Сочинение по роману М.Булгакова "Мастер и Маргарита"

В обрисовке Воланда  автор использует прием контраста: Воланд - «воплощение противоречий жизни (при своей доминанте - властитель ада)». Он по разному характеризуется в различных ситуациях, предстает в динамике, меняет свой облик. (?) Во время его первой встречи с Берлиозом и Иваном Бездомным. Воланд говорит, что он находится в Ершалоиме инкогнито. Это значит, что он не был просто невидим (как можно было бы предложить), а именно присутствовал, но не в своем обычном, а в травестрированном обличье. И в Москву Воланд приехал под видом профессора черной магии - консультанта и артиста, т. е. тоже инкогнито, а значит, тоже не в своем собственном обличье. Нет никакой вероятности встретить в Ерашолоиме лицо, непосредственно похожее на московского Воланда: сатана, несомненно, сменил одну маску на другую, при этом атрибутом маскарада сатаны может быть не только одежда, но и черты лица, голос. Воланд обладает разными голосами: в основном повествовании он говорит низким «оперным» голосом, но в повествовании о казни Иешуа, где он, по мнению Е. М. Гаспарова, выступает в роли Афрания, у него высокий голос. Спорным является вопрос о наличии у образа Воланда прототипов. Сам М. Булгаков говорил: «Не хочу давать поводы любителям разыскивать прототипы ... у Воланда никаких прототипов нет». Известно, что Воланд - одно из имен дьявола в немецкой литературе. Л. М. Яновская отмечает, что слово «Воланд» близко стоит к более раннему «Фоланд» и означает «обманщик, лукавый».

В Москве Воланд принимает  облик знаменитого иностранца («профессора»), прибывшего в советскую столицу в основном из любознательности. Его опасаются, постоянно ждут от него каких-нибудь неожиданностей (ср., например, реакцию Римского), даже подозревают в нем шпиона - но в то же время страстно желают услышать от него похвалу новой Москве и москвичам (сцена с Бенгальским во время сеанса в Варьете). Все эти детали довольно живо напоминают обстоятельства визитов в Москву «знаменитых «иностранцев» - от Герберта Уэллса до Фейхтвангера и Андре Жида.

Воланд определяет весь ход действия московских сцен. Он и  его свита играет роль своеобразного связующего звена между «древними» и современными главами. Думается, что многое здесь было почерпнуто Булгаковым у Э.- Т. А. Гофмана. Гофман впервые использовал прием «смешения» реальности и вымысла в произведении.

Б. В. Соколов, опираясь на воспоминания А. Шотмана, сравнивает мобилизацию сил «для  поимки Ленина летом и осенью 1917 года с атмосферой поисков Воланда и его спутников после скандала в Варьете и особенно в эпилоге романа. Образ Воланда как бы нанизывается на народные представления о добром и справедливом Ленине, воскресшем и увидевшем общественный непорядок, что приводит его к мысли начать все сначала. Известно, что многие врачи Ленина отождествляли его с дьяволом.

Во время разговора  с Берлиозом и Бездомным Воланд отрывает портсигар - «громадных размеров, червонного золота, и на крышке его при открывании сверкнул синим и белым огнем бриллиантовый треугольник», - символ связи масонов с Сатаной. Масонская тема неожиданно появилась в советской действительности совсем незадолго до начала работы М. А. Булгакова над романом. В конце 1927 года в Ленинграде была раскрыта большая масонская организация. Об этом писали известные журналисты братья Тур. Б. В. Соколов признает, что Булгаков, живо интересовавшийся мистицизмом в обыденной жизни не пришел мимо этих сообщений.

Некоторые литературоведы проводили параллель между Воландом и Сталиным. «Однако, - пишет А. В. Вулис - эта теория: Сталин как прототип Воланда, Сталин как прототип Пилата - документально не доказана. Елена Сергеевна всякие мои гипотезы этого ряда встречала дипломатическими недомолвками, расставляя намеки при помощи интонаций, которые ведь в архив не сдашь и к делу не подошьешь». В. Я. Лакшин, говоря об исследованиях, склонных считать произведение М. А. Булгакова зашифрованным политическим трактатом, категорически заявляет: «трудно представить себе что-либо более плоское, одномерное, далекое от природы искусства, чем такая трактовка булгаковского романа».

