Теория социологии

 ,. теорию» старого образца или, по крайней мере, не предлагает простое однонаправленное «большое повествование».

 Понятие сокрушительной силы вполне соответствует структурационной теории, особенно той роли, которую играют в ней время и пространство. Образ сокрушительной силы выражает нечто, перемещающееся во времени и физическом пространстве. Однако этот образ не соответствует акценту, который Гидденс делал на власти социального агента. Представляется, что в образе сокрушительной силы этому механизму современности приписывается гораздо большее влияние, чем агентам, которые им управляют (Mestrovic, 1998, р. 155). Данный вопрос согласуется с более общей критикой разрыва между упором на деятельность в чисто теоретическом творчестве Гидденса и его независимым историческим анализом, который «указывает на господство системных тенденций над нашей способностью изменять мир» (Craib, 1992, р. 149).

 Современность и ее последствия

 Гидденс определяет современность на основе четырех основных институтов. Первый из них — капитализм, который, как известно, характеризуется товарным производством, частной собственностью на капитал, не обладающим собственностью наемным трудом и вытекающей из этих характеристик классовой системой. Второй институт — индустриализм, предполагающий использование для производства товаров неодушевленных источников энергии и машинного оборудования. Индустриализм не ограничивается сферой производства, а затрагивает множество других областей, например «транспортную коммуникацию и семейную жизнь» (Giddens, 1990, р. 56); Тогда как две первые характеристики современности едва ли ювы, о третьей — возможности надзора, хотя она и многим обязана творчеству Мишеля Фуко (см. главу 13), — этого сказать нельзя. Согласно определению Гидденса, «надзор означает наблюдение за действиями подчиненного населения ^в основном, но не только] в политической сфере» (Giddens, 1990, р. 58). Последнее институциональное измерение современности — это военное могущество, или контроль над средствами насилия, включая индустриализацию войны. Кроме того, следует отметить, что в своем анализе современности, по крайней мере, на макроуровне, Гидденс сосредоточивает внимание на современном национальном государстве (а не на обществе, что более принято в социологии), которое считает в корне отличным от характерного для общества досовременной эпохи.

 Согласно структурационной теории Гидденса, динамизм современности придают три существенных аспекта: дистанцирование, высвобождение и рефлексивность. Первый аспект — разделение времени и пространства, или дистанцирование (хотя этот процесс возрастающего разделения, как и все аспекты творчества Гидденса, не линейный, а диалектический). В обществах досовременной эпохи время всегда было соединено с пространством, а измерение времени не было точным. При наступлении модернизации время было стандартизировано, и тесная связь между временем и пространством была нарушена. В этом смысле как из времени, так и из пространства было «выкачено» содержание; никакое конкретное время или пространство не занимают привилегированного положения; они стали Чистыми формами. В обществах досовременной эпохи пространство главным образом определялось физическим присутствием и, следовательно, четко ограниченными местами. С наступлением современной эпохи пространство стало отделяться от места. Все более вероятными становятся отношения с теми, кто физически отсутствует и находится на все более отдаленном расстоянии. Гидденс считает, что место становится «фантасмогорическим», т. е. «места действия глубоко пронизываются и формируются довольно отдаленными от них социальными воздействиями... "видимая форма" места действия скрывает дистанцированные отношения, которые определяют его характер» (Giddens, 1990, р. 19).

 Пространственно-временное дистанцирование имеет в современности большое значение по нескольким причинам. Во-первых, она делает возможным развитие рационализированных организации типа бюрократий и национального государства с присущим им динамизмом (по сравнению с досовременными формами) и способностью соединять локальные и глобальные сферы. Во-вторых, современный мир помещен в фундаментальное понимание мировой истории и способен черпать из этой истории для создания настоящего. В-третьих, такое дистанцирование становится важнейшей предпосылкой второго по Гидденсу источника динамизма современности — высвобождения.

 Согласно определению Гидденса, высвобождение подразумевает «"отрыв" социальных отношений от локальных контекстов взаимодействия и их реструктурирование на неограниченных промежутках времени — пространства» (1990, р. 21)-Ключевую роль в современных обществах играют два рода разлагающих механизмов; оба можно включить в категорию абстрактных систем. Первый из них — символические знаки, из которых наиболее известны деньги. Деньги обеспечивают пространственно-временное дистанцирование: мы способны заключать сделки

 с другими людьми, значительно отдаленными от нас во времени и/или пространстве. Второй тип механизмов — экспертные системы, определяемые как «системы технического выполнения или профессиональной экспертизы, организующие обширные области материальной и социальной среды, в которой мы сегодня живем» (Giddens, 1990, р. 27). Наиболее очевидные экспертные системы включают в себя таких профессионалов, как юристы и врачи, — но и повседневные явления, например, наши машины и дома, создаются экспертными системами и испытывают их воздействие. Экспертные системы дают гарантии (однако, не без рисков) действия через время и пространство.

