Философия ненасилия Л. Н. Толстого: истоки и смысл

Для каждого отдельного человека исполнять Закон Бога - значит жить в любви со всеми, любить Бога, любить всех как братьев своих. А поскольку любовь есть всегда служение, ограничение себя по отношению к  другим, служение Богу, любовь к нему есть ограничение своей деятельности, своей воли в высших вопросах человеческого  бытия, жизни и смерти. Любить -значит не быть судьей для других, никак и ни в чем не ограничивать их свободу. На практике это означает быть как братья, в том числе и для врагов своих, и не осуждать их. А человеку, «не одержимому суеверием насилия», задумывающемуся над своей жизнью, причинами ее неблагополучия и желающему изменить ее, Толстой предлагает следующий окончательный ответ: «Первое: перестать самому делать прямое насилие, а также и готовиться к нему. Второе: не принимать участия в каком бы то ни было насилии, делаемом другими людьми, а также в приготовлениях к насилию. Третье: не одобрять никакое насилие» (Там же). 

Философия ненасилия  Л. Н. Толстого - это не только убежденность во всеобщности универсального для  всех сторон жизни принципа ненасилия, но и разработка форм и вариантов  его практического воплощения в  жизнь. Писатель был не простым теоретиком и проповедником ненасилия, но и  борцом за его утверждение. И на этой стезе заслуги его велики, хотя бы уже потому, что эта сторона  его деятельности наталкивалась  как на собственные житейские  обстоятельства, так и на внешнее  сопротивление государства и  церкви.

Известно, что в 1876 году Толстой пережил духовный кризис, вызванный пессимизмом по отношению  к ценностям культуры, цивилизации  и христианской религии. Не жизнь  вообще, а его собственная благополучная  жизнь представлялась ему злом. Поиски выхода из этого кризиса не давали результатов. В одном из писем  Н. Н. Страхову Толстой высказал даже желание стать юродивым, чтобы  не дорожить ничем и не причинять  никому вреда.

Относя себя к  классу тунеядцев, «богатых и праздных людей», обличая паразитизм этого класса, писатель чувствовал вину перед трудящимся народом и искал ответа на вопрос: как искоренить зло разделения труда и эксплуатации? Самый простой способ - помощь страждущим деньгами, хотя и не без труда, он отверг, поскольку считал, что деньги - это инструмент государственной власти, и поэтому безнравственно использовать их для помощи беднякам. На протяжении всей последующей жизни Толстой старался деньги для помощи бедным не использовать. Исключение он сделал только раз для помощи голодающим.

Сложнее дело обстояло с утверждаемой писателем идеей  о том, что каждый человек должен сам, своими руками, своим трудом обеспечивать свое существование и тем самым  бороться со злом эксплуатации и, следовательно, насилием. Насильственный путь борьбы с этим злом он видел в своеобразном его варианте - «опрощении». Его суть состоит в том, что капиалистическое разделение труда и эксплуатацию можно преодолеть простой трудовой жизнью каждого отдельного человека. Ежедневная трудовая деятельность должна быть разбита на четыре периода («упряжки», по определению Толстого). Утром, до завтрака, - труд тяжелый, с использованием ног, спины. От завтрака до обеда - труд более легкий, с использованием одних кистей и пальцев. После обеда труд должен быть умственным, а завершает день общение с другими людьми. Осуществление и перспективные возможности такого труда Толстой видел в сельской жизни. Его он не только обосновал, но и испытал на собственном опыте. Однако как вариант ненасильственной борьбы со злом эксплуатации и разделения труда в общегосударственном масштабе метод «опрощения» был явно утопичен, в чем вскоре убедился и сам Толстой.

