Социальные системы

Если исходить из потенциала теории самореферентных систем и проблем комплексности, то  многое говорит за то, чтобы отношение ограничения просто подвергнуть оборачиванию.

Социальность не есть особый случай действия, а действие конституируется в социальных системах через коммуникацию и атрибуцию как редукция комплексности, как необходимое самоупрощение системы.  Коммуникация и действие на самом деле не могут быть оторваны друг от друга (но, пожалуй, различимы) и образуют отношение, которое можно понимать как редукцию своей комплексности.

Элементарный процесс, конституирующий  социальное как особую реальность, есть процесс коммуникации. Однако чтобы быть способным к саморегуляции, этот процесс должен сводиться к действиям, разлагаться на них. Поэтому социальные системы создаются не из действий, которые

будто бы производятся органическо-психической  конституцией человека и существуют сами по себе; они разлагаются на действия и благодаря этому приобретают основания для присоединения дальнейших шагов коммуникации».

И таким образом, можно сказать, что при таком понимании социальной системы её элементами оказываются  не люди или их действия, а их коммуникации между собой.  Коммуникации разлагаются  на действия. Действия же возникают  для упрощения системой самой  себя, для преодоления собственной  сложности. Коммуникация в таком  случае становится не просто передачей  информации, а смысловым, самореферентным процессом, приводящим к определенному структуированию социальной системы.

Н. Луман пишет, что «Если исходить из понятия смысла, то первым делом становится ясно, что коммуникация всегда есть избирательное событие. Смысл не оставляет иного выбора, нежели делать выбор. Коммуникация  выхватывает из любого актуального горизонта указаний, который она же и конституирует, нечто  и оставляет в стороне иное. Коммуникация есть осуществление отбора. Правда, она отбирает не так, как берут что-либо из запасов. Такое воззрение отбросило бы нас к теории субстанции и к

метафоре переноса. Отбор, актуализирующийся  в коммуникации, конституирует свой собственный горизонт; он уже конституирует то, что отбирает как отбор, а именно как информацию. То, что информация сообщает, не только отбирается, оно само уже есть выбор и в силу этого сообщается. Поэтому коммуникация должна пониматься не как двухзвенный, а как трехзвенный процесс отбора. Всякий раз речь идет не только об отправлении и получении при избирательном внимании; в гораздо большей степени избирательность информации сама есть момент коммуникативного процесса, потому что лишь с ее учетом можно активизировать избирательное внимание.  Общепринятое со времен Шеннона и Уивера  понятие информации облегчает формулирование этого обстоятельства. Информация есть, согласно принятому сейчас пониманию, отбор из (известного или неизвестного) репертуара возможностей. Без данной избирательности информации не шел бы какой-либо коммуникативный процесс (сколь бы малой ни была новизна обмена сообщениями при том, что коммуникация ведется лишь ради нее самой, ради голого заполнения пустот общего бытия). Кроме того, кто-то должен выбирать поведение, которым сообщается эта информация. Это может происходить либо преднамеренно, либо непреднамеренно.

Решающее значение имеет возможность  опоры третьего отбора на различение, а именно различение информации и ее сообщения. Так как это имеет решающее значение, а коммуникация может быть понята лишь отсюда, мы (несколько неестественно) обозначаем адресата «Ego», а сообщающих — «Alter».

В отношении информации Alter должен понять себя как часть

смыслового мира, где информация бывает верной или неверной и значимой, служит оправданием сообщению, может быть понята. Сообщающий ее должен признавать за собой свободу делать это или нет. В одном отношении он должен понимать себя как часть постигаемого мирового знания,

так как информация (иначе бы он вообще не мог пользоваться ею) указывает  обратно на него. В другом отношении он распоряжается собой как самореферентная система. Д. Генрих называет это «дистанцией между позицией субъекта и его принадлежностью к миру» и видит в ней

обоснование необходимости единой интерпретации жизни».  Н. Луман также отмечает, что: «То, что понимание есть необходимый момент осуществления коммуникации, имеет важное значение для ее понимания в целом, а именно: отсюда следует, что коммуникация возможна лишь  как самореферентный процесс.

Если за одним коммуникативным  действием следует другое, то всегда одновременно проверяется, была ли понята предшествующая коммуникация. Сколь бы ни была неожиданна присоединяющаяся коммуникация, она также используется для того, чтобы продемонстрировать и проследить, что она основана на понимании предыдущей коммуникации. Проверка может дать отрицательный результат, и в таком случае она часто дает повод к рефлексивной коммуникации о коммуникации.

Коммуникация является координированной избирательностью. Она осуществляется лишь в том случае, если Ego определяет свое собственное состояние на основе сообщенной информации. Коммуникация имеет место и в том случае, если Ego считает информацию неправильной, не хочет выполнять пожелание, содержащееся в ней, не хочет следовать нормам, на которые она указывает в данном случае. То, что Ego должен различать

информацию и сообщение, делает его способным к критике, и в случае необходимости — к непринятию. Это ничего не меняет в том, что коммуникация состоялась.

Непринятие также является определением своего состояния на основе коммуникации. Таким образом, возможность непринятия необходимо встроена в процесс коммуникации.

