу о том, что взаимодействие социальных групп в современном обществе нарушено и подвержено влиянию толпы, поскольку разрушались официальная религия и феодальная система правления. Густав Лебон отличался своим ярко выраженным пристрастием к аристократии. Он полагал, что народное правительство означает власть толпы, что народные массы полностью лишены разума, а элита олицетворяет самые великие достижения человечества. Консервативные пристрастия Лебона проявились в его поддержке теорий национального характера и расовой духовности.

Однако нас более интересуют некоторые аспекты его теории массового общества. Основание этой теории можно применить и к  целому обществу, но сначала вернемся к толпе. Сущность ее Лебон выражает следующим образом: “...В психологической массе самое странное следующее: какого бы рода ни были составляющие ее индивиды, какими схожими или несхожими ни были бы их образ жизни, занятия, их характеры и степень интеллигентности, но одним только фактом своего превращения в массу они приобретают коллективную душу, в силу которой они совсем иначе чувствуют, думают и поступают, чем каждый из них в отдельности чувствовал, думал и поступал бы. Есть идеи и чувства, которые проявляются или превращаются в действие только у индивидов, соединенных в массы. Психологическая масса есть... новое существо с качествами совсем иными, чем качества отдельных клеток”.

В массе стираются индивидуальные достижения отдельных людей и  исчезает их своеобразие; бессознательное  проступает на первый план, сносится психическая  надстройка, столь различно развитая у отдельных людей и обнажается (и приводится в действие) бессознательный  фундамент, у всех одинаковый: “сознательная личность исчезает, причем чувства и идеи всех отдельных единиц, образующих целое, принимают одно и то же направление. Образуется коллективная душа, имеющая, конечно, временный характер, но и очень определенные черты... Индивид, пробыв несколько времени среди действующей толпы, под влиянием ли токов, исходящих от этой толпы, или каких-либо других причин - неизвестно, приходит скоро в такое состояние, которое очень напоминает состояние загипнотизированного субъекта”. Толпа - качественно новая система, а не конгломерат. В ней “нет ни суммы, ни среднего входящих в ее состав элементов, но существует комбинация этих элементов и образование новых свойств”.

“Индивид в толпе приобретает сознание непреодолимой силы, и это сознание дозволяет ему отдаваться таким инстинктам, которым он никогда не дает волю, когда бывает один”.

Первая из причин этого явления состоит в том, что в массе в силу одного только факта своего множества, индивид испытывает чувство неодолимой мощи, позволяющее ему предаться первичным позывам, которые он, будучи одним, вынужден был бы обуздывать. Для обуздания их повода тем меньше, чем больше в толпе анонимности - безответственности масс, таким образом совершенно исчезает чувство ответственности, которое всегда индивида сдерживает.

Вторая причина - заражаемость - также способствует проявлению у масс специальных признаков и определению их направленности. Заражаемость есть легко констатируемый, но необъяснимый феномен, который следует причислить к феноменам гипнотического рода. В большинстве случаев индивид очень легко жертвует своим личным интересом в пользу интереса общего. Это - вполне противоположное его натуре свойство, на которое человек способен лишь в составе составной части массы.

Третья, и  притом важнейшая причина, обуславливает у объединенных в массу индивидов особые качества, совершенно противоположные качествам индивида изолированного. Это внушаемость, причем упомянутая заражаемость является лишь ее последствием. Индивид, находящийся в продолжение некоторого времени в лоне активной массы, впадает вскоре, вследствие излучений, исходящих от нее, или по какой-либо другой неизвестной причине в особое состояние, весьма близкое к “зачарованности”, овладевающим загипнотизированным под влиянием гипнотизера. Сознательная личность совершенно утеряна, воля и способность различения отсутствуют, все чувства и мысли ориентированы в направлении, указанном гипнотизером: “В толпе всякое чувство, всякое действие заразительно, и притом в такой степени, что индивид очень легко приносит в жертву свои личные интересы интересу коллективному. Подобное поведение, однако, противоречит человеческой природе, и потому человек способен на него лишь тогда, когда он составляет частицу толпы... Прежде чем он потеряет всякую независимость, в его идеях и чувствах должно произойти изменение, и притом настолько глубокое, что оно может превратить скупого в расточительного, скептика - в верующего, честного человека - в преступника, труса - в героя.”

Лебон выделяет еще несколько  характерных особенностей толпы.

“Толпе знакомы только простые и крайние чувства; всякое мнение, идею или верование, внушенные ей, толпа принимает или отвергает целиком и относится к ним или как к абсолютным истинам, или же как к столь же абсолютным заблуждениям. Так всегда бывает с верованиями, которые установились путем внушения, а не путем рассуждения... Каковы бы ни были чувства толпы, хорошие или дурные, характерными их чертами являются односторонность и преувеличение...”.

Масса легковерна и чрезвычайно  легко поддается влиянию, неправдоподобного  для нее не существует. Она думает образами, порождающими друг друга  ассоциативно, не выверяющимися разумом  на соответствие с действительностью. Масса, таким образом, не знает ни сомнений, ни неуверенности.

Масса импульсивна, изменчива  и возбудима. Ею почти исключительно  руководит бессознательное. Импульсы, которым повинуется масса, могут  быть, смотря по обстоятельствам, благородными или жестокими, героическими или  трусливыми, но во всех случаях они  столь повелительны, что не дают проявляться не только личному инстинкту, но даже инстинкту самосохранения. Ничто у нее не бывает преднамеренным. Если она и страстно желает чего-нибудь, то всегда ненадолго, она неспособна к постоянству воли. Она не выносит  отсрочки между желанием и осуществлением желаемого. Она чувствует себя всемогущей, у индивида в массе исчезает понятие  невозможного. Это показывает, что  человек в толпе действительно  обладает новым качеством, становится элементом новой системы. Он не обдумывает свои действия, а мгновенно подчиняется  полученному каким-то образом сигналу. Такое поведение можно уподобить  тому, как реагируют на сигнал два  разных типа группы - стая рыб и, например, группа водителей, сидящих в своих  автомобилях. Стая рыб, получив сигнал через колебания воды, поворачивает вся разом, одновременно. У каждой особи нет рефлексии на сигнал, она не задерживается с переработкой информации. Группа автомобилей, стоящая  у светофора, теоретически могла  бы при появлении зеленого сигнала  тронуться с места вся разом, одновременно - сигнал-то виден всем. Однако каждый водитель поступает осторожно  и начинает двигаться только тогда, когда с места тронется стоящая  перед ним машина, да еще с некоторым  запасом на неопределенность поведения  ее водителя. И получается, что расстояние между машинами увеличивается, и  задние трогаются уже когда светофор закрылся. Водители толпы не образуют.

Масса немедленно доходит  до крайности, высказанное подозрение сразу же превращается у нее в  непоколебимую уверенность, зерно  антипатии - в дикую ненависть. А  потому совершенно очевидна опасность  массе противоречить, и можно  себя обезопасить, следуя окружающему  тебя примеру, то есть иной раз даже “по-волчьи воя”. Поэтому не столь  уж удивительно, если мы наблюдаем человека, в массе совершающего или приветствующего  действия, от которых он в своих  привычных условиях отвернулся бы. “Толпа никогда не стремилась к правде; она отворачивается от очевидности, не нравящейся ей, и предпочитает поклоняться заблуждению, если только заблуждение это прельщает ее. Кто умеет вводить толпу в заблуждение, тот легко становится ее повелителем; кто же стремится образумить ее, тот всегда бывает ее жертвой”. Будучи в основе своей вполне консервативной, масса питает глубокое отвращение ко всем новшествам и прогрессу и безграничное благоговение перед традициями.

Лебон выдвигает одно важное положение, которое, видимо, опережало  его время и, наверное, вызывало у  современников удивление. Но сегодня, с развитием радио и телевидения, оно стало очень актуальным. Суть его в том, что для образования  толпы не является необходимым физический контакт между ее частицами. Лебон  пишет: “Тысячи индивидов, отделенных друг от друга, могут в известные моменты подпадать одновременно под влияние некоторых сильных эмоций или какого-нибудь великого национального события и приобретать, таким образом, все черты одухотворенной толпы... Целый народ под действием известных влияний иногда становится толпой, не представляя при этом собрания в собственном смысле этого слова”.

