М.К.Мамардашвили
Интеллигенция в современном
обществе
Научную характеристику положения
и природы интеллигенции в
современном обществе можно сформулировать
исходя из общих представлений о
духовном производстве и учитывая в
их свете ту сумму существенных изменений
и новых социальных явлений, которые
внесены в эту область современным
развитием (то есть развитием, происходящим
на наших глазах в передовых промышленных
странах и втягивающим в орбиту
крупных трансформаций также
и область духовного производства).
Интересующее нас явление находится ныне
в более развитом общественном состоянии,
окончательно сорвавшем покров святости
и таинственности с интеллектуального
труда, с выполнения духовных функций
в обществе, и это состояние не только
обнажает суть явления «интеллигенция»,
но и может служить ключом к пониманию
того, что на деле происходило на более
ранних этапах общественного развития,
какова была тогда действительная природа
и функция интеллигенции.
Существует по меньшей мере
два ряда изменений, важных для нашей проблемы.
К первому ряду относится
то изменение, которое произошло
в самом соотношении между
действием объективных экономических
законов и механизмами сознания
людей в нашу эпоху. Анализ современной
государственно-монополистической
организации буржуазного общества
показывает, что его структура
в большой мере отличается в этом
отношении от структуры классического
буржуазного общества – общества
свободной конкуренции. Классический
капитализм характеризовался стихийной
принудительностью экономических законов
и сил; тот или иной результат действия
людей, и прежде всего соответствие этого
результата существующим отношениям собственности
и эксплуатации, обеспечение постоянного
воспроизводства этих отношений во всем
веере повторяющихся актов человеческой
деятельности гарантировались (или были
уже предусмотрены, «закодированы») «свободной»
игрой экономических механизмов и интересов,
закрепленных отношениями собственности.
Сознание людей, обработка этого сознания
не имели тогда решающего значения и были,
в общественном масштабе, достаточно аморфной
областью «слабых связей», лишь суммарно,
в конечном счете, кристаллизующихся в
круг решающих экономических и классовых
интересов. Жесткая регулировка поведения
масс людей задавалась лишь в виде конечного
результата игры стихийных законов рынка
и рыночных отношений, конкуренции, индивидуальной
выгоды, пользы и т.д. Именно этим механизмом
приводилось к единому знаменателю поведение
общественных атомов, связанных между
собой и с общественным целым через свой
индивидуалистический, «разумный», «рационально
понятый» эгоистический интерес. Вне капиталистического
предприятия, в масштабе общества в целом
господствовал принцип laissez faire, коррегируемый
вмешательством грубого государственного
насилия лишь в случаях острых классовых
конфликтов. Отсюда многочисленные формы
либеральной идеологии, незавершенность
всей надстройки, соответствующей данной
общественно-экономической формации,
переплетение со старыми, «неорганическими»
для капитализма формами политической
организации, правового сознания и практики,
идеологии и т.п., определенное безразличие
к механизмам общественного упорядочения
и унификации сознания людей, к задачам
управления индивидами через обобществленные
формы мышления.
Но в современном обществе,
соответствующем более зрелому
уровню капиталистического развития,
положение изменилось. Как вообще
возросла доля «организованных», а
не стихийных связей в структуре
общества, так выросла и роль сознания
(тем или иным образом направляемого,
организуемого или же просто преформируемого
по содержанию и стандартно воспроизводимого
количественно в массе индивидов) в реализации
целей государственно-монополистического
капитализма. Он породил целую «индустрию»
сознания, опосредующего функционирование
социально-экономических структур, динамику
рынка и потребления, развитие реальных
или мнимых потребностей людей, установление
и поддержание определенного классового
равновесия, устойчивость и общепринятость
тех или иных форм общения, политических
институтов и т.д. Здесь в большей степени
действуют идеологические механизмы (в
самом широком смысле этого слова) управления
сознанием и – через сознание – поведением
людей. Сферу сознания больше уже не оставляют
в покое. Наоборот, функционирование современного
общества, экономические интересы господствующего
в нем класса обеспечиваются сейчас в
большой мере через ориентацию сознания
общественных атомов, через «кодирование»,
«программирование», если выражаться
языком кибернетики, этого сознания, в
котором все больше места занимают обобществленные,
стандартно-коллективные формы мышления.
Это – манипулирование индивидами посредством
их идей, мыслей, сознательных навыков
и т.п., а не просто через «естественные»,
«слепые» экономические механизмы. Поэтому
существенное место в обществе стало занимать
само производство такого сознания, специальный
труд по созданию его «образцов», «шаблонов»,
их хранению, переработке и распространению
в массах. Сюда же добавляется – в условиях
научно-технической революции и срастания
науки с производством и общественным
управлением, то есть в условиях, изменивших
место и роль знания в объективных общественных
структурах, в жизни общества, – также
и труд приспособления научных знаний,
художественных и прочих духовных достижений
к задачам капиталистической рационализации
производства и общественного управления,
труд переработки их в оперативные утилитарные
схемы, непосредственно поддающиеся использованию
в таких целях (часто он переплетается
и с самим научным или художественным
духовным творчеством, проникает в него
и внутри него осуществляется). Эта разросшаяся
общественная интеллектуальная функция
развивает труд определенного типа –
стандартизированный массовый интеллектуальный
труд, предполагающий взаимозаменяемость
его исполнителей, шаблонное воспроизводство
уже имеющихся «образцов» в массовых масштабах,
рутинный и частичный характер самой интеллектуальной
функции, дробящейся между рядом исполнителей,
которые теряют из виду связь целого и
в этом отношении вполне подобны фигуре
«частичного рабочего» на производстве.
