Философия и наука. Философия и религия

Заугарова М.А., гр. ПС-22

1. ФИЛОСОФИЯ И РЕЛИГИЯ 

Отношения философии  и религии всегда были непростыми. На исторических развалинах мифологии, а это религиозный тип мировоззрения, философия собственно и возникла. В средние века философия была низведена до служанки богословия. В эпоху Просвещения философия праздновала победу - религия высмеивалась как обман, невежество, просто суеверие. В наше время связь между философией и религией освободилась от прежней конфронтационности, она стала ровной и толерантно-спокойной. Речь, разумеется, идет об основных - мировых религиях. Что до отдельных сект и всевозможных фундаментализмов, то отношения у них с философией достаточно напряженные.

У данных культурных систем одинаковые претензии - на целостное  видение реальности, на истину, на наставничество в делах жизни. Обе пытаются говорить от имени абсолютов, вещают, пророчествуют. Но религия делает это от имени веры, а философия - разума. Разница - колоссальная. Впрочем, есть вера и на стороне разума. Мы принимаем результаты доказательства, потому что верим в само доказательство. Мы верим в аксиомы-постулаты, потому что иного здесь не дано; мы опираемся на разум, потому что верим в его силу, возможности и перспективы; мы верим (хотим верить) в более светлое будущее; мы верим во многое другое. И мы имеем право верить в вещи ("воля к вере" по Джемсу), у которых нет пока рациональных, т. е. ясных и убедительных, оснований, но которые нам нужны и действительно полезны. Верой сопровождаются все наши знания, действия и начинания. Если я, например, знаю, что дважды два -четыре, то я одновременно и верю, что это именно так. Вера - субъективная убежденность в правоте высказывания, уверенность в ком - или в чем-либо, согласие, внутреннее одобрение, личное (личностное) принятие какой-то идеи, концепции, ценности. Поверить, значит, впустить что-то не только в голову, но и в сердце, подкрепить его не только аргументами, но и чувствами, положительными эмоциями.

Философская вера, однако, принципиально отличается от веры религиозной. Говоря от имени разума, философия говорит фактически от имени науки и потому верит в объективную реальность, в необходимость и законы, ею управляемые. Не отрицает она и субъективную реальность, но именно и поскольку она - реальность, в которой тоже есть своя неперерешаемость, свои объективные связи и зависимости.

Обобщая сказанное, можно, полагаем, сформулировать следующее  противопоставление: философия верит  в естественность, естественное, религия, напротив, - в сверхъестественное.

Под сверхъестественным часто подразумевают нечто непонятное, недоступное сознанию, даже просто непознанное, незнаемое, то, что остается всегда за горизонтом нашей любознательности. Если встать на эту позицию, то самыми верующими людьми окажутся ученые, ибо фронт соприкосновения с непознанным и непонятным у них самый широкий. Берега острова знания под именем Наука омываются всегда водами океана незнания. И как бы остров этот ни расширялся, ни увеличивался за счет "намыва" нового знания, безбрежность океана незнания не уменьшается, не перестает притягивать своей открытостью и загадочностью. Сверхъестественное к непонятности и незнанию, таким образом, сводить нельзя, хотя действительно оно епознаваемо.

Сверхъестественным, в первом приближении, можно назвать  то, что не объясняется с помощью  известных науке законов. Да, но наука не так уж много и знает. Вдруг завтра будут открыты совершенно новые законы, которые... Что ж, возможно, хотя и маловероятно - в том смысле, что они будут "совершенно новыми". Таких "совершенных" разрывов или провалов в науке не бывает. Она живет по принципу преемственности и соответствия: новая (более общая) теория не перечеркивает старую, а только сужает и более рельефно очерчивает поле ее действительной применимости. С созданием теории относительности, например, классическая физика не рухнула, ее не отправили в музей. "Ньютон" по-прежнему работает там, где скорости движения не очень большие по сравнению со скоростью света, а тяготеющие массы не слишком огромны (мегамир) или, наоборот, элементарно малы (микромир).

И все-таки надежда  на объяснение сверхъестественного с помощью каких-то новых законов остается. Но она, похоже, окончательно испарится, если мы укажем на то, что сверхъестественное не просто не объясняется с помощью известных науке законов, а прямо и недвусмысленно противоречит им. Возьмем в качестве примера хождение одного из учеников Христа - Петра по воде. Ходить по воде как по суше невозможно. Об этом говорит и здравый смысл, и наука. Сверхъестественное всегда чревато чудом, им фактически оно и разрешается. В отличие от веры, направляемой на обычные, естественные вещи и силы, вера, обращенная на сверхъестественное, не согласуется уже больше со знанием, вступает в противоречие с разумом. Это противоречие можно представить в виде вопроса: может ли что-то из того, что принято называть реальным, объективным, вступить в конфликт с известными науке законами, особенно с законами фундаментального порядка? Такую возможность, абстрактно говоря, исключать нельзя. Но действительно и только в абстракции, в гипотетической ситуации. Реально же трудно представить себе отмену, скажем, закона всемирного тяготения на нашей планете. Чтобы камень, подброшенный вверх, полетел в космос, а не упал на землю, - нет, такое невозможно. А если возможно, то действительно только в сверхъестественной ситуации.