Однако как вообще коммуникация может стать процессом? Коммуникативные связи должны упорядочиваться темами, к которым могут относиться выступления. Темы живут дольше выступлений, они

объединяют различные выступления в длительную, непродолжительную или продолжительную смысловую связь. Одни темы можно обсуждать вечно, другие — почти бесконечно. Темы регулируют, кто и что может говорить. В темах различают выступления и тем самым выступающих. Так, к требованиям коммуникации ради общительности относится выбор тем, по которым все могут что-то сказать, — таких, которые не задевают чьей-либо индивидуальности и в то же время каждому дают „ возможность сделать индивидуальное выступление, по которому он  узнаваем.  Различие тем и выступлений еще недостаточно охарактеризовано как «различие уровней».

Содержательно с его помощью  регулируется возможность отрицания. С одной стороны, существуют пороги тематизации, например, в отношении непристойностей, религиозных чувств или вероисповеданий, либо конфликтной материи вообще. С другой стороны, признание темы является предпосылкой того, что выступления могут снабжаться отрицательными комментариями, отклоняться по содержанию, корректироваться, модифицироваться. Пороги тематизации могут быть высоки именно потому, что в случае принятия темы можно встретить слишком большое количество отрицательных выступлений. Таким образом, различие уровней устраняет слишком узкие возможности отрицания, неизбежно касающиеся личностей.  Здесь также важен и социальный аспект выбора тем. В нем подразумевается не только конгениальность; не только то, что темы более или менее идут

навстречу участникам и их возможностям выступлений. Социальное измерение актуализируется главным образом в том, что коммуникации как видимое действие более или менее связывают участников. Это значит, что участники высказывают в коммуникации нечто и о себе, о своих мнениях, установках, опыте, желаниях, зрелости своих суждений, интересах. Коммуникация служит также самопрезентации, знакомству друг с другом; и тогда она может привести к тому, что участники вынуждены войти в некую форму, чтобы в конце концов быть теми, в качестве кого выступали в коммуникации.

Связующий эффект усиливается, если темы коммуникации допускают моральные  обертоны или вообще являются моральными темами. Мораль регулирует условия взаимного уважения или неуважения. Поэтому с помощью тем, подходящих для морализации коммуникации, можно провоцировать уважение; можно демонстрировать самого себя как достойного уважения и осложнять другим возможность возражения; можно проверить, заслуживает ли некто уважения; можно попытаться поймать других в сеть условий уважения, чтобы потом содержать их в ней; но можно вынудить других к моральным обязательствам, чтобы затем бросить их на произвол судьбы наедине с обязательствами; можно использовать морализирование, чтобы показать, что не дорожат чьим-то уважением. В зависимости от того, сколько свободы дает общество в обращении с моралью, она может либо по-дюркгеймовски служить усилению солидарности, либоакцентировать критику, преимущества соблюдения дистанции и конфликты».

Таким образом, темы служат одновременно социальными, предметными и временными структурами коммуникативного процесса, причем они функционируют как генерализации, потому что не определяют, какие выступления, когда, в какой последовательности и кем делаются. Поэтому на уровне тем можно актуализировать смысловые указания, которые вряд ли можно сделать заметными в отдельной коммуникации. В конечном итоге благодаря этому коммуникация является типично, но не обязательно, тематически управляемым процессом.

Тема дает предварительную ориентацию, достаточную для быстрого отбора своих выступлений и проверки гожего в выступлениях других; по мучениям, претерпеваемым мышами, можно проверить моральную чувствительность участников и поменять тему, если чувствуется, что она уже исчерпана для себя и остальных.

И в заключение необходимо сказать  о том, что коммуникация не может пониматься как действие, а коммуникативный процесс — как цепочка действий. Коммуникация включает в свое единство больше избирательных событий, нежели акт сообщения. Поэтому коммуникативный процесс нельзя понять полностью, если видеть в нем не более чем сообщения, одно из которых влечет за собой другие. В коммуникацию всегда входит и избирательность сообщаемого, информации, и избирательность понимания. Именно те различия, которые обеспечивают это единство, составляют сущность коммуникации.

Следующим шагом в построении новой  теории общества, осуществлённый Н. Луманом, заключался во введении в эту теорию понятия аутопойесиса, позаимствованного им у Хумберио Матураны.