Своеобразным полигоном  практического применения принципа ненасилия для Л. Н. Толстого была педагогика, которой он занимался  с 1849 года и до конца жизни. Причем деятельность преподавателя, а не художественное творчество он считал своим подлинным  призванием. Его педагогические идеи сильно отличались от официальной политики правительства в области образования  и, по существу, раскололи не только педагогическую, но и общественную мысль России на два лагеря. В  неопубликованной статье «Л. Н. Толстой  и свободное воспитание» С. Н. Дурылин пишет: «Величайшее значение Толстого-педагога прежде всего и главнее всего в том, что он с гениальной смелостью провозгласил основной принцип новой педагогики, клич нового освободительного движения - свобода детям!.. В мире нет абсолютных истин, абсолютно нужных знаний, кроме абсолютно ненужных, все индивидуально: все нужно и не нужно, все истинно и не истинно постольку, поскольку все индивидуально нужно или нет, истинно или нет. Потому не может быть принуждения в воспитании и образовании. Исходя из таких соображений, Толстой горячо обрушился на весь строй современного образования и воспитания. Тысячелетия, по его мнению, детей учили тому, чему они никогда не хотели учиться, отвечали на те вопросы, которые они не задавали, и не интересовались узнать, что они хотят узнать, к чему направляется работа их сознания, в каком направлении работает их мысль. Все воспитание и образование, низшее, среднее и высшее, от школы грамоты до университета, проникнуто принуждением, насилием и ложью, потому вредно и опасно для жизни и развития» (Цит. по: Корнетов Г. Б. Гуманистическое образование: традиции и перспективы. М., 1993. С. 84—85).

Толстой-педагог  различает «образование» и «воспитание». Образование он понимает как совокупность всех культурных влияний, которые развивают  человека, дают ему миросозерцание, новые сведения о мире и о нем  самом. Образование свободно, потому законно, разумно, справедливо. Воспитание же - это возведенное в принцип  стремление к нравственному деспотизму. Оно опирается на принуждение, насилует природу ребенка, поэтому несправедливо, но оправдывается разумом и не может быть предметом педагогики. В одной из самых известных своих статей «Воспитание и образование» Л. Н. Толстой пишет: «Воспитание есть принудительное насильственное воздействие одного лица на другое с целью образовать такого человека, который нам кажется хорошим; а образование есть свободное отношение людей, имевшее своим основанием потребность одного приобретать сведения, а другого - сообщать уже приобретенное им. Различие воспитания от образования только в насилии, право на которое признает за собой воспитание. Воспитание есть образование насильственное. Образование свободно» {Толстой Л. Н. Педагогические сочинения. М, 1989. С. 208-209). Другими словами, любое насилие в педагогике невозможно, поскольку либо не приводит ни к каким результатам, либо приводит к печальным. Поэтому «воспитание есть возведенное в принцип стремление к нравственному деспотизму» (Там же. С. 209). Но оно существует веками, и его причины коренятся в человеческой природе, а именно - в семейных отношениях, в религии, государстве и обществе.

Толстой-педагог  был противником авторитарного  воспитания, навязываемого этическими нормами, социальными правилами, родительским авторитетом. Этика, философия, психология представляют в лучшем случае некоторые  устоявшиеся, не отвечающие потребностям быстротекущей жизни представления. Побывав за границей в передовых  европейских странах с целью  изучения постановки там народного  образования, он оценивает его как  догматическое. «В Европе, - пишет он, - знают не только законы будущего развития человечества - знают пути, по которым  оно пойдет, знают, в чем может  осуществиться счастье отдельной  личности и целых народов, знают, в чем должно состоять высшее, гармоническое  развитие человека и как оно достигается. Знают, какая наука и какое  искусство более или менее  полезны для известного субъекта. Мало того - как сложное вещество, разложили душу человека на память, ум, чувства и т. д. и знают, сколько какого упражнения для какой части нужно. Знают, какая поэзия лучше всех. Мало того - верят и знают, какая вера самая лучшая. Все у них предусмотрено, в развитие человеческой природы во все стороны поставлены готовые, неизменные формы» (Там же. С. 49). Толстого особенно возмущали догматизм и ложь религиозного просвещения. В его дневнике встречается немало критических замечаний по поводу преподавания религии в школе. К примеру, прочитав книгу итальянца Петракки «Религия в школе», он написал: «...преподавать религию есть насилие» (Толстой Л. И. Полное собрание сочинений. Т. 53. С. 61). 28 августа 1848 года еще одназапись: «Баварец рассказывал про их жизнь. Он хвалится высокой степенью свободы, а между тем у них обязательное религиозное грубо-католическое обучение. Это самый ужасный деспотизм. Хуже нашего» (Там же. С. 210).

