Один день Ивана Денисовича и Матренин двор

Примечателен разговор Цезаря с каторжанином Х-123, жилистым стариком, о фильме Эйзенштейна «Иван Грозный»: «объективность требует признать, что Эйзенштейн гениален. «Иоанн Грозный» - разве это не гениально? Пляска опричников с личиной! Сцена в соборе!» - говорит Цезарь. «Кривлянье! ... Так много искусства, что уже и не искусство. Перец и мак вместо хлеба насущного!» - отвечает старик.

Но Цезаря прежде всего интересует «не что, а как», его больше всего занимает, как это сделано, его увлекает новый прием, неожиданный монтаж, оригинальными стык кадров. Цель искусства при этом - дело второстепенное; «<...> гнуснейшая политическая идея - оправдание единоличной тирании» (так характеризует фильм Х-123) оказывается вовсе не такой важной для Цезаря. Он пропускает мимо ушей и реплику своего оппонента по поводу этой «идеи»: «Глумление над памятью трех поколений русской интеллигенции». Пытаясь оправдать Эйзенштейна, а скорее всего себя, Цезарь говорит, что только такую трактовку пропустили бы. «Ах, пропустили бы? - взрывается старик. - Так не говорите, что гений! Скажите, что подхалим, заказ собачий выполнил. Гении не подгоняют трактовку под вкус тиранов!»

Вот и получается, что  «игра ума», произведение, в котором слишком «много искусства», - безнравственно. С одной стороны, это искусство служит «вкусу тиранов», оправдывая таким образом то, что и жилистый старик, и Шухов, и сам Цезарь сидят в лагере; с другой - пресловутое «как» (посылаемое стариком «к чертовой матери») не пробудит мысли автора, «добрых чувств», а потому не только не нужно, но и вредно.

Для Шухова, безмолвного свидетеля диалога - все это «образованный разговор». Но насчет «добрых чувств» Шухов хорошо понимает, - идет ли речь» о том, что бригадир «в доброй душе», или о том, как он сам «подработал» у Цезаря. «Добрые чувства» - это реальные свойства живых людей, а профессиовализмы Цезаря - это, как будет писать позднее сам Солженицын «образовавщина».

Цезарь и с кавторангом  пытается говорить на свои излюбленные  темы: монтаж, крупный план, ракурс. Но и Буйновский «ловит» его на игре, на нежелания соотнести выдуманное к реальности.

Кино (сталинское, советское  кино) и жизнь! Цезарь не может не вызывать уважения влюбленностью в  свое дело, увлеченностью своей профессией; но нельзя отделаться от мысли, что  желание поговорить об Эйзенштейне  во многом связано с тем, что сидел Цезарь целый день в тепле, трубочку покуривал, даже в столовую не ходил, «не унижался ни здесь, ни в лагере», замечает автор. Он живет вдалеке от реальной лагерной жизни.

Вот не спеша, подошел  Цезарь к своей бригаде, что собралась, ждет, когда после работы в зону можно будет идти:

- Ну, как, капитан, дела?

Гретому мерзлого не понять. Пустой вопрос - дела как?

- Да как? - поводит капитан  плечами. - Наработался вот, спину распрямил». Цезарь в бригаде «одного кавторанга придерживается, больше ему не с кем душу отвести». Да Буйновский смотрит на сцены из «Броненосца...» совсем другие глазами: «... черви по мясу прямо как дождевые ползают. Неужели такие были? Думаю, это б мясо к нам в лагерь сейчас привезли вместо нашей рыбки говенной, да не моя, не скребя, в котел бы ухнули, так мы бы...»

Реальность остается скрытой от Цезаря. Он расходует  свой интеллектуальный потенциал очень  избирательно. Его, как Шухова, вроде бы не занимают «неудобные» вопросы. Но если Шухов всем своим существом и не предназначен не только для решения, но и для постановки подобных проблем, то Цезарь, видно сознательно уходит от них. То, что оправданно для Шухова оборачивается для кинорежиссера если не прямой виной, то бедой. Шухова иной раз даже жалеет Цезаря: «Небось много он об себе думает, Цезарь, а не понимает в жизни ничуть».