Именно здесь позволим себе остановиться на рассмотрении теории Лебона и перейти к следующему этапу развития теории массового  общества, тем более, что мы вплотную подошли к вопросу массового  поведения целых народов, который  подробно разбирается философом-героем этого реферата.

Хосе Ортега-и-Гассет

В 1930 году мировую известность  испанскому эссеисту Хосе Ортеге-и-Гассету приносит книга “Восстание масс” (“Rebellion de las Masas'”).

Хосе Ортегу-и-Гассета  можно считать первым испанским  философом (ибо Франсиско Суарес (1548-1617) писал на латыни, а Мигель де Унамуно (1864-1936) не преследовал снискания  философских лавров). Хосе Ортега-и-Гассет (9 мая 1883 - 18 октября 1955) родился в  семье известного журналиста и депутата испанского парламента Ортеги-и-Мунийа. Обучаясь в колледже отцов-иезуитов Miroflores del Palo (Малага), Ортега в совершенстве овладел латынью и древнегреческим. В 1904 году он окончил Центральный  университет зашитой своих докторских тезисов “El Milenario” (“Тысячелетний”). Ближайшие семь лет он проводит в  университетах Германии (в основном, в Марбургском). По возвращении в  Испанию он получает назначение в  Мадридский университет, где в течение  двадцати пяти лет возглавляет кафедру  метафизики на факультете философии  и языка Мадридского университета, одновременно занимаясь издательской и политической деятельностью в  рядах антимонархической, а позднее  антифашистской интеллигенции.

В 1923 г. Ортега основал  либеральный журнал “Reviste de Occidente” (“Западный журнал”). Будучи политически  ангажированным мыслителем, он ведет  интеллектуальную оппозицию в годы диктатуры Примо де Риверы (1923-1930), играет немаловажную роль в свержении  короля Альфонсо XIII, избирается гражданским  губернатором Мадрида, почему и оказывается  вынужденным покинуть страну с началом  гражданской войны. С 1936 и по 1948 г. философ находился в эмиграции  в Германии, Аргентине и Португалии, проникшись идеями европеизма. По возвращении  в 1948 г. в Мадрид совместно с Хуаном Мариасом создает гуманитарный институт, где также занялся преподавательской  деятельностью.

Теория Ортеги и “Восстание масс”

Как уже сказано выше, мировую известность принесло Ортеге “Восстание масс”, хотя он известен в  культурологии как автор множества  очерков и эссе по культуре и искусству (“Дегуманизация искусства”, “Искусство в настоящем и прошлом”, “Идеи  и верования”, “Две главные метафоры”  и т.д.) “Восстание” же посвящено  той тревожной европейской общественной ситуации, которая сложилась к 20-м - 30-м годам XX в.

Оценивая итоги прошлого столетия, философ считает, последний  век принес человечеству огромные плодотворные завоевания. Главными из них были победа политической демократии и парламентаризма, а также невиданное ни в одну из прошлых эпох мировой истории  развития техники. Но в начале XX века со всей очевидностью обнаружилось, что  он создает новую, несходную с XIX веком историческую ситуацию, резко  отличную и от всех прежних веков  мировой истории.

Наиболее наглядный и  очевидный показатель происшедшего исторического сдвига усматривается  в огромном увеличении массы людей. Ведь прошлый век не только способствовал  развитию науки и техники, но и  в несколько раз увеличил население  планеты, особенно больших городов. Но вместе с тем, создав новые, почти  безграничные источники богатства  и комфорта, он дал большой массе  людей ощущение легкости жизни, лишил  ее нравственной требовательности к  себе, чувства ответственности перед  настоящим и будущим, уважения к  труду и традиционным нормам общественной морали. Этот исторический феномен X. Ортега-и-Гассет называет “восстание масс”.

Псевдоупадок

Однако сразу необходимо отметить, что Ортега не ведет речь об упадке западной цивилизации. Более  того, он подчеркивает, что само понятие  “упадка” основано на сравнении; в  таком случае, упадочной эпохой Ортега предлагает считать такую эпоху, которая предпочитает прошлое настоящему и будущему. Отсюда его вывод: “…эпоха, которая настоящее предпочитает прошлому, никак не может считаться упадочной. К этому и шел весь мой экскурс об “уровне эпохи”. В наше время жизнь имеет - и ощущает в себе - больший размах, чем когда бы то ни было. Как же она могла бы чувствовать себя на ущербе? Наоборот, именно потому, что она чувствует себя сильнее, “живее” всех предыдущих эпох, она потеряла всякое уважение, всякое внимание к прошлому. Таким образом, мы впервые встречаем в истории эпоху, которая начисто отказывается от всякого наследства, не признает никаких образцов и норм, оставленных нам прошлым, и, являясь преемницей многовековой непрерывной эволюции, представляется нам увертюрой, утренней зарей, детством”.

Кроме того, существует только один вид упадка - убывание жизненной  силы; и существует он лишь тогда, когда  мы его ощущаем. Именно поэтому он подробно рассматривает вопрос о  том, что ранее социологами упускалось из виду: как сознает или ощущает  эпоха свою жизненную силу. Из этой предпосылки очевидно следует, что  характерной чертой современного общества стала его странная уверенность  в том, что оно выше всех предыдущих эпох, “его полное пренебрежение ко всему прошлому, непризнание классических и нормативных эпох, ощущение начала новой жизни, превосходящей все прежнее и независимой от прошлого”.

Однако при всем этом одной  из характерных черт общества стала  растерянность, безрассудное и непонятное метание его во времени и культуре: “…наш век глубоко уверен в своих творческих способностях, но при этом не знает, что ему творить. Хозяин всего мира, он не хозяин самому себе. Он растерян среди изобилия. Обладая бОльшими средствами, бОльшими знаниями, большей техникой, чем все предыдущие эпохи, наш век ведет себя, как самый убогий из всех; плывет по течению. Отсюда эта странная двойственность: всемогущество и неуверенность, уживающиеся в душе поколения…”.

Массы и элита

Ортега развивает мысль  о том, что современное общество и его культура поражены тяжелой  болезнью - засильем бездуховного, лишенного  каких-либо стремлений человека-обывателя, навязывающего свой стиль жизни  целым государствам. В критике  этого ощущаемого многими философами явления Ортега идет вслед за Ницше, Шпенглером и другими культурологами.

По Ортеге, обезличенная “масса” - скопище посредственностей, - вместо того, чтобы следовать рекомендациям  естественного “элитарного” меньшинства, поднимается против него, вытесняет  “элиту” из традиционных для нее  областей - политики и культуры, что  в конечном счете приводит ко всем общественным бедам нашего века.

Вопреки обычному мнению, Ортега дает иное определение человека элиты: он “проводит жизнь в служении. Жизнь не имеет для него интереса, если он не может посвятить ее чему-то высшему. Его служение - не внешнее принуждение, не гнет, а внутренняя потребность. Когда возможность служения исчезает, он ощущает беспокойство, ищет нового задания, более трудного, более сурового и ответственного. Это жизнь, подчиненная самодисциплине - достойная, благородная жизнь. Отличительная черта благородства - не права, не привилегии, а обязанности, требования к самому себе”. Благородная жизнь для Ортеги означает жизнь напряженную, всегда готовую к новым, высшим достижениям. Он противопоставляет благородную жизнь обычной, косной жизни, которая “замыкается сама в себе, осужденная на perpetuum mobile - вечное движение на одном месте, - пока какая-нибудь внешняя сила не выведет ее из этого состояния”.