У писателя было сложное, скорее отрицательное отношение  к христианству как религии. На первых страницах своей знаменитой «Исповеди» он откровенно и подробно рассказывает, почему у него сложилось такое  отношение. Чтение Вольтера, скептицизм окружающих по отношению к «божественному», собственное знание и опыт жизни, а позднее работа над двумя фундаментальными исследованиями «Соединение и перевод четырех евангелий» н «Исследование догматического богословия» привели Толстого к выводу: «Та вера, которую исповедует наша иерархия и которой она учит народ, есть не только ложь, но и безнравственный обман» (Там же. Т. 24. С. 7). Претензий к православной церкви у Л. Н. Толстого было немало. Он не мог принять союз креста и трона, одобрение церковью гонений, казней, войн.; Как известно, церковь и царь отозвались на эту критику писателя его травлей и отлучением от церкви. В своем ответе он написал: «Теоретически, я перечитал все, что мог, об учении церкви, изучил и критически разобрал догматическое богословие; практически же, строго следовал в продолжение более года всем предписаниям церкви, соблюдал все посты и посещал все церковные службы. И я убедился, что учение церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же собрание самых грубых суеверий и колдовства, скрывающее совершенно весь смысл христианского учения» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 34. С. 247). В своей сути и истоках, считает писатель, христианство - это «ясное, глубокое и простое учение жизни, отвечающее потребностям души» (Там же. Т. 24. С. 7). Поэтому, отрицая христианство историческое, он решил восстановить христианство истинное, создать новую религию, соответствующую развитию человечества, религию Христа, но очищенную от веры в таинственное, религию практическую, дающую блаженство на земле (См.: там же. Т. 47. С. 37). Религия - это отражение человеческой мудрости, и именно она способна сказать каждому человеку, как ему жить, научить распознавать добро и зло, избавить его от эгоизма, страха смерти, дать ему смысл жизни. Вот такая религия должна стать основанием воспитания детей.

Но и в этом случае не все просто. Толстой-педагог  считает, что ребенок изначально гармоничен, совершенен. С его ростом и развитием под воздействием семьи, школы, общества эта гармония разрушается, ребенок удаляется  от идеала. Поэтому задачей воспитания должно быть не просто развитие, а целостное  развитие ребенка, обретение им утраченной гармонии. Размышляя об этом, Толстой  сравнивает воспитателя с ваятелем, который, вместо того чтобы удалять  лишнее, раздувает, залепляет кидающиеся в глаза неправильности, исправляет, воспитывает. В процессе воспитания ребенку нужен только материал для  того, чтобы наполняться гармонически и всесторонне. В своих «Беседах с детьми по нравственным вопросам», в «Христианской этике», «Пути  жизни» и других работах таким  материалом он называет христианское учение с его идеей единения людей, установления начал духовно-нравственной жизни, совершенствования в любви. Основные постулаты этого учения, являющиеся одновременно правилами  для христианского воспитания, совершенствования, сводятся к следующим положениям:

«Жизнь истинная дана человеку под двумя условиями: чтобы он делал добро людям  и увеличивал данную ему силу любви. Одно обусловливает другое: добрые дела, увеличивающие любовь в людях, только тогда таковы, когда при  совершении их человек чувствует, что  в нем увеличивается любовь, когда  он делает их любя, с умилением; увеличивается  же в нем любовь (он совершенствуется) только тогда, когда он делает добрые дела и вызывает любовь в других людях. В этом одно из существеннейших  свойств самосовершенствования ...

Совершенство, указываемое  христианством, бесконечно и никогда  не может быть достигнуто; и Христос  дает свое учение, имея в виду то, что  полное совершенство не будет достигнуто, но что стремление к полному, бесконечному совершенству постоянно будет увеличивать  благо людей, и что поэтому  может быть увеличиваемо до бесконечности...

