«Низший класс» в современной России

Если же посмотреть на эту ситуацию с другой стороны и оценить вероятность попадания в состав различных слоев в зависимости от уровня образования отца, то оказывается, что для тех, чей отец имел не более чем общее среднее образование, вероятность попасть в состав низшего класса или его периферии составляет 52%.

Для тех, чей отец имел среднее  специальное образование, она составляет уже менее 50%. и наконец, для тех, у кого отец (или оба родителя) имел хотя бы незаконченное высшее образование, она составляет менее трети. Добавлю, что и в плане освоения определенного типа культуры (городской или сельской) низший класс в процессе первичной социализации также имеет заметные отличия. Почти две трети его представителей прошли первичную социализацию в селах или поселках городского типа, и лишь 12% – в крупных городах (см. рис. 3).

При этом большая вероятность  попасть в состав низшего класса или его периферии сохраняется и в случае, если человек, проходивший социализацию в сельской местности, переезжает в города: среди прошедших первичную социализацию в селах и поселках городского типа, но затем мигрировавших в города, доля оказавшихся в составе низшего класса достигает 16% при 5% среди тех городских жителей, кто проходили социализацию в условиях городской культуры. Видимо, это связано с тем, что человеческий и культурный капитал основной массы выходцев из сельской местности заметно отличается от ситуации с ними у большинства потомственных горожан. соответственно, они могут претендовать лишь на рабочие места более низкого качества даже на относительно развитых и достаточно благополучных на общероссийском фоне рынках труда. Миграция же в более крупные населенные пункты, где есть привлекательные рабочие места разного типа, имеет экономический смысл прежде всего для тех, кто, хотя и проходил первичную социализацию в сельской местности, но рос при этом в семьях сельской интеллигенции или местных управленцев.

Посмотрим теперь, ощущают  ли себя представители выделенного  нами низшего класса таковыми. Сразу отмечу, что свой нынешний статус представители низшего класса оценивают как очень низкий. Почти две трети их относят себя к низшим статусным позициям в обществе (см. рис. 4). среди живущих в городах, где социальное неравенство относительно глубже, эта тенденция прослеживается еще ярче. Таким образом, выделенный низший класс не только объективно, но и по самоощущению его представителей объединяет социальных аутсайдеров. Причем эта тенденция действует как в общероссийском масштабе, так и на уровне местных сообществ.

Краеугольным является, однако, вопрос – это “новые” или  “традиционные” низы российского  общества? От ответа на него зависит, с какой скоростью пойдет не только завершение формирования низшего класса в России, но и выделение из его состава андеркласса. Как показывают имеющиеся эмпирические данные, в массе своей по своему происхождению его члены – выходцы из среды “старых бедных” советской эпохи.

Появившиеся в массовом масштабе в 1990-х гг. в результате экономических  реформ “новые бедные” с нехарактерными для низшего класса профессиональными статусами за период экономического роста 2000-х гг. в основном адаптировались к новым реалиям. В составе же депривированного населения остались преимущественно те из них, чей профессиональный статус и особенности ресурсов в рыночных условиях характерны именно для низшего класса.

О том, что портрет современного российского низшего класса определяют не “новые”, а “старые” бедные, свидетельствуют не только приводившиеся выше данные о человеческом капитале и профессиональном статусе основной массы его представителей, но и оценки большинством его членов своего выигрыша или проигрыша от проводимых в россии с 1992 г. реформ. Считают, что они проиграли от этих реформ, лишь менее трети представителей низшего класса. Таким образом, нынешний российский низший класс – примерно на две трети те, кто относились к низшим слоям общества и в советское время.

Однако вышесказанное  характеризует в первую очередь объективное место низшего класса в обществе, в то время как с низшим классом и особенно андерклассом в социологической литературе обычно ассоциируются также определенные поведенческие и культурные стереотипы. Насколько они присущи российскому низшему классу и, соответственно, что можно сказать о том, насколько далеко зашел процесс его формирования как особого социального субъекта?

