Объекты и формы пародирования в романе Рабле "Гаргантюра и Пантагрюэль"

Агеева Ольга, ФЖБ-21

ОБЪЕКТЫ И ФОРМЫ ПАРОДИРОВАНИЯ

В РОМАНЕ ФРАНСУА  РАБЛЕ «ГАРГАНТЮА И ПАНТАГРЮЭЛЬ»

"Гаргантюа и Пантагрюэль" - это энциклопедия пародии и сатиры. Острой едкой насмешке автор подвергает все сферы человеческой жизни. Тут и насмешки над церковнослужителями, и едкая сатира на счет средневековой схоластики, и пародия на рыцарский кодекс. Согласно концепции М. М. Бахтина, раблезианская поэтика прежде всего карнавальна. Это вроде бы "вторая жизнь", и она "строится в известной мере как пародия на обычную, то есть внекарнавальную жизнь, как "мир наизнанку".

Хронологически первой частью романа является «Пантагрюэль», на написание которой Рабле вдохновила «Великая хроника Гаргантюа» — анонимная книга, вышедшая в 1532 году. «Пантагрюэль» задуман в продолжение «Великих хроник», назван автором «хроникой» и ориентирован, пародийно, на поэтику этого жанра. Пародию на рыцарские романы Рабле мастерски прикрыл шутовской формой. Величественный текст писатель организует совершенно по-другому, поменяв ритмический и смысловой рисунок. Вместе с тем пародийно воспроизводится композиционная схема жития — жанра, в котором описываются лишь отдельные эпизоды жизни святого: рождение, первая встреча с божественным, совершенные святым чудеса.

В прологах Рабле пародирует каноны и приемы средневековой словесности. Автор стремится как можно точнее указать предмет своей пародии – сугубо средневековое понимание словесности и книги. В прологе «Пантагрюэля» Алькофрибас расхваливает читателям не только содержание своей истории, но и «целебные» свойства собственной книги и ее образца – народных хроник, чтение которых помогает больным, подобно тому как житие св. Маргариты помогает роженицам. Восприятие книги (в первую очередь, конечно, Библии) как сакрального предмета, способного избавлять от хворей, – характерная черта народной, по преимуществу бесписьменной культуры средних веков. Заявляя, что и его творение того же сорта, Рабле пародийно задает для нее средневековые правила восприятия.

После хвалы автор переходит  к ругательствам: те, кто придерживается иных взглядов на «Хроники», клеймятся как «отщепенцы, совратители и соблазнители». Все эти три бранных обозначения применялись специально к людям, обвинявшимся в ереси, к тем, кого посылали на костер. Рабле недаром сопоставлял «Хроники» с Библией и Евангелием, – теперь он также, подобно церкви, всех инакомыслящих в вопросе о «Хрониках» обвиняет в ереси со всеми вытекающими отсюда последствиями. Эта смелая аллюзия на церковь и церковную политику.

Таким образом, неумеренное прославление «Хроники», а также готовность отдать за свое убеждение жизнь (в иронической амбивалентной форме «полпинты требухи»), готовность защищать эти убеждения вплоть до костра и, наконец, обвинение в ереси всех инакомыслящих, – все это с начала и до конца – пародия на церковь как единственную хранительницу и истолковательницу слова божия (Евангелия). За «Хрониками» стоит Евангелие; за чрезмерностью прославления «Хроник», как единоспасающей книги, стоит исключительность церковной истины, за площадной бранью и проклятиями стоит церковная нетерпимость, устрашения и костры. Но эта рискованная пародия дана в форме площадных веселых зазываний. Рабле не боится несколько дальше прямо заявить, что «Хроник» за два месяца было продано больше, чем за девять лет было куплено Библий.

Но пролог и шире и глубже обычных гротескных пародий. Он высмеивает самые основы средневекового мышления, самые методы установления истины и убеждения в ней, неотделимые от страха, насилия, хмурой односторонней серьезности и нетерпимости. Прологи Рабле снижают «сокровенный смысл» и «тайну», «ужасающие мистерии» религии, политики и экономики. Смех должен освободить правду о мире от затемняющих ее оболочек мрачной лжи, сотканных серьезностью страха, страдания и насилия.

В руках Рабле пародия становится тончайшим средством критики христианских канонических текстов. Рождение Гаргантюа через левое ухо матери Рабле объясняет всемогуществом Господа Бога, а тех, кто отказывается этому верить, объявляет еретиками. Здесь пародируется религиозный фанатизм и слепая вера в евангельские чудеса. В главе «О происхождении и древности рода великого Пантагрюэля» перечисляются имена пятидесяти девяти королей, совсем так же, как в Библии имена иудейских патриархов и царей (Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова и т. д.). В этом списке персонажи, выдуманные Рабле (Шальброт, Сараброт и Фариброт), соседствуют с упомянутыми в Библии, мифологии и легендах, а также в рыцарских романах («Фьерабрас»). Налицо пародирование библейской генеалогии.

