Проблема самопознания в философии Фихте

Глубокую содержательность первому основоположению придает  рассмотрение Фихте в его рамках такого взаимодействия субъекта и объекта, которое фактически включает в себя объективную реальность. Правда, вначале Фихте отдает обильную дань своей установке на выведение объективности из мыслящего «я», относительно которого он заявляет, что «Я должно быть рассматриваемо не как чистый субъект, как его до сих пор почти везде рассматривали, а как субъект-объект...». Согласно Фихте, в этом «я» «субъективное и объективное слиты ... воедино» потому , что в своем созерцании «Я полагает необходимо самого себя...». Фихтевское утверждение об изначальном единстве субъекта и объекта как ключе к пониманию последующей «связи между субъектом и объектом» вошло в состав и других идеалистических учений немецкой классической философии, как фундаментальное положение.

К проблеме отражения в человеческом сознании объективной реальности Фихте подходит при усмотрении и осмыслении того факта, что «одни из наших представлений  сопровождаются чувством свободы , другие — чувством необходимости...». Фихте  поясняет , что «одни из них являются нам как всецело зависящие от нашей свободы», а «другие определения сознания мы относим, как к их образцу, к какой-то истине, которая должна утверждаться независимо от нас», так что «мы находим себя связанными в определении этих представлений» тем, что они «должны согласовываться с этой истиной». Здесь под внешней «истиной» подразумевается вещь , с которой должно согласовываться представление о ней. Ответ на вопрос «каково основание системы представлений, сопровождающихся чувством необходимости», Фихте отнес к числу важнейших задач философии. Назвав систему этих представлений «опытом», Фихте заявил, что «философия ...должна   показать   основания   всякого   опыта» (61. 1. 413-414).

Основанием  «опыта» Фихте провозгласил способность «я» к противоположению , т. е. к полаганию «не-я» . К усмотрению этой способности Фихте шел от анализа противополагающих высказываний, резюмируемых формулой — А  А, считая, что подобные высказывания возможны потому, что «я» полагает «не-я»: «Сколь несомненна среди фактов эмпирического сознания наличность безусловного признания достоверности положения —А  А, столь же несомненно Я противополагается некоторое не-Я». Называя «не-я» всю объективную реальность, прежде всего мир материальных вещей, Фихте неоправданно полагал, что ему с абсолютной убедительностью удалось показать производность этой реальности от деятельности •мыслящего «я». «Тут, — писал Фихте об этой идеалистической точке зрения , — ясно, как солнце, обнаруживается то, чего не могли понять столькие философы, не освободившиеся еще, на их кажущийся критицизм, от трансцендентного догматизма (это выпад против Канта. — В. К.), а именно, что Я может развить все, что только должно происходить в нем когда-либо, исключительно из себя самого, ни самомалейшим образом не выходя при этом за свои пределы и не разрывая свой круг...» (61. 1. 81, 268). Утверждение «Я полагает не-Я», которым углубляется и конкретизируется фихтевский субъективный идеализм, — это второе основоположение «наукоучения». Однако в ходе развертывания этого основоположения оно, наполняясь определенным  реальным содержанием, оказывается вместе с тем ведущим к переходу от субъективного идеализма на позиции объективного идеализма.

В противоположность  мыслящему «я» Фихте охарактеризовал  «не-я» как чувственно воспринимаемое .Чувственный характер «не-я» Фихте  пытался «дедуцировать» из того, в  сущности, постулативного , не обосновываемого самим «наукоучением» положения, Что «Я должно созерцать»:' Отсюда следовало , по Фихте , что «Я должно полагать себя как созерцающее», в салу чего оно полагает и «нечто созерцаемое», которое «необходимо есть некоторое не-я» (61. 1. 205). Фактически Фихте стремился объяснить тот реальный факт , что действительные объекты выступают первоначально в сознании как чувственно созерцаемые, давая этому факту, в отличие от Канта, идеалистическую интерпретацию.

Вместе  с тем в фихтевской характеристике деятельности «я» по полаганию «не-я» имеется Немало аналогий тому, как в трансцендентальной аналитике Канта трактовалась деятельность рассудка по созиданию «мира явлений». Так; Фихте объявляет названную деятельность «я» бессознательной. Предлагая это как «объяснение» того, что без знания, выдвигаемого «наукоучением», мы «неизбежно должны предполагать , что получаем извне то, что производим сами, нашими собственными силами и согласно нашим собственным законам» (61. 1. 269). Перед нами идеалистическое псевдообъяснение непоколебимой убежденности обыденного сознания (а также материалистических утверждений философов) , что чувственно воспринимаемые вещи не порождены человеческим сознанием, а существуют вне и независимо от него.