Но при этом взгляды  Ортеги-и-Гассета отнюдь не следует  уподоблять марксистскому учению о  “революционных массах”, делающих историю. Для испанского философа человек  “массы” - это не обездоленный и  эксплуатируемый труженик, готовый  к революционному подвигу, а прежде всего средний индивид, “всякий и каждый, кто ни в добре, ни в зле не мерит себя особой мерой, а ощущает таким же, “как и все”, и не только не удручен, но и доволен собственной неотличимостью”. Будучи неспособным к критическому мышлению, “массовый” человек бездумно усваивает “ту мешанину прописных истин, несвязных мыслей и просто словесного мусора, что скопилась в нем по воле случая, и навязывает ее везде и всюду, действуя по простоте душевной, а потому без страха и упрека”. Такого типа существо в силу своей личной пассивности и самодовольства в условиях относительного благополучия может принадлежать к любому социальному слою от аристократа крови до простого рабочего и даже “люмпена”, когда речь идет о “богатых” обществах. Вместо марксистского деления людей на “эксплуататоров” и “эксплуатируемых” Ортега, исходя из самой типологии человеческой личности, говорит о том, что “радикальнее всего делить человечество на два класса: на тех, кто требует от себя многого и сам на себя взваливает тяготы и обязательства, и на тех, кто не требует ничего и для кого жить - это плыть по течению, оставаясь таким, какой ни на есть, и не силясь перерасти себя”.

История и причины  феномена масс

Исследую вопрос возникновения  феномена масс, Ортега подробно анализирует  европейскую историю. Так он постепенно приходит к выводу, что массовое общество и поведение - закономерный результат развития западной цивилизации.

Собственно примеров массового  поведения даже в древней истории  немало. Даже город с самого начала сам по себе был местом сборища  масс. Начинался он с пустого места - с площади, рынка, агоры в Греции, форума в Риме; все остальное - было лишь придатком, необходимым для  ограждения этой пустоты. Первоначальный “полис” был не скоплением жилых  домов, а прежде всего местом народных собраний, то есть специальным пространством  для выполнения общественных функций. “Город не возник, подобно хижине или дому, чтобы укрыться от непогоды растить детей и для прочих личных и семейных дел. Город предназначен для вершения дел общественных”. Характерный пример массового поведения в Риме - бои гладиаторов, собиравшие огромные толпы людей, желавших посмотреть на эти “экстремальные” побоища (бои, говоря современным языком социологии, стали предметом “престижного потребления”).

Рассматривая предтечи современной  цивилизации, Ортега утверждает, что  в основе ее лежи XIX век, успех которого слагается из двух крупных элементов: либеральной демократии и техники. Все это заключается в одном  слове “цивилизация”, смысл которого раскрывается в его происхождении от слова civis - то есть гражданин, член общества. Все достижения цивилизации тогда служат тому, чтобы сделать общественную жизнь возможно более легкой и приятной. Если мы вдумаемся в эти основные элементы цивилизации, мы заметим, что у них одна и та же основа - спонтанное и все растущее желание каждого гражданина считаться со всеми остальными.

Хосе Ортега исследует  в динамике изменение представлений  усредненного человека о жизни и  ее благах. Человек XIX века ощущал в  жизни растущее общее материальное улучшение. Никогда раньше до этого  средний человек не решал своих  экономических проблем с такой  легкостью. Наследственные богачи относительно беднели, индустриальные рабочие обращались в пролетариев, а люди среднего калибра  с каждым днем расширяли свой экономический  горизонт. Каждый день вносил что-то новое и обогащал жизненный стандарт. С каждым днем положение укреплялось, независимость росла. То, что раньше считалось бы особой милостью судьбы и вызывало умиленную благодарность, стало рассматриваться как законное благо, за которое не благодарят, которого требуют.

Такая свободная нестесненная жизнь неминуемо должна была вызвать  “в средних душах” ощущение, которое  можно охарактеризовать как освобождение от бремени, от всех помех и ограничений. В прошлые же времена такая свобода жизни была абсолютно недоступна для простых людей. Наоборот, для них жизнь была всегда тяжелым бременем, физическим и экономическим. С самого рождения они были окружены запретами и препятствиями, им оставалось одно - страдать, терпеть и приспособляться.

Еще разительнее эта перемена проявилась в области правовой и  моральной. Начиная со второй половины девятнадцатого века, средний человек  уже был свободен от социальных перегородок. Заурядный человек привык осознавать, что все люди равны в своих  правах.

XIX век стал по существу  революционным, но не потому, что  он строил известен многочисленными  потрясениями, а потому, что он  поставил заурядного человека, то  есть огромные социальные массы,  в совершенно новые жизненные  условия, радикально противоположные  прежним.

Тот факт, что весь феномен  вполне вероятно вызван только лишь развитием  либеральной демократии, приводит Ортегу к следующим выводам:

1. либеральная демократия, снабженная творческой техникой, представляет собою наивысшую из всех известных нам форм общественной жизни;
2. если эта форма и не лучшая из всех возможных, то каждая лучшая будет построена на тех же принципах;
3. возврат к форме низшей, чем форма XIX века, был бы для общества самоубийством.

Отсюда следует неутешительный вывод: “…мы должны теперь обратиться против XIX века. Если он в некоторых отношениях оказался исключительным и несравненным, то он столь же, очевидно, страдал коренными пороками, так как он создал новую породу людей - мятежного “человека массы”. Теперь эти восставшие массы угрожают тем самым принципам, которым они обязаны жизнью. Если эта порода людей будет хозяйничать в Европе, через каких-нибудь 30 лет Европа вернется к варварству. Наш правовой строй и вся наша техника исчезнут с лица земли так же легко, как и многие достижения былых веков и культур…”.

Основные черты  массового человека

Таким образом, изучая психическую  структуру нового “человека массы” с точки зрения социологии, Ортега находит в нем следующие основные черты:

• врожденную, глубокую уверенность в том, что жизнь легка, изобильна, в ней нет трагических ограничений; вследствие чего заурядный человек проникнут ощущением победы и власти;
• ощущения эти побуждают его к самоутверждению, к полной удовлетворенности своим моральным и интеллектуальным багажом. Самодовольство ведет к тому, что он не признает никакого внешнего авторитета, никого не слушается, не допускает критики своих мнений и ни с кем не считается. Внутреннее ощущение своей силы побуждает его всегда выказывать свое превосходство; он ведет себя так, словно он и ему подобные - одни на свете, а поэтому
• он лезет во все, навязывая свое пошлое мнение, не считаясь ни с кем и ни с чем, то есть - следуя принципу “прямого действия”.

В основе восстания масс, подчеркивает Ортега, лежит замкнутость  души массового человека. Дело в  том, что человек массы считает  себя совершенным, он никогда не сомневается  в своем совершенстве, его вера в себя поистине подобна райской  вере. Замкнутость души лишает его  возможности познать свое несовершенство, так как единственный путь к этому  познанию - сравнение себя с другими; но тогда он должен хоть на миг выйти  за свои пределы, переселиться в своего ближнего. Душа заурядного человека неспособна к таким упражнениям. “Мы стоим здесь перед тем самым различием, которое испокон веков отделяет глупцов от мудрецов. Умный знает, как легко сделать глупость, он всегда настороже, и в этом его ум. Глупый не сомневается в себе; он считает себя хитрейшим из людей, отсюда завидное спокойствие, с каким он пребывает в глупости. Подобно насекомым, которых никак не выкурить из щелей, глупца нельзя освободить от глупости, вывести хоть на минуту из ослепления, сделать так, чтобы он сравнил свои убогие шаблоны со взглядами других людей. Глупость пожизненна и неизлечима. Вот почему Анатоль Франс сказал, что глупец гораздо хуже мерзавца. Мерзавец иногда отдыхает, глупец - никогда”.

Однако человек массы  совсем неглуп. Наоборот, он действительно  гораздо умнее, гораздо способнее, чем все его предки. Но эти способности  ему не впрок: сознавая, что он обладает ими, он еще больше замкнулся в  себе и не пользуется ими. Он раз  и навсегда усвоил набор общих  мест, предрассудков, обрывков мыслей и пустых слов, случайно нагроможденных в памяти, и с развязностью, которую  можно оправдать только наивностью, пользуется ими всегда и везде. Это  явление Ортега назвал в первой главе  Восстания “знамением нашего времени: не в том беда, что заурядный человек считает себя незаурядным и даже выше других, а в том, что он провозглашает и утверждает право на заурядность и самое заурядность возводит в право”.

