Антропология духовности Н. Бердяев

 
Антропология духовности Н. Бердяев. 
Философский талант Н. Бердяева реализовался в двух его лучших работах: в «философии неравенства» и «Новом средневековье». антропология жеБердяева не блещет изыском и новизной, но некоторые её тезисы могут быть интересны.  
I. философия – это не онтология и не гносеология. 
Цитата из Бердяева: «Вопреки Гуссерлю философия была и будет мудростью»1. 
Археография смысла цитаты: Гуссерлю хотелось, чтобы стала наконец наукой.Бердяеву этого не хочется и он радуется, что философия всё ещё не наука. Если победит Гуссерль, то тогда философию придётся редуцировать к проблемам онтологии и гносеологии. Если все останется так, как есть, суть философии будет выражена в антропологии. 
Чем же нехороша онтология вместе с гносеологией? Во-первых, еще можно понять стремление познать бытие, но вот решиться познавать познание можно лишь с горя. «С горя» – это слова Бердяева, упаковывающие его понимание проблем гносеологии. Русские, как правило, с горя пьют. Немцы с горя познают познание. Строят гносеологию. Пить – это все-таки хотя и косвенно, – познавать бытие. Познавать познание – значит бытие предавать забвению. Мудро – не забывать бытие. 
Во-вторых, чтобы познавать бытие нужно воображение. Чтобы познавать познание, нужна рефлексия. Воображение всегда конфликтует с рефлексией. Гносеологизм философии строится на вытеснении воображения рефлексией: Гуссерль рефлексирует. Бердяев воображает. философ рефлексирующий вытесняет философа воображающего. А поскольку воображение лежит в основе игры, постольку философы теряют вкус к игре и сопряженному с ней творчеству. Творить можно лишь с даром от Бога. Рефлексировать можно и без дара.философия как мудрость указывает на пределы рефлексии бездарных. 
В-третьих, гносеологизм заставляет мыслить бытие как объект. Если же бытие представляется как объект, то познание такого объекта не имеет никакого отношения к бытию. Это не бытийственный акт. На небытийственности акта познания строится феноменология. Но построить на нем антропологию нельзя. 
В четвертых, онтология постулирует внечеловеческое бытие. Не зная, как ухватить это бытие, она редуцирует его к природе, а сознание – к «сознанию о». 
II. Пределы «сознания о». 
О бытии не может быть «сознания о», ибо оно, это сознание, допускает взгляд на бытие со стороны. А у бытия нет сторон. Если же «сознание о» есть, то это говорит о том, что в какой-то момен бытие перестало быть бытием и стало объектом. Само же сознание в этот момент получает небытийственный статус феномена и превратить его в акт бытия уже нельзя. Из «сознания о» нельзя создать бытие. Теория интенционального строения сознания работает в предположении, что бытие- это уже объект, а философия – это наука. Чтобы найти пределы «сознания о» нужно бытие приравнять к духу. 
III. Бытие – это дух. 
Никто не может раскрыть бытие как бытие. В русской философии бытие узнается как дух. А это значит, что если ты хочешь увидеть бытие, то тебе надо посмотреть на человека. Это и есть ходячее бытие. 
Цитата из Бердяева: «Тайный антропологизм всякой онтологии должен быть разоблачен»2. 
Археография смысла цитаты. Во всякой онтологии, если ее поскрести, мы найдем антропллогию. Антропологизм философии обессмысливает привычные истины. Например, очевидно, что человек – это часть мира. На этой очевидности строится экологическое мировоззрение. С нею согласна и наука. А с точки зренияфилософа все как раз наоборот: это мир является частью человека. В первом случае признается существование внечеловеческого бытия. Во втором – немирского человека. Или, как говорит Бердяев, духовного человека. Для феноменологии кажется естественным допущение о том, что есть внечеловеческое бытие. Но за это допущение нужно заплатить отказом от идеи духовного человека. Персоналисту-Бердяеву кажется более естественным допустить существование духовного человека. 
Внечеловеческие сущности могут войти в человека, а могут и не войти. Уверения феноменологов в том, что стоит тебе принять определенную стойку, как нечеловеческое бытие откроется тебе, ни на чем не основаны. В бытии важен не объект, а смысл. Познавать – значит объективировать, т.е. убивать смывсл. Делать бытие излишним. «Сознание о» создавалось как машина по убийству смыслов. Ведь только у этого сознания появляется объект, который изъят из бытия, и еще появляется субъект, который тоже изъят из бытия. Поэтому познание как объективирование меняет знание, но не меняет бытие. Чтобы изменить бытие, требуется необъективирующее сознание. Но это сознание будет уже не событием знания, а событием бытия. Для этого оно должно потерять модус «сознания о». IV. Необъективирующее сознание 
Цитата из Н. Бердяева: «Мне… нисколько не легче от того, что существует трансцендентальное сознание, что в нем a priori, что скептицизм и релятивизм в нем побеждены извечно»3. 