От  кантовского учения о «схематизме» находится в зависимости утверждение  Фихте, что «полагание созерцаемого ' совершается через силу воображения». Это , несомненно, модификация кантовского  взгляда на «продуктивное воображение» и его функции. В известной зависимости от Канта находится и положение Фихте о рассудке как такой «способности духа», благодаря которой осуществляется «хранение» и «закрепление» того, что создано «силой воображения». «Закрепление» состоит, собственно, в том, что именно в результате деятельности рассудка «получается наше твердое убеждение о реальности вещей вне нас...». По Фихте, «сила воображения творит реальность; но в ней самой нет никакой реальности; только через усвоение и овладение в рассудке ее продукт становится чем-то реальным». Значит, лишь в рассудке «впервые идеальное становится реальным», и потому рассудок может быть определен как «способность действительного» (61. 1. 206, 209, 210).

Развернув эту субъективно-идеалистическую  трактовку «не-я», Искусно использующую ряд важнейших положений кантовского учения о рассудке , Фихте затем сам наносит по ней сокрушительный, хотя и на первый взгляд, неявный, удар. Он состоит в признании того, что для «действительной жизни» «я» недостаточно его внутренних ресурсов, а «нужен еще некоторый особый толчок на Я со стороны не-Я» (61. 1. 258). Исследователи фихтевской философии справедливо усматривают в признании необходимости такого «толчка» неосознанное восстановление основной функции кантовской «вещи-в-себе», указывая, что «тень» этой вещи неотступно преследует «наукоучение», которое вначале решительно отвергло ее реальность. Конечно, при трансформации «вещи-в-себе» в фихтевское «не-я» она подверглась идеалистическому переосмыслению, однако вместе с тем само это «не-я» оказывалось наделяемым свойствами объективной реальности.

Главная из них — это активность «не-я», признаваемая и даже подчеркиваемая на данной стадии «наукоучения» в  связи с объяснением той «страдательности» (пассивности), которая с необходимостью присуща «я» при «созерцании», чувственном восприятии им предметов. «Яне может полагать в себе никакого страдательного состояния, не полагая в не-Я деятельности,— указывал Фихте ,—но оно не может положить в не-Я никакой деятельности, не положив себе некоторого страдания». Заметим, что указываемые здесь «страдательное» состояние «я» и «деятельное» состояние «не-я»: характеризуют «я» и «не-я» совсем иначе , чем на предшествующих стадиях «наукоучения» , когда «я» определялось как всецело «деятельное», а «не-я» —как всецело «страдательное». «Я» и «не-я» теперь включили в себя определения своих противоположностей и в результате этого оказались настолько сходными, что сам Фихте выражает недоумение по поводу того, «как вообще при таких условиях различать еще Я и не-Я? Ибо то основание различия между ними, благодаря которому первое должно быть деятельно, а второе страдательно  , отпало...» (61. 1: 125, 135).

Натолкнувшись на эту трудность, вызванную стремлением  понять реальное взаимодействие субъекта и объекта в процессе познания с позиций субъективного идеализма, Фихте выдвигает третье 'основоположение  , которое имеет иной, объективно-идеалистический смысл и резюмируется так: «Я» полагает «я» и «не-я» . «Я» с большой буквы обозначает в этом основоположении «всеобщее Я», которое в ходе своей созидательной деятельности разделяется на «эмпирические» «я» и «не-я», иначе называемые еще «делимыми». Как пишет Фихте, «я противополагаю в Я делимому я делимое не-я. За пределы этого познания не заходит никакая философия; добраться же до него должна каждая основательная философия; и, поскольку она это делает, она становится наукоучением» (61. 1. 87). «Всеобщее Я» именуется Фихте еще «абсолютным». Фактически оно выступает в «наукоучении» как над индивидуальный , сверхчеловеческий, мировой дух (и потому фихтевское "наименование его «Я» заключает в себе некорректность). Это «Я» под углом зрения приписываемой ему все созидающей функции может быть названо духовной субстанцией, что достаточно ясно выразил сам Фихте: «Поскольку Я рассматривается как охватывающее в себе весь и всецело определенный круг всяческих реальностей, оно есть субстанция» (61.7. 119). Данный поворот «наукоучения» явился еще одним (после аналогичного поворота берклиевской философии в начале XVIII в.) ярким свидетельством невозможности построения системы идеалистической философии на субъективистской основе . Надо сказать, что объективно-идеалистическая тенденция может быть обнаружена уже в первом основоположении «наукоучения».