С указанными процессами связана и бурно
протекающая сейчас достройка всего здания
западного общества, обрастающего собственной
идеологической и институциональной надстройкой
и умудряющегося даже свою оппозицию –
будь то стачечная борьба или «левое»
авангардистское искусство – превращать
в органы, клапаны собственного саморегулирования,
так сказать, «интегрировать» их в себя.
Второй ряд изменений,
переплетающихся с первым и важных
для проблем интеллигенции, состоит
в том, что изменилась сама социальная
структура духовного производства,
изменились социальные механизмы культуры.В
классическую эпоху капитализма интеллигенция
возникла и существовала как численно
ограниченная, небольшая категория лиц,
обладавших досугом и достатком и осуществлявших
фактическую монополию на умственный
труд, – в условиях, когда в обществе сохранялись
пережитки сословных делений, кастовости,
определенная традиционность и устойчивость
социальных стратификаций, допускавших
весьма ограниченную социальную динамику
и консервировавших четкие различия призваний,
профессий, образов жизни и т.д. Ореол «избранности»
и особой исключительности этому узкому
кругу лиц придавала и сама форма их существования
в системе общественных отношений: представители
интеллигентного труда находились на
положении лиц свободных профессий и были
связаны с господствующими материальными
интересами лишь через различные виды
меценатства или через общеобразовательные,
просветительные институты (школа, университет),
сохраняя при этом ремесленные формы слитности
своих способностей к труду с инструментами
культуры. В рамках такой монополии, исключавшей
из своего круга широчайшие массы людей,
осуществлялось исторически право на
идейное выражение того, что реально происходит
в обществе, право на придание этим процессам
идеальной формы и выражения их на языке
культуры. Люди, занимавшиеся этим, и были
«интеллигенцией». В то же время, поскольку
не существовало каких-либо организованных
форм утилитарного применения знаний
в общественных масштабах и соответствующих
форм коллективности интеллигенции, ее
связь с господствующим классом была достаточно
вольной и ставила перед ней не столько
проблемы ее собственного положения, сколько
проблемы всех других общественных слоев,
за которых и вместо которых она «мыслила».
Она представлялась чем-то вроде прозрачного
сознания-медиума, в котором отражается
все другое и в котором нет никакой замутненности,
никаких помех, проистекающих от собственного
положения и природы интеллигенции. При
этом границы, поле относительной самостоятельности
интеллигенции, определяемые характером
ее связи с господствующим классом, были
достаточно широки, предоставляли большую
свободу маневра. Определенная часть интеллигенции,
способная подняться до овладения всей
общей культурой человечества и до понимания
исторического процесса как целого, могла
переходить (и переходила) на позиции угнетенных.
В частности, исторически первоначальная
фаза формирования пролетарских партий
совершалась именно в такой форме – в
форме отрыва ряда просвещенных лиц или
целых слоев интеллигенции от связи с
господствующим классом и перехода их
на позиции пролетариата. Все эти обстоятельства
способствовали выработке у интеллигенции
в то время своеобразной идеологии, которую
можно было бы назвать просветительским
абсолютизмом. Интеллигенция осознавала
себя (и часто реально выступала) в качестве
носителя всеобщей совести общества, в
качестве его «всеобщего чувствилища»,
в котором сходятся все нити чувствования
и критического самосознания остальных
частей общественного организма, лишенного
без нее и голоса, и слуха. Если широчайшие
массы людей были исключены из монополии
сознательно-критического выражения того,
что реально происходит в обществе и в
их собственном положении, из монополии
умственного труда, то интеллигенция бралась
представительствовать за них во имя «разума»,
«добра», «красоты», «истины вообще» и
особенно «человека вообще».
И, кстати говоря, в том
именно, что сейчас столь явными
представляются остаточность, архаичность
этой претензии интеллигенции, сохранение
прежнего положения скорее в утопических
реминисценциях интеллигенции, чем
в реальности, нагляднее всего
сказываются изменения, происшедшие
в социальном строении духовного
производства и механизмах культуры.
Дело в том, что размылось, исчезло
монопольное положение интеллигенции,
распались традиционные культурно-исторические
связи, в рамках которых она существовала
в классической культуре, и «просветительский
абсолютизм» ее лишился каких-либо корней
в реальности. Современное духовное производство
стало массовым, а это и многие другие
обстоятельства превратили духовное производство
в сферу массового труда, приобщили широкие
слои людей к работе над сознательным
выражением того, что происходит в обществе,
к владению орудиями и инструментами такого
выражения, то есть инструментами культуры.