Показателен эпизод, когда молодой Гаргантюа, приезжает в Париж. Возгласы толпы создают атмосферу весьма вольных травестий имен святых и их функций. Все призываемые толпой святые явлены или в непристойном, или в пиршественном плане. С этого времени, утверждает автор, город и стал называться Парижем. Таким образом, весь этот эпизод в целом – пародия на местные легенды о происхождении имен (серьезные поэтические обработки таких легенд были в ту эпоху очень популярны во Франции, в частности, этим занимались Жан Лемер и другие поэты школы «риториков»)

Глава «О потешной статуе Жруньи, а равно и о том, как и что именно приносят в жертву гастролатры всемогущему своему богу» - сатира на Святую Мессу и Евхаристию. Всемогущее чрево – пародия на «Символ веры»: Всемогущий Отче. Меню гастролатров скопировано со сметы расходов на обед Екатерины Медичи (19 июня 1549 г. в епископстве Парижа). Торжественный вынос блюд – пародия на церковную процессию.

Или, например, эпизод с воскрешением Эпистемона Панургом пародирует библейское сказание о воскрешении Лазаря Иисусом Христом. А рассказ о великане Хуртали, выдуманном для смеха предке Пантагрюэля, - пародия на легенду о Ноевом ковчеге. Хуртали спасся во время потопа, оседлав Ноев ковчег, внутри которого по своим размерам не мог поместиться.

Смелой пародией на Библию в описании чудес является турецкий эпизод Панурга. Попавший в плен к туркам, он едва не погиб мученической смертью за веру на костре, но спасся чудесным образом. Построен эпизод как пародийная травестия мученичества и чуда. Кончается эпизод прославлением жаркого на вертеле. Так, кровь превращается у Рабле в вино, а жестокое побоище и страстная смерть – в веселый пир, жертвенный костер – в кухонный очаг.

Истинная мудрость в романе Рабле имеет мало общего с гуманистической  образованностью. Ее средоточием оказываются  не книги (перед диспутом Панург решительно советует своему господину выкинуть их из головы), но стихия ярмарочной игры, вовлекающей в себя все области знания, жанры и стили современной культуры. Языковая игра - проявление духа ренессансной свободы, отличающей «Гаргантюа и Пантагрюэля». Речь магистра Ианотуса, в которой он обращается к Гаргантюа с просьбой вернуть колокола – великолепная пародия на красноречие сорбоннистов, на их способ аргументировать, на их латинский язык. Именно книжная наука выступает у Рабле излюбленным предметом пародии. В перечень книг, находящихся в библиотеке монастыря св. Виктора, входят главным образом вымышленные книги, иногда пародирующие названия реальных. Встречаются и подлинные заглавия – например, трактат богослова Жана Жерсона «О возможности смещения папы церковью».

Любопытны главы о Телемском аббатстве, где все не попросту дозволено, но и всячески поощряется. Здешний девиз: "делай что хочешь". Причем подобное "ничего-не-делание" или "что-хочешь-делание" зиждется на социальном неравенстве и из него вытекающей несправедливости, ибо обеспечивается армией слуг. Так что свобода существует там как бы лишь для "избранных". Уж не розыгрыш ли все тут описанное, не просто ли "развеселая пародия"? В том по крайней мере был убежден французский филолог Ф. Дезоне, автор статьи "Перечитывая Телемское аббатство". Он заявил, что этот эпизод вовсе не образец "ренессансной этики", а, напротив, - чистейший "фарс", "ловушка для дураков".

К композиции второй книги  можно усмотреть рождение схемы плутовского романа (злоключения героя). Пантагрюэль отправляется в далекое путешествие к оракулу Божественной Бутылки. Перед нами схема «Одиссеи» (отсюда посещение героями различных островов с фантастическими персонажами) и романов Кретьена де Труа от «Эрека и Эниды» до «Персеваля» — схема «романа дороги». Эскадра Пантагрюэля посещает множество островов (среди них остров апедевтов - пародия на фискальное ведомство). Божественная Бутылка отвечает на заданный вопрос звуком, напоминающим слово "тринк" ("пей"). Утопически-благостная атмосфера вокруг воспринимается как пародийная. Тем более, что высказывание Бутылки, собственно говоря, вовсе не было ответом на поставленный вопрос, скорее уж констатацией недостижимости каких бы то ни было жизненных целей.

"Гаргантюа и Пантагрюэль" - это феерия душевного здоровья, грубых и добрых шуток, это пародия пародий. В один из праздников дураков во Франции (в 1540 г.), который на протяжении девяти веков жил в полулегальной форме, фигурировало имя Рабле. Во время пира вместо Евангелия читали «Хронику Гаргантюа». Раблезианский смех как бы вернулся в материнское лоно своей древней обрядово-зрелищной традиции. Гений французского Возрождения нашел в народной смеховой культуре ту занимательную форму, которая позволяла ему сделать гуманистические идеи доступными широкому кругу читателей.