|
Антон Павлович Чехов
— русский писатель, прозаик, драматург.
Родился 17(29) января 1860 года в г. Таганроге.
Умер 2(15) июля 1904 года в г. Баденвейлер,
Германия; похоронен в Москве, на
Новодевичьем кладбище.
Чехов ведет свой род от крепостных крестьян.
Дед Чехова по отцу, Чехов Егор Михайлович,
был крепостным в Воронежской губернии,
волевым и хозяйственным человеком, стремившимся
дать максимальное образование детям.
Упорным трудом им были скоплены деньги,
позволившие выкупить себя вместе с семьей
на волю. После этого он приписал себя
к мещанскому сословию, купил домик в Таганроге,
но продолжал жить в селе. В конце жизни
служил управляющим в имении.
Дед Чехова по материнской линии, Морозов
Яков Михайлович, был в юном возрасте выкуплен
из крепостничества отцом и с молодости
вместе с ним занимался торговлей в Моршанске.
В 30-х годах торговля пришла в упадок, он
разорился и уехал в Ростов, где стал комиссионером
градоначальника и одновременно снова
занялся купеческим делом. Оттуда он периодически
навещал свою семью, оставшуюся жить в
деревне.
Отец Чехова, Павел Егорович, был своеобразным,
одаренным человеком. Он был купцом, владельцем
бакалейной лавки в Таганроге, а также
занимался общественной деятельностью
по городскому управлению. Но купеческое
дело не вызывало у него особого рвения,
больше внимания он уделял посещению церковных
служб, пению и общественной деятельности.
Он прекрасно играл на скрипке и пел. По
вечерам в семье устраивались целые музыкальные
вечера, где пели хором под аккомпанемент
отца и дочери Марии (на фортепиано).
В 1876 году отец разорился и даже вынужден
был бежать вместе с семьей от долговой
ямы в Москву. В конце жизни жил в Мелиховском
имении А.П. Чехова, присматривая за хозяйством.
Мать Чехова, Евгения Яковлевна (в девичестве
Морозова), обучалась в частном институте
благородных девиц. Она посвятила всю
себя исключительно семье, однако страстно
любила театр, хотя посещала его нечасто.
Она сыграла заметную роль в формировании
характеров детей — от нее А.П. Чехов унаследовал
мягкость и отзывчивость. «Талант в нас
со стороны отца, а душа — со стороны матери»,
— говорил впоследствии Чехов. В Москве,
в Мелихове и в Ялте она руководила всем
домашним хозяйством писателя.
В семье Чеховых было шестеро детей, все
очень одаренные. Старший из них, Александр,
впоследствии также стал писателем.
Антон учился в греческой школе, затем
в классической гимназии. Одним из семейных
домашних занятий были сценки и представления,
которые Чехов сочинял и разыгрывал с
братьями — в них проявились его способности
к импровизации и подражаниям. Другими
занятиями Чехова в Таганроге были посещения
театра и библиотеки. Постоянным посетителем
Таганрогского театра он становится с
13 лет.
В 1876 г. вследствие разорения состоялся
переезд семьи Чеховых в Москву, где вся
семья долго, почти три года, живет в тяжелой
бедности. Однако Антон до окончания гимназии
оставался в Таганроге, зарабатывал на
жизнь репетиторством и даже высылал небольшие
денежные переводы семье в Москву. К этому
времени относятся первые литературные
опыты Чехова, дошедшие до нас лишь в названиях.
Гимназистом Чехов выпускал рукописный
журнал с карикатурами «Заика», написал
несохранившиеся комедии «Нашла коса
на камень» и «Недаром курица пела» и начал
создавать большую драму «Безотцовщина».
Только в 1879 году, по окончании гимназии,
Чехов приехал в Москву, где сразу поступил
в университет, на медицинский факультет.
Одновременно с занятиями в университете
Чехов занимается непрерывной литературной
работой, которая становится источником
заработка не только его, но и семьи.
Большие надежды Чехов связывает со своей
большой драмой, которую начал создавать
в Таганроге. Завершенная пьеса была послана
Чеховым ведущей актрисе Малого театра
М.Н. Ермоловой, но вернулась, очевидно,
непрочитанной, после чего Чехов предал
ее забвению, и при его жизни она оставалась
неизданной и неизвестной. До нас дошел
единственный список этой пьесы, без титульного
листа. В наши дни, в разных изданиях и
постановках она получала названия «Платонов»
(по имени главного героя), «Пьеса без названия»,
«Безотцовщина».
Первые известные нам произведения Чехова
публикуются в 1880 году в журнале «Стрекоза»
— это «Письмо к ученому соседу» и «Что
чаще всего встречается в романах, повестях
и т.п.?», написанные в жанре пародий. Пародии
составляют примерно половину первого
сборника Чехова («Шалость», подготовлен
в 1882 г.), который, однако, так и не был издан.
В это время Чехов пробует себя одновременно
в юмористических и «серьезных» жанрах.
Один из примеров последнего — рассказ
«Цветы запоздалые», написанный в 1882 г.
В период начала своей литературной деятельности
Чехов пытается охватить разные темы:
деревенскую (рассказ «Барыня»), задумывет
цикл «Сельские картинки» (рассказ «Суд»);
очень интересует Чехова жизнь артистов,
он пишет шесть рассказов на эту тему,
которые составляют сборник «Сказки Мельпомены»
(1884 г.). Однако при всем стилевом и тематическом
разнообразии ранних произведений преобладающей
в них остается юмористическая нота. Чехов
сам относит себя к числу «литературных
поденщиков», «завсегдатаев юмористических
журналов», «пишущих по смешной части»,
о чем пишет в рассказе «Марья Ивановна»
(1884), своего рода комментарии к собственному
раннему творчеству.
Ранние произведения Чехова публикуются
под псевдонимами Антоша Чехонте, Человек
без селезенки, Брат моего брата и др. —
всего известно более 50 псевдонимов Чехова.
С конца 1882 года Чехов начинает сотрудничать
в петербургском журнале «Осколки», занявшем
к тому времени ведущее положение среди
юмористических изданий. В нем были напечатаны
множество его юмористических и сатирических
произведений, написанных в жанре «сценок».
С 1885 года, продолжая сотрудничать в «Осколках»,
он начинает печататься в разделе «летучие
заметки» «Петербургской газеты», где
поместил такие произведения, как «Лошадиная
фамилия», «Унтер Пришибеев», «Тоска»,
«Ванька» и др. Среди них есть типично
«осколочные» рассказы, однако во многих
исключительно юмористический взгляд
сменяется более глубоким и сложным, сочетающим
смешное с трагическим, иронию и насмешку
с сочувствием.
Чехов издал свои юмористические произведения
в сборниках «Пестрые рассказы» (1886) и
«Невинные речи» (1887). Критики признали
талант Чехова, но большинство из них обратили
внимание лишь на внешний комизм рассказов.
Более чуткие читатели, в том числе Н.С.Лесков,
В.Д. Григорович, связывали с ним большие
надежды. Григорович назвал его рассказы
«переворотом в литературе». Его письмо
Чехову, посланное в марте 1886 г., заставило
Чехова поверить в себя, сыграв большую
роль в его писательской карьере.