Написанное под впечатлением первой мировой войны и накануне второй эссе Ортеги “Восстание масс”  стало рассматриваться как пророческое, чему способствовали и последующие  события: появление таких примеров социальной “патологии”, как фашизм, нацизм и сталинизм с их массовым конформизмом, ненавистью к гуманистическому наследию прошлого, безудержным самовосхвалением и использованием наиболее примитивных  наклонностей человеческой природы.

Другие идеи Ортеги и другие его работы

Некоторые исследователи  творчества Ортеги пришли к выводу, что основной вопрос большинства  его культурно-философских работ - как прожить жизнь, чтобы она  того стоила. Вопрос, конечно, не Ортегой  поставлен и стар как мир. Ответа домогались и мудрецы, и простые  смертные, но уверенно и безапелляционно  отвечали лишь законоучители и моралисты. Ортега - не принадлежал ни к тем, ни к другим, и его жизненную  установку, кратко и крайне упрощенно  можно свести едва ли не к парадоксу: конечный ответ в том, что сам  вопрос ставится и решается на каждом шагу. Ортега говорил: “Жизнь, данную нам, мы не получаем готовой, а должны сделать ее, каждый свою. Мы должны внутренне оправдать свой выбор, то есть понять, в каком из возможных действий мы полнее осуществимся, в каком из них больше смысла, какое из них наиболее наше. Не решив это, мы обманем и предадим себя, убьем частицу нашего жизненного срока, тем более что времени у нас в обрез”.

Для Ортеги жизнь вообще подсудна, потому что жизнь - это  поручение. И сосредоточен он на тех, кому поручение дано: “Жизнь всегда единственна, это жизнь каждого, жизни “вообще” не бывает”. И если поручение не выполняется, то жизнь, по словам Ортеги, становится лишь неудачным самоубийством. “Наша жизнь - стрела, пущенная в пространство, но стрела эта сама должна выбирать мишень. Поэтому ничто так достоверно не говорит о человеке, как высота мишени, на которую нацелена его жизнь. У большинства она ни на что не нацелена, что тоже своего рода целенаправленность”.

Эту злосчастную целенаправленность Ортега исследовал в “Восстании масс”  и вообще на протяжении всей жизни. Уже в эмиграции, накануне мировой  войны, он писал: “Если тигр не может перестать быть тигром, не может “растигриться”, то человек постоянно рискует расчеловечиться. И для этого не обязательно, чтобы с ним, как с любым животным, что-то стряслось, - человек просто-напросто перестает им быть. Это правда, и не отвлеченная, а применимая к каждому из нас”.

Взгляды Ортеги с годами, естественно, варьировались, надежды  сменялись разочарованиями, но его  жизненная установка в корне  не менялась. В сущности, о чем  бы он ни писал, все было лишь поводом  для ее утверждения.

Ортега уделял постоянное внимание пропаганде нового испанского искусства в стране и особенно за рубежом. Например, в 1910 г. со страниц  газеты “Эль Импарсиаль” прозвучало настойчивое требование о развертывании  выставок картин И.Сулоаги, уже в  то время признанного лидера большой  группы молодых арагонских художников. В 1920 г. он пишет предисловие к  каталогу выставки картин художников-басков Валентина и Рамона Субиаурре, состоявшейся в Буэнос-Айресе. В своих статьях  и эссе, относящихся к середине 20-х гг., Ортега излагает эстетическое кредо художественного авангарда. Эта деятельность Ортеги в немалой  степени способствовала подготовке и проведению Национальной выставки 1931 г., явившейся одной из наиболее значительных экспозиций испанского изобразительного искусства XX в.

Работа “Дегуманизация искусства” к читателю пришла почти одновременно с “Восстанием масс” и воспринималась в основном в общем идейном контексте последнего произведения. Предсказание Ортеги о необратимости процесса развития нового искусства в соответствии с “логикой” дегуманизации, а также идея о том, что такое искусство становится “катализатором” социальной дифференциации, вызвали либо резко критические, либо по меньшей мере сдержанные отклики на эту работу, которую следует воспринимать как целое. За идеологическим пафосом критики снижалось значение тех реальных проблем, которые занимали (и ныне продолжают занимать) внимание специалистов.

Наряду с “Эссе на эстетические темы...” работа “Время, расстояние и форма в искусстве Пруста”, в которой Ортега указывает на явления “дегуманизации” в искусстве XX в., посвящена повороту части новых художников от больших вопросов современности к обыденным сторонам действительности, к тому, что он называет “периферийным”. Это изменение “перспективы” отражается в “технике”, приемах художественного творчества: объект берется в статике, дробится на бесконечное число частей, каждая из которых исследуется дотошно, “микроскопически”. Эта ситуация в искусстве свидетельствовала, как считал Ортега, о “восходе жизненного разума”

В декабре 1934 вышли “Идеи  и верования”, в которых автор  предпринял попытку философского обоснования  проблемы человеческого существования  в условиях исторического перелома, кризиса. Основываясь на теоретической  модели “жизни как разума”, Ортега рассматривал здесь вопросы о  природе и генезисе идей и убеждении, о соотношении “чистого” (теоретического) и жизненного “разума”, об условиях и путях преодоления в сознании сомнения и “хаоса” ради достижения человеком “подлинности” своего существования. 

Массовая культура и массовое общество сегодня.

Понятие “массового”  общества

Сегодня концепция массового  общества выглядит в социологии и  культурологии следующим образом. Энциклопедия Кирилла и Мефодия  дает следующее определение:

ТЕОРИЯ “МАССОВОГО ОБЩЕСТВА” - концепция социологии и философии, в которой утверждается, что современное  общество характеризуется индустриализацией  и урбанизацией, стандартизацией  производства и массовым потреблением, бюрократизацией общественной жизни, распространением средств массовой коммуникации и “массовой культуры”.

С другой стороны в учебнике “Социология” С.С.Фролова дается следующий  ход рассуждений. Социолог Блумер так  определяет массу людей: “Это не социальная организация, здесь нет общепринятых норм и традиций, нет установленной системы правил и ритуалов, нет организованных групп, нет структуры статусных ролей и более или менее постоянного лидерства. Это усредненная агрегация индивидов, которые разделены, разобщены, анонимны.” Следовательно, делается вывод, что массовое общество - такое общество, в котором нормальные первично-групповые, общественные, традиционно-ориентированные взаимосвязи переходят во вторично-групповые, утилитарные. Для общества становятся характерными чертами являются анонимность, высокая степень социальной мобильности, специализация статусов и социальных ролей. Необходимо, однако, отметить, что это во многом идеальный научный тип, хотя черты массового общества преобладают в нашей повседневности.

Понятие “массовой” культуры

Несомненно, понятие массовой культуры неразрывно связано с понятием массового общества. У “Кирилла и Мефодия” определение выглядит следующим образом:

МАССОВАЯ КУЛЬТУРА - понятие, охватывающее многообразные и разнородные  явления культуры 20 в., получившие распространение  в связи с научно-технической  революцией и постоянным обновлением  средств массовой коммуникации. Производство, распространение и потребление  продуктов массовой культуры носит  индустриально-коммерческий характер. Смысловой диапазон массовой культуры весьма широк - от примитивного китча (ранний комикс, мелодрама, эстрадный шлягер, “мыльная опера”) до сложных, содержательно  насыщенных форм (некоторые виды рок-музыки, “интеллектуальный” детектив, поп-арт). Для эстетики массовой культуры характерно постоянное балансирование между тривиальным  и оригинальным, агрессивным и  сентиментальным, вульгарным и изощренным. Актуализируя и опредмечивая ожидания массовой аудитории, массовая культура отвечает ее потребностям в досуге, развлечении, игре, общении, эмоциональной  компенсации или разрядке и др.

