Вечерний пейзаж в лирике В.Жуковского и А.Фета

Вечерний пейзаж в лирике В.Жуковского и А.Фета.

В жизни каждого из нас  наступал такой момент, когда на улице становится очень тихо, безветренно, когда солнце не режет глаза - оно тихими шагами отступает за горизонт, когда возникает ощущение полнейшего одиночества, приятного одиночества. В такой момент разум наш чист и светел, душа жаждет чего-то красивого и волшебного. Мы просто смотрим вокруг и наблюдаем за небом, за землей, за горизонтом и понимаем, что не знали до этого момента вечера, такого вечера. Если рядом поля, то нас будто обволакивает густой запахом различных полевых цветов, если перед глазами озеро или река, мы слышим плеск воды, движение рыб…Также в этот момент перед нами могут предстать лес, город, снег, что угодно…Вспомните, какие в такой момент бывают звуки, запахи? У меня сразу же в таких случаях возникает воспоминание из далёкого детства, ведь именно тогда мы испытываем самые сильные эмоции! Но как же мимолетно это состояние, эти ощущения, мысли…Они возникают и уходят, иногда даже не оставляя и следа. И только такие люди, как поэты, могут остановить время и мысль, запечатлеть ощущение…Удивительная их прозорливость позволяет увидеть и воссоздать красоту мгновения, очарование вечера.

Василий Андреевич Жуковский –  один из первых русских поэтов, кому удалось запечатлеть не только красоту вечерней природы, но и интимные переживания человека, его философские размышления о мире. Пейзаж у Жуковского, несмотря на некую абстрактность, призван погрузить читателя в атмосферу меланхолического уединенного размышления, окрасить стихотворение в соответствующие эмоциональные тона. Поэтому элегический поэт выбирает в качестве времени суток вечер с его динамической текучестью, с его сквозным потоком изменений света, теней, прозрачности воздуха. Угасание, замирание природы соответствует эмоциональному успокоению. При этом сам герой статичен, жизненные  и природные изменения лишь «обтекают» его. Вечер — переходное состояние от дня к ночи. В поэзии Жуковского это понятие расширяется: вечер в природе — вечер жизни. С этим связан мотив угасания и множество глаголов, обозначающих движение: “померкнули...”, “последний луч...”, “умирает...”, “потухшими...”, “угасает...”, “бледнеет...”, “усталой...”, “медлительной...”, “задумавшись...”, “исчезает...”, “и взоры тусклые, на веки угасая...”, “движет...”, “льёшься...”, “бьёшься...”, “волны подъемлешь...”.

Ярким примером уникального гармоничного слияния  природы и человека служит

элегия «Вечер». В ней воспевается не только «тихая гармония» вечера, но и пробуждение  к новой жизни с восходом солнца. Поэтический конфликт подготовлен не антитезой дня и ночи, ведь сияющий утренний час такой же тихий, спокойный и благодатный, как и час вечерний:

Кто, в тихий  утра час, когда туманный дым

Ложится по полям  и холмы облачает

И солнце, восходя, по рощам голубым

Спокойно блеск  свой разливает…

Вообще, вторая часть элегии, в отличие  от первой, в основном не пейзажная, а личностная. В ней идет описание всплеска эмоций, душевного порыва, смятенных чувств. С поразительной  психологической точностью Жуковский передает сигналы из мира природы, знаменующие смену душевного состояния героя. Он виртуозно перебрасывает поэтический мостик от "воспламенившихся хребтов восточных облаков", от мелькнувшего вдали "волшебного луча" к "воспламенившемуся" воображению героя, к поднятым из тайников души скорбным воспоминаниям. Здесь все колеблется, зыблется, предстает в отраженном свете: "В реке дубравы отразились". Встающий из-за холмов "луны ущербный лик" смещает очертания и краски – вот почему все дробится в зыбком и неверном свете ночного светила:

 Как зыблется твой блеск  на сумраке лесов!

Как бледно брег ты озлатило!

Отметим попутно  одну цветовую особенность поэтики  Жуковского. Поэт использует краски не в их прямом цветовом значении, а  опосредуя душевным состоянием героя. Впрочем, дело, видимо, обстоит еще сложнее, поскольку камертоном душевного состояния лирического героя оказывается в элегии Жуковского какое-либо явление природы. Цвет одухотворен, но и душевный порыв, в свою очередь, вызван сменой красок природы. Перед нами – двойная метафоризация, предельное раздвижение смыслового значения образа, та его многозначность, которая впервые появляется в романтической поэзии. Жуковский может соединить в одном образе прохладу и запах растений, фимиам ("Как слит с прохладою растений фимиам!"), и это оправдано многозначностью образа. Исследователь Г.А. Гуковский в своей книге «Пушкин и русские романтики» анализируя строфу из этой элегии –

Как слит с прохладою растений фимиам!