С 1886 г. Чехов пишет рассказы для «субботников»
— раздела беллетристики газеты «Новое
время», куда его неожиданно пригласил
знаменитый издатель А.С. Суворин, впоследствии
на много лет ставший его другом. Эти рассказы
он подписывает уже своим настоящим именем.
Впоследствии он перестанет писать для
«Нового времени», но сотрудничество с
этой газетой дало ему возможность обратиться
к более серьезной и широкой аудитории,
требующей не только легкого чтения. Рассказы,
напечатанные в «Новом времени» — «Ведьма»,
«Агафья», «Тайный советник», «Учитель»,
«Враги», «Верочка», «Счастье», «Поцелуй»
и др. — это уже зрелые серьезные произведения.
Способствовало этому и то, что за эти
годы Чехов уже обрел существенный жизненный
опыт: с момента окончания университета
он работал врачом в Воскресенске, затем
в Звенигороде, где временно заведовал
больницей; он выступал также экспертом
в судах и присутствовал на вскрытиях;
в это же время не оставлял работы постоянного
московского корреспондента «Осколков».
Расширились и укрепились его знакомства
среди молодых художников и литераторов,
в том числе дружба с И. И. Левитаном.
С середины 1884 г., времени окончания университета,
до выхода повести «Степь» в начале 1888
г. Чехов создал более 350 произведений.
Это период «многописания». В сумме они
дают поразительную по многообразию характеров
и тем картину жизни России. В рассказах
1885—1887 гг. окончательно определился тип
чеховского героя и основной объект изображения:
это «средний человек» и повседневная,
обыденная жизнь.
Осенью 1887 г. Чехов пишет комедию «Иванов»
— первую поставленную в театре и вызвавшую
противоречивую реакцию публики. Однако
в целом пьеса имела успех: Чехова заметили
как драматурга. Вслед за «Ивановым» пишутся
водевили «Гамлет, принц Датский» (не окончен,
сохранился лишь план), «Медведь», «Предложение»
(оба — 1888). Их комизм и веселость обеспечивали
им неизменный успех в театральных постановках.
В 1887 г. Академией наук за сборник рассказов
«В сумерках» Чехову была присуждена половинная
Пушкинская премия.
В 1888 году заканчивается период «многописания».
За весь год Чеховым написано только 9
рассказов. Он прекращает постоянное сотрудничество
в «Осколках» и в «Петербургской газете».
В марте 1888 г. повестью «Степь» Чехов дебютировал
в «толстом» журнале «Северный вестник».
«Степь» явилась своего рода итогом раннего
творчества Чехова, вобрав все его отличительные
черты: юмор, лиризм, мастерство бытовой
зарисовки и пейзажа. Одновременно в ней
появилось новое качество, присущее многим
более поздним произведениям: картина
жизни вырастает в ней до обобщения, до
символа. Чехов собирался написать продолжение
«Степи» и сформулировал основную мысль,
которую хотел выразить в нем: «Русская
жизнь бьет русского человека так, что
мокрого места не остается, бьет на манер
тысячепудового камня... Простора так много,
что маленькому человечку нет сил ориентироваться».
Эта мысль отражается и в произведениях
конца 80-гг.: «Огни», «Неприятность», «Припадок».
Их герои пытаются «решить вопрос», найти
ориентиры для понимания жизни, и у каждого
«нет сил ориентироваться»; все они чувствуют
себя беспомощными в «чужом, непонятном
мире».
В 1888 г. семья Чеховых поселяется на Луке,
близ Сум, Харьковской губернии, на даче
помещиков Линтваревых, чтобы провести
там весну и лето. Чехов нуждается в новых
впечатлениях. Кроме того, его мучает участившийся
кашель. Здесь он принимает своих друзей,
литераторов. Следующее лето 1889 г. семья
проводит здесь же, но оно омрачается смертью
брата Николая. Это событие сильно подействовало
на Чехова, он собирается за границу, но
оказывается в Одессе, затем едет в Ялту,
где им овладевает депрессия. Здесь он
знакомится с сестрами Шавровыми, с одной
из которых, Еленой Михайловной, он затем
активно переписывается, хлопочет об издании
ее произведений. Вернувшись в Москву,
принимается активно за литературную
деятельность, пишет рассказ «Скучная
история», пьесу «Леший». Эта пьеса была
неудачно поставлена, не имела успеха
и впоследствии была переписана Чеховым
под новым названием — «Дядя Ваня».
Несмотря на растущую известность, Чехов
был недоволен собой. Он стремился не к
славе, а к созидательной деятельности.
В 1890 г. он отправляется в Сибирь, а затем
на Сахалин, где проделывает огромную
работу, произведя перепись населения
Сахалина, для чего собирает 10 тысяч статистических
карточек. Было собрано также большое
количество документальных материалов
о жизни сахалинских каторжников и местных
жителей. Чехов посещал тюрьмы, беседовал
с местными жителями. На Сахалине Чехов
пробыл более трех месяцев, затем через
Индийский океан, Средиземное и Черное
моря, посетив Японию, Гонконг, Сингапур,
Цейлон, Константинополь, прибыв в порт
Одессы, на поезде возвращается в Москву.
После возвращения с Сахалина Чехов систематизировал
свои материалы и написал книгу «Остров
Сахалин». Это произведение вызвало огромный
резонанс в России, на Сахалин обратили
внимание официальные лица, на остров
были командированы представители Министерства
юстиции и Главного тюремного управления.
Под впечатлениями поездки в Сибирь и
на Сахалин появляются также очерки «Из
Сибири», рассказы «Гусев», «Бабы», «В
ссылке», «Рассказ неизвестного человека»,
«Убийство».
Московская жизнь после возвращения с
Сахалина кажется Чехову скучной, и он
едет в Петербург, откуда вместе с Сувориным
отправляется в Европу, посещая многие
европейские города. В Неаполе Чехов совершил
восхождение на Везувий, а в Монте-Карло
проиграл в рулетку 900 франков.
По возвращении из Европы Чехов едет в
Алексин, где младший брат Михаил снял
дачу на берегу Оки. Вскоре Чеховы переезжают
в усадьбу Богимово, принадлежащую местному
помещику Е.Д. Былим-Колосовскому. Чехов
был в восторге от усадьбы. Он вставал
в четыре часа утра, пил кофе и садился
работать, причем работал не за письменным
столом, а за подоконником. В это время
была написана повесть «Дуэль», систематизированы
Сахалинские материалы. Работа продолжалась
до одиннадцати часов, после чего Чехов
шел в лес за грибами или на рыбалку. В
час дня семья обедала, а в три часа Чехов
снова садился работать и работал до вечера.
По вечерам в гости приходил один из местных
дачников, зоолог Вагнер, ставший впоследствии
известным профессором. С ним у Чехова
происходили дебаты на темы вырождения,
права сильного и т.д., и именно он послужил
прототипом для образа фон Корена в «Дуэли».
В 1891/92 гг. в средней полосе России и Поволжья
из-за неурожая был сильный голод. Чехов
занимался сбором средств в пользу голодающих
Нижегородской и Воронежской губерний.