Вообще вся культура XX столетия, при всем многообразии ее выражений, способов отношения человека к миру и т.п., характерна прежде всего  своими интеграционными процессами. XX век - время становления единой общечеловеческой культуры, развивающейся  через взаимообогащение и взаимопроникновение  ее национальных форм. Произошла великая  социальная революция, связанная с  колоссальным изменением форм, способов и образцов жизни человека. Индивид  стал получать гигантское количество информации через электронные средства массовой коммуникации, изменилось количество, форма и содержание социальных контактов. Произошли фундаментальные изменения  в культурно-ценностной ориентации человека, в становлении единых оснований  общечеловеческой культуры, формирование новых и новых потребностей, новых  форм жизни, культурных стереотипов. В  итоге изменилась модель личности: замкнутая статичная личность человека индустриального общества стала  динамичной. Этот переворот произошел  на культурном уровне в рамках сложного культурно-социального феномена XX века массовой культуры.

Массовая  культура - сложный социально-культурный феномен, характерный для массового общества, возможный благодаря высокому уровню развития коммуникационно-информационных систем, высокой степени урбанизации и индустриализации. Она характеризуется высокой степенью отчуждения индивида, потерей индивидуальности, подменяемой эгоизмом. Отсюда идиотия (глубокая степень психической недоразвитости) масс и их легкая манипулируемость элитами посредством насаждения культурно-поведенческих штампов через каналы массовых коммуникаций. Для массового общества - среды функционирования массовой культуры, присуще крайнее отчуждение индивида, его “заброшенность”, трудность его истинной социализации, общения и творчества, что подменяется стандартными моделями потребления, которые и навязывает массовая культура, предлагая свои усредненные модели включения человека в социальные механизмы. Таким образом, создается “замкнутый круг”: отчуждение - “заброшенность” - “иллюзии” массового сознания - модели усредненной стандартной социализации - потребление - отчуждение. Развитие техники, превращающееся в самоцель на стадии массового общества, по мнению Ж.Эллюля, уничтожает традиционные ценности всех обществ, создает единую “выхолощенную” культуру. Она лишает человека свободы и уродует его духовный мир. Происходит распад системы ценностей современного общества, что, с другой стороны, по мнению Э.Фромма, ведет к абсолютизации технического и нивелированию ценности человеческого бытия.

Однако в осмыслении массовой культуры определилась и другая тенденция. Мнимая политическая апатия обернулась ростом социальной напряженности. Конформистское сознание обнаружило себя как сложное  и противоречивое, так как на разных уровнях социальности оно показало противоположные признаки. Влияние  массовой культуры опосредуется огромным количеством факторов. Воздействие  со стороны манипулирующих элит, посредством  массовых коммуникаций, наталкивается  на реальные барьеры, выдвигаемые сознанием  индивида. Оно может быть конформным и неконформным, податливым и устойчивым, что обусловлено и включенностью  индивида в те или иные группы. Тем  не менее, современное массовое общество препятствует реализации заложенных в  каждом индивиде глубинных личных потребностей. Стремление человека обрести себя и  установить подлинно личностные отношения  с другими людьми либо вырождается  в духовную пассивность, вызывающую стандартность поведения, либо замещается тяготением к “идолам”, к ложным ориентирам, используемым индивидом  для выработки иллюзорного представления  о себе самом.

В условиях традиционного  общества поведение человека регулировалось в основном действием стихийных  экономических сил и традиций, а не прямым давлением со стороны  социальных институтов. В современном  же обществе возникает потребность  в прямом регулировании поведения  людей, в унификации духовной жизни, стандартизации интеллектуальных реакций  в рамках сложной социальной структуры  нашего времени.

Тоталитаризм  и массы

Для рассмотрения этой темы обратимся к материалам лекций Д. В. Прокудина и Б. М. Меерсона “История западной цивилизации XX века”.

“ТОТАЛИТАРИЗМ ЕСТЬ ВЫСШАЯ ТОЧКА ОРГАНИЧЕСКОГО САМОРАЗВИТИЯ МАССОВОГО ОБЩЕСТВА, В КОТОРОЙ МАССОВАЯ МЕНТАЛЬНОСТЬ ПРОЯВЛЯЕТСЯ НЕ НА УРОВНЕ БЫТОВОМ И НЕ В ОДНОМОМЕНТНЫХ ПОЛИТИЧЕСКИХ АКЦИЯХ, А КОНСТИТУИРУЕТСЯ В СИСТЕМУ ИНСТИТУТОВ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ”.

Именно такие свойства массовой ментальности, как коллективизм, аксиома “как все”, связанные с  агрессивной ксенофобией, преклонение  перед харизматическим лидером, власть “партии нового типа”, черно-белое  восприятие мира, а главное - политизация, охватывающая все стороны социального  существования личности и основанный на такой политизации энтузиазм - эти свойства и представляются основными для тоталитарного  режима, будучи, впрочем, лишены стихийности  проявления и введены в прочнейшие рамки государственных институтов. То есть сметающий все на своем  пути поток массы на гребне волны  приводит к власти “партию нового типа” во главе с харизматическим  вождем, которые, получив власть от массы, стремятся эту власть удержать, на массу опираясь, а для этого  сознательно консервируют массовую ментальность, не давая массе растекаться  на вторичные социальные группы (не допуская демассовизации), но вводя  этот бурный поток в бетонные берега тоталитарного государства. Физический и интеллектуальный террор, партократия, идеократия, диктатура и отсутствие нормальной законности, - все эти  синдромные признаки тоталитаризма  есть лишь следствия или проявления основной - массовой - характеристики режима.

Хорошо известно, что апелляция  к массовой ментальности открывает  “партиям нового типа” дорогу к  власти. Именно энтузиастическая поддержка  вплоть до готовности отдать жизнь  за светлые идеалы (массовый человек  воспринимает политические программы  как нечто, непосредственно его  касающееся) и является главной опорой “партии нового типа”. Масса, идущая под руководством харизматического лидера на бой с врагами, естественно обеспечивает таковую в начале, уверенная, что любая победа лидера - ее победа, а власть лидера ее власть.

Здесь и начинают работать механизмы политизации. В тоталитарном обществе любое действие должно быть непременно нагружено политическим смыслом. Эта политизация структурирована  системой “приводных ремней”, то есть системой организаций (общественных, по интересам, культурных, экономических), которые и становятся средствами привязки населения к политике.

Таким образом выстраивается  пирамида, вершину которой составляет “внутренняя партия” во главе  с вождем, а основание - массовые организации (и даже - государственные  институты), включающие в орбиту своей  деятельности ВСЕ население и  его политизируя. Вне такой пирамиды в тоталитарном государстве не может  существовать ничто и никто (“Все в государстве, ничего вне государства” - формула Муссолини).

Оставаясь в рамках перечисления ПОЛИТИЧЕСКИХ признаков тоталитаризма, следует обратить внимание и на самые  очевидные, такие как ДИКТАТУРА. Диктатура как форма правления  не только свойственна всем рассматриваемым  режимам, она прямо декларируется  ими. В СССР это диктатура пролетариата, в Германии - арийцев. То есть декларируется  диктатура одной части населения (“большинства”) над другой (“меньшинством”). Связано это, разумеется, с необходимостью иметь врага, на которого направлен  деструктивный и агрессивный  энтузиазм массы. Но реальная власть, естественно, принадлежит избранным.

При этом следует иметь  ввиду, что несмотря на подобные декларации, отнюдь не вся партия наделяется властью. Большая ее часть постепенно начинает играть роль одного из “приводных ремней”, и не более того. А власть сосредотачивается  в тончайшем слое “внутренней  партии”. То есть диктатура, как форма  не ограниченного ничем, в том  числе - и законом, правления немногих, налицо. При этом, такая диктатура  имеет мало общего с бывшими ранее  в истории человечества - она несравнимо прочнее, ибо основана на массовом политическом энтузиазме.

С помощью системы террора  создается еще один “приводной ремень”, масса постоянно получает образ  врага, с которым следует бороться всеми силами. Идеологическое обоснование  террора (“Усиление классовой борьбы по мере продвижения к социализму”  в СССР, мировой еврейский заговор  в Германии) - способствуют повышению  уровня политизации населения, призывая оное к повышенной бдительности (доносительству) и возбуждая в массе соответственные  агрессивные и ксенофобские чувства. Все население включается таким  образом в борьбу с гипотетическими  шпионами, вредителями, врагами трудящихся или арийцев.