Как сладко в тишине у брега струй  плесканье!

пишет: «Фимиам слит с прохладою. Это логически не вяжется, так как фимиам - это запах, а прохлада - температура. <.. . > важно здесь, у Жуковского, именно то, что он говорит не воздух, то есть не называет предметное явление, а переносит смысловой акцент (пусть путем метонимии) на качество, и само это качество у него теряет предметный характер». Интересно также, что мы слышим плескание струй, а не воды, хотя речь ведь идет о струях водного потока. Опять на первое место выдвигается признак предмета. Причем, плесканье этих струй сладко - эпитет в прежней поэзии XVIII века употребляемый, как правило, в своем прямом значении. Но, начиная с Жуковского, он станет подлинным поэтическим штампом школы гармонической точности, причем, именно в приложении к самым различным предметам и явлениям, ничего общего с вкусовыми качествами не имеющим.

Важно отметить еще одну особенность  поэзии Жуковского: ритм элегии. Он меняется, дробится, усложняется, усложняя тему единения человека с природой, дополняя ее мотивом одиночества творческой личности. Новая ритмическая структура русской элегии соответствовала более многостороннему пониманию психологизма романтиками, показу не столько внешних, сколько внутренних примет чувств и переживаний.

Ручей, виющийся по светлому песку,

Как тихая твоя гармония приятна!

С каким сверканием катишься ты в  реку!

Какое тесное единство между картиной природы и ее переживанием! Жуковский  пишет о ручье, но одновременно передает и настроение, каким охвачена его  душа. Это она  «светлая», и «тихая», и наполненная «гармонией» и «сверканием». Внешний мир предстал не чем-то посторонним душе поэта, не в своем «всеобщем» значении, но увиденным человеком в момент духовного слияния с природой, в момент пробуждения поэтического вдохновения.

Мысль о том, что открыть тайны мироздания и понять самого себя возможно

только обратившись к природе, воплотил и другой поэт - Афанасий Фет. «Учись у них: у 

дуба, у березы…», - призывает он в одном из своих стихотворений. Предметом искусства, по мнению Фета, должно быть прекрасное, а для возникновения поэтического произведения необходимы два условия: красота как реально существующий элемент мира и особая прозорливость, способность изобразить «ум сердца». По его мнению, поэт – это «тот, кто в предмете видит то, что без его помощи никто не увидит».

Однако если В.А. Жуковский говорил  о бессилии искусства, слова перед  тайной и красотой бытия (впрочем, одновременно пытаясь разрешить неразрешимое, выразить невыразимое), то Фет утверждает, что поэт способен передать в слове ("крылатом слова звуке") всё: и происходящее в глубине души, и существующее в мире вокруг. Человек в поздней лирике Фета томится разгадкой высших тайн бытия – жизни и смерти, любви и страдания, «духа» и «тела», высшего и человеческого разума. Он сознает себя заложником «злой воли» бытия: вечно жаждет жизни и сомневается в ее ценности, вечно страшится смерти и верит в ее целительность и необходимость. Образ лирического «я» приобретает некоторую обобщенность и монументальность. Закономерно изменяется пространственно-временная характеристика поэтического мира. От цветов и трав, деревьев и птиц, луны и звезд духовный взор лирического «я» все чаще обращается к вечности, к просторам Вселенной. Само время словно замедляет свой ход. В ряде стихотворений его движение становится спокойней, отрешеннее, оно устремлено в бесконечность. Для Фета природа лишь объект художественного восторга, эстетического наслаждения, отрешенного от мысли о связи природы с человеческими нуждами и человеческим трудом.

Фет воспевал природу, жизнь, но не так  как остальные поэты, он старался уловить момент, секунду, миг жизни, чтобы передать его неповторимость. Именно вечер является таким переходным состоянием, когда в природе каждое мгновение все меняется. Создавая ощущение мимолетности, Фет прибегает к приему детализации. Явления природы у него описываются подробнее, предстают более конкретными, чем у его предшественников. В стихах Фета мы встретим, например, не только традиционных птиц, как орел, соловей, лебедь, жаворонок, но таких, как лунь, сыч, черныш, кулик, чибис, стриж... И каждая птица показана в ее своеобразии. Когда Фет пишет: 
«И слышу я, в изложине росистой вполголоса скрипят коростели»

(«Степь вечером»), то здесь в  поэзию входят наблюдения человека, который определяет

по голосу не только то, какая птица  поет, но и где она находится, и  какова сила звуков в отношении к  обычной силе ее голоса, и даже каково значение услышанных звуков. Ведь в другом стихотворении «Жду я, тревогой объят» в непроглядной тьме ночи коростель «хрипло подругу позвал».