Учение Христа тем  отличается от прежних учений, что  оно руководит людьми не внешними правилами, а стремлением к достижению божеского совершенства. И в душе человека находятся не умеренные  правила справедливости и филантропии, а идеал полного бесконечного божеского совершенства. Спустить требования идеала - значит не только уменьшить  возможность совершенства, но уничтожить самый идеал, тогда как он не выдуман  кем-то, но лежит в душе каждого  человека. Учение же Христа только тогда  имеет силу, когда оно требует  все большего и большего совершенства...»  (Христианская этика: Систематические очерки мировоззрения Л. Н. Толстого. С. 51-53).

Никакого компромисса  не было в отношениях Л. Н. Толстого со злом государства и права. Он был  уверен и постоянно подчеркивал, что в основании всякого насилия  и неравенства лежит собственность: «Собственность в наше время есть корень всего зла: и страдания людей, имеющих ее или лишенных ее, и укоров совести людей, злоупотребляющих ею, и опасности за столкновение между имеющими избыток ее и лишенными ее» (Христианская этика: Систематические очерки мировоззрения Л. Н. Толстого. С. 144-145). Зло собственности и основанное на нем присвоение чужого труда не может быть оправдано ничем, за исключением тех случаев, когда трудовая деятельность приносит пользу, хотя бы частичную, самим трудящимся. Простой трудовой народ, считает Толстой, понимает, хотя и абстрактно, что развитие промышленности полезно для него. Но когда затрагиваются конкретные вопросы отношения работников простого труда к государству, промышленности, науке, искусству, выясняется, что они считают государство и промышленность вредными, поскольку те закрепляют их рабскую подчиненность работодателю. В разряд отрицаемых народом ценностей цивилизации Толстой относит искусство и науку. Считая себя защитником народных интересов, писатель вместе с народом не признает достоинств произведений искусства и науки, если они не утверждают человеческих отношений, исключающих насилие.

Что же касается государства, то оно призвано охранять собственность  и уже не подлежит никакому оправданию. Однако на деле насилие государства  оправдывает закон. «Законы - это правила, устанавливаемые людьми, распоряжающимися организованным насилием, за неисполнение которых не исполняющие подвергаются побоям, лишению свободы и даже убийству» (Там же. С. 121). Считается, что закон «со времен Моисея» призван искоренять зло, но он не делает этого, поскольку искореняет зло отдельных прегрешений, а не зло как таковое. Закон не преследует злых намерений, настроений и уж тем более не достигает корней зла. К тому же законы создаются отдельными людьми, а они не свободны от грехов, суеверий и прочих форм зла. А когда дело касается осуждения по закону, человеческий фактор может влиять на его результат и, как часто бывает, увеличивает зло насилия.

Суд в своей основе противоречит основным заповедям Христа. Одна из них говорит: «Не судите, и не судимы будете», то есть не судите ни на словах, ни на деле. Но суды пренебрегают этой заповедью и множат зло насилия. Другая заповедь: «Не противься злому». Христос завещал: «Делать добро  за зло». Суды, наоборот, воздают злом за зло. «Не разбирать добрых и  злых» -еще одна заповедь Христа. А суды как раз и делают это. Наконец, Христос говорит: «Прощать всем, прощать без конца, любить врагов, делать добро ненавидящим». А суды не прощают, а наказывают и тем самым делают зло тем, которых они считают врагами государства и общества (Там же. С. 121). Толстой не может принять ни одного аргумента в защиту закона и суда над человеком, даже самого, казалось бы, неопровержимого: как быть с разбойником, убивающим свою жертву. Каждый нормальный человек убежден, что такое зло должно быть пресечено и наказано. Толстой такую реакцию понимает, но считает, что подобный случай нетипичен, он не оправдывает и не отрицает непротивление, поскольку насилие лежит в основании повседневной жизнедеятельности людей. И поэтому зло творится обществом, государством, судами, школой. А разбойник - следствие этого зла, его выражение.