Для того, чтобы система  “приводных ремней” была достаточно эффективной, вся политизация должна строиться на тонко просчитанной и обязательной идеологической базе. Действительно, целые ведомства  в тоталитарных государствах посвящают  свою деятельность формулированию идеологических концепций, исходящих от “внутренней  партии”. Идеология эта должна прежде всего отвечать массовой ментальности. Мы уже видели основные идеологические формулы фашистов и нацистов; советская  идеология, будучи изначально более  сложной (марксизм), в конце концов была упрощена до уровня ее восприятия массой. Будучи сформулированными, идеологические догмы в обязательном порядке  внедряются в систему “приводных ремней”, и ни одна сфера человеческой деятельности не обходится без них (от гуманитарных наук до массового  спорта), ибо идеологизация жизни - один из главных инструментов ее политизации.

При этом такие установки  вовсе не должны были апеллировать к разуму. Они могли быть иррациональны  или просто отдавать легким безумием (фразы типа “течет вода Кубань-реки, куда велят большевики”), ибо массовая ментальность не требует рациональности. Но при таких довольно неопределенных рамках, существовало очень жесткое  требование: все идеологические установки  должны быть единообразны: противоречия и сомнения массе непонятны (действительно непонятны).

Особое место в тоталитарной системе занимает вождь. Вождь прочно занимает верхнее место в иерархии, смена его практически непредставима. Что же касается всех, кто ниже, то за ними место в пирамиде не закреплено. Тоталитарная иерархия в отличии  от всех ей предшествующих не предполагает зависимость положения человека от его личных качеств (ума, красоты, силы, родословной). Тоталитаризм - явление  массового общества, которое представляет собой, как мы видели, довольно размытую социальную структуру, которое уравнивает или стремится уравнять своих  членов во всем, это общество одиноких одинаковых. А стало быть и в  тоталитарном обществе отличия одного винтика в политической машине от другого минимальны.

В этих условиях естественна  высочайшая социальная мобильность (свойственная для массового общества вообще и  тоталитаризмом усиленная): смена места  каждого винтика происходит стремительно, ни один долго не задерживается на своем посту. Человек молниеносно  поднимается по социальной лестнице и так же молниеносно падает на самое дно. Человек легко перемещается и в горизонтальной плоскости, меняя (не самостоятельно, конечно, а по соответствующим  указаниям и разрешениям) работу и специальность, что ведет к  снижению компетентности во всех областях деятельности, место жительства (уезжая на “великие стройки” или будучи мобилизованным на трудовой фронт), семью (отказавшись  от родственников “врагов народа”). Маргинальный характер массового общества, его социальную мобильность тоталитаризм таким образом усиливает и  поддерживает.

Таким образом, сейчас мы уже  можем со всей смелостью констатировать, что многие предсказания Ортеги-и-Гассета  действительно сбылись, хотя он и  не мог предположить, что целые  расы могут быть поставлены на грань  выживания в результате Второй Мировой  и что тоталитаризм в нашей  стране окажется настолько силен.

Основные направления  массовой культуры сегодня

• индустрия “субкультуры детства” (художественные произведения для детей, игрушки и промышленно производимые игры, товары специфического детского потребления, детские клубы и лагеря, военизированные и иные организации, технологии коллективного воспитания детей и т.п.), преследующие цели явной или закамуфлированной стандартизации содержания и форм воспитания детей, внедрения в их сознание унифицированных форм и навыков социальной и личной культуры, идеологически ориентированных миропредставлений, закладывающих основы базовых ценностных установок, официально пропагандируемых в данном обществе;
• массовая общеобразовательная школа, тесно коррелирующая с установками “субкультуры детства”, приобщающая учащихся к основам научных знаний, философских и религиозных представлений об окружающем мире, к историческому социокультурному опыту коллективной жизнедеятельности людей, к принятым в сообществе ценностным ориентациям. При этом она стандартизирует перечисленные знания и представления на основании типовых программ и редуцирует транслируемые знания к упрощенным формам детского сознания и понимания;
• средства массовой информации (печатные и электронные), транслирующие широким слоям населения текущую актуальную информацию, “растолковывающие” рядовому человеку смысл происходящих событий, суждений и поступков деятелей из различных специализированных сфер общественной практики и интерпретирующие эту информацию в “нужном” для ангажирующего данное СМИ заказчика ракурсе, т.е. фактически манипулирующие сознанием людей и формирующие общественное мнение по тем или иным проблемам в интересах своего заказчика (при этом в принципе не исключается возможность существования неангажированной журналистики, хотя практически это такая же нелепость, как и “независимая армия”);
• система национальной (государственной) идеологии и пропаганды, “патриотического” воспитания и пр., контролирующая и формирующая политико-идеологические ориентации населения и его отдельных групп (например, политико-воспитательная работа с военнослужащими), манипулирующая сознанием людей в интересах правящих элит, обеспечивающая политическую благонадежность и желательное электоральное поведение граждан, “мобилизационную готовность” общества к возможным военным угрозам и политическим потрясениям и т.п.;
• массовые политические движения (партийные и молодежные организации, манифестации, демонстрации, пропагандистские и выборные кампании и т.п.), инициируемые правящими или оппозиционными элитами с целью вовлечения в политические акции широких слоев населения, в большинстве своем весьма далекого от политических интересов элит, мало понимающего смысл предлагаемых политических программ, на поддержку которых людей мобилизуют методом нагнетания политического, националистического, религиозного и иного психоза;
• массовая социальная мифология (национал-шовинизм и истерический “патриотизм”, социальная демагогия, популизм, квазирелигиозные и паранаучные учения и движения, экстрасенсорика, “кумиромания”, “шпиономания”, “охота на ведьм”, провокативные “утечки информации”, слухи, сплетни и т.п.), упрощающая сложную систему ценностных ориентаций человека и многообразие оттенков миропонимания до элементарных дуальных оппозиций (“наши – не наши”), замещающая анализ сложных многофакторных причинно-следственных связей между явлениями и событиями апелляциям к простым и, как правило, фантастическим объяснениям (мировой заговор, происки иностранных спецслужб, “барабашки”, инопланетяне и пр.), партикуляризирующая сознание (абсолютизирующее единичное и случайное, игнорируя при этом типичное, статистически преобладающее) и т.п. Это в конечном счете освобождает людей, не склонных к сложным интеллектуальным рефлексиям, от усилий по рациональному объяснению волнующих их проблем, дает выход эмоциям в их наиболее инфантильном проявлении;
• индустрия развлекательного досуга, включающая в себя массовую художественную культуру (практически по всем видам литературы и искусства, быть может, за определенным исключением архитектуры), массовые постановочно-зрелищные представления (от спортивно-цирковых до эротических), профессиональный спорт (как зрелище для болельщиков), структуры по проведению организованного развлекательного досуга (соответствующие типы клубов, дискотеки, танцплощадки и пр.) и иные виды массовых шоу. Здесь потребитель, как правило, выступает не только в роли пассивного зрителя (слушателя), но и постоянно провоцируется на активное включение или экстатическую эмоциональную реакцию на происходящее (порой не без помощи допинговых стимуляторов), что является во многих отношениях эквивалентом все той же “субкультуры детства”, только оптимизированным под вкусы и интересы взрослого или подросткового потребителя. При этом используются технические приемы и исполнительское мастерство "высокого" искусства для передачи упрощенного, инфантилизированного смыслового и художественного содержания, адаптированного к невзыскательным вкусам, интеллектуальным и эстетическим запросам массового потребителя. Массовая художественная культура достигает эффекта психической релаксации нередко посредством специальной эстетизации вульгарного, безобразного, брутального, физиологического, т.е. действуя по принципу средневекового карнавала и его смысловых “перевертышей”. Для этой культуры характерно тиражирование уникального, культурно значимого и сведение его к обыденно-общедоступному, а порой и ирония над этой общедоступностью и т.п. (опять-таки на основе карнавального принципа профанирования сакрального);
• индустрия оздоровительного досуга, физической реабилитации человека и исправления его телесного имиджа (курортная индустрия, массовое физкультурное движение, культуризм и аэробика, спортивный туризм, а также система хирургических, физиотерапевтических, фармацевтических, парфюмерных и косметических услуг для исправления внешности), что, помимо объективно необходимой физической рекреации человеческого организма, дает индивиду возможность “подправить” свою внешность в соответствии с актуальной модой на тип имиджа, со спросом на типажи сексуальных партнеров, укрепляет человека не только физически, но и психологически (поднимает его уверенность в своей физической выносливости, гендерной конкурентоспособности и т.п.);
• индустрия интеллектуального и эстетического досуга (“культурный” туризм, художественная самодеятельность, коллекционирование, интеллектуально или эстетически развивающие кружки по интересам, разнообразные общества собирателей, любителей и поклонников чего бы то ни было, научно-просветительские учреждения и объединения, а также все, что попадает под определение “научно-популярное”, интеллектуальные игры, викторины, кроссворды и т.п.), приобщающая людей к научно-популярным знаниям, научному и художественному любительству, развивающая общую “гуманитарную эрудицию” у населения, актуализирующая взгляды на торжество просвещенности и гуманности, на “исправление нравов” посредством эстетического воздействия на человека и т.п., что вполне соответствует еще сохраняющемуся в культуре западного типа “просвещенческому” пафосу “прогресса через знание”;
• система организации, стимуляции и управления потребительским спросом на вещи, услуги, идеи как индивидуального, так и коллективного пользования (реклама, мода, имиджмейкерство и т.п.), формулирующая в общественном сознании стандарты социально престижных образов и стилей жизни, интересов и потребностей, имитирующая в массовых и доступных по ценам моделях формы элитных образцов, включающая рядового потребителя в ажиотажный спрос как на престижные предметы потребления, так и модели поведения (особенно проведения досуга), типы внешности, кулинарные предпочтения, превращающая процесс безостановочного потребления социальных благ в самоцель существования индивида;
• разного рода игровые комплексы от механических игровых автоматов, электронных приставок, компьютерных игр и т.п. до систем виртуальной реальности, развивающие определенного рода психомоторные реакции человека, приучающие его к быстроте реакции в информационно недостаточных и к выбору в информационно избыточных ситуациях, что находит применение как в программах подготовки определенных специалистов (летчиков, космонавтов), так и в общеразвивающих и развлекательных целях;
• всевозможные словари, справочники, энциклопедии, каталоги, электронные и иные банки информации, специальных знаний, публичные библиотеки, “Интернет” и т.п., рассчитанные не на подготовленных специалистов в соответствующих областях знаний, а на массовых потребителей “с улицы”, что также развивает просвещенческую мифологему о компактных и популярных по языку изложения компендиумах социально значимых знаний (энциклопедиях), а по существу возвращает нас к средневековому принципу “реестрового” построения знания.