Неповторимость поэзии придает  и эстетизм Фета, его «преклонение перед чистой красотой». Порою это  ведет поэта к нарочитой красивости, даже к банальности. Можно отметить постоянное употребление таких эпитетов, как «волшебный», «нежный», «сладостный», «чудный», «ласкательный»… Этот узкий круг условно-поэтических эпитетов прилагается к широкому кругу явлений действительности.  Столь же необычны олицетворения Фета, в которых человеческие качества и свойства могут приписываться таким предметам и явлениям, как воздух, растения, цвет, сердце, например: «устал и цвет небес»; «овдовевшая лазурь»; «травы в рыдании»; «румяное сердце» и другие.

Несомненно, подобная «лирическая  дерзость» (так назвал это качество стиля Лев Толстой) восходит к фанатичной убежденности Фета в неоспоримых преимуществах поэтического познания перед научным. В своей статье «Два письма о значении древних языков в нашем воспитании» Фет писал, что ученый познает предмет или явление «в форме отвлеченной неподвижности», бесконечным рядом анализов; поэт же схватывает мир в «форме животрепещущего колебания, гармонического пения», всецело и сразу.

Для Фета парадоксальным способом выразить невыразимое является прежде всего  либо молчание, непроизнесенная речь или "естественные языки" любви, цветов, либо именно звук: музыка и музыкальное начало в поэтическом языке. Музыка слова, звук как более точное, чем слово, выражение эмоций, - излюбленный мотив фетовской поэзии. Однако не стоит понимать слово «звук» в узком его значении: "Что значит "звуком на душу навей?" Подбор звуков, звукоподражание? Не только это. Слово "звук" у Фета имеет широкий смысл: тут не частные особенности имеются в виду, а принцип поэтического творчества вообще. "Рассудочной" поэзии противопоставляется "песня", логическому

принципу – "музыкальный". «Признаком песни Фет считает такие изменения  значения и назначения слова, при  которых оно становится выразителем  не мысли, но чувства", - пишет один из исследователей творчества  поэта  Бухштаб Б.Я.

Чтобы прочувствовать неповторимость вечернего пейзажа А.Фета, обратимся к его

стихотворению «Степь вечером».  Основная тематика содержания – это описание буйной природы степи. Стихотворение  отличает психологическая точность в описании степной природы.   Прочитав это стихотворение, мы тотчас же увидим, что поэт весь живет моментом, им схваченным, он как бы отрешается от своей личности и воссоздает поразившую его картину, не выпуская из нее ни малейшей подробности.

Клубятся тучи, млея в блеске алом,

Хотят в росе понежиться поля,

В последний раз за третьим перевалом 

Исчез ямщик, звеня и не пыля.

Фет схватывает все мелкие черты, характеризующие  вечер в степи, он упоминает о взлетевшем жуке, о коростелях, скрипящих в росистой ложбине... Степь вечером проникает в душу читателя и остается в ней навечно. Многочисленные выразительные средства буквально погружают нас в ту обстановку и заставляют произведение  запечатлеться в нашей памяти. Среди них: эпитеты «сетью золотисто», «прожужжал сердито» и метафоры «взор обманут», «клубятся тучи».

Покрылись нивы сетью золотистой,

Там перепел откликнулся вдали, 

И слышу я в изложине росистой

В полголоса скрипят коростели.

Стихами Фета можно зачитываться до головокружения; в них есть нечто  обаятельное, звучащее, как струны, волнующее сердце, как изящная музыкальная симфония.

Говоря о пейзажной лирике Фета, нельзя не отметить, что новизна  изображения явлений природы  у Фета связана с уклоном к  импрессионизму. Этот уклон впервые  в русской поэзии определенно  проявился у Фета. Признак этого  стиля - «стремление передать предмет в отрывочных, мгновенно фиксирующих каждое ощущение штрихах». Поэт зорко вглядывается во внешний мир и показывает его таким, каким он предстал его восприятию, каким кажется ему в данный момент. Его интересует не столько предмет, сколько впечатление, произведенное предметом. Фет так и говорит: «Для художника впечатление, вызвавшее произведение, дороже самой вещи, вызнавшей это впечатление».

В заключение хотелось бы добавить, что  удивительный вечерний пейзаж появляется в творчестве обоих поэтов неслучайно. Именно в это время суток, когда успокаивается дневная суета, легче всего слиться в одно целое с природным миром,