В это время им написан рассказ «Жена».
Весной 1892 г. Чехов покупает имение в Мелихово
и поселяется там с родителями и сестрой
Марией. Осуществилась его давняя мечта
быть землевладельцем и жить в деревне.
Чехов с энтузиазмом берется за обустройство
запущенного имения, новая жизнь увлекает
его. Первое время с ними живет и брат Михаил.
Отец Чехова, Павел Егорович, начинает
вести свой дневник — летопись жизни в
Мелихово, фиксируя в нем состояние хозяйства
и природы, визиты гостей, приезды и отъезды
родных.
Мелиховский период жизни Чехова был насыщен
деятельностью. Помимо писательства, Чехов
занимается медицинской практикой и общественными
делами: строит в Мелихове и окрестностях
три школы, колокольню и пожарный сарай,
участвует в строительстве шоссейной
дороги на Лопасню, добивается открытия
почты и телеграфа на лопасненской железнодорожной
станции. На свои средства он открывает
медицинский пункт в Мелихове, лечит местных
крестьян и снабжает их лекарствами, во
время холерной эпидемии служит земским
врачом, обслуживая 25 деревень. Он также
организует посадку вишневых деревьев,
засевает деревьями голые лесные участки.
В Мелихове у Чехова появляется идея создания
общественной библиотеки в родном Таганроге.
Он отсылает туда более 2 тысяч томов из
личной библиотеки, среди которых встречаются
экспонаты музейной ценности; в дальнейшем
постоянно закупает и посылает новые партии
книг.
В это время Чехов регулярно выезжает
в Москву и Петербург, где встречается
с писателями, артистами, художниками,
бывает в редакциях, посещает литературные
вечера, юбилеи, концерты и т.п. В 1895 г. он
посещает Ясную Поляну, чтобы познакомиться
с Л. Н. Толстым, давно ожидавшим этого.
В Мелихово, несмотря на бурную жизнь,
на большое количество гостей, Чехов не
перестает писать. Его рабочим кабинетом
становится небольшой деревянный флигель,
первоначально построенный для гостей.
Когда Чехов был дома, над флигелем поднимался
флаг. В этом флигеле была написана пьеса
«Чайка». В 1896 г. пьеса была поставлена
на сцене Александринского театра, но
не была понята и принята. Однако в 1898 г.
ее постановка состоялась во вновь открытом
К. С. Станиславским и Вл. Немировичем-Данченко
Московском художественном театре, где
пьеса шла с постоянным успехом.
В мелиховский период (1892—1898 гг.) Чеховым
среди прочих написаны рассказы «Палата
№ 6», «Человек в футляре», «Бабье царство»,
«Дом с мезонином», «Случай из практики»,
«Ионыч», «Крыжовник», «Мужики», «На подводе»,
«Новая дача», «По делам службы», повести
«Моя жизнь», «Три года», пьесы «Чайка»,
«Дядя Ваня».
В 1897 году у Чехова обострился туберкулез:
в марте горлом хлынула кровь, он попал
в больницу. Доктора настаивают на поездке
на юг. Осень и зиму 1897/98 гг. Чехов проводит
на юге Франции, в Ницце, где знакомится
с известным скульптором М. М. Антокольским.
Чехов убеждает его создать для Таганрога
статую основателя города Петра I, затем
организует отливку статуи и доставку
ее в Таганрог.
В мае 1898 г. Чехов возвращается в Мелихово,
живет там до осени, после чего переезжает
в Ялту, где приобретает небольшой участок
земли в деревне Аутка и начинает строительство
дома. В октябре он узнает о смерти отца
в Мелихово. Он пишет сестре: «Жаль отца,
жаль всех нас... Мне кажется, что после
смерти отца в Мелихове будет уже не то
жилье, точно с дневником его прекратилось
и течение мелиховской жизни».
Чехов вновь с упоением занимается обустройством
нового места жительства. По проекту архитектора
Шаповалова была построена прекрасная
дача, на участке Чехов сажает деревья.
Однако зима 1899 г. была очень суровой. Чехову
вновь захотелось в Москву, где в это время
шли его пьесы (в декабре 1898 г. была поставлена
«Чайка»), где кипела творческая жизнь.
Весной он едет в Москву, затем в Мелихово,
но в августе возвращается в Ялту. Имение
в Мелихово продается и мать с сестрой
также поселяются в Ялте. Чехов опять начинает
активную общественную жизнь: избирается
в члены попечительского совета женской
гимназии, жертвует деньги на строительство
школы, хлопочет об устройстве первой
биологической станции, работает в попечительстве
о приезжих больных. В то время многие
больные туберкулезом приезжали в Ялту
без денег, прослышав, что Чехов помогает
устроиться и даже может помочь с видом
на жительство для людей еврейской национальности.
В 1900 году Чехова выбирают в почетные академики
Петербургской Академии наук, однако в
1902 году он выходит из ее рядов в знак несогласия
с решением об исключении из членов Академии
Горького ввиду его политической неблагонадежности.
В связи с этим к нему в Ялту приезжает
В.Г. Короленко, с которым Чехова связывают
давние дружеские отношения.
Весной 1900 г. в Крым на гастроли приезжает
Московский Художественный театр. Чехов
едет в Севастополь, где специально для
него дают «Дядю Ваню». Позже театр переезжает
в Ялту, и в доме Чехова начинают собираться
интересные гости: Бунин, Горький, Куприн,
театральная труппа. Вскоре театр возвращается
в Москву, но ведущая актриса МХТ Ольга
Книппер, первая исполнительница ролей
в его пьесах, в июле снова едет в Ялту
погостить у Чехова. Вместе он проводят
вместе весь июль.
Зимой 1900/1901 Чехов едет в Ниццу на лечение,
затем в Италию, в феврале возвращается
в Ялту, где 25 мая венчается с О.Л. Книппер.
Приезд в Ялту Художественного театра
побудил Чехова вновь заняться драматургией.
В 1901 г. специально для МХТ написана и поставлена
пьеса «Три сестры». Чехов уже очень слаб,
но продолжает писать и заниматься общественными
делами. Жена его вынуждена уезжать на
долгие месяцы в Москву, где играет в театре,
Чехов же должен оставаться в Ялте по предписанию
врачей, лишь изредка наведываясь в Москву.
В последние годы Чехов занят подготовкой
своего собрания сочинений, вышедшего
двумя изданиями (1899—1902 и 1903 гг.) в издательстве
А.Ф. Маркса. Он подошел очень критически
к его составлению, включив менее половины
напечатанного при жизни.
В 1903 году снова специально для Художественного
театра он пишет пьесу «Вишневый сад»,
которая ставится в 1904 г. «Вишневый сад»
— последнее произведение Чехова. Болезнь
усиливается настолько, что в мае 1904 г.
он покидает Ялту и едет вместе с женой
в знаменитый курорт на юге Германии Баденвейлер.
Однако здесь Чехов лишь на время облегчил
свои страдания. Он скончался 15 июля (2-го
по старому стилю) во втором часу ночи.