 В современных обществах, где господствуют абстрактные системы со значительным пространственно-временным дистанцированием, огромное значение имеет доверие. Потребность в доверии связана с этим дистанцированием: «Мы не имеем потребности доверять кому-то, кто постоянно находится в поле нашего зрения и чьи действия можно непосредственно отслеживать» (Giddens, 1991, р. 19). Доверие становится необходимым, когда мы, в результате возрастающего дистанцирования, с точки зрения времени либо пространства, более не обладаем всей полнотой информации о социальных явлениях (Craib, 1992, р. 99). Доверие определяется как «уверенность в надежности человека или систем относительно данного набора результатов или событий, где эта уверенность выражает веру в честность или любовь другого или в правильность абстрактных принципов (технического знания)» (Giddens, 1990, р. 34). Доверие имеет огромное значение не только в современном обществе в целом, но также важно для символических знаков и экспертных систем, служащих высвобождающими механизмами в современном мире. Например, для того чтобы работали денежная экономика и правовая система, люди должны им доверять.

 Третья динамическая характеристика современности — этоее рефлексивность. Являясь фундаментальным свойством структурационной теории Гидденса (равно как и, по его мнению, человеческого существования), рефлексивность приобретает особое значение в современности, где «социальные практики постоянно исследуются и преобразуются в свете поступающей информации об этих практиках, таким образом существенно изменяя свой характер» (Giddens, 1990, р. 38). Все в современном мире открыто рефлексии, в том числе и сама рефлексия, что оставляет у нас всеобъемлющее ощущение неопределенности. К тому же здесь снова возникает проблема двойной герменевтики (см. главу 11), поскольку рефлексия экспертов о социальном мире, как правило, изменяет сам этот мир.

 Опосредованный характер современной жизни поднимает ряд особых вопросов. Один из них — необходимость доверия абстрактным системам в целом и экспертным системам, в частности. Используя одну из своих довольно спорных метафор, Гидденс говорит, что детям «делают прививку» «дозой» доверия в период  первичной социализации. Этот аспект социализации снабжает людей «защитным коконом», который по мере наступления зрелости способствует приобретению ими некоторой онтологической безопасности и доверия. Это доверие, как правило, подкрепляется рядом рутинных событий, с которыми мы сталкиваемся в повседневной жизни. Однако существуют и связанные с современностью новые и опасные риски, которые всегда угрожают нашему доверию и грозят привести к всеобъемлющей онтологической ненадежности. Как считает Гидденс, хотя разлагающие механизмы обеспечили нам безопасность в различных областях, они также породили особый «профиль риска». Риск имеет характер, глобальный по силе (ядерная война может уничтожить нас всех) и распространению случайных событий, затрагивающих множество людей во всем мире (например, изменения в международном разделении труда). Кроме того, существуют риски, которые можно объяснить нашими попытками управлять материальной окружающей средой. Риски также вызываются созданием институциональных рисковых сред, например глобальных рынков инвестиций. Люди все более осознают существующие риски, и религия и обычаи все более теряют свое значение в качестве основы веры в то, что риски эти могут быть преобразованы в надежность. Большой круг общественности сегодня, вероятно, осведомлен о рисках, с которыми мы сталкиваемся. Наконец, существует тягостное осознание того, что способность экспертных систем бороться с этими рисками ограничена. Именно эти риски придают современности образ неудержимой сокрушительной силы и наполняют нас онтологической неуверенностью.

 Что же произошло? Почему мы испытываем негативные последствия существования в качестве пассажиров сокрушительной машины современности? Гидденс выдвигает несколько причин. Первая из них — дефекты конструкции, которые наличествуют в современном мире: те, кто разрабатывал элементы современного мира, допустили ошибки. Вторая возможная причина — несостоятельность операторов: проблема связана не с разработчиками, а с теми, кто руководит современным миром. Однако основное значение Гидденс придает двум другим факторам — непреднамеренным последствиям и рефлексивности социального знания. Имеется в виду, что последствия, которые действия будет иметь для системы, никогда нельзя полностью прогнозировать, а новое знание постоянно толкает системы в новых направлениях. По всем указанным причинам мы не можем полностью контролировать сокрушительную силу, современный мир.

 Тем не менее Гидденс не уступает, а предлагает парадоксальный курс утопического реализма. Он ищет равновесие между утопическими идеалами и реалиями жизни в современном мире. Он также придает значение той роли, которую могут сыграть в преодолении некоторых рисков современного мира и указании нам на общество, где эти риски смягчены, социальные движения. Попытка Гидденса (Giddens, 1994) найти компромиссную политическую позицию видна из заглавия одной из его поздних книг — «По ту сторону левого и правого: будущее радикальной политики». В то время как существующие политические позиции теряют свою жизнеспособность, Гидденс предлагает перестроенную «радикальную политику», основанную на утопическом реализме и ориентированную на обращение к проблемам бедности, загрязнения окружающей среды, деспотической власти и принуждения, насилия в социальной жизни. В политическую позицию Гидденса входит принятие по крайней мере некоторых аспектов капитализма (например, рынков) и отрицание многих аспектов социализма (например, революции). Таким образом, Гидденс предпочел идти по очень узкому и трудному политическому канату.