Археография смысла цитаты. Трансцендентальное сознание – это внечеловеческое сознание. Поэтому антропологически оно не несет никакого смысла. Модус «сознания о» нейтрализован интуицией. Интуиция является редуцированной формой необъективирующего сознания. Или, что тоже самое, эмоции. Сознание вообще возникает как эмоция, в которой знают не себя, не свое я, а род. И это знание всегда дословно. Первое сознание есть ни что иное, как знающая себя месть. Трансгрессировавшая месть предстает затем в виде чести, эмоции группы. Душа говорит на языке необъективирующего сознания. 
V. Что изучает философская антропология? 
Изобретая такие смыслы, как духовный человек, душа, необъективирующее сознание, Бердяев создает пространство понимания философской антропологии. Понятно, что она не изучает природного человека. Это делают биологи. Не изучает она и социального человека. Это делают социологи. философская антропологияизучает духовного человека. Чтобы его изучить, нужно приостановить террор социальности. А это значит, что нужно редуцировать представления о человеке как продукте общества. Человек – не продукт социума, не набор следов, оставленных на нем обществом. Если бы человек состоял из следов, оставленных на нем социумом, то глупо было бы искать человеческий идеал. Достаточно было бы найти социальный идеал. А уж производными от него стали бы всякие мудрецы, святые и граждане. 
Человек является свойством существования Бога. Сверхчеловеческое конституирует человеческое, поэтому понять человека можно из того, что выше его. Вне этих посылок философская антропология теряет, согласно Бердяеву, смысл. Как социальное существо человек живет в мире понятий о добре и зле. А они изменчивы. Как духовное существо человек живет в мире добра и зла. А они неизменны. Понятия зависят от социальности. Добро и зло не зависят. 
VI. Оправдание Бога 
Любой философ – антрополог. И первое, что ему нужно сделать – это оправдать Бога. Бердяев так и делает, снимая с Бога ответственность за свободу. И от Бога не все зависит. Например, свобода. Не Бог дал ее человеку. Не ему за нее отвечать. Свобода уже была в ничто, из которого Бог сотворил мир. 
Бог, как и человек, существо нервное, душевное и эмоциональное. На его стороне сила. Но всесилен он только над бытием. С ним он что хочет, то и делает. Но есть еще и небытие. Меон. А вот с ним-то он ничего сделать и не может. И поэтому нервничает. С одной стороны, это, конечно, плохо. Ибо в Боге появляется ревность. А с другой – хорошо. Ведь если бы не было ничто, то свободе некуда было бы от Бога спрятаться. И он бы на нее накинул поводок, нейтрализовал. А так ей есть где спрятаться. Свобода нашла себе место в ничто, сделавшись непроницаемой для Бога. 
VII. Почему человек парадоксален. 
Цитата из Бердяева: «Свобода предшествует человеку»4. 
Археография смысла цитаты: Богу надоело быть одному и он затосковал о друге. Захотел другого. И ничто ему ответило. И появился человек. Человек – дитя Бога и ничто. В нем бытие смешалось с небытием. Если бы человек состоял только из бытия, то он весь был бы во власти Бога. И Бог вновь почувствовал себя одиноким. Если бы человек весь состоял из небытия, то Бог потерял бы друга и не стал спасителем. Человек грешит, а Бог спасает. В этом и состоит причина парадоксальности человека. 
VIII. Душа и пустота. 
Цитата из Бердяева: «Душа боится пустоты».5 
Археография смысла цитаты. Пустота – это сознание. Душа боится сознания, потому что без сознания невозможна похоть, ложь и скука. Вот они-то и заменяют пустоту. Душу дал человеку Бог. Но сознание он ему не давал. Сознание в человеке от пустоты небытия. Свою пустоту оно заполняет различениями. В различающем сознании нет души. Душа дает о себе знать в необъективирующем сознании. 
Душа страдает. Сознание творит. Всякое творчество не от Бога, а из пустоты ничто. В творчестве человек находит пределы страданию. В страдании – пределы творчества. Всякое сознание есть несчастное сознание. Оно, убегая от низа, закрывает то, что сверху, т.е. Бога. 
Душе покойно в раю. И каждому нужно выбрать: или рай, где нет никакого сознания, или сознание, где нет никакого рая, а есть только причины для беспокойства души. Забвение бытия – условие существования сознания, условие того, чтобы человек мог жить вне рая. 