Интеллигенция уже не может претендовать
на то, чтобы знать за других или мыслить
за них, а затем патерналистски защищать
или просвещать их, сообщая готовую абсолютную
истину или гуманистическую мораль. Она
и сама оказывается перед непонятной ей
раздробленной реальностью, распавшимся
целым. Отрыв высших духовных потенций
общества от основных масс людей выражается
теперь уже как различие между «массовой
культурой» и культурой подлинной, индивидуально-творческой,
выражается вне зависимости от формальной
монополии на умственные орудия культуры
как таковые. Сам факт владения ими уже
не обеспечивает приобщенность к «всеобщему
чувствилищу» общества. Разрыв между высшими
духовными потенциями общества и индивидуальным
человеком проходит и по живому телу интеллигенции.
В отчуждении людей от культуры играют
роль скорее более тонкие механизмы товарного
фетишизма (затрагивающие и саму интеллигенцию),
чем просто имущественное неравенство.
С другой стороны, с проникновением индустриальных
форм в производство идей и представлений
(средства массовой коммуникации – mass
media), в художественное производство (промышленная
эстетика, дизайн и т.п.), в научное экспериментирование,
в экспериментально-техническую базу
науки и т.д. распалась ремесленно-личностная
спаянность духовного производителя с
орудиями и средствами его умственного
труда, приобретшими теперь внеиндивидуальное,
обобществленное существование и приводимыми
в действие лишь коллективно. Отношение
к этим обобществленным средствам производства
все больше отливается в форме наемного
труда.
Вместе с первым рядом
процессов, который мы описывали, все
это порождает как изменение
характера и состава категории
лиц умственного труда в сравнении
со старомодной интеллигенцией, так
и чрезвычайный количественный рост
этой категории в современном
обществе, ее массификацию и стандартизацию,
развитие в ней конформистских тенденций,
с одной стороны, и форм организованного
сопротивления – с другой.
И когда с точки зрения
этих процессов мы хотим разобраться
в общем вопросе о природе
и роли интеллигенции, то очень интересный
свет на него проливает определение,
которое давал интеллигенции
А.Грамши. Оно интересно тем, что позволяет
подойти к этому вопросу как раз с учетом
специфики современных процессов, которые
Грамши хотя и фрагментарно, но все же
предвидел и описал. Он говорил о невероятном
расширении категории интеллигенции в
«демократическо-бюрократической системе»
современного общества, о том, что формирование
ее в массовом порядке приводит к стандартизации
и в квалификации, и в психологии, определяя
тем самым те же явления, что и во всех
стандартизованных массах: конкуренцию,
профсоюзную защиту, безработицу, эмиграцию
и т.д.
Но вернемся к самому определению
интеллигенции. Грамши не пытался определить
ее, исходя из характеристики натуральной
формы и содержания труда, выполняемого
индивидом, из удельного веса в этом
труде умственной и физической деятельности.
Точно так же Грамши отказывался
и от характеристики интеллигенции
как особого промежуточного слоя в обществе,
по аналогии со «средними слоями». Грамши
иначе подходит к этому вопросу: он подходит
к нему как политик. Его прежде всего интересует
один вопрос – о гегемонии того или иного
класса, вопрос о его способности занимать
руководящее положение в обществе в той
мере, в какой это положение основано на
его решающем участии в выполнении задач,
стоящих перед обществом в целом на данном
этапе его развития, в том числе и в области
духовного производства. Его интересует,
как и в какой форме создается гегемония
класса в области духовной жизни общества,
в области культуры и для чего она служит
при разрешении реальных проблем общественной
жизни. И оказалось, что для определения
интеллигенции как категории лиц, совершенно
явно в такой гегемонии участвующих, гораздо
плодотворнее рассматривать содержание
и роль интеллектуальной функции в общественной
системе, в системе функционирующих общественных
отношений и ролей, а затем уже характеризовать
людей, эту функцию выполняющих.
Грамши, таким образом, определял
интеллигенцию не в зависимости
от характера труда, индивидом выполняемого,
а по той функции, которую умственная
деятельность выполняет в более
широкой системе общественных отношений,
и соответственно по месту труда
людей, преимущественно ею занимающихся,
в этой системе. Эта функция обеспечивает
связность и гомогенность общественной
жизни, интеграцию индивида в существующие
общественные отношения, в том числе
и связность структуры класса,
обеспечиваемую через организацию
и воспитание сознания, через применение
знаний и духовных образований, через
специальную разработку идеологических
отношений людей и т.д. И тех
людей, которые внутри класса специально
заняты выполнением этих задач, разработкой
идеологических связей (того, что Ленин
называл в широком смысле идеологическим
общественным отношением), Грамши называл
интеллигенцией.