Приведенная аргументация вряд ли является окончательно убедительной. Веру в сверхъестественное никому еще не удавалось разложить по логическим полочкам. Потому ее, кстати, и называют слепой. Называют, но сама она себя таковой не считает. Как сказано в "Новом Завете" верующие ходят "верою, а не видением" (2 Кор. 5,7). И еще: "Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом" (Евр. 11,1). В целом же ни доказать, ни опровергнуть реальное существование сверхъестественного невозможно. Отсутствие же доказательства или опровержения не является доказательством или опровержением отсутствия. Не исключено, что близок к истине Ш. Бодлер: "Бог - единственное существо, которое, чтобы царствовать, может позволить себе не существовать".

Теперь возникает  новый вопрос: а есть ли основания предпочитать разум вере? Думается, что есть. Человек, что бы там ни говорили, - существо разумное, не удовлетворяющееся одной верой, а требующее уверенности. Окончательно его могут удовлетворить лишь разумные, рациональные объяснения и доводы. В этом, в стремлении оправдать свои убеждения посредством мысли, справедливо видеть "великое упрямство, упрямство, которое делает честь человеку" (Гегель). Упрямство это, впрочем, относительное. Ведь человек не делает ничего плохого, он просто пользуется тем разумом, который вложил в него, последуем за верующими, Бог. У разума тут даже преимущество: к вере надо еще прийти, а разум изначален, он в человеке по определению (пусть божественному - не суть важно). Кое-кому, однако, такая естественная работа человеческого разума кажется непростительной, чтобы не сказать преступной роскошью. Почему, в таком случае, необузданное удовлетворение другой естественной потребности - познания не считается пороком? Обуздывать жадность в познании есть такая же добродетель, как полагать предел похотям плоти". Странная какая-то добродетель получается. К тому же она не нова. И библейское грехопадение начиналось с приобщения к древу познания (добра и зла). Уподобление жажды знания похотям плоти отдает явным обскурантизмом.

"Вера означает: ты не хочешь знать правду" – говорил Ницше. Какую такую  правду? А ту, что существование  Бога так никто еще и не  доказал. Ту, далее, что наличие  зла в мире никак нельзя  согласовать с всеблагостью и  всемогуществом Бога. Тут даже  проступает своеобразная дилемма, которую удачно обрисовал А. Камю: "либо мы несвободны и ответ за зло лежит на всемогущем Боге, либо мы свободны и ответственны, а Бог не всемогущ".

Человек - существо трансцендирующее. Без трансценденции, т. е. чего-то более высокого и светлого, чем его повседневное существование, эмпирически данное бытие, он опускается до уровня животного, от которого он когда-то с таким трудом оторвался. Заглянуть  за горизонт - это естественная, но так никогда и неутолимая страсть человека. Однако трансценденция трансценденции рознь. Она может находиться за всеми мыслимыми и немыслимыми пределами - тогда это Бог. Но она может выступать и в форме каких-то общественных идеалов, обобщенным выражением которых, в свою очередь, является Человек с большой буквы. Вера в разум, на которой стоит философия, подсказывает именно такой разворот, такое решение проблемы. Ссылаясь на Л. Фейербаха, можно сказать, что философия отрицает Бога, но признает, сохраняет и развивает те атрибуты (неотъемлемые свойства, качества), которыми он обладает или которые ему обычно приписывают: любовь, доброту, справедливость и др. Но теперь это уже атрибуты не Бога, а Человека. И реализация их мыслится на земле, а не на небе. Преимущество очевидное - концентрация всех сил и энергии на истинно человеческом обустройстве бытия, на утверждении справедливости в единственно реальной - земной жизни человека. Если не будет никакого потустороннего воздаяния и наказания, то значит нужно воздавать и наказывать здесь, в этой, посюсторонней жизни. Не утешать, не мирить с насилием и угнетением, не искать оправдания унижению и оскорблению человеческого достоинства, а активно и целеустремленно все это преодолевать - вот к чему призывает философия и тот идеал Человека, который она защищает.

Религия всегда суживала и подрезала Человека до человека. Человек с большой  буквы непременно вырастал в ее глазах до богоборца, обвиняемого в грехе  гордыни и заслуживающего всяческого проклятия. Работа человеческого разума в присутствии Бога всегда оказывается только смиренномыслием. Но человеческий род, по всему видно, уже давно вырос из детских пеленок, его инфантилизм принадлежит теперь прошлому. К настоящему времени человек окреп настолько, что, к сожалению, может своими собственными силами уничтожить и себя и все живое на Земле. Рассчитывать же, как кое-кем предлагается, на то, что с помощью Бога можно реально избежать этой возможности-участи, наивно, если не безответственно. Нет, будущее человека в его собственных руках. И надеяться, рассчитывать он может только на свои собственные - разумные силы. "Внешней" помощи ждать неоткуда, ее просто не будет.