Всемирная слава Чехова началась в 20-х
гг. XX-го века. Особенно сильным
оказалось влияние пьес Чехова на мировую
драматургию. По словам Э. Олби, «Чехов
несет ответственность за развитие всей
мировой драмы в XX веке».
Свой последний день рождения - 17 января
(29 января по новому стилю) 1904 года Антон
Павлович Чехов отпраздновал в Московском
художественном театре премьерой недавно
завершенной комедии "Вишневый сад".
Работа над пьесой давалась тяжело. Болезнь
прогрессировала, но Антон Павлович, деликатный
и терпеливый, в своих письмах жене и друзьям
жалуется лишь на легкое недомогание и
обещает Станиславскому обязательно написать
новую пьесу.
Из-за болезни Чехову приходилось иногда
работать в спальне, полулежа, за небольшим
столиком, который и сегодня стоит у кровати.
Напротив стола в спальне Антона Павловича
находится шкаф красного дерева. Когда
семья жила в Таганроге, Евгения Яковлевна,
мать писателя, обычно прятала от детей
в этом шкафу сладости. Дети подходили
к нему, кланялись и в шутку называли "дорогим"
и "многоуважаемым". Об этом вспомнил
Чехов, когда работал над "Вишневым
садом": один из персонажей пьесы - Гаев
- обращается к шкафу с такими же словами.
В середине октября 1903 года пьеса была
готова, и Антон Павлович отправляет её
в театр. А 20 октября получает восторженное
письмо от Станиславского: "Сейчас только
прочел пьесу. Потрясён, не могу опомниться.
Нахожусь в небывалом восторге. Считаю
пьесу лучшей из всего прекрасного Вами
написанного".
2 декабря Чехов выехал из Ялты в Москву.
В это время Художественный театр уже
приступил к работе над вторым актом "Вишневого
сада", и Антон Павлович по приезде присутствовал
на репетициях спектакля. В первый раз
с тех пор, как мхатовцы играли Чехова,
автор находился в Москве, и они решили
воспользоваться моментом и устроить
чествование любимого писателя. Чехов
сопротивлялся, угрожал не прийти в театр,
но режиссеры и артисты настояли.
Во время чествования писателя было сказано
много теплых, искренних слов. Речь от
Художественного театра произнес В.И.
Немирович-Данченко: "Милый Антон Павлович!
Приветствия утомили тебя, но ты должен
найти утешение в том, что хотя отчасти
видишь, какую беспредельную привязанность
питает к тебе все русское грамотное общество.
Наш театр в такой степени обязан твоему
таланту, твоему нежному сердцу, твоей
чистой душе, что ты по праву можешь сказать:
это мой театр".
"Чехов, всегда добрый и улыбающийся,
на самом юбилее не был весел, - вспоминал
К.С. Станиславский. - Когда после третьего
акта он, мертвенно бледный и худой, стоя
на авансцене, не мог унять кашля, пока
его приветствовали с адресами и подарками,
у нас болезненно сжалось сердце. Из зрительного
зала ему крикнули, чтобы он сел. Но Чехов
нахмурился и простоял все длинное и тягучее
торжество юбилея, над которым он добродушно
смеялся в своих произведениях. Но и тут
он не удержался от улыбки. Один из литераторов
начал свою речь почти теми же словами,
какими Гаев приветствует старый шкаф
в первом акте: "Дорогой и многоуважаемый:
(вместо слова "шкаф" литератор вставил
имя Антона Павловича) - приветствуя Вас
и т.д. Юбилей вышел торжественным. Сам
спектакль имел средний успех, и мы осуждали
себя зато, что не сумели с первого же раза
показать наиболее важное, прекрасное
и ценное в пьесе".
Спектакль "Вишневый сад" в постановке
Станиславского и Немировича-Данченко
был сыгран в театре 1209 раз и имел огромный
успех. В нем ярко проявили свое дарование
Книппер-Чехова - Раневская, Станиславский
- Гаев, Москвин - Епиходов, Качалов - Трофимов,
Леонидов - Лопахин, Артем - Фирс, Муратова
- Шарлота.
В ялтинском Доме-музее А.П.Чехова в кабинете
писателя и сегодня хранятся подарки,
преподнесенные Антону Павловичу на этом
юбилее: деревянные резные ларцы старинной
работы - подарок Станиславского. В своих
воспоминаниях он писал, как Антон Павлович
шутливо сетовал, что его завалили старинными
вещами: "Я же теперь без кабинета. Там
же музей, послушайте". - "А что же
нужно было Вам поднести?" - поинтересовался
я. "Мышеловку. У нас же мыши. Вот Коровин
прислал мне удочку. Послушайте, это же
чудесный подарок".
Впрочем, Антону Павловичу нравились эти
подарки: и рисунок художницы Хотяинцевой
"Вишневый сад", и работа Давыдовой
- вышитое панно, и макет древнерусского
городка художницы Якунчиковой. Об этом
он писал ей: я очарован, держу Ваши подарки
у себя в кабинете и не перестаю любоваться:
Давно я не получал ничего подобного: сплошное
великолепие, как говорил покойный Левитан".
Минуло 100-лет с того дня, как Антон Павлович
в последний раз отметил свой день рождения,
а эти милые предметы и сегодня радуют
нас и напоминают о Чехове, писавшем о
безмерной ценности человеческой души,
её благородстве, незащищенности и способности
не терять себя в самых бесчеловечных
условиях, когда понимаешь, что нет ничего
прекраснее и величественнее хрупкого
и не знающего "как надо жить" человека.
"Диагноз подтвердился"
Страшная болезнь проявилась еще в 1884
году, когда 24-летний Антон Чехов оканчивал
медицинский факультет университета.
Он впервые почувствовал себя очень плохо
в зале Окружного суда, где присутствовал
в качестве репортера. Спустя месяц Чехов
писал: "Оно (кровохарканье. - В.Д.) было
обильно. Кровь текла из правого легкого.
После этого я раза два в году замечал
у себя кровь, то обильно текущую, то есть
густо красящую каждый плевок, то не обильно;
каждую зиму, осень и весну и в каждый сырой
день я кашляю. В крови, текущей изо рта,
есть что-то зловещее, как в зареве. Когда
же нет крови, я не волнуюсь и не угрожаю
литературе "еще одной потерей". Дело
в том, что чахотка или иное легочное кровохаркание
узнается по совокупности... Если бы то
кровохарканье, которое у меня случилось
в Окружном суде, было симптомом начинающейся
чахотки, то я давно уже был бы на том свете,
вот моя логика".
Повышенная температура, недомогание,
кровь в мокроте периодически повторялись
в течение многих лет, но практически Антон
Павлович не лечился, хотя был болен, и
весьма серьезно.
"Кто слышал от него жалобы, кто знает,
как страдал он?" - вопрошал Бунин в статье,
посвященной памяти Чехова.
Михаил Чехов, брат Антона Павловича, вспоминал:
"Он даже и вида не подавал, что ему плохо.
Боялся нас смутить... Я сам однажды видел
мокроту, окрашенную кровью. Когда я спросил
у него, что с ним, то он смутился, испугался
своей оплошности, быстро смыл мокроту
и сказал: Это так, пустяки. Не надо говорить
Маше и матери".
Левитан в письме Илье Репину: "Сердце
разрывается смотреть на Чехова - хворает
тяжко, видно по всему - чахотка, но улыбается,
не подает вида, что болен. Интересно, знает
или не знает правду? Душа за него болит".
21 марта 1897 года Чехов вместе с Алексеем
Сувориным обедал в московском "Эрмитаже".
Вдруг хлынула кровь и, несмотря на все
старания вызванного доктора, ее удалось
остановить лишь под утро. Доктор утешал,
что кровотечение не легочное. После его
ухода Чехов сказал Суворину: "Для успокоения
больных мы всегда говорим во время кашля,
что он желудочный. Но желудочного кашля
не бывает, а кровотечение непременно
из легких. У меня кровь идет из правого
легкого, как у брата".
Через день кровотечение повторилось,
и Чехов впервые обратился к специалистам
и впервые прошел серьезное обследование
в известной московской клинике профессора
Остроумова.
Недавно найдена история болезни Чехова,
которую заполнил в клинике лечащий врач
писателя Максим Маслов. Согласно этой
истории, в гимназические и студенческие
годы Чехов болел туберкулезным воспалением
брюшины, но "теснение в грудине"
чувствовал еще в 10-летнем возрасте... "У
пациента истощенный вид, тонкие кости,
длинная, узкая и плоская грудь (окружность
равна 90 сант.), вес немного более трех
с половиной пудов (62 кг. - В.Д.) при росте
186 см... Испытывает огромную наклонность
к зябкости, потливости и плохому сну.
Количество красных кровяных телец уменьшено
вдвое по сравнению со здоровым человеком...
Влажные и булькающие хрипы прослушиваются
с обеих сторон - как над ключицами, так
и под последними, а также слышны остро
и громко над углом левой лопатки, над
правой - глухота... Из-за болей в груди
назначены влажные компрессы, натирания,
смазывания йодной тенктурой, внутрь -
кодеин, морфий. При сильных потах - атропин.
Лед на грудь прописан три раза в сутки
по одному часу каждый раз, но А. Ансеров
(ассистент клиники. - В.Д.) назначил дополнительно
лед ночью, что воспринято б-м хорошо и
одобрительно. Замечено, что кровотечение
из легкого прекратилось через полчаса
после проглатывания б-м пяти-восьми кусочков
льда... На десятый день розовая мокрота
еще продолжается... Ну вот, мокрота чиста
и б-ной настаивает на выписке домой, для
срочной работы на литературном поприще,
но бациллы доктора Коха еще присутствуют
в мокроте в изрядном количестве... В весе
б-ной не увеличился ни на полфунта, но
на 5% увеличилось количество гемоглобина
и на 30.000 число красных кровяных телец.
Вообще, б-ной окреп заметно. Диагноз подтвердился".
По свидетельству медперсонала, Чехов,
находясь в клинике, был общителен, добросердечен
и всегда рад посетителям: "Нездоровье
мое немножко напугало меня и в то же время
(бывают же такие фокусы!) доставило мне
немало хороших, почти счастливых минут.
Я получил столько сочувствий искренних,
дружеских, столько, что мог вообразить
себя аркадским принцем, у которого много
царедворцев. До болезни я не знал, что
у меня столько друзей".
В клинике Чехов к своей болезни относился
с интересом, расспрашивал о своем состоянии,
хотел знать результаты выстукивания,
выслушивания и микроскопического исследования.
Ему говорили, но далеко не всю правду,
многое скрывали. К концу второй недели
Чехов почувствовал, что немного поправился,
а "окончательно поправлюсь, - шутил
он, - когда умру".
Суворин, побывав у Чехова в клинике, записал
в дневнике: "Больной смеется и шутит
по своему обыкновению, отхаркивая кровь
в большой стакан. Но когда я сказал, что
смотрел, как шел лед по Москве-реке, он
изменился в лице и сказал: "Разве река
тронулась?" Я пожалел, что упомянул
об этом. Ему, вероятно, пришло в голову,
не имеет ли связь эта вскрывшаяся река
и его кровохарканье? Несколько дней тому
он говорил мне: "Когда мужика лечишь
от чахотки, он говорит: "Не поможет.
С вешней водой уйду".
Как беспомощна была медицина!
Туберкулез продолжал делать свое ужасное
дело. Уже спустя три месяца после лечения
в клинике Остроумова Чехов снова заболел.
Иван Щеглов вспоминал: "Я прямо ужаснулся
перемене, которая произошла в Чехове...
Лицо его было желтое, изможденное, он
часто кашлял и зябко кутался в плед, несмотря
на то, что вечер был на редкость теплый".
Осенью следующего, 1898 года Чехов писал
Суворину: "У меня пять дней было кровохаркание.
Но это между нами, не говорите никому...
Я стараюсь кровохаркать тайно от своих".
Все последующие годы болезнь прогрессировала.
Вот строки из разных писем Антона Павловича:
"Доктор Щуровский нашел у меня большое
ухудшение - прежде всего, было притупление
верхушек легких, теперь оно спереди ниже
ключицы, а сзади захватывает половину
лопатки". "Я все кашляю. Как приехал
в Ялту, так и стал булдыхать с мокротой
и без оной". "Всю зиму я покашливал
да изредка поплевывал кровью". "Я
нездоров, у меня плеврит, температура
38°, и это почти все праздники". "Кровь
валит и днем, и ночью, как из ведра"...
В июне 1903 года Чехов писал, что был осмотрен
самим профессором Остроумовым: "Он
нашел у меня эмфизему, дурное правое легкое,
остатки плеврита и пр. и пр., обругал меня:
"Ты, говорит, калека".
Чехов признавался Лике Мизиновой в письме:
"Я не совсем здоров. У меня почти непрерывный
кашель. Очевидно, и здоровье прозевал
так же, как Вас".
Врачи посылали Чехова на тот или иной
курорт и, как правило, не учитывали дальней
дороги - поездку на кумыс в Уфимскую губернию
Антон Павлович сравнивал с путешествием
на Сахалин. Сюда добавлялись неустроенность
быта, отрыв от привычной обстановки и
близких людей. Не случайно Чехов говорил,
что "вынужденная праздность и шатание
по курортам хуже всяких бацилл".
Личные ощущения, связанные с болезнью,
Чехов нередко передавал героям своих
произведений. Так, герой "Рассказа
неизвестного человека" глухо кашлял
всю ночь, как это часто было у Чехова.
Так же, как и писатель, он не спал, бывало,
до утра, и у него сильно болел бок. У "неизвестного
человека" нередко поднимался сильный
жар, горело лицо, ломило ноги, тяжелую
голову клонило к столу... У него, как и
у Чехова, начались плевритические боли.
Наконец, подлинно чеховские ощущения:
ночью больному часто бывало холодно,
больно и скучно, но днем он упивался жизнью.
"Неизвестный человек" как бы полностью
повторяет фразу из чеховского письма:
"Даже болеть приятно, когда знаешь,
что есть люди, которые ждут твоего выздоровления,
как праздника".