Итак, что же такое  прототип для Булгакова? «Автор берет  у реальной личности черту характера, поступок или даже контур образа как бы ради этой реальной личности: чтоб запечатлеть ее вдохновенной словесной кистью. Не столь уж любопытны ему жизненные достоинства (равно как и недостатки) прототипа. Прототип привлечен не сценическую площадку ради роли чисто посреднической. Он помогает автору распахнуть душу свою, выместить на виновниках неких бытовых, психологических деловых неурядиц ... свои образы. Воланду 0 обвиняющий и казнящий - меньше всего продукция претворила фотографа, обязанного сохранять для потомства черты Его величества. Прототип необходим в той мере, в какой он пробуждает у публики фиксированные ассоциации, однозначные условные рефлексы. Не персонально Сталин, а неотвратимая угроза, жестокий (но мотивированный!) гнев небес - вот что такое Воланд».

В русской литературе XIX века религиозность Булгакова более всего связана с творчеством Достоевского. Т. А. Казаркин считает, что «от Достоевского ... в прозе Булгакова - мотив глумления дьявола над Миром. Логично сказать, что толчком к формированию замысла романа о «консультанте с копытом» стали слова из «Братьев Карамазовых». Если нет дьявола, кто же тогда смеется над миром?».В. «Мастере и Маргарите» мы найдем похожие слова, сказанные однако уже самим Князем тьмы: «... Если бога нет, спрашивается, кто же управляет жизнью человека и всем вообще распорядком на земле?».

В жизни Булгакову  приходилось сталкиваться с Берлиозами, Босыми, Лиходеевыми, Бездомными, Римскими, Варенухами. В душе его накопилась горечь от этих людишек, их живучести, их врастания в социалистическую действительность. Булгаков - сатирик ведет борьбу против этой напасти последовательно и логично. Наверное, отсюда и возникла такая форма его произведения, где карающим мечом становится Воланд и его помощники. И отсюда не случайны поэтому насмешки и издевки Коровьева и Бегемота над литературной Москвой. И сгорает («остались одни головешки») особняк на бульваре за чугунной решеткой с чахлым садом - Дом Грибоедова: достаточно много было причин у Булгакова недолюбливать это гнездо рапповцев и напостовцев. Это один из четырех московских пожаров, связанных со свитой Воланда, «огонь, с которого все началось и которым мы все заканчивает», - говорит Азазелло, поджигая «арбатский подвал» Мастера, где сгорит «прошлая жизнь и страданье»главных героев романа.

Проделки демонов и  сам визит Воланда в Москву преследуют, конечно, определенную цель - разоблачение обманов действительности. В этой связи заслуживает внимания рассмотрение В. И. Немцевым кантовской теории игры, развитой Ф. Шиллером. «Поскольку человек - дитя материального и одновременно идеального миров, он постоянно пребывает в двух сферах. Игра заставляет овладеть двуплановостью поведения, что возможно только с помощью воображения. Именно тек играет Воланд, особенно в первых главах романа, когда он спорит с литераторами и рассказывает им историю про Иешуа и Пилата, написанную Мастером. С помощью игры Воландовы помощники вскрывают изъяны действительности в их самом существенном плане - нравственном (подчеркнуто автором - Т. Л.). Привычный флер текущей жизни не способен прикрыть всех язв и шрамов, ибо для чувства боли это не преграда. Для совести же преград вообще не существует». М. Булгаков в своем романе как бы раздваивается, обретая себя то в облике реального Мастера, то фантастического Воланда. Воланд пришел на землю казнить и миловать, и он знает, кого и за что казнить, кого и за что миловать. Но автор лишь намекает на то, что Воланд открыто выполняет его собственные затаенные желания. Поэтому Воланд не приобретает живой характер, оставаясь как бы аллегорией авторской совести и мудрости. А значит, можно считать, что во  всем этом, казалось бы, таинственном и чудесном, нет ничего мистического.

