Рецензия на статью Леонида Ивановича Абалкина «Смена тысячелетий и социальные альтернативы»

    РЕЦЕНЗИЯ

    на статью

    Леонида Ивановича Абалкина

    «Смена  тысячелетий и  социальные альтернативы» 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

    Выполнила студентка

    501 гр. Вечерн. отделения

    Архипова  Ольга 
 
 
 
 
 

    Москва 2010г

    Начало  статьи открывает параграф «Истоки  добра и зла». Здесь автор хочет убедить нас, что человек – жестокий и агрессивный зверь, который не будучи обуздываем социальными ограничениями способен на самые беспощадные действия. В подтверждение этого она приводит примеры христианско-мусульманских войн, уничтожение фашистами евреев, европейцами в эпоху Просвещения – культур майя и ацтеков, волну заказных убийств в России после 1991 года.

    Между тем, то, что человек всегда и везде  есть продукт обстоятельств, окружения, воспитания и т.д. Абалкин предпочитает замалчивать – в лучших традициях буржуазной науки, которой намного приятнее винить во всех бедах самого человека, а не те общественные отношения, которые порождают зло. Человек по своей природе зол – это утверждение не намного глубокомысленнее, чем то, что человек по своей природе добр.

    Понятия добра и зла, какими бы вечными  они не казались, есть продукты исторического развития. То, что одни народы в одни исторические эпохи считали злом, то другие народы в иные исторические эпохи считали добром. Даже такая «вечная» заповедь, как «не убей», первоначально трактовалась лишь как: не убей своего соплеменника. На всех людей без исключения этот библейский закон распространился намного позднее. Я уж не говорю о том, что понятия добра и зла могут наполняться новым (причем подчас противоположным) содержанием буквально за несколько десятилетий и даже лет.

    Например, то, что в царской России считалось  добром, в СССР стало считаться  злом, и то, что в СССР считалось  злом в современной России стало  считаться добром. Мы не будем вдаваться здесь в суть этих изменений. Наша главная цель – показать, что сам по себе человек не добр и не зол, - он, в конечном счете, всегда продукт той исторической эпохи, в которой он родился и вырос. Конечно, есть люди по своей природе более или менее агрессивные, это, по-видимому, зависит от типа нервной системы, есть вообще психически больные. Но эти факты еще не говорят в пользу того, что общественное зло, будь то войны, и т.д. есть следствие агрессивной Петра, Сидора или Ивана. Корни этих явлений лежат гораздо глубже, о чем мы и поговорим впоследствии.  

    Второй  параграф статьи называется «Образ врага». В каждом человеке, - пишет здесь  Абалкин, - дремлет потенциал агрессии и насилия, способный проявиться тогда, когда рождается образ  врага». Весь параграф отличается крайне нелепой и антиисторической постановкой вопроса. Что значит «образ врага»? Что это за таинственное понятие, и почему только «образ», разве не реальный враг каждую историческую эпоху имеется в виду.

    «XX век, - пишет Л. Абалкин, - начался  с ряда военных столкновений и стал свидетелем двух самых кровавых мировых войн. Во имя чего, ради каких идеалов было пролито море крови? Какими социальными, политическими, нравственными или религиозными целями они были оправданы? На эту тему публикаций много, но ответа на главный вопрос о мотивах взаимоистребления людей пока нет. Уничтожение же людей происходило лишь потому, что они были (по тем или иным, причем самым разнообразным причинам) врагами».

    Как поверхностно! Совершенно очевидно, что  причиной взаимоистребления людей, скажем русских и немцев, было вовсе не то, что русские объявили немцев врагами или немцы объявили врагами русских – это лишь следствие, а экономико-политические факторы, как то: противостояние российского и германского империализмов в первую мировую войну и противостояние социализма и фашизма, как крайнего выражения империализма, во вторую мировую войну. Это же касается и «холодной войны».

    Когда Черчилль в знаменитой фултоновской речи объявил о начале борьбы с  новым врагом – СССР, то он сделал это вовсе не по своей особой злобности, а потому, что этого требовала сама экономическая система США. Уничтожение СССР, социализма, сильнейшего военно-политического конкурента на мировой арене – с самого начала было задачей №1 для империалистов всех стран, ибо от этого зависела их судьба, их будущее. Для них СССР был вовсе не «образом врага», а реальным врагом, точно также как и для нас, империалистический лагерь.

    США не могли открыто объявить СССР войну, ибо последняя, при задействовании имевшихся у двух сверхдержав огромных запасов ядерного оружия, окончилась бы гибелью всего человечества. Поэтому империализм выбрал другую тактику: изматывающую гонку вооружений, идеологические диверсии и поиск внутри СССР «пятой колонны» в лице диссидентов и т.д. Все это, вкупе с ревизионистским перерождением КПСС дало свои плоды: в 1991 году Советский Союз распался, а США стали единственной мировой сверхдержавой. Но международные противоречия с падением социализма естественно не исчезли, напротив, стали приобретать все более острые формы.

