Повесть "Иуда Искариот" Л. Андреева в оценках критики

Повесть "Иуда Искариот" в оценках критики

 Трудно, тяжело и, может  быть, неблагодарно 

приближаться к тайне  Иуды, легче и спокойнее 

ее не замечать, прикрывая  ее розами красоты церковной.

С. Булгаков1

Повесть появилась в 1907 году, но упоминание о ее замысле встречается  у Л. Андреева уже в 1902 году. Поэтому  не только событиями русской истории  — поражением первой русской революции  и отказом многих от революционных  идей — вызвано появление этого  произведения, но и внутренними импульсами самого Л. Андреева. С исторической точки зрения тема отступничества от былых революционных увлечений  в повести присутствует. Об этом писал и Л. Андреев. Однако содержание повести, тем более с течением времени, выходит далеко за рамки  конкретной общественно-политической ситуации. Сам автор о замысле  своего произведения писал: "Нечто  по психологии, этике и практике предательства", "Совершенно свободная  фантазия на тему о предательстве, добре  и зле, Христе и проч.". Повесть  Леонида Андреева — это художественное философско-этическое исследование человеческого порока, а основной конфликт — философско-этический. Надо отдать должное художнической смелости писателя, рискнувшего обратиться к образу Иуды, тем более попытаться понять этот образ. Ведь с психологической точки зрения понять означает в чем-то и принять (в соответствии с парадоксальным утверждением М. Цветаевой понять — простить, не иначе). Леонид Андреев эту опасность, разумеется, предвидел. Он писал: повесть "будут ругать и справа, и слева, сверху и снизу". И он оказался прав: акценты, которые были расставлены в его варианте евангельской истории ("Евангелии от Андреева"), оказались неприемлемыми для многих современников, в числе которых был и Л. Толстой: "Ужасно гадко, фальшь и отсутствие признака таланта. Главное зачем?" В то же время высоко оценили повесть М. Горький, А. Блок, К. Чуковский и многие другие.

Резкое неприятие вызвал и Иисус как персонаж повести ("Сочиненный Андреевым Иисус, в  общем Иисус рационализма Ренана, художника Поленова, но не Евангелия, личность весьма посредственная, бесцветная, маленькая", — А. Бугров2), и образы апостолов ("От апостолов приблизительно ничего не должно остаться. Только мокренько", — В.В. Розанов), и, конечно, образ центрального героя "Иуды Искариота" ("… попытка Л. Андреева представить Иуду необыкновенным человеком, придать его поступкам высокую мотивировку обречена была на неудачу. Получилась отвратительная смесь садистской жестокости, цинизма и любви с надрывом. Произведение Л. Андреева, написанное в пору разгрома революции, в пору черной реакции, по сути является апологетикой предательства… Это одна из самых позорных страниц в истории русского и европейского декаданса", — И.Е. Журавская). Уничижительных отзывов о скандальном произведении в критике того времени было так много, что К. Чуковский вынужден был заявить: "В России лучше быть фальшивомонетчиком, чем знаменитым русским писателем"3.

Полярность оценок произведения Л. Андреева и его центрального героя  в литературоведении не исчезла  и в наши дни, и она вызвана  двойственным характером образа андреевского Иуды:

безусловно негативную оценку образу Иуды дает, например, Л.А. Западова, которая, проанализировав библейские источники повести "Иуда Искариот", предостерегает: "Знание Библии для полноценного восприятия рассказа-повести и постижения “тайн” “Иуды Искариота” необходимо в разных аспектах. Нужно держать в памяти библейское знание,.. — для того хотя бы, чтобы не поддаться обаянию змеино-сатанинской логики персонажа, чьим именем названо произведение"4; М. А. Бродский: "Правота Искариота не абсолютна. Более того, объявляя постыдное естественным, а совестливость излишней, цинизм разрушает систему нравственных ориентиров, без которой человеку трудно жить. Вот почему позиция андреевского Иуды дьявольски опасна"5;

иная точка зрения получила не меньшее распространение. Например, Б.С. Бугров утверждает: "Глубинным источником провокации [Иуды. — В.К.] оказывается не врожденная нравственная порочность чело века, но неотъемлемое свойство его природы — способность мыслить. Невозможность отрешиться от “крамольных” мыслей и необходимость их практической проверки — вот внутренние импульсы поведения Иуды"6; П. Басинский в комментариях к повести пишет: "Это не апология предательства (как понимался рассказ некоторыми критиками), но оригинальная трактовка темы любви и верности и попытка в неожиданном свете представить тему революции и революционеров: Иуда как бы “последний” революционер, взрывающий самый ложный смысл мироздания и таким образом расчищающий дорогу Христу"7; Р.С. Спивак утверждает: "Семантика образа Иуды в повести Андреева принципиально отличается от семантики евангельского прототипа. Предательство андреевского Иуды — предательство лишь по факту, а не по существу"8. А в трак товке Ю. Нагибина, одного из современных писателей, Иуда Искариот — "любимый ученик" Иисуса (см. о рассказе Ю. Нагибина "Любимый ученик" далее).

У проблемы евангельского  Иуды и ее интерпретации в литературе и искусстве есть две грани: этическая  и эстетическая, и они неразрывно связаны.

Этическую грань имел в  виду Л. Толстой, задавая вопрос: "главное  зачем" обращаться к образу Иуды и пытаться понять его, вникнуть в  его психологию? Какой в этом прежде всего нравственный смысл? Глубоко закономерным было появление в Евангелии не только положительно прекрасной личности — Иисуса, Богочеловека, но и его антипода — Иуды с его сатанинским началом, персонифицировавшего общечеловеческий порок предательства. Человечеству необходим был и этот символ для формирования нравственной системы координат. Попытаться как-то иначе взглянуть на образ Иуды — значит предпринять попытку ревизии его, а следовательно, посягнуть на сформировавшуюся в течение двух тысячелетий систему ценностей, что грозит нравственной катастрофой. Ведь одним из определений культуры является следующее: культура — это система ограничений, самоограничений, запрещающих убивать, красть, предавать и т.д. У Данте в "Божественной комедии", как известно, этическое и эстетическое совпадают: Люцифер и Иуда одинаково безобразны и в этическом, и в эстетическом плане — они антиэтичны и антиэстетичны. Всяческие новации в этой области могут иметь серьезные не только этические, но и социально-психологические последствия. Все это и дает ответ на вопрос, почему образ Иуды находился долгое время под запретом, на него как бы было наложено табу (запрет).

С другой же стороны, отказаться от попыток понять мотивы поступка Иуды — значит согласиться с тем, что человек является своего рода марионеткой, в нем всего лишь действуют силы других ("вошел  сатана" в Иуду), в таком случае человек и ответственности за свои действия не несет. Леонид Андреев  обладал мужеством задумываться над этими непростыми вопросами, предлагать свои варианты ответов, заранее  зная, что критика будет жесткой.

Приступая к анализу повести  Л. Андреева "Иуда Искариот", необходимо еще раз подчеркнуть: положительная  оценка Иуды — евангельского персонажа, — разумеется, невозможна. Здесь  же предметом анализа является текст  художественного произведения, а  целью — выявление его смысла на основе установления взаимосвязей различного уровня элементов текста, или, что вероятнее всего, определение  границ интерпретации, иначе — спектра  адекватности.