Начнем с некоторых его культурных особенностей, прежде всего в той их части, которая связана с ориентацией на необходимость предпринимать активные усилия для того, чтобы самому себя обеспечить. именно такая позиция приводит к ситуации, устойчиво связываемой с культурой бедности. в составе российского низшего класса также относительно выше, чем в благополучных слоях населения, доля называющих в числе основных источников доходов их домохозяйств помощь родственников, соседей и т.д. При этом в структуре источников доходов среди представителей этого класса относительно реже встречается совместительство. Удивительно, но лишь 37% проживающих в селах и поселках городского типа представителей низшего класса имеют подсобное хозяйство. При этом ничего не предпринимают для улучшения своего материального положения, хотя ощущают потребность в его улучшении, 21% представителей низшего класса.

Конечно, все это еще  не является свидетельством того, что в россии уже сформировалась культура бедности: классическая “культура бедности” при существующих в нашей стране размерах выплачиваемых пособий сформироваться заведомо не может.

Тем не менее меньшая ориентированность представителей низшего класса на самостоятельную активность в обеспечении себя связанными с собственными трудовыми усилиями источниками дохода просматривается довольно отчетливо.

О наличии у низшего  класса определенных культурных отличий  свидетельствует и специфика  жизненных установок его членов, где в гораздо меньшей степени распространены достижительные мотивации, и прежде всего желание сделать карьеру (см. табл. 5). впрочем, отчасти это, видимо, выступает как компенсаторная реакция психики (по принципу “зелен виноград”) в условиях, когда вероятность получения работы с желаемыми характеристики очень низка – а то, что дело обстоит именно так, хорошо видно из данных таблицы 5. Однако полностью объяснить только этим разрыв в уровне достижительных мотиваций между представителями низшего класса и благополучных слоев населения нельзя.

Посмотрим теперь на картину  с семейной ситуацией и социальными сетями представителей низшего класса. Прежде всего в этой связи подчеркну относительно более низкую значимость для него этих сфер жизни, отражающую, видимо, относительно меньшую вероятность для его членов создать счастливую семью, вырастить хороших детей и иметь надежных друзей (см. табл. 6). Не случайно при ответе на вопрос о том, как они оценивают отношения в своей семье, лишь 43% состоящих в официальном браке представителей низшего класса при 63% в благополучных слоях населения охарактеризовали их как хорошие.

Весьма плачевно выглядит в низшем классе и картина оценки взаимоотношений в семье (см. рис. 5). впрочем, учитывая, что более чем в половине семей низшего класса в числе трех главных причин конфликтов выступают материальные трудности (в благополучных слоях населения их называют причиной конфликтов менее трети), это не удивительно. Отмечу также, что второй характерной именно для низшего класса причиной конфликтов (17% при 10% в благополучных слоях населения) выступают пьянство или наркомания кого-то из членов семьи.

Говоря об особенностях семейной ситуации его представителей, стоит также отметить, что низший класс отличается меньшей долей официально зарегистрированных браков: доля состоящих в официально зарегистрированном браке в низшем классе составляет 46%, а в благополучных слоях населения – 69%. Одновременно для него характерен больший процент разведенных, никогда не состоявших в браке, а также вдовых. При этом доля состоящих в незарегистрированном браке оказывается у них близка (8–9%).

Что же касается особенностей социальных сетей представителей низшего  класса, то прежде всего следует отметить как меньшую развитость этих сетей, так и относительно худшее их качество с точки зрения возможностей составляющих их людей. В такой ситуации у большинства из представителей низшего класса отсутствует устойчивое ощущение надежной поддержки со стороны близких и коллег, чувства, что они придут на помощь, если понадобится. во всяком случае, по 60% представителей низшего класса и его периферии (при 48% в благополучных слоях населения) ощущали такого рода чувства в лучшем случае лишь иногда, а 16% представителей низшего класса (и лишь 7% в благополучных слоях населения) не ощущали его никогда.

Возможно, такого рода положение обусловливается спецификой круга общения представителей низшего класса, состоящего в основном или в значительной степени из представителей бедных слоев населения, которые, как говорится, и рады бы, да не в силах оказать сколько-нибудь существенную поддержку. Лишь каждый пятый представитель низшего класса не имеет, по собственной оценке, бедных в своем окружении.