Через образ Воланда Булгаков проводит свой эксперимент, стараясь узнать, «изменились ли горожане внутренне. «И на этом пути сатирический гротеск допущения начинает сопрягаться с философской иронией». Демоническая ирония заключается в том, что Воланд наградил Мастера и его подругу звездным покоем небытия. Булгаков включает Воланда в амбивалентную связь с произведением. С одной стороны, Воланд предстает в своей мистической роли: он «дух Зла и повелитель теней», связанный с тайной мира, которому «ничего не трудно сделать». Он вечен, как вечно Добро и Зло на Земле, и ему незачем бороться за свои права и теми, кто не признает теней. В этой традиции он является с громами и молниями и сатанинским смехом, со зловещим знанием грядущих бед. «Вам отрежут голову!» - громко и радостно объявляет он Берлиозу. Но это лишь одна роль Воланда. «В карнавализованном романе он включен автором в общую концепцию произведения, организованного по правилам игры, для осуществления своего рода семантической диверсии. Он призван Булгаковым для осуществления «игры» с символами, канонами и обычаями, значение которых в сознании общества было очень серьезным», что связано и с мировоззренческими установками писателя, и с жанровыми правилами мениппен, в традициях которой написан роман. Воланд становится главным героем, взявшем на себя роль создавать исключительные ситуации для испытания философской идеи - слова правды, воплощенной в образе искателя этой правды. Такова роль фантастического в этом жанре. Воланд заинтересован в свободе человека, с которой пришел Пилат в романе Мастера. Финал романа Мастер дописывает при непосредственном участии Воланда.

Первая встреча Воланда  с Берлиозом должна, по замыслу  автора, показать, что человек в  обществе связан неразрывными нитями с другими людьми и что «не может быть полной свободы в действиях любого отдельного человека из-за тысячи случайностей и неожиданностей, которые могут возникнуть в результате действий других людей. Случайность может приводить к трагическим результатам, подобно той, которая привела к гибели Берлиоза. Личность может обладать самостоятельной индивидуальностью, резкими и определенными чертами, оригинальным духовным обликом и в то же время не иметь индивидуальной свободы действий».

Булгаков ориентирован на развитие осмысливающей и развивающей  направленности карнавала. В. В. Химич подчеркивает, что «манера Булгакова не чужда была праздничная сторона карнавала, но у него она была не апологической, не агитационной безоглядной, а, как и полагается на площадных подмостках, двуликой, продырявленной сепсисом, иронией, усмешкой» «... Денежный дождь, все густея, достиг кресел, и зрители тали бумажки ловить. Поднимались сотни рук, зрители сквозь бумажки глядели не освещенную сцену и видели самые верные и праведные водные знаки. Запах также не оставлял никаких сомнений: это был ни с чем по прелести не сравнимый запах только что отпечатанных денег. <...> Всюду гудело слово «червонцы, червонцы», слышались вскрики «ах, ах!» и веселый смех. Кое-кто уже ползал в проходу, шаря под креслами».

Произведение М. А. Булгакова насыщено духом балагана: всевозможными шутовскими проделками, веселыми трюками, клоунскими переодеваниями, озорными выходками. Балаганная атмосфера, карнавализация характерны для концептуальных и формообразующих основ булгаковского художественного мира, они проникают во все пласты романа, как земной, так и потусторонней, пронизывают его глубинное философское ядро. «В то время как правая рука автора легко разыгрывает нехитрые буффонные мелодийки повседневной человеческой комедии, левая берет мощные философски объемные аккорды, вводящие тему мистерии». Фантастическая реальность Воланда соответствует реальной жизни. Мир Воланда свободен, открыт, непредсказуем, лишен пространственной и временной протяженности. Он обладает высшим смыслом. Однако жители столицы 30-х годов не способны поверить в потусторонние силы. Все странности и чудеса персонажи романа пытаются объяснить через известное, тривиальное, шаблонное - пьянство, галлюцинации, провалы памяти.