Выйти за пределы различающего сознания – значит войти в мир дословного. Или, как предпочитает говорить Бердяев, в рай неразличенного. В царство Божие. Входит в него не сознание, а душа. Никто не решится сказать, что сознание одного человека стоит больше, чем весь мир. Мир конечно больше сознания, он не вмещается в него. Но вот душа одного человека стоит больше, чем весь мир, т.е. всех связей мира не хватит для него, чтобы объяснить существование одной души. 
IX. Социально организованна ложь. 
Цитата из Бердяева: «Человек не только обманывает других, но и обманывает себя».6 
Археография смысла цитаты. Если бы была всего одна душа, то сознание ей было бы не нужно. Но душ много и они общаются. Общение нуждается в сознании, т.е. всякая душа персональна. Сознание же всегда социально. В мире много сознания и мало души. Доминирование сознания над душой конституирует социально организованную ложь. Ложь – условие совместного проживания людей. Душа всегда одинока. 
X. Самость. 
В каждом человеке есть то, что от него самого. Это самость. Она оседает вокруг Я и не выходит за пределы сознания. А еще есть то, что в человеке от социума. Это социальные роли и маски. И еще есть природа. Всякие склонности и способности. 
Цитата из Бердяева: «Человек помешан на своем Я». 
Археография цитаты. То, что в человеке не от человека, а от Бога, сознание человека объявляет производным от своего Я. И включает в состав самости. Вот это действие Бердяев называет помешательством, искажением перспективы. Например, образ Божий в человеке не от человека, а от Бога. Или душа. Она тоже не от Я, а от Бога. От Я в человеке может быть характер. А может и не быть. 
Если смотреть на вещи изнутри самости, то ни одну вещь нельзя будет увидеть такой, какая она есть. На своем месте. Чтобы увидеть мир в истинном свете, нужно выйти из Я, преодолевая фантазмы самости. Быть самим собой – значит осуществлять Божий замысел о себе. 
XI. Фантазмы самости. 
Фантазмы рождаются в сознании человека, центрированного в самости, в Я. Я обладает замечательным свойством. Поскольку само по себе оно ничто, постольку у него появляется возможность быть чем угодно. Оно может всякое содержание представлять в качестве самого себя. Всякое, но одно. Содержание, захватившее пустоту Я, можно назвать страстью. Но как только на месте Я оказывается определенное содержание, все остальные содержательности будут центрированы уже не пустым Я, а некой фактичностью, т.е. они будут соотноситься не с бытием, а со страстью. Результаты такого соотнесения Бердяев называет фантазмами самости. 
Если человек ставит себя выше всего, то ему неоткуда будет падать. В пределах самости он не сможет согрешить. А это значит, что человеку будет неведом испуг, страх и вина. Ведь человек боится, если может во всякое время упасть. Если есть что-то, что выше его. В страхе есть забота, ибо боятся озабоченные. Эти страхи нейтрализуются магией, хотя потом человек начинает бояться и магии. И только в тоске нет заботы, ибо тоскуют по Богу. 
XI. Человек болен. 
Человек не здоров. Человек болен, ибо он ведет двойную жизнь: сознательную и бессознательную. Под ним бездна ничто. Над ним Бог. А поскольку человек страстен, эмоционален, постольку он может не удержаться над бездной и может в нее свалиться. Чтобы он не свалился, ему нужно сознание, которое его удерживает. 
Сознание, как злая собака, охраняет социум, не давая человеку возможности разгуляться. А душа ему говорит: «Гуляй, милый, гуляй по своей воле, а там видно будет». И человек, подчиняясь сознанию, живет не так, как ему хочется, не в той среде, не с теми людьми, не в тех направлениях, которые ему подсказывает душа. В этом проявляется «злая роль сознания».7 
Конечно, можно разрушить душу и жить счастливо, так, как говорит сознание. Можно полюбить не Бога, а свое Я. И стать одним из тех, кого Достоевский назвал «бесами». Но порядок состоит в том, что человек отказывается от счастья, сохраняя свою душу. Отказ от разрушения души воспринимается как стремление человека к страданию, как мазохизм и садизм.Неверно, что человек любит себя. Хотя Бог и говорит: «Люби себя», люди – это существа, которые не любят себя. Раздвоенность, рефлексия накопляет в человеке подпольные состояния. В бессознательном оказывается то, что от сознания, что было сознанием, и то, что от души, что не было сознанием. 
XII. Человек без бытия. 
Никакого человеческого бытия нет. Его выдумали экзистенциалисты. Ведь если бы оно было, то человек никому и ничего не был бы должен. То есть сам он был бы, но никак не действовал. И его бытие никто не смог бы отличить от природы. Поэтому прежде чем будет решать вопрос о «спасении» человека, его нужно будет лишить бытия. Бытие есть только у Бога. Но именно поэтому Бог никому ничего не должен. А человек должен всем. Человек есть действие. А чтобы действовать, нужны ценности, благодаря которым человек преодолевает свою природу. 