Положения о "комплексности" (общесистемном  понятии сложности событий), "редукции (изменении качества в сторону  упрощения) комплексности", "рефлексии" (самосоотнесении с другим), "самореференции" и "аутопойесисе" (самоорганизации и самовоспроизводстве), "функциональной дифференциации (различии, обособлении) подсистем общества" и другие суть предельно широкие понятия в системной парадигме Н.Лумана. Н.Луман считает, что исходным пунктом каждого системно-теоретического анализа является "дифференциация", а в качестве первоосновного выступает различение (дифференция) между системой и окружающей средой. Луман напоминает, что традиция, идущая от античности, использовала в значении "системы" термины "целое", "целостность". Из этой традиции выросла проблема: целое нужно было осмысливать двояким образом - как единство и как совокупность частей. Благодаря общей теории систем, указывает Луман, одним рывком традиционное различение целого и части заменяется на различение системы и окружающей среды. Системная дифференциация оказывается не чем иным, как воспроизведением разграничения системы и окружающего мира внутри системы. Важнейшими в понятии "дифференциация" являются не абсолютная изолированность и самодостаточность каждой сферы, а соотнесенность сторон, в рамках которой они только и обретают собственную определенность. По мнению Лумана, различение больше не рассматривается в качестве "сущности" или "инвариантности"; "оно представляет собой отношение между различными величинами, т.е. между системой и окружающей средой". Следовательно, решение системных проблем находится вне связи с какой-либо "неизменной частностью", а базируется на структурном допущении альтернативных возможностей. Основополагающей характеристикой как системы, так и ее "окружающей среды", Луман считает "комплексность" - общесистемное понятие сложности событий. "Комплексность" мира - это бесконечное число возможностей, которые постоянно угрожают системе. В целях выживания она должна осуществлять "редукцию" (упрощение), сводя комплексность к возможностям, обеспечивающим ее функционирование, сохранение. Таким образом, Луман отождествляет редукцию с рациональностью при условии, что "...исходным пунктом концепции является различение (между системой и окружающей средой), а не принцип разума или принцип морали, солидарности, или что-нибудь еще". Он уверен, что в обществе нет независимой позиции наблюдателя, единой инстанции наблюдения. Следовательно, нет и ни одного привычного критерия правильности суждения. Теоретические конструкции Лумана позитивны в той их части, где исследуются важнейшие и сопряженные понятия: "оперативная закрьпость", "самореференция" и, в конечном итоге, "аутопойесис" системы, когда последняя органично усваивает "закрытость - открытость" в отношениях со средой. До Лумана считалось, что системы (в том числе социальные) носят принципиально открытый характер. Чтобы сохраняться, любая система должна получать энергию, информацию извне, взаимодействуя с окружающей средой и имея для этого "вход" и соответственно "выход". Луман исходил из других принципов. С его точки зрения, система в состоянии самовоспроизводиться, самоорганизовываться и соотносить с собой свои элементы в процессе их организации и в элементарных операциях (самореференция). Самовоспроизводство системы и есть ее аутопойесис. "Самореференция" - одна из центральных тем системной парадигмы Лумана. Именно этими свойствами обладает коммуникация, которая, согласно Луману, делает социальную систему системой. Поэтому он ведет речь "об оперативной закрытости" систем. Отсюда становится понятным, почему у Лумана изначальной "социологической" операцией выступает не определение характера связи, взаимодействия системы со средой, а их различение. Теория самореферентной системы утверждает, что дифференциация систем может осуществляться лишь благодаря самореференции. В результате вопрос о разности "закрытой" и "открытой" систем заменяется вопросом об открытости самореферентной замкнутости. По мнению ученого, несомненное достоинство вводимых им понятий выражается в том, что они "освобождены от субъекта, от человеческого сознания" и перенесены в реальные системы в качестве "объекта науки". "Это означает, - пишет он, - что существует реальный мир систем, описание которых ведется посредством других систем в данных, логически разъясняемых противоречиях". Таким образом, по Луману, аутопойетичность социальной системы выражается в том, что она сама в состоянии устанавливать и изменять свои элементы посредством реляционных (относительных) процессов. Именно в этом методологическом требовании ученый усматривает основание стабилизации общества, различных его подсистем. Объясняющая роль понятия "аутопойесис" связывается с преодолением ценностных ориентации и иных субъективистских установок. В результате смысловая направленность функционирования общества и его подсистем приобретает надличностный характер. Причем аутопойесис как акт воспроизводства не предполагает воссоздаваемое причин и условий производства, конституирования системы, так как в данном случае речь идет о воспроизводимости функционирования общества. Поэтому Луман считает общество не только самореферентной, но и аутопойетической системой, что означает его способность не только описывать, но и действительно воспроизводить самого себя. Однако Луман считает, что аутопойетическое воспроизводство систем не есть точное повторение уже существующего, поскольку предполагает постоянное воссоздание новых элементов, связанных с прежними. За каждой коммуникацией в системе следует неидентичная коммуникация, но она соответствует общему коммуникативному коду системы, его смыслу и всегда предопределена ранее происходившими коммуникациями. Система, имеющая лишь одну повторяющуюся коммуникацию, потеряла бы смысл: она перестала бы оставаться системой в силу своей недостаточной комплексности. Луман делает вывод, что смысл каждого социального образования "поликонтекстуален": смыслы столь же многочисленны, как и соответствующие им социальные системы, и ни один из них не обладает статусом "единственного, изначального". Ни одна система не в состоянии отрицать аутопойесис другой системы, поскольку каждая система воспринимает предметы только в соответствии с присущим ей и только ей смыслом. Следствием этого является своего рода случайность всего существующего (Луман называет ее контингенцией). По мнению ученого, мир вообще не имеет центра, а также прочной основы. Не имеет их и современное общество. Системы обречены на постоянный распад и новое самовоспроизводство. Действительный результат деятельности систем Луман видит в том, что они обусловливают связь распада с воспроизводством.