Интеллектуальная  драма Фихте состояла в том , что сам он не осознавал наличия в «наукоучении» двух существенно разнородных идеалистических тенденций и не усматривал отсутствия убедительного обоснования перехода к третьему основоположению. Указания же многих вдумчивых слушателей фихтевских лекций и читателей его произведений на эту необоснованность повергли его в крайнее раздражение. Попытки Фихте свести несогласие с его ходом мысли к их «непонятливости» и настаивание на том, что названный переход «ясен, как солнце», вызывали сильное ответное раздражение. Ансельм Фейербах (отец Людвига Фейербаха), возмущенный фихтевским авторитаризмом при утверждении своего «наукоучения», писал: «Я заклятый враг Фихте как безнравственного человека , и его философии, как отвратительнейшего исчадия суемудрия, изувечивающего разум и выдающего за философию  вымыслы  разнузданной  фантазии...С Фихте опасно не соглашаться. Эта неукротимый зверь, не выносящий никакого сопротивления и считающий каждого врага своего безумия врагом своей личности. Я убежден, что он был бы способен разыграть из себя Магомета, если бы еще были магометовы времена, и вводить свое наукоучение мечом и темницами, если бы его кафедра была королевским троном» (Цит. по: 73. 6. 139-140).

Расходящаяся  с субъективным идеализмом тенденция  фихтевского «наукоучения» представляла собой , по сути дела, первый шаг, неосознанный и непоследовательный , на пути близящейся решительной переориентации Шеллингом и Гегелем немецкой классической философии на объективно-идеалистическое системосозидание.

Антитетическая диалектика. Важнейшее достижение «наукоучения» — это осуществлявшаяся в его рамках разработка Фихте диалектического способа мышления. Отталкиваясь от кантовской «антитетики» и вместе с тем избавляясь от свойственного Канту отрицания ее познавательной значимости, Фихте назвал «антитетическим» как способ деятельности «я», так и способ построения «наукоучения». Фихте трактовал «антитетику» как такой процесс созидания и познавания, которому присущ триадический ритм полагания, отрицания и синтезирования  , причем" последнее выступает как новое полагание (тезис), за которым опять с необходимостью следует противополагание (антитезис) , синтез и т. д. Тем самым под именем «антитетики» утверждались диалектические по своей сути принципы познающего мышления и диалектические определения самой познаваемой реальности. Хотя и в чрезвычайно абстрактной форме, у Фихте вырабатывалось понимание противоречивости всего сущего, единства противоположностей и взгляд на противоречие как источник развития.

Кантовскую  статику в понимании категорий Фихте заменил диалектической динамикой. Для Фихте категории это не наличная совокупность априорных форм рассудка, а система, развивающаяся в ходе деятельности «я». Поскольку последняя охарактеризована под углом зрения взаимодействия субъекта и объекта, постольку категории предстают в «наукоучении» фактически как обязательно имеющие объективное содержание, являющиеся интеллектуальными отражениями вещей. Именно в ходе взаимодействия «я» и «не-я» возникают, по Фихте, категории реальности и отрицания, делимости, границы качественной и количественной определенности, взаимодействия и причинности .На пути такого рода «дедукции» категорий Фихте сделал лишь самые первые шаги, но открываемый им при этом путь оказался чрезвычайно перспективным.

Таков же намеченный Фихте путь «дедукции» логических законов. И они, по его мнению, выдвигаются в мышлении по мере развития его познавательной активности и имеют онтологические основания. Так, закон тождества рассматривается Фихте как логическое выражение первого основоположения , закон противоречия и исключенного третьего — второго основоположения, закон достаточного основания — третьего основоположения. Заслуживает внимания проявляющееся  при этом стремление Фихте понять формально-логические законы как органически связанные с «антитетическим» движением и порожденные им, а не чужеродные.

При всей краткости  и неразвитости рассматриваемых  положений они имели громадное  историческое значение, потому что  явились первым эскизом диалектической логики. Они придавали диалектический характер замыслу создания содержательной логики, выдвинутому Кантом и воспринятому Фихте.

Препятствием  для более глубокой разработки диалектики явилось отсутствие в «наукоучении»  основательного осмысления природы. По лапидарной характеристике К.> Маркса, в этом учении представлен «метафизически переряженный дух в его оторванности от природы...» (1. 2. 154). Этот дефект блокировал и развитие' наