Автор работы: Пользователь скрыл имя, 30 Января 2015 в 05:38, статья
Анализ различных программ литературного образования школьников показывает, что нередко за рамками изучения оказываются писатели, чьи произведения обладают богатым духовно-нравственным потенциалом. В частности, имя М.М. Пришвина, одного из выдающихся русских писателей XX века, певца родной природы, как принято считать, большого мастера слова, наконец, глубокого мыслителя, знакомо учащимся только в рамках программы начальной школы.
Лирическое «Я» Михаила Пришвина
Анализ различных программ литературного образования школьников показывает, что нередко за рамками изучения оказываются писатели, чьи произведения обладают богатым духовно-нравственным потенциалом. В частности, имя М.М. Пришвина, одного из выдающихся русских писателей XX века, певца родной природы, как принято считать, большого мастера слова, наконец, глубокого мыслителя, знакомо учащимся только в рамках программы начальной школы. Думается, что его лирические миниатюры, заключающие в себе глубокий философский смысл, могут быть рекомендованы для изучения учащимися 11 классов. Это позволило бы школьникам раскрыть множество граней таланта этого писателя, ибо не секрет, что их представление о нем носит довольно однобокий характер.
Целью нашей работы является выявление граней лирического «Я» М. Пришвина и способов их художественного воплощения.
В современном литературоведении понятие «лирическая миниатюра» ещё не установилось и даже в справочной литературе имеет разное толкование. Само название жанра говорит о его специфике. Традиционно проза считается более приспособленной к художественному воссозданию объективной картины мира, нежели к выражению чувств и переживаний. Но обращение к лирической прозе мы наблюдаем еще у сентименталистов и романтиков XVIII-XIX веков. Более того, известны такие писатели, которые вообще не отделяют своё стихотворное творчество от прозаического (например, И.А. Бунин).
Но если общепринятого жанрового обозначения у лирической миниатюры не существует, то в конкретной практике писателей и учёных понятие «миниатюра» реально присутствует. Для некоторых писателей жанр лирической миниатюры стал основным в их творчестве. В полной мере удалось освоить все возможности названного жанра известному мастеру лирической миниатюры М.М. Пришвину. В одной из своих дневниковых записей он дал следующее определение: «Миниатюра как искреннее, пока писатель не успел еще излукавиться в записи преходящего мгновения жизни. Это капля, это проходящее мгновение действительности, всегда оно правда, но не всегда верной бывает заключающая её форма: сердце не ошибается, но мысль додже успеть оформиться, пока сердце не успело остыть» [1].
Лирические миниатюры М.М. Пришвина носят разный характер - это и так называемые фенологические наблюдения, и прямые размышления о творчестве, и дневниковые записи, и житейские афоризму Органически сливаясь, они несут в себе нечто большее, чем просто зафиксированный факт. Поэтому естественной формой существования этих произведений является их циклизация. Цепь миниатюр связанных единством замысла, образует лирическую поэму в прозе. Таковы пришвинские «Фацелия», «Лесная капель», «Календарь природы».
При внешнем «обезлюдении» и сюжетной статичности лирических миниатюр М.М. Пришвина их главным героем все-таки является человек, обращенное к людям лирическое «я» писателя. Его лирический герой наделен автобиографическими чертами. Но в то же время Пришвин писал: «И до сих пор отрывать имена героев своих от себя не могу без утраты, но зато когда говорю я, то, конечно, это я уже сотворенное, это мы. Мне этого я никогда не совестно, его пороки не мои личные пороки, его добродетели возможны для всех» [2]. Таким образом, лирические циклы Пришвина - это одновременно и таинство открытия человеческой души, дневниковая интимность чувств и переживаний, и философия всеединства, «соединения всего со всем, как единства и родственной связи существ мира» [3].
Лирический герой Пришвина - это особый тип героя, совместивший в себе несколько ипостасей - писателя, философа, историка.
Так, в лирическом герое-писателе мы в большей мере обнаруживаем личность самого автора. Это он говорит, обращаясь к читателю: «Нужно самому автору в таланте своем дожить до того, чтобы все эта до крайности далекое стало близким» [4]. Нередко в таких миниатюрах встречаются обращения «Друг мой», «мои дорогие». Лирический герой как бы вступает в диалог с читателем. Для таких миниатюр Пришвина характерны мысль о большом значении мотивов, побуждающих писателя к творчеству, мысль о том, что совершенная форма художественного произведения является не следствием простого ремесленного послушания, отточенного мастерства, а целого комплекса идей писателя, его образа жизни, образа мысли, его поступков, как результат высоты и чистоты нравственного облика писателя, придающих особенную искренность и силу его произведениям.