XIV. Смирение. 
Личность – это не то, что открывается возможностью быть самому. Это не бытие, основанное на принципах. Можно быть самим и не быть личностью. Личность – это победа над самостью, над Я. Пока есть я, центр бытия полагается в нулевом я, а не в Боге. Я – безбожно. 
Смещение центра из я достигается смирением, которым обнаруживается, что суть человека не в целях, которые он ставит, а в благодатности света, который из него исходит. 
Всегда есть две стратегии поведения человека: бунт и смирение. Евреи бунтуют. Греки смиряются с судьбой. Если ты жаден или похотлив, как Адам, то нужна нормативная этика. Нужно, чтобы тебе говорили: не делай того-то и того-то. Не воруй, не прелюбодействуй. И вот ты не воруешь, не прелюбодействуешь. И что? Все равно не ясно, как жить. Ведь добро сталкивается с добром, и ты страдаешь. Ибо не очень понятно, что тебе делать. Вот говорят, чтобы ты вел себя так, чтобы норма твоего поступка стала максимой поведения всех людей, чтобы ты не делал того, что не хочешь, чтобы делали тебе. Но ведь это правило для равнодушных. Здесь человек подчинен норме, которая работает тогда, когда добро сталкивается со злом. А что делать, если добру противостоит добро? Этот момент Бердяевназывает духовной борьбой человека с самим собой. И для этого момента предназначено Евангелие. Нормативная этика Ветхого завета обращена к социальному человеку. Евангелие – к внутреннему человеку. Оно мытаря ставит выше фарисея. Грешника – выше праведника. Хотя ведь есть еще ничтожная сила сознания, которая радикально все меняет. Грешник, сознающий свой грех, выше праведника, сознающего свою праведность. Или вот зло. Ему надо сопротивляться силой. А Евангелие предлагает тебе не сопротивляться, полагая, что прервется бесконечная цепочка причин для зла.Естественно любить друзей и не любить врагов. А Евангелие тебе предлагает полюбить врага, блокируя тем самым действия реагирующего сознания. Каждый человек заботится о себе и о ближних, а Евангелие говорит: будь как птичка. Не заботься. Не думай о завтрашнем дне. Ведь забота вяжет и связывает человека объективациями сознания. А ты выйди за пределы объективирующего «сознания о». Мир говорит тебе: будь богатым. Евангелие говорит: оставь богатство. Не суди и не судим будешь. Исполнение правил морали не нуждается в смирении. Человек, исполняющий общеобязательные правила, уже сам по себе хорош. И ему не нужно быть христианином. Ему не нужен Спаситель. Он и так живет по законам добра. 
А вот если ты захотел преодолеть мир различенностей, задумал выскочить за пределы объективирующего сознания, то тебе нужен Спаситель. И тебе нужно быть христианином. Нужно смиряться. 
XV. Страдание. Борьба добра и зла – это еще не трагедия. Если страдают невинные, то это не страдание. Здесь нет вины. Если страдают от безысходности, то и это не страдание. Здесь нужно смириться, ибо такова судьба. И греки с римлянами смирялись. Потому что им некому было жаловаться. Все люди боятся страданий. Все учат, как их избегать. И стоики, и эпикурейцы. А христиане не боятся. У них сам Бог страдал. Если принять христианское понимание страдания, то нужно отказаться от универсальных этических норм. Ведь у каждого свой крест. Его и нужно нести. И нечего смотреть на соседа. «Свой крест» – это и не максима и не императив. Это страдание, которое примечательно тем, что его нельзя сравнивать со страданием душою. 
XVI. Творчество. 
Фантазмы самости можно преодолеть еще одним способом: в творчестве. Назначение человека состоит в том, чтобы открыть в себе дар Бога и использовать его. Творец в своем творчестве забывает о себе, отрекается от себя и тем самым выходит из себя. 
Смирение, сострадание и творчество нуждаются в энергии. Откуда же она берется? 
XVII. Пол. 
Цитата из Бердяева: «Основой для антропологии является проблема пола»8. 
Археография цитаты: Нет ни одного человека вообще. Есть или мужчины, или женщины. Человек существует как половое существо. Расщепление полов, их полярность является возобновляемым источником энергии. Это как вечный двигатель для духовного человека, который половую энергию сублимирует в смирение, в сострадание, в творчество, в любовь. Если же ее истратить в половых страстях, то не будет условий для существования духовного человека. Все, что связано с полом, желательно не извлекать из сферы необъективирующего сознания, не полагать в качестве объекта эстетического созерцания, ибо рефлексия полового акта, эстетическое созерцание непристойностей рассеивает энергию пола, лишает ее продуктивности.