Не исключено и то, что  плачевная ситуация с социальным капиталом низшего класса объясняется  тем, что социальная сеть предполагает взаимность, хотя и не эквивалентность, обмена товарами и услугами, а представители низшего класса мало что могут предложить своим контрагентам по сетям. Наконец, возможно, что неэффективность социальных сетей представителей низшего класса связана с тем, что у них просто не хватает денег на их поддержание, ведь сохранение сколько-нибудь ресурсных сетей предполагает расходы на встречи с членами этих сетей, подарки им по разным поводам и т.д. Не останавливаясь подробнее на этом вопросе, отмечу лишь, что, видимо, не случайно представители низшего класса оценивают свои возможности общения с друзьями относительно низко (см. рис. 6). тем не менее, чем бы ни объяснялась сложившаяся в низшем классе с социальным капиталом его представителей ситуация (а скорее всего, здесь сказываются все перечисленные факторы), бесспорно, что социальный ресурс его членов не способен оказать им сколько-нибудь существенную помощь в улучшении их положения, как и социальный ресурс членов низшего класса развитых стран.

Ограниченность объема статьи не позволяет остановиться на других особенностях низшего класса, связанных  с социально-психологическим состоянием его представителей, их уровнем и образом жизни и т.д. Отмечу лишь, что, так же как и перечисленные выше особенности его жизненных установок, семейной ситуации и социальных сетей, специфика социального самочувствия и уровня жизни его представителей свидетельствует об идущем формировании его как особого социального субъекта в рамках классовой структуры российского общества. В то же время нельзя сказать, что отличия эти столь значительны, что низший класс уже стал гомогенным коллективным актором.

Отчасти это связано, видимо, с тем, что в его составе  присутствуют представители “нового  низшего класса”, и что в 2000–2008 гг. положение низшего класса несколько улучшилось. А, как упоминалось выше, в условиях “маятниковой” занятости новому низшему классу присуще восстановление нехарактерных для традиционного низшего класса поведенческих паттернов и жизненных установок. В этом контексте не исключено, что огромную роль в ускорении процесса формирования российского низшего класса сыграет разразившийся экономический кризис.

Именно для его представителей, обладающих наиболее уязвимыми позициями на рынке труда, с отсутствующим “запасом прочности” (сбережения, какая-либо пригодная для продажи собственность и т.п.), кризис оказался наиболее тяжелым ударом. У 48% низшего класса (при 18% благополучных слоев населения) ухудшилось питание, у 78% (46%) – сократились возможности для приобретения необходимой одежды и обуви и т.д. При этом, как сказано выше, сократились и возможности его представителей для заработков. В совокупности это неизбежно повлечет за собой консервацию наиболее негативных тенденций эволюции сознания и поведения представителей низшего класса.

Вывод:

Особая актуальность исследования процесса формирования низшего класса, его особенностей по сравнению с  другими классами российского общества и оценки его перспектив именно в  настоящий момент связана также  с тем, что на фоне роста в 2000 - 2008 гг. текущих доходов населения  произошло не только заметное сокращение численности бедных слоев, но и изменение  профиля бедности, уход из состава  бедных значительной части так называемых "новых бедных". Серьезные изменения произошли и с самой массовой социальной группой российского общества – малообеспеченными. Межслоевая миграция, в ходе которой часть бывших бедных перешла в состав малообеспеченных, а бывших малообеспеченных - в состав средних слоев, породила качественно новую ситуацию, наиболее характерной особенностью которой является утрата принадлежности к бедным или малообеспеченным статуса временности. Относительно большую роль постепенно начали играть и факторы, объективно предопределяющие в условиях рыночной экономики принадлежность к низшему классу. В результате бедность и малообеспеченность все больше превращаются в современной России в результат принадлежности к определенным классам, формирование которых уже близко к своему завершению. Проверку на устойчивость все сложившиеся тенденции получили в ходе экономического кризиса 2008 - 2009 годов, причем в этот период они проявились еще ярче.

Вот почему именно сейчас стало  возможно с достаточной уверенностью говорить о том, к какому типу относится  структура российского общества и каковы её наиболее характерные особенности. При этом стоит отметить, что вопрос о формировании в России классовой структуры как ведущей модели социальной структуры в целом до сих пор остается дискуссионным, и даже среди ведущих российских специалистов по нему нет однозначного мнения. Отчасти с ними можно согласиться. В то же время зависимость положения в обществе, жизненных шансов, моделей социального действия и места в системе отношений эксплуатации от рыночных позиций индивидов прослеживается уже достаточно отчетливо. А следовательно, вполне правомерна и постановка вопроса о возникновении в России классовой структуры общества, включая и низший класс, а не просто о "стратификации по доходам".