СМИ в массовой культуре

Развитие средств массовой коммуникации (радио, кино, телевидение, газета и т.д.) отражает существенные сдвиги в механизме действия современной культуры. Внедрение новых информационных связей и компьютеризированных сетей ярко показывает, что печатная и электронная продукция с каждым днем охватывает все большие и большие слои общества. Но это электронное великолепие возникло не на пустом месте, - основы закладывались столетиями, усилиями многих народов. Видеоаппаратуру начали создавать на наших глазах, а первые идеи механизировать вычислительный процесс появились еще в XVII веке. В настоящее время в США и Западной Европе информация и информационные технологии стали главным товарным продуктом экономики. Новая техника коммуникаций немало способствовала формированию следующего представления о “массовом обществе”: территориально обширное общество, со значительным населением, в высокой степени индустриализированное и урбанизированное. Власть здесь концентрирована и принимает форму манипуляции массами посредством массовых коммуникаций.

Мир стоит сегодня на пороге перестройки массово-информационных процессов. В настоящее время  быстрыми темпами увеличивается  объем информации, накапливаемой  человечеством. Подсчитано, например, что количество сведений современного десятиклассника больше всей “Энциклопедии” Дидро и Даламбера, выпущенной французскими просветителями в XVIII в. Вот почему вопрос о распространении и восприятии культуры посредством средств массовых коммуникаций приобретает сейчас особую актуальность. Теория массовой коммуникации, превратившаяся в последние десятилетия в самостоятельную дисциплину, ставит следующие основные вопросы: отразятся ли процессы распространения новой техники коммуникаций на содержании современной культуры, на ее внутреннем состоянии? Каково, в связи с этим, реальное соотношение между культурой и массовым распространением ее продукции? 
Различные истолкования этой проблемы современными культурфилософами требуют критического анализа. В соответствии с этим можно выделить несколько точек зрения по этому вопросу:

• некоторые авторы, например американский культуролог Л. Лоуэнталь, полагают, что конкретный способ общения людей, то или иное средство распространения художественных ценностей не затрагивают глубинных закономерностей самой культуры;
• в противовес данной точке зрения американский социолог и политолог Збигнев Бжезинский полагает, что именно средства информации (радио, печать, телевидение) определяют и сам процесс общения и фактическое содержание духовных феноменов. 3. Бжезинский утверждает, что структура и содержание общественного сознания зависят от технических средств распространения информации. Некоторые из этих средств, например печать, содействуют выработке универсального взгляда на мир, что, естественно, накладывает отпечаток и на облик культуры. Другие, например телевидение, в силу своей специфики, то есть способности манипулировать зрительно-слуховым образом, формируют мозаичную картину мира.
• “массовая коммуникация, - пишет американский социолог В. Шрамм, - это техническая форма коммуникации, позволяющая почти одновременно производить быструю передачу информации обществу для больших, гетерогенных и безличных аудиторий”;
• другой американский исследователь О. Ларсен понимает под массовой коммуникацией “относительно одновременное воздействие на большие гетерогенные аудитории каких-либо символов, передаваемых безличными средствами из организованного источника, для которых члены аудитории анонимны”;
• еще одно определение принадлежит американскому культурологу О'Хара: “термин “массовая коммуникация” имеет в виду процесс передачи идентичных сообщений большому числу людей, находящихся в различных сферах жизни и физически разобщенных. Понятие “средства массовой коммуникации” относится к инструментам, с помощью которых этот процесс становится возможным”;
• немецкий культурфилософ Ганс Энценсбергер считает, что в этих определениях игнорируется тот факт, что распространение информации с помощью технических средств (печати, радио, кинематографа, телевидения) на большие, рассредоточенные аудитории затрагивает сам процесс культуры, ее содержание. Энценсбергер ввел в философию культуры новое понятие, которое получило теперь широкое распространение, - индустрия сознания. Главная цель его исследования - раскрыть феномен современного “фабричного” мышления. Он хочет показать, что в наше время производство, функционирование и распространение идей стало совсем иным, нежели в прежние эпохи. “Индустрия сознания”, - отмечает Энценсбергер, - это продукт последних ста лет. Она развивается с такой скоростью и в таких разнообразных формах, что переросла нашу возможность понимать ее и управлять ею. “Индустрия сознания” оценивается им как “чудовищное явление”. Она ничего не производит, поскольку транслирует готовые мыслительные продукты, тайно проникая во все, что подлежит тиражированию, распространению. Что бы ни вырабатывало наше сознание, все становится “водой для мельницы” этой индустрии. Она способна любую мысль превратить в лозунг, любой факт - в вымысел.