По Солженицыну, в жизни  понимает больше других сотоварищей, включая  не только Цезаря (невольного, а подчас добровольного пособника сталинского «цесаризма»), но и кавторанг, и бригадира, и Алешку - баптиста, - всех действующих лиц повести, сам Иван Денисович со своим немудрящим мужицким умом, крестьянской сметкой, ясным практическим взглядом на мир Солженицын, конечно, отдает себе отчет в том, что от Шухова не нужно ждать и требовать осмысления исторических событий интеллектуальных обобщений на уровне его собственного исследования Архипелага ГУЛАГ. У Ивана Денисовича другая философия жизни, но это тоже философия, впитавшая и обобщившая долгий лагерный опыт, тяжкий исторический опыт советской истории. В лице тихого и терпеливого Ивана Денисовича Солженицын воссоздал почти символический в своей обобщенности образ русского народа, способного перенести невиданные страдания, лишения, издевательства коммунистического режима, ярмо советской власти и блатной беспредел Архипелага и, несмотря ни на что, - выжить в этом «десятом круге» ада. И сохранить при этом доброту к людям, человечность, снисходительность к человеческим слабостям и непримиримость к нравственным порокам.

Один день героя Солженицына, пробежавший перед взором потрясенного читателя, разрастается до пределов целой человеческой жизни, до масштабов народной судьбы, до символа целой эпохи в истории России. «Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый. Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов - три дня лишних набавлялось...»

Солженицын уже тогда - если не знал, то предчувствовал: срок, накрученный стране партией большевиков, подходит к концу. И ради приближения  этого часа стоило бороться, не считаясь ни с какими личными жертвами.

А началось все с публикации «Одного дня Ивана Денисовича» ...С изложения простого мужицкого взгляда на ГУЛАГ. Может быть, если бы Солженицын начал с печатания своего интеллигентского взгляда на лагерный опыт (например, в духе его раннего романа «В круге первом»), ничего бы у него не получилось. Правда о ГУЛАГе еще долго бы не увидела света на родине; зарубежные публикации, вероятно, предшествовали бы отечественным (если бы те оказались вообще возможными), а «Архипелаг ГУЛАГ», с потоком доверительных писем и рассказов, легших в основу исследования Солженицына, начался именно после публикации «Одного дня» в «Новом мире»... Вся история нашей страны, наверно, сложилась бы по-другому, если бы в ноябрьском номере журнала Твардовского за 1962 год не появился бы «Иван Денисович». По этому поводу Солженицын позже писал в своих «очерках литературной жизни» «Бодался теленок с дубом»: «Не скажу, что такой точный план, но верная догадка-предчувствие у меня в том и была: к этому мужику Ивану Денисовичу не могут остаться равнодушны верхний мужик Александр Твардовский и верховой мужик Никита Хрущев. Так и сбылось: даже не поэзия и даже не политика решили судьбу моего рассказа, а вот это его доконная мужицкая суть, столько у нас осмеянная, потоптанная и охаянная с Великого Перелома».

 

 

 

 

 

 

 

Заключение

 

Таким образом, на страшном лагерном материале, построил А.И. Солженицын свою философию бесконечно маленького и одинокого человека, который  мешает отлаженной машине насилия производить  одномерных людей тем только, что во всякую минуту жизни остается личностью. Иван Денисович Шухов соответствует идеальным представлениям писателя о качествах народного духа и ума, дающих надежду на его возрождение. В тихом его сопротивлении насилию выразились с огромной впечатляющей силой те народные качества, что не считались столь уж необходимыми в пору громких социальных перемен. А.И. Солженицын вернул в литературу героя, в котором соединились терпение, разумная расчетливая сноровистость, умение приспособиться к нечеловеческим условиям, не потеряв лица, мудрое понимание и правых и виноватых, привычка напряженно думать «о времени и о себе».

