Анализ стихотворения М. Цветаевой "Куст"

Примерная дата написания  сихотворения «Куст» 20 августа 1934года.

Нетрудно заметить, что  образы куста и дерева (деревьев) играют существенную роль в текстах Цветаевой и, пожалуй, могут претендовать на статус одного из ключевых концептов ее художественной системы. В большинстве случаев природно-растительная субстанция предстает перед бегущим от будничной суеты лирическим героем как утешение, отдушина, волнующее чудо, блаженное прибежище, волшебный вход в пространство земного рая.

Цикл «Куст» состоит из двух стихотворений, построенных как  вопрос без ответа («Что нужно кусту  от меня?») и ответ без вопроса («А мне от куста — тишины: ...»). «Куст» — пример стихотворений-двойчаток, у Цветаевой нередких. Две части соотносятся по принципу зеркальной симметрии: в первой говорится о тяготении куста к лирическому «я», о движении куста внутрь «я» поэта, причем это стремление представлено как парадоксальное. Растение обладает полнотой бытия, смысла, и от человека, ему, казалось бы, ничего не должно быть нужно:

Что нужно кусту от меня?

Не речи ж! <…>

<…>

А нужно ж! иначе б не шел

Мне в очи, и в мысли, и в уши.

Не нужно б — тогда бы не цвел

Мне прямо в разверстую душу…

Утверждение «Не речи ж!»  как будто бы отрицает вероятность  того, что кусту нужно до-воплощение, выражение своего бытия, своего смысла в слове, в стихе поэта. Взаимосвязь  между кустом и предназначением  поэта на первый взгляд не просматривается  в тексте. Однако она есть, причем вопреки явному содержанию стихотворения  «косноязычный» поэт соотнесен с  пророком – служителем Господа. Эпитет «разверстая» в выражении «разверстая душа» — это аллюзия на стихотворение А.С. Пушкина «Пророк», в котором о серафиме, изменяющем тело призванного к служению, сказано:

И он мне грудь рассек мечом,

И сердце трепетное вынул,

И угль, пылающий огнем,

Во грудь отверстую водвинул.

Но у Пушкина «поэтическая тема страдания зиждется на точных, конкретно-чувственных зрительных деталях. <...> Трепетное сердце — трепещущее, еще живое; отверстая грудь — разрубленная мечом…» Откликаясь на пушкинский текст, Цветаева заменяет эпитет «отверстая» его синонимом, но с другим , наделяя свою героиню несоизмеримо большей, открытостью миру и кусту. Такая «раскрытость» в художественном мире Цветаевой — знак открытости божественной энергии, заполняющей «полую» душу и / или тело героини, призванной к пророческой миссии. Кусту, несомненно, нужна не эта несовершенная речь героини, героиня нужна ему как орган для его собственной речи, он, заполняя ее, распространяет себя вовне, в земное бытие, обретает в ней свой собственный голос. В первом стихотворении «Куста» были две строфы (вторая из них являлась заключительной), не вошедшие в окончательный текст:

Всё лиственная болтовня

Была… Проспалась – и отвечу:

Что нужно кусту от меня?

—Моей человеческой речи.

…Тогда я узнаю, тоня

Лицом в тишине первозданной,

Что нужно кусту – от меня:

Меня — и Ахматовой Анны.

Причины отказа от этих стихов ясны: утверждение, что кусту нужна  от героини простая, ее собственная («моя») «человеческая речь», лишало героиню избранничества, миссии служить  Высшему Началу бытия, а прямое высказывание поэта о себе и об Анне Ахматовой  выглядело пошлостью, снижением  высокого регистра, с элементом рекламы  и саморекламы.

Зеркальная симметричность второго стихотворения заключается  в том, что здесь героиня говорит  уже о том, что ей нужно от куста. «Невнятица» речи / поэзии приобретает  теперь позитивный ценностный смысл. «Что нужно от куста — поэту? Здесь ответ однозначен: тишины. Тишины творчества. Тишины (гула!) Вселенной, невнятицы хаоса, которая, заполнив душу поэта, становится творчеством. Тишины (но не смертной!) иного бытия <…>.

Поэт ждет от куста тишины некоего непрерывного звучания: вот  строфы, которые не вошли в окончательный  текст:

Несмолчности — точно поэт

О чем-то бормочет поэту…

Но только — настойчивей нет…

Но только — доходчивей нету…

Несмолчности, и вместе с тем

Сохранности — силы и тайны:

Невнятности первых поэм,

Невнятицы от чрезвычайной

В нас мощи…» (Саакянц А. Марина Цветаева: Жизнь и творчество. М., 1997. С. 599).