Конечно, никто не оспаривает тот факт, что новые средства культурной коммуникации освободили человека от бремени изнурительного физического  труда, предоставив ему возможность  открывать новые источники ощущений, познавать радости бытия, заниматься самосовершенствованием. Остается фактом, что моральное согласие и государственный  порядок, соблюдаемые большей частью взрослого населения, были достигнуты только в массовом обществе. Для этого общества характерны индивидуализм, готовность к приобретению опыта, расцвет чувств и чувствительности, уважение к деятельности другой личности. Оно развило в индивиде способность познавать явления, понимать их значение и давать моральные оценки. Во многих сферах жизни люди стали гораздо свободнее в выборе, и этот выбор уже не обязательно подсказан традициями, авторитетом. Все это не означает, однако, что индивидуальность в том виде, какой она приобрела в массовом обществе, существует повсюду. Директор центра по культуре и технологии при университете в Торонто профессор Маршалл Маклюэн в интервью мексиканскому журналу “Сьемпере” заявил: “Личность, частное в мире исчезают... У человека массы его нет. Человек массы находится в огромном всемирном театре, словно на международной встрече по бейсболу. А когда вы смотрите партию по бейсболу, вы - никто... Поэтому человек массы находится одновременно повсюду, но он человекообразный никто”.

Некоторые аспекты  массовой культуры

Я думаю, что не стоит здесь  обращаться ни к вопросам пользы массовой культуры для общества, ни ее вреда  и соответственно ее критики, ибо, как  только речь заходит о массовой культуре, по мнению А.Б.Гофмана, “даже наиболее беспристрастные исследователи утрачивают порой объективность”.

Мне хотелось бы в заключении затронуть всего лишь несколько  проблем массовой культуры и массового  общества, актуальных ныне в мире и  России.

Опасно актуальной в последнее  время становится проблема специализации. Эта проблема была изучена в свое время Ортегой-и-Гассетом в его  “Восстании”, именно на основе этого  исследования и стоит, на мой взгляд, рассмотреть ее и сейчас.

Специализация наук начинается как раз в ту эпоху, которая  назвала цивилизованного человека “энциклопедическим”. XIX век начал  свою историю под водительством  людей, которые жили еще как энциклопедисты, хотя их творческая работа носила уже  печать специализации. В следующем  поколении центр тяжести перемещается: специализация в каждом ученом оттесняет  общую культуру на задний план. Около 1890 года мы видим уже новый тип  ученого, беспримерный в истории. Это  человек, который из всего, что необходимо знать, знаком лишь с одной из наук, да и из той он знает лишь малую  часть, в которой непосредственно  работает. Он даже считает достоинством отсутствие интереса ко всему, что лежит  за пределами его узкой специальности, и называет “дилетантством” всякий интерес к широкому знанию.

“Мы стоим здесь перед парадоксальным, невероятным и в то же время неоспоримым фактом: экспериментальные науки развились главным образом благодаря работе людей посредственных, даже более чем посредственных. Иначе говоря, современная наука, корень и символ нашей цивилизации, впустила в свои недра человека заурядного и позволила ему работать с видимым успехом. Причина этого - в том факте, который является одновременно и огромным достижением, и грозной опасностью для новой науки и для всей цивилизации, направляемой и представляемой наукой; а именно - в механизации”. Большая часть работы в физике или биологии состоит в механических операциях, доступных каждому или почти каждому. Для производства бесчисленных исследований наука подразделена на мелкие участки, и исследователь может спокойно сосредоточиться на одном из них, оставив без внимания остальные. Серьезность и точность методов исследования позволяют применять это временное, но вполне реальное расчленение науки для практических целей. Работа, ведущаяся этими методами, идет механически, как машина, и, для того, чтобы получить результаты, научному работнику вовсе не нужно обладать широкими знаниями общего характера. Таким образом, большинство ученых способствуют общему прогрессу науки, не выходя из узких рамок своей лаборатории.

Цивилизация же, дав ему  специальность, сделала его самодовольным  и наглухо замкнутым в своих  пределах; внутреннее ощущение своего достоинства и ценности заставляет его поддерживать свой “авторитет”  и вне узкой сферы, вне специальности. Оказывается, даже человек высокой  квалификации, ученый специалист - казалось бы, прямая противоположность человека массы - может во многих случаях вести  себя точь-в-точь так же.

“Достаточно взглянуть, как неумно ведут себя сегодня во всех жизненных вопросах - в политике, в искусстве, в религии - наши “люди науки”, а за ними врачи, инженеры, экономисты, учителя... Как убого и нелепо они мыслят, судят, действуют! Непризнание авторитетов, отказ подчиняться кому бы то ни было - типичные черты человека массы - достигают апогея именно у этих довольно квалифицированных людей”.

Жаль, что большинство  современных нам людей с наследием  Ортеги не знакомы или же, как  это сейчас принято, знакомы поверхностно. Достаточно сейчас включить телевизор, купить газету, чтобы убедиться в  том, насколько дилетантские мнения кинорежиссеры высказывают об экономике, спортсмены о рекламе, депутаты об искусстве  и т.п. и т.д. В свое время (70-е  годы) в США вышла скандальная  книга “Принцип Питера”, так вот  в ней содержится идея схожего  явления. Большинство людей, достигая компетентности в той или иной сфере, начинают распространять себя и  свои способности на другие сферы  жизни. С неизбежностью происходит очевидное - в конце концов они  попадают под косвенное действие Принципа: они оказываются некомпетентными  в этих сферах. Более того, именно в России мне приходится наблюдать  все то, что с этим явлением связано.

Можно очень долго говорить об исследованиях Ортеги и актуальности его культурологического наследия сейчас, но именно теперь имеет смысл  сформулировать возможные пути разрешения некоторых проблем массового  общества для России.

Заключение

В отличие от Запада нам  приходится решать двойную задачу. Первостепенная из них - проблема экономики. Вторая - по поиску “духовной массы” - хоть и кажется не актуальной и  далекой, на самом деле, требует своего параллельного решения. Средство ее решения в региональных рамках - это национальная идея. Она предполагает, прежде всего, долгосрочную, а не сиюминутную  перспективу. Эпохи, которые не умеют  обновить свои желания - умирают. Поставив лишь блок материальных вопросов, мы непременно впоследствии получим ситуацию, сложившуюся  в западном обществе. Мы потеряем корни, с помощью которых и было создано  все предыдущими поколениями. Поэтому  только национальная самобытность, не только поддерживаемая, но и развиваемая, способна противопоставить материальному  значительную духовную компоненту. Без  баланса духовной и материальной компоненты получим лишь спад за счет роста преступности, наркомании, аморального  отношения к субъектам общества. Массовая культура Запада, активно  поставляющая людей кризисного менталитета, выражается отсутствием у людей  приложения творческой энергии к  высокой цели.

Наш менталитет оказался не восприимчив к идеям социализма, он требует эволюционного перехода вначале к рыночным отношениям, а  уже потом к новым идеям. Однако, подчеркивая эволюционность в развитии менталитета, необходимо предостеречь нас самих в том, что, не затрагивая национальные корни, не распространяя  принципы своей ментальности, а лишь полагаясь на сознательную компоненту менталитета, которая подвержена влиянию  внешней информационной среды, мы получаем противоречие, сильно тормозящее экономическое  развитие, не гармонично сочетающее сознательную и подсознательную компоненту менталитета, выработанную веками национальной истории. Поэтому в национально-региональных рамках нужно суметь выделить долгосрочную комплексную цель, дабы не оказаться  в кризисе, переживаемым западным обществом.  

Использованная  литература:

1. Х.Ортега-и-Гассет “Восстание масс”, “Дегуманизация искусства” и другие работы; Сборник, Радуга, Москва, 1991.
2. Г.Лебон “Психология масс”, Эксмо, Москва, 2000.
3. З. Фрейд “Психология масс и анализ человеческого Я”, Минск, Беларусь, 1991.
4. А.Я.Флиер “Массовая культура и ее социальные функции”, Высшая Школа Культурологии, Москва, 1999.
5. Б.С.Ерасов “Социальная культурология”, Аспект-Пресс, Москва, 2000.
6. С.С.Фролов “Социология”, Гардарики, Москва, 1999.
7. В.Ситников “Массовая культура и духовность: что чему угрожает?”, журнал “Альманах” - №6, февраль 1999.
8. Материалы Internet сайта “Высшей Школы Культурологии”.
9. Д.В.Прокудин, Б.М.Меерсон “Лекции по истории западной цивилизации XX века” и другие материалы Internet.