Воланд и его свита  пытаются энергией реальных людей, подключиться к пластам их подсознания, в особенности к их скрытым побуждениям. Но все они совершенно пассивны в тех случаях, когда люди сами могут принимать решения. Об этом свидетельствует любой контакт (а также и неконтакт) с «нечистой силой» персонажей современных глав. Стоит, например, упитанному Берлиозу ... подумать «Пожалуй, пора бросить все к черту и в Кисловодск», - как тут же «знойный воздух спустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида». Пока еще - прозрачный. Но «граждане» эти становятся все более и более плотными и материально осязаемыми, напитываясь, насыщаясь “тварной” энергией, которую источают самые темные стороны человеческого сознания и подсознания. «Нечистая сила лишь фиксирует то, что есть, ничего не добавляя от себя; проявляет скрытое, но ничего не создает» - вполне справедливо отмечает В. М. Акимов.

«Зеркальный дуэт Н. И. Босого и Коровьева в главе «Коровьевские  штуки» доказательства полной идентичности «нечистой силы» и грязного, скотского нутра этих персонажей. Эпизод вытеснения Степы Лиходеева из принадлежащей ему квартиры: «... Разрешите, мессир, его выкинуть ко всем чертям из Москвы?

- Брысь!! - вдруг рявкнул  кот, вздыбив шерсть.

И тогда спальня завертелась  вокруг Степы, и он ударился о притолоку  головой и, теряя сознание, подумал: «Я умираю ...». Но он не умер. Открыв глаза, он увидел себя сидящем на чем-то каменном. Вокруг него что-то шумело. Когда он открыл, как следует, глаза, он увидел, что шумит море ...».

Некоторые события, связанные  с Воландом, имеют прототипическую основу. В Москве начала века были очень популяры сеансы «черной магии». Фокусы того времени и их исполнители вполне могли подсказать Булгакову тот или иной сюжетный ход в описании сеанса, а клоуны-сатирики и конферансье, по-видимому, помогли действиям на сцене таких персонажей, как Коровьев, Бегемот, Жорж Бенгальский. Интересно отметить, что работу конферансье Булгаков знал не понаслышке: в начале своей московской жизни он работал конферансье в маленьком театре.

Б. С. Мягков указывает на то, что в Московском мюзик-холле выступали иностранные артисты - гастролеры. принимаемые, как и Воланд, в Варьете, с большим интересом. «Имена Кефало, Окиты (Теодора Брамберга), Данте, То-Рама были очень популярны. Грек Костако Касфикис показывал «мистический» фокус: «летающую женщину», ему помогали ассистенты, одетые чертями. (Не отсюда ли полет Маргариты на ведьминский шабаш?)». Был у Касфикиса и трюк «фабрика денег». Американец - иллюзионист Данте (Гарри Янсен) выступал в образе Мефистофеля. Остроконечная бородка и характерный демонической грим позволяли ему создать тип настоящего дьявола - философа. Не исключено, что фокусы Данте могли стать для Булгакова одним из толчков для начала работы над романом в 1928 году, задуманном в его первых редакциях как повествование о похождении дьявола в Москве.

«Некоторые «коровьевские  штучки» могли иметь и прототипическую  литературную основу. В рассказе А. Ремизова “Аказион” (сборник «Весеннее порошье» 1915 есть картина, напоминающая устроенный Коровьевым-Фаготом и Геллой ... «дамский магазин»: «Как же, есть и пальто, сколько угодно! - продавщица в черном, у них все в черном, барышня продавщица, на лису похожа, словно обрадовалась чему, так вся, так вся и распустилась, - Какое угодно пальто, все есть! - и повела меня куда-то наверх через самую тьму египетскую ...». Ср. у Булгакова: «Браво! - вскричал Фагот, - приветствуя новую посетительницу! Бегемот, кресло! Начнем с обуви, мадам. Брюнетка села в кресло, и Фагот вывалил на ковер перед ней целую груду туфель». Ирония «нечисти» в романе всегда проясняет из позицию по отношению к тому или иному явлению. Они прямо-таки издеваются над теми, по чьей вине нарушена справедливость. И неизменно почтительны к Мастеру и Маргарите, к которой относятся даже как к особе «королевской крови». На протяжении всего действия романа все демоны свиты Воланда играют роль «нечистой силы». Когда же они, покинув Москву, возвращаются не волшебных конях в выси, ночь разоблачает обман; и слуги Князя тьмы несказанно преображаются, обращаясь в самих себя. «Роли сыграны, обманы исчезли».