    И дело вовсе не в противоречии между  христианством и исламом, на которое  указывает Абалкин, ссылаясь на Сэмюэла  Хантингтона. Сегодня конфликт исламского и христианского мира есть опять-таки выражение борьбы «третьего» мира с  «первым», угнетенных с угнетателями, а поскольку эта борьба носит еще классово незрелый характер, она осуществляется под религиозными лозунгами, в частности идеей джихада – войны неверным.

    Если  уж касаться самого противоречия «христианство  – ислам», то хотя оно и существует, но очевидно, что у него нет никакого исторического будущего, как нет  будущего у религии как таковой  перед натиском прогресса и науки. Чем больше исламские страны будут  вовлекаться в экономический оборот, хотя бы уже при капитализме, тем больше традиции и т.д. будут отходить на второй план, а затем, через несколько поколений, исчезнут вовсе. Эту тенденцию мы видим уже сегодня в тех же мусульманских странах, где постепенно женщинам начинают разрешать работать, управлять автомобилем и т.д.

      «Все люди равны», «нужно уважать права»! Разве не это говорит буржуазия уже 100 лет, разве не это декларировала Генеральная Ассамблея ООН? Но как не крути, все эти громогласные декларации остаются пустым звуком, ибо они в сущности противоречат существующей экономической системе, в основе которой лежит стремление не к свободе, а к господству и наживе. «Революционное обновление культуры» - как трусливо, г-н Абалкин! Не Вам ли, автору многочисленных трудов по политэкономии, не знать, что под всякой культурой человеческих отношений, то есть надстройкой, лежат отношения материального производства – базис, без революционного изменения которого все разговоры о революционном изменении надстройки остаются пустейшим прожектом, заранее обреченным на провал. 

    Третий  параграф статьи «Смена тысячелетий  и социальные альтернативы» посвящен переходу от индустриальной к постиндустриальной эпохе. Здесь Абалкин также находится  в плену буржуазных предрассудков. Уже само деление на индустриальную и постиндустриальную фазы развития является неверным и путанным, ибо на деле это есть домонополистический и монополистический капитализм, производящее общество и общество потребляющее, живущее за счет труда других.

    Как вкратце можно охарактеризовать теорию и практику постиндустриального общества? Это достижение несколькими империалистическими государствами, прежде всего США, такой стадии развития капитализма (и прежде всего неоколониализма), когда государство-метрополия превращается в огромный офис и кабак, в котором материальное производство сведено до минимума, развивается лишь сфера услуг, развлечений и т.д., и этот отказ от производства материальных благ зиждется на огромной финансовой мощи, открытой эксплуатации целых стран и народов, путем опутывания последних транснациональным капиталом. Таким образом, постиндустриальное общество на деле есть общество паразитирующее, загнивающее, оно даже при всем своем великолепии не может не загнивать, ибо живет за счет других, за счет банковских операций, прибыли с фиктивного, финансового капитала.

    Несмотря  на то, что Абалкин напрямую не говорит  о финансовой основе постиндустриального  общества, именно в данном параграфе  он поднимает тему противоречий современной  финансово-валютной системы.

    А на самом деле здесь и нет никакого противоречия. Конкуренция порождает  монополию ежечасно, ежеминутно и  в расширенном масштабе и никакими антимонопольными законами эту тенденцию  нельзя уничтожить. Конечно, можно ликвидировать  отдельные монополии в отдельных отраслях, но искоренить саму тенденцию нельзя, ибо она присуща рынку как таковому.  

    Переходим теперь к рассмотрению параграфа  «Кто будет выращивать кофе?». Вот  здесь то и обнаруживается со всей рельефностью буржуазная половинчатость, о которой мы говорили в самом начале и в пункте посвященному постиндустриальному обществу. Абалкин здесь вынужден признать, что постиндустриальная модель не может быть глобальной, что человечество не может жить и развиваться без «металла, судов и автомобилей. Отсюда, заключает наш экономист, «индустриальный век не уходит в прошлое», «постиндустриальное общество предполагает, если говорить образно, свое «подбрюшье» в лице массового и постоянно совершенствующегося индустриального ядра».

    Вот так, чинно и благопристойно, не доводя, конечно, до логических результатов, рассуждает Абалкин. А ведь что все это значит? А то, что индустриальный век, а с ним огромные фабрики и заводы, пролетариат, вовсе не исчезают, они лишь «переносятся» в «третий» мир с тем, чтобы быть эксплуатируемым паразитическими странами «первого мира». Значит, не исчезают и законы прибавочной стоимости, абсолютного и относительного обнищания пролетариата – все то, что под траурную музыку уж думала проводить в могилу буржуазия, наслаждаясь уютом своих офисов, совсем забыв, что за финансовым великолепием западного мира стоит труд миллионов рабочих.

    Что же касается рассуждений Абалкина о  глобализации, то здесь он, подобно  тысячам других буржуазных ученых, впадает в то ограниченное представление, будто одними только увещеваниями можно превратить «плохую» глобализацию в «хорошую», мондиализм в многополярный мир. На деле для этого необходима не только политическая революция, но в первую очередь революция экономическая, революционное изменение самого способа производства, вслед за которым, более или менее быстро, изменится идеологическая надстройка.