 Попробуем определить, какую позицию Гидденс занимает относительно постсовременности, придерживаясь описанных взглядов на современность. С одной стороны, он отвергает практически все принципы, которые мы обычно связываем с постмодернизмом. Например, касаясь идеи о невозможности систематичного знания, Гидденс говорит, что такая точка зрения привела бы нас к «полному отказу от интеллектуальной деятельности» (1990, р. 47). Однако, считая, что мы живем в эпоху «высокой» современности, Гидденс полагает, что уже сейчас наличествует возможность получить некоторое представление о постсовременности. Этот мир, по его мнению, будет характеризоваться постдефицитной системой, все более многослойной демократизацией, демилитаризацией и гуманизацией технологии. Однако явно не существует никаких гарантий, что мир будет двигаться в направле-- нии хотя бы некоторых, не говоря уже обо всех, свойств постмодерна. Рефлексивность проявляется в том, что, по мнению Гидденса, говоря о таких возможностях, он (и другие) может в определенной степени содействовать их осуществлению.

 Современность и идентичность

 Тогда как работа «Последствия современности» носит во многом макроориенти-рованный характер, в «Современности и самоопределении» (Giddens, 1991) больше внимания уделяется микроаспектам эпохи поздней современности, особенно

 ■личности. Конечно, Гидденс рассматривает личность как диалектически связанную с институтами современного общества, однако основное внимание здесь он уделяет микростороне континуума. Мы тоже сосредоточимся на вопросах микро-

 _t порядка, однако не следует упускать из виду более обширную диалектику:

 Трансформация самоопределени и глобализации... — это два полюса диалектики локального и глобального в условиях высокой современности. Изменения в интимных аспектах личной жизни... непосредственно связаны с установлением социальных связей очень широкого масштаба... впервые в человеческой истории «личность» и «общество» взаимосвязаны в глобальной среде (Giddens, 1991, р. 32)

 Как мы видели, Гидденс определяет современный мир как рефлексивный и утверждает, что «рефлексивность современности проникает внутрь личности... личность становится рефлексивным проектом» (1991, р. 32). То есть личность становится чем-то, о чем можно размышлять, что можно изменять и даже формировать. Индивид не только делается ответственным за создание и сохранение собственной личности — эта ответственность имеет сплошной и всеобъемлющий характер. Личность становитсяпродуктом самоисследования, а также развития тесных социальных взаимоотношений. В современном мире даже тело «вовлекается в рефлексивную организацию социальной жизни» (Giddens, 1991, р. 98). |. Мы ответственны за формирование не только нашей личности, но также (что с f этим связано) наших тел. Центральное значение в рефлексивном создании и поддержании личности имеет телесный облик и его соответствующие проявления в разнообразных обстановках и условиях. Кроме того, тело подвергают множеству «режимов» (например, книги по диете и физическим упражнениям), что не только помогает индивидам формировать тело, но также способствует саморефлексивности, равно как и рефлексивности современности в общем. Результатом, в целом, становится свойственная современному миру одержимость своим телом и своей личностью.

 Современный мир влечет за собой «секвестр опыта», или «связанные процес-i маскировки, отделяющие рутины обыденной жизни от следующих явлений: зумия; преступности; болезни и смерти; половой жизни; природы» (Giddens, 191, р. 149,156). Такой секвестр происходит в результате возрастания роли абст-ктных систем в повседневной жизни. Эта изоляция дает нам большую онтоло-ческую безопасность, однако ценой этого оказывается «исключение из социаль-►й жизни фундаментальных экзистенциальных вопросов, которые ставят людей :ред важнейшими нравственными дилеммами» (Giddens, 1991, р. 156).

 Хотя современность схожа с обоюдоострым мечом, вызывая как позитивные, к и негативные изменения, Гидденс осознает фундаментальную «нависающую розу личностной бессмысленности» (1991, р. 201). Все значимое изъято из по-едневной жизни; его подавили. Но диалектически, возрастающая саморефлек-пвность приводит к увеличению вероятности возврата того, что подверглось по-Алению. Гидденс считает, что мы вступаем в мир, в котором «на коллективном ювне и в повседневной жизни нравственные/экзистенциальные вопросы снова убиваются на центр арены» (1991, р. 208). Мир постсовременности есть, по Гид-«су, мир, который характеризуется «реморализацией». Нравственные и экзис-нциальные проблемы, которые изымались из социальной жизни, займут цент-льное положение в обществе, которое, по мнению Гидденса, предвещается и >едвосхищается саморефлексивностью эпохи поздней современности.