Одни исследователи считают, что роковую
роль в жизни писателя сыграло путешествие
на Сахалин - ведь была распутица и ехать
пришлось тысячи километров на лошадях,
в сырой одежде и насквозь промокших валенках.
Другие причиной обострения туберкулезного
процесса называли частые переезды из
Ялты в Москву в самое неблагоприятное
для здоровья время. Третьи биографы сетовали
на то, что Чехов запустил болезнь и обратился
к врачу только в 37-летнем возрасте. Провал
"Чайки" в самое тяжкое для здоровья
время, считали четвертые, пагубно сказался
на нервной системе Чехова, что не могло,
конечно, не привести к обострению туберкулеза.
Причина в том, считали пятые, что Чехов
всю свою жизнь напряженно работал, почти
всегда нуждался материально и, следовательно,
не имел возможности полноценно лечиться.
Только в последний год жизни он мог считать
себя в какой-то мере обеспеченным, но
все же не настолько, чтобы в течение целого
года жить в соответствующих климатических
условиях, не занимаясь постоянным литературным
заработком.
Люди, близкие к Чехову, причину "скоропостижного
сжигания писателя" видели только в
его личной жизни. Ялтинский врач Исаак
Альтшуллер писал: "Сестра его Мария
Павловна, очень всегда заботившаяся о
брате Антоне и духовно больше всех близкая
ему, когда выяснилось положение (с болезнью
Чехова. - В.Д.), была уже готова покинуть
Москву и переехать совсем в Ялту... Но
после его женитьбы план этот по психологически
понятным причинам отпал. С этого времени
условия его жизни резко изменились, и
я должен сказать, что изменения эти, к
сожалению, не могли способствовать ни
лечению, ни улучшению его здоровья... Его
молодая жена, которую Антон П. безумно
любил, оказалась ужасающей эгоисткой...
Черствая, она не понимала больного, оставляла
его на целые месяцы одного, кашляющего,
температурящего и изнывающего от одиночества.
Фатальные последствия этого брака для
его здоровья не могли заставить себя
ждать". А Бунин сделал такой вывод:
"...Ольга Леонардовна - актриса, едва
ли оставит сцену... Возникнут тяжелые
отношения между сестрой и женой, и все
это будет сказываться на здоровье Антона
Павловича, который, конечно, как в таких
случаях бывает, будет остро страдать
то за ту, то за другую, а то и за обеих вместе.
И я подумал: да это самоубийство! хуже
Сахалина... Они, горячо и самозабвенно
любя его, уложат-таки в гроб милейшим
образом".
Так кто же прав? Видимо, в известной мере,
правы все.
Но, разумеется, главная причина тяжелого
течения болезни и преждевременной смерти
писателя - в слабости тогдашней медицинской
науки. В те времена еще не применялось
рентгенологическое обследование больного,
и диагностика туберкулеза была затруднена.
И все-таки в отдельных случаях врачи достаточно
успешно побеждали страшный недуг.
Считалось тогда, что само развитие туберкулеза
начинается с верхушки легкого и затем
распространяется на его нижние отделы.
Поражение только верхушки считалось
начальной стадией болезни, тогда как
наличие каверны уже относилось к третьей,
запущенной стадии. Видимо, чтобы Чехов
не думал, что болезнь зашла слишком далеко,
врачи клиники профессора Остроумова
определили и записали в историю болезни:
"Диагностирован верхушечный процесс,
который с прекращением кровотечения
пошел на убыль. Б-й выписан в отличном
самочувствии".
"Доктора определили верхушечный процесс
в легких и предписали мне изменить образ
жизни. Все! Финита! Бросаю уездные должности,
покупаю халат, буду греться на солнце
и много есть", - в своей обычной шутливой
манере сообщил Суворину Чехов.
Да, тогда еще не было антибиотиков, совершивших
коренной перелом в судьбе туберкулезных
больных. И, тем не менее, уже в 1891 году
в клинике профессора Остроумова туберкулез
легких успешно лечили с помощью искусственного
пневмоторакса, то есть вдувания воздуха
в полость плевры. Сам профессор Александр
Остроумов в 1901 году выступил на Всероссийском
съезде терапевтов с докладом, в котором
привел такие данные: "В нашей клинике
за последние пять лет проведено 146 операций
по наложению пневмоторакса. После каждой
такой операции у больных, которые считались
обреченными, прекращалась температура,
исчезали кашель и липкий пот по ночам,
восстанавливался аппетит и за считанные
15-20 дней больной выписывался выздоравливающим".
Почему же для лечения Чехова не был применен
искусственный пневмоторакс? Врачами,
судя по всему, этот вопрос даже не обсуждался.
Что же касается лечения, которое Чехов
получал в клинике, то нельзя же всерьез
думать, что кусочки льда, которые он периодически
глотал, или пузырь со льдом, уложенный
на грудь, способны вызвать спазм легочных
сосудов и тем самым - остановку кровотечения.
А болезнь прогрессировала. Горький об
одной встрече с Антоном Павловичем вспоминал:
"Однажды, лежа на диване, сухо покашливая,
играя термометром, он сказал: "Жить
для того, чтобы умереть, вообще незабавно,
но жить, зная, что умрешь преждевременно,
- уже совсем глупо".
Алексей Серебров подробно описал приезд
Чехова и Саввы Морозова на уральский
Всеволодо-Вильвенский завод в июне 1902
года. Там есть такой эпизод: "Я беспокоился
о Чехове. Сквозь тонкую перегородку мне
был явственно слышен его кашель, раздававшийся
эхом в пустом темном доме. Так длительно
и напряженно он никогда еще не кашлял.
И вдруг я уловил протяжный... стон.
На тумбочке у кровати догорала оплывшая
свеча... Чехов лежал на боку, среди сбитых
простынь, судорожно скорчившись и вытянув
за край кровати шею. Все его тело содрогалось
от кашля... И от каждого толчка из его широко
открытого рта в синюю эмалированную плевательницу,
как жидкость из опрокинутой вертикально
бутыли, выхаркивалась кровь... Я назвал
его по имени.
Чехов отвалился навзничь на подушки,
и, обтирая платком окровавленные усы
и бороду, медленно, в темноте, нащупывал
меня взглядом.
И тут я - в желтом, стеариновом свете огарка
- впервые увидел его глаза без пенсне.
Они были большие и беспомощные, как у
ребенка, с желтоватыми от желчи белками,
подернутые влагой слез... Он тихо, с трудом
проговорил:
- Я мешаю... вам спать... простите... голубчик..."
На следующий день Морозов увез Чехова
в Пермь. А из Перми Чехов написал Бунину:
"Все благополучно. Я здоров. Не смейте
волноваться".
"У меня чахотка, не иначе..."
До сих пор спорят о том, был ли Чехову
вполне ясен диагноз его болезни? И действительно,
как мог Чехов, образованный врач, не увидеть
у себя симптомы болезни и тем самым "просмотреть"
ее? Над этим вопросом, по-видимому, задумывался
и сам Чехов. "Как это я мог прозевать
у себя притупление?" - писал он брату
Михаилу.
Еще в далеком 1884 году в письме к Ивану
Сергеенко Чехов упоминает о болезни:
"Работы пропасть, денег нет, здоровье
негодное. Мечтал к празднику побывать
в Питере, но задержало кровохаркание".