Обычный день Ивана Денисовича ответил на самый мучительный  вопрос нашего тревожного века: что  надо сделать, чтобы, выражаясь словами Бориса Пастернака, «ни единой дольки не отступиться от лица», как надо жить, чтобы при любых обстоятельствах, пусть даже самых чрезвычайных, в любом круге ада остаться человеком, самостоятельно мыслящей и ответственно действующей личностью, не потерять достоинство и совесть, не предать и не сподличать, - но и выжить при этом, пройдя через огонь и воду, выстоять, не перекладывая ношу своей собственной судьбы на плечи идущих вслед потомков? И Солженицын в своем произведении «Один день Ивана Денисовича» изобразил человека, который будучи накрыт большевистским колпаком, обрел источник силы и свободы в самом себе, в своей русскости, в теплоте жизнеотношения, в труде, в своей внутренней борьбе против зла, воле к внутренней свободе, в умении жить одновременно наособицу - и со всеми сообща. Вокруг него разные люди: кто выдержал натиск страшной эпохи, кто сломался. Причины поражения у каждого разные, причина победы у всех одна: верность некоммунистической традиции; традиции национальной, которую блюдут эстонцы, весьма одобряемые Иваном Денисовичем; традиции религиозной - ей верен баптист Алешка, которого Иван Денисович уважает, хотя сам далек от церковности.

Повесть Солженицына  восстановила прерванную на десятилетия  русскую традицию в праведности  человека видеть «осуществление нравственного закона» (П.Я. Чаадаев) - и в этом особая роль произведения Солженицына в литературном процессе.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Список литературы

1. Архангельский А. 40 лет  Ивана Денисовича /А. Архангельский  // Известия. - 2002. - 19 ноября. - С.9.

2. Воскресенский, Л.  Здравствуйте, Иван Денисович! / Л.  Воскресенский // Московские новости. - 1988. - 7 августа. - С.11.

3. Газизова А.А. Конфликт  временного и вечного в повести  А. Солженицына «Один день Ивана  Денисовича» / А.А. Газизова // Литература в школе. - 1997. - №4. - С.72-79.

4. Голубков М.М. Русский  национальный характер в эпосе  А. Солженицына / М.М. Голубков // Отечественная история. - 2002. - №1. - С.135-146.

5. Гулак А.Т. О формах  повествования в рассказе А.И.  Солженицына «Один день Ивана Денисовича» / А.Т. Гулак, В.Ю. Юровский // Русская речь. - 2006. - №1. - С.39-48.

6. Евсюков В. Люди  бездны / В. Евсюков // Дальний восток. - 1990. - №12. - С.144-151.

7. Запевалов В.Н. Научная  конференция «Александр Солженицын».  К 30-летию выхода в свет повести «Один день Ивана Денисовича» / В.Н. Запевалов // Русская литература. - 1993. - № 2. - С.251-256.

8. Латынина А. Крушение  идеократии: От «Одного дня Ивана  Денисовича» к «Архипелагу ГУЛАГ» / А. Латынина // Литературное обозрение. - 1990. - №4. - С.3-8.

9. Муромский В.П. Из  истории литературной полемики  вокруг повести А.И. Солженицына  «Один день Ивана Денисовича»  / В.П. Муромский // Литература в  школе. - 1994. - №3. - С.26-30.

10. Неверов А. «Один  день» и вся жизнь: [40 лет назад  была опубликована повесть А.И. Солженицына] /А. Неверов // Труд. - 2002. - 19 ноября. - С.6.

11. Солженицын А.И. Интервью  для радио Би-Би-Си к 20-летию  выхода «Одного дня Ивана Денисовича»  / А.И. Солженицын // Звезда. - 1995. - №11. - С.5-7.

12. Солженицын А.И. Один день Ивана Денисовича: Рассказы 60-х годов. - СПб, 2000. - 340 с.

13. Урманов, А.В. Творчество  Александра Солженицына: Учебное  пособие / А.В. Урманов. - 2-е изд. - М.: Флинта: Наука, 2004. - 384 с.

14. Чалмаев В.А. А  Солженицын: Жизнь и творчество: книга для учащихся / В.А. Чалмаев. - М.: Просвещение, 1994. - 287 с.

15. Шнейберг Л.Я. От  Горького до Солженицына: Пособие  для поступающих в вузы / Л.Я.  Шнейберг, И.В. Кондаков. - 2-е изд., испр. и доп. - М.: Высшая школа, 1997. - 559 с.