Конечно, философия только рефлексирует над  миром, она не в силах изменить его. В действительности он (наш реальный мир) лежит где-то посередине между миром с Богом и миром без Бога. Есть вера, но есть и риск веры (а вдруг ничего такого нет?). И тот, и другой миры - совершенно особые. Об их конкретных характеристиках можно только догадываться. Будучи частью мира, который она познает, философия тоже "серединна", т. е. находится, колеблется где-то между собственно наукой и религией. От услуг последней она отказывается, а первой не в силах стать.

2. ФИЛОСОФИЯ И НАУКА.

Решение проблемы "наука ли философия?" зависит от того, как мы понимаем науку и как оцениваем саму философию. Науку, как правило, отождествляют с системой истинного знания, но это явное преувеличение. Во-первых, основания любой науки (той же математики - символа научной строгости) являются весьма неопределенными, только принимаемыми в качестве истинных, но не доказанными в этом своем качестве. Они могут быть разными и даже альтернативными. Во-вторых, и на "верхних этажах" науки есть свои неоднородности: теории, содержащие противоречия, недоказанные теоремы, чисто гипотетические построения, спекулятивные прогнозы, парадоксы, жестко конкурирующие друг с другом идеи и концепции и прочие не строго научные образования. В-третьих, наука - это общественный институт, т. е. социальное пространственно-временное многообразие, заполненное людьми, их исследовательскими и иными ролями, в котором находится место всему, вплоть до заблуждений, предрассудков и слухов.

Философия в наше время тоже институционализирована. Удовлетворяет она и многим требованиям научности, таким, например, как системность, внутренняя самосогласованность, т. е. непротиворечивость, интерсубъективность, прогностичность и др. Но главное, чего нет у философии, но что есть у науки, - это доказательность. В философии, считают многие, можно лишь что-то опровергнуть, в частности посредством приведения к абсурду (reductio ad absurdum), но никогда - доказать. Можно согласиться в данной связи с У. Джемсом, видевшего в философии "коллективное имя для вопросов, на которые не получены ответы к удовлетворению тех, кто их поставил". Ядро научного знания, несомненно, составляет знание истинное, т. е. доказанное или принципиально (через конечное число шагов) доказуемое. Без доказательства, хотя бы принципиального, та или иная сумма знаний может быть названа наукой лишь "из чувства вежливости".

Не  стоит, впрочем, огорчаться: не все то, что не наука, - плохо. Вот искусство - не наука, но в этом-то и заключена  его прелесть. Философия, разумеется, не беспочвенна - она опирается на общечеловеческий опыт, на достижения и обретения других форм общественного сознания, включая науку. Но произрастает философия из сокровенной сути человеческой свободы. Нужно ли доказывать философии, если сама она никаких конкретных проблем не решает? Задача у нее иная - предлагать самые общие мировоззренческие, методологические и смысложизненные ориентиры для поиска таких решений и доказательств.

Вообще, связь между философией и наукой, на первый взгляд, довольно странная: как  только что-то созревает для действительно  научного, доказательного освещения, оно тотчас же выпадает из философии. Куда? В конкретную или специальную науку. Философия, таким образом, выступает в качестве прагипотезы (первой, изначальной гипотезы) человеческого мышления. Ее работа всегда пионерская, первопроходческая. Это первый и потому, наверно, такой несовершенный познавательный зондаж мира.

Исторически данная тенденция просматривается  достаточно четко. Когда-то, скажем, психология была частью философии, философской  дисциплиной. Но как только у не появились свои конкретно-эмпирические методы исследования, она стала вполне самостоятельной наукой, притом не только содержательно, но и организационно. Аналогичная ситуация и с логикой. Традиционная, аристотелевская, логика - область традиционного философского исследования. Современная же, или символическая, логика - это уже раздел математики, математическая дисциплина (с философскими вопросами логики).

Странной  рассматриваемая связь является еще и потому, что она неоднозначна: различным философским школам и направлениям она представляется по-разному. Одни, как, например, экзистенциалисты, занимают откровенно антинаучную позицию. Для Хайдеггера, в частности, "измерение ценности философии идеей науки есть уже фатальнейшее принижение ее подлиннейшего существа". Другие же, например, позитивисты, прямо-таки преклоняются перед наукой, ее нормами и идеалами. Ныне такая позиция называется также сциентизмом.

Разумно, по всей видимости, было бы настаивать на союзе философии и науки, союзе, при котором философия критически и с мировоззренческой целью обобщает достижения и выводы конкретных наук, обогащая, расширяя и углубляя, вместе с тем их логико-методологическую и социально-аксиологическую культуру. Слишком резкие противопоставления философии и науки ни к чему хорошему нас не приведут. Можно и поспорить тут с Бердяевым, настаивающим на том, что "философия ни в каком смысле не есть наука и ни в каком смысле не должна быть научной". Пусть философия и не наука, но научной (ориентирующейся на науку, ее достижения, "гносеологические уроки") она может быть вполне. Не очень неправильно будет и сказать, что философия - это особая, или весьма специфическая, наука.