"Не чахоточное", - прибавляет он в
скобках, как бы гоня от себя страшные
мысли.
Чехов был хорошим, опытным врачом, поднявшим
на ноги, вылечившим сотни больных, в том
числе и туберкулезных. Но в то же самое
время - был больным. А больной, даже зная,
что он болен, обычно опасается, что это
могут подтвердить со стороны. Может быть,
потому Чехов долгие годы избегал не только
серьезного медицинского обследования,
но даже медосмотра - боялся получить подтверждение
своим догадкам. Этим он напоминал профессора
Николая Степановича из его же "Скучной
истории", который не рисковал подвергать
себя осмотру врача, чтобы по выражению
лица своего коллеги, даже если ему не
скажут правду, не прочитать приговор
и не лишиться последней надежды. "Теперь,
когда я сам ставлю себе диагноз и сам
лечу себя, временами я надеюсь, что меня
обманывает мое неведение, что я ошибаюсь",
- рассуждал профессор. А насколько ясно
осознавал Антон Павлович свою болезнь
уже в 1891 году, видно из его письма Владимиру
Тихонову: "Вы совершенно верно изволили
заметить, что у меня истерия... Только
моя истерия в медицине называется - "чахоткой".
Так вот, друг мой, у меня чахотка, не иначе".
Он постоянно был один на один с болезнью.
В письме Суворину сообщал: "Я на днях
едва не упал, и мне минуту казалось, что
я умираю. Быстро иду к террасе, на которой
сидят гости, стараюсь улыбаться, не подать
вида, что жизнь моя обрывается". И даже
в такой критический момент приписка,
весьма характерная для Чехова: "Как-то
неловко падать и умирать при чужих".
"Он был врач, - писал Горький, - а болезнь
врача всегда тяжелее болезни его пациентов;
пациенты только чувствуют, а врач и знает
кое-что о том, как разрушается организм.
Это один из тех случаев, когда знание
можно считать приближающим смерть..."
Трезво оценивая состояние своего здоровья
и, возможно, предчувствуя приближающийся
конец, Чехов 3 августа 1901 года составил
завещательное письмо, адресованное сестре:
"Милая Маша, завещаю тебе в твое пожизненное
владение дачу мою в Ялте, деньги и доход
с драматических произведений, а жене
моей Ольге Леонардовне - дачу в Гурзуфе
и пять тысяч рублей. Недвижимое имущество,
если пожелаешь, можешь продать. Выдай
брату Александру три тысячи рублей, Ивану
- пять тысяч и Михаилу - три тысячи... Я
обещал крестьянам села Мелихово сто рублей
- на уплату за шоссе... Помогай бедным...
Береги мать. Живите мирно".
В этот же день у него, по свидетельству
сестры, "кровь шла долго, он все кашлял,
бодрился, прятал или же быстренько смывал
водой окровавленную чашку и пытался рассказывать
очередную веселую историю". Оказывается,
именно тогда Антон Павлович занес в "Записную
книжку": "Человек любит поговорить
о своих болезнях, а между тем, это самое
неинтересное в его жизни".
Не хочется прибегать к словам о стойкости,
силе духа, хотя здесь они были бы вполне
уместны. Доктор Чехов понимал, что с ним
происходит. О своих недомоганиях писал,
как бы наблюдая их со стороны, порой -
чуть ли не извиняясь. Он знал, что панацеи
нет. В сущности, ему не оставалось ничего,
кроме надежд, разочарований и новых попыток.
Мелихово, Крым, Кавказ, юг Франции, опять
Крым... И Баденвейлер. Вслед за Буниным
нельзя не повторить: "Было поистине
изумительно то мужество, с которым болел
и умер Чехов!"
"Ich sterbe"
Весной 1904 года здоровье Чехова настолько
ухудшилось, что врачи потребовали его
срочного отъезда на заграничный курорт.
Для этой цели был избран Баденвейлер,
горный курорт в Шварцвальде. Накануне
отъезда Чехова посетил Николай Телешов.
"Хотя я был подготовлен к тому, что
увижу, - писал он, - но то, что увидел, превосходило
все мои ожидания, самые мрачные. На диване,
обложенный подушками, не то в пальто,
не то в халате, с пледом на ногах, сидел
тоненький, как будто маленький, человек
с узкими плечами, с узким бескровным лицом
- до того был худ, изнурен и неузнаваем
Антон Павлович. Никогда не поверил бы,
что возможно так измениться. А он протягивает
слабую восковую руку, на которую страшно
взглянуть, смотрит своими ласковыми,
но уже не улыбающимися глазами и говорит:
"...Прощайте. Еду умирать... Поклонитесь
от меня товарищам... Пожелайте им от меня
счастья и успехов. Больше уже мы не встретимся".
В Баденвейлер Чехов с женой приехал 9
или 10 июня. Первые дни он чувствовал себя
бодро, говорил о своих планах, мечтал
о путешествиях. Но вскоре эмоциональный
подъем спал, и Чехов начал метаться, переезжать
из гостиницы в гостиницу, затем - в частный
дом, но и там повторилось то же самое:
пара спокойных дней, потом снова желание
срочной смены места жительства...
Что касается лечения, то он очень скоро
понял, что диета, прописанная ему, ничего
не даст: "Во всем этом много шарлатанства",
- писал он сестре. И, вместе с тем, очень
радовался, что здесь его жена имеет возможность
лечиться. "Ольга уехала сейчас в Швейцарию,
в Базель, лечить свои зубы". "Теперь
у нее коренные - золотые, на всю жизнь".
Писал сестре и матери ободряющие письма:
"Здоровье мое поправляется, входит
в меня пудами, а не золотниками", "Здоровье
с каждым днем все лучше и лучше"... Со
своим университетским товарищем за два
дня до смерти был чуть более откровенен:
"У меня все дни была повышена температура,
а сегодня все благополучно, чувствую
себя здоровым, особенно когда не хожу,
т.е. не чувствую одышки... Одышка тяжелая...
хоть караул кричи... Потерял я всего 15
фунтов весу. Простите, голубчик, за беспокойство,
не сердитесь..."
Доктор Эрик Шверер, лечивший Чехова в
Баденвейлере, после его смерти напечатал
в местной газете пространный рассказ,
где изложил свою точку зрения на болезнь
и кончину писателя. Вот несколько отрывков:
"Здешний климат действовал прекрасно
на здоровье господина Чехова, но потом,
вследствие высоких температур, которые
вызывались прогрессировавшим процессом
бугорчатки легких, вес тела начал падать,
наступило сильное расстройство кишечника...
До наступления кризиса я был уверен, что
его жизнь еще продлится несколько месяцев,
и даже после ужасающего припадка во вторник
состояние сердца еще не внушало больших
опасений, потому что после впрыскивания
морфия и вдыхания кислорода пульс стал
хорошим, и больной спокойно заснул... Только
в ночь с четверга на пятницу, когда после
первого камфарного шприца пульс не поправился,
стало очевидным, что катастрофа приближается...