Ещё одной гранью облика лирического «я» Пришвина можно назвать героя-философа. Самые задушевные миниатюры Пришвина созданы именно в форме философских размышлений. В них особенно наглядно выступает необычайная образность стиля писателя. Миниатюры-медитации, написанные как бы ради заключенного в них наблюдения, несут в себе философский смысл и, образно трансформируясь, представляют собой образ человеческих отношений и переживаний: «Тетерева на току вызывают на бой, воинственно перекликаются, и тетерки на заре со всех сторон бегут к току. Если испугаешь тетёрку и она взлетит, то и самец взлетает, но, я думаю, не потому, что ему тетёрка нужна, а хлопанье её крыльев - для него сигнал опасности» [4].
Метафорическое осмысление в миниатюрах Пришвина получают вопросы бытия, нравственные проблемы, проблемы творчества и исторические реалии России, в этом случае получает развитие ещё одна грань пришвинского «я» - герой-историк. Следует отметить, в этой ипостаси своего лирического героя также заметен сам автор. Его миниатюры, связанные с осмыслением прошлого и настоящего, имеют прямую связь с дневниковыми записями. Их роднит взволнованное раздирающее душу переживание, горькое разочарование в событиях, происходящих в родной стране,: и одновременно щемящее чувство любви, сопричастности ко всему, что происходит и будет происходить с ней: «Иван-да-Марья всегда собираются вместе в такую тесноту, что я всегда вспоминаю, глядя на эти цветы, прежних мужиков, как они тогда беззаветно плодились и теснились на своих клочках и по всей необъятной стране вопили: «Земли, земли!» [4, с, 169]. Не случайно вид именно этих цветов подтолкнул лирического героя к размышлениям о русских мужиках. Название «иван-да-марья» символизирует для него Россию, заставляет вернуться в её прошлое.
Лирический герой, как правило, медитативных миниатюр Пришвина невидимыми узами соединен со всем человечеством, часто объективизируется. В этом случае форма первого лица сменяется обобщённо-личными формами второго лица: «Красотой природы насыщаешься, как пищей: тебе дано столько-то вместить и больше не можешь. Но если ты сумеешь это выразить, то рано иди поздно придёт человек другой и на твоё прибавит своё, а после другого третий дальше, дальше: человек в красоте не насытим» [4]. В этом проявляется ещё одна особенность лирического «я» Пришвина - обращенность о многим людям. В этом плане многие миниатюры пронизаны пафосом единения человека со всем, что его окружает, так называемого «природочеловекосотворчества». Об этом справедливо пишет в своей статье «Жизнь, пробивающая себе путь к вечности» С.Г. Семёнова: «Во главу угла своего видения он (Пришвин - И.Ц.) ставит чувство родства не только с людьми, но шире - со всем миром. В такой редкой интенсивности и всеохватности это чувство особо благодатно дано его личности» [2, с. 169]. Исследователь полагает, что именно это более всего подводит Пришвина-мыслителя к русскому космизму. Иллюстрацией этому может служить миниатюра «Образы наших утрат»: «И только потому, что мы в родстве со всем миром, восстанавливаем мы силою родственного внимания общую связь и открываем своё же личное в людях другого образа жизни, даже в животных, даже в камнях» [4, с. 188]. В произведении небольшого объема Пришвин мог развернуть поразительно богатую, подробную и полную картину мира. Ощущение этой полноты жизни, этой сложной гармонии природы, ощущение единства с ней, проникновение в ее тайны создаётся пристальным вглядыванием в каждую травинку или букашку - во всё то, что становится объектом созерцания лирического героя. В одном предложении миниатюры: «Когда обсохли хвощи, стрекозы стали сторожкими и особенно тени боятся»,- заключена всеохватывающая мысль о нужности всякого существа, созданного природой: ведь хвощи, имеющие насечки на своих стеблях, напоминают тело стрекоз и этим защищают их. Таким образом, казалось бы, обыкновенное наблюдение художника-натуралиста заключает в себе сокровенную мысль автора о гармоничности и единстве природы.
Необходимо отметить, что предметом размышлений лирического героя является не только созерцание - иногда он заставляет читателя вслушиваться в мир: «Мирный звук воркующей горлинки свидетельствует в лесу всем живущим: жизнь продолжается» [4, с. 155]. Это произведение, состоящее всего лишь из одного предложения, содержит редкое для такого типа миниатюр авторское резюме. Как правило, лирический герой Пришвина фиксирует свои наблюдения, а внимательный читатель сам постигает глубину авторской мысли.
Таким образом, выявление граней лирического героя М.М. Пришвина позволяет нам говорить о том, что писатель в своих лирических миниатюрах создал уникальный образ героя, имеющий множество ипостасей, отразивших богатый и сложный внутренний мир самого автора. Многоликость лирического героя позволяет говорить об удивительной широте мировосприятия выдающегося лирика русской литературы М.М. Пришвина.
Литература
1. Пришвина В.Д. Наш дом. М., 1980. С. 193.
2. Пришвин М.М. Поли. собр. соч.: В 8 т. М., 1982. Т. 8. С. 244.
3. Семенова С.Г. Жизнь, пробивающая себе путь к вечности // Человек. 2001. № 1.
С. 169.
4. Пришвин М.М. Рассказы М., 1981. С. 181.