Лечение проводилось комплексное. Во вторник
в связи с ослаблением деятельности сердца
пришлось в три приема давать наперстянку,
а в среду, в связи с сильным припадком
сердечной слабости, - большие дозы камфары.
В четверг он почувствовал себя сравнительно
хорошо, пульс и аппетит были удовлетворительны.
Спал хорошо до часу ночи, это уже начиналось
2 июля, проснулся от сильного удушья, и
разразилась катастрофа... Он лечился у
меня три недели, но в первый же день, осмотрев
его, я выразил опасение в связи с его больным
сердцем, которое значительно хуже легкого.
Господин Чехов был удивлен: "Странно,
но в России никто и никогда не говорил
мне о больном сердце". Он не поверил
мне, я это понял... Он, видимо, замечательный
писатель, но очень плохой врач, если решился
на различные переезды и путешествия.
При его тяжелейшей и последней форме
бугорчатки легких надо было сидеть в
тепле, пить теплое молоко с малиной, содой
и наперстянкой и беречь каждую минуту
жизни. А он мне все рассказывал, что в
последние три года объездил пол-Европы.
Сам себя и загубил... Он переносил свою
тяжелую болезнь, как герой. Со стоическим,
изумительным спокойствием ожидал он
смерти. И все успокаивал меня, просил
не волноваться, не бегать к нему часто,
был мил, деликатен и приветлив".
Развязка наступила в ночь с 1 на 2 июля
1904 года. По свидетельству жены Ольги Леонардовны,
в начале ночи Чехов проснулся и "первый
раз в жизни сам попросил послать за доктором.
Я вспомнила, что в этом же отеле жили знакомые
русские студенты - два брата, и вот одного
я попросила сбегать за доктором, сама
пошла колоть лед, чтобы положить на сердце
умирающего... А он с грустной улыбкой сказал:
"На пустое сердце льда не кладут"...
Пришел доктор (Шверер. - В.Д.), велел дать
шампанского. Антон Павлович сел и как-то
значительно, громко сказал доктору по-немецки
(он очень мало знал по-немецки): "Ich sterbe".
Потом повторил для студента или для меня
по-русски: "Я умираю". Потом взял
бокал, повернул ко мне лицо, улыбнулся
своей удивительной улыбкой, сказал: "Давно
я не пил шампанского...", покойно выпил
все до дна, тихо лег на левый бок и вскоре
умолкнул навсегда".
Поминальная молитва
Утром 5 июля гроб с телом Чехова отправился
в далекий путь, в Москву.
Газета "Русские ведомости" сообщала:
"Вся Россия следит за движением праха
любимого писателя. Сперва решено было,
что тело прибудет через Вержболово в
Петербург, откуда немедленно проследует
в Москву. Но из-за оплошности вдовы, которая
известила о прибытии тела неточно, гроб
Антона Павловича был встречен в Петербурге
не многотысячной толпой, которая приготовила
речи, венки и цветы, а десятком репортеров...
Москве ошибка Петербурга послужила уроком.
Только опять и сюда тело великого русского
писателя было доставлено в вагоне, на
котором красовалась надпись "Для перевозки
свежих устриц".
Газета "Киевлянин": "Еще до приезда
поезда в Петербург на Варшавский вокзал,
журналисты столичных и провинциальных
газет обратились к господину начальнику
вокзала Пыменову с вопросом: "На какой
перрон прибудет траурный вагон с гробом
великого певца земли русской?" Начальник
переспросил: "Чехов?" И ответил уже
со знанием дела: "Да, кажется есть такой
покойник. Впрочем, точно не знаю, ибо их
у меня в поезде два".
"Московские ведомости": "Оглянитесь
вокруг: это все та же серенькая публика
- чиновники, офицеры, врачи, студенты,
барышни, литераторы, профессора, которых
так мастерски описывал в своих рассказах
Чехов! Они все здесь! Все пришли проститься
с ним!.. А безобразия с гробом великого
сына России продолжались. Когда поезд
остановился у перрона, то сначала выпустили
пассажиров, потом освободили багажный
вагон, тут же загнали весь состав на запасной
путь и лишь затем, после часового ожидания,
маневровый паровозик, выплевывая пар
и копоть, притащил к перрону долгожданный
и печально знаменитый вагон номер Д-1734
с надписью, которая оскорбляет каждого
нормального человека".
Газета "Русская мысль": "Венки
были от целых городов, несколько сотен
венков с траурными лентами. Многотысячная
толпа жалобными голосами пела "Святый
Боже". Чехова несли на руках через всю
Москву. Все балконы были заняты, и усеяны
людьми окна домов. Процессия останавливалась
у тех мест, которые были освящены именем
Чехова, и там служили литии. Служили их
у Тургеневской читальни, у осиротевшего
Художественного театра, у памятника Пирогову...
У входа в Новодевичий монастырь стояли
сотни людей. Похоже было, что это храмовый
праздник. Своеобразным звоном монастырский
колокол возвестил прибытие тела... Долго
ждали речей, даже когда гроб был уже засыпан.
Но передали, что покойным было выражено
желание, чтоб над его могилой не было
речей. Двое-трое ораторов из необозримо
огромной толпы сказали заурядные слова,
досадно нарушившие красноречивое молчание,
которое было так уместно над свежей могилой
грустного певца сумеречной эпохи".
Александр Куприн в тот день сделал в дневнике
такую запись: "Среди моря венков, памятных
лент и скорбных посвящений я разглядел
надпись "На могилу такого писателя,
как Ты, венок должен возложить каждый
читатель"... Расходились с кладбища
медленно, в молчании. Я подошел к матери
Чехова и без слов поцеловал ее руку. И
она сказала усталым, слабым голосом: "Вот
горе-то у нас какое... Нет Антоши".
Владимир Короленко писал в "Киевском
телеграфе": "9 июля Россия будет помнить
всегда... Смерть Чехова всколыхнула все
то, что было чуткого в обществе, что любило
красоту, лелеяло идеалы, тосковало по
лучшим временам, - все, для чего Чехов
был каким-то таинственным воплощением
и красоты, и изящества, и чудесной народной
печали".
Смерть великого человека - всегда огромная
утрата, но когда он уходит из жизни столь
рано, уходит в расцвете дарования, потеря
особенно тяжела. Антон Павлович знал,
что болен смертельно. И понимал при этом,
что надо не плакаться, не подавать вида,
что тебе плохо, хуже, чем всем другим.
"Коль принадлежишь к племени людей,
то все равно рано или поздно будешь страдать
и умрешь, а раз так, значит, надо прожить
до конца своего тихо, не рвать занавес
в клочья, не вынуждать близких к страданию".
Он шел своим путем, один на один со своей
совестью, и совесть эта ни разу не увела
его в сторону, не позволила написать ни
строчки, которой бы устыдился впоследствии
- строгая совесть духовно чистого человека.
Он не умел жить иначе даже тогда, когда
оставались считанные часы.
Содержание
1. «Русские писатели. Биобиблографический
словарь. М-Я. 2.» Под. Ред. П.А. Николаева.
М., «Просвещение», 1990.
2. Чеховский центр. Чехов Антон Павлович.
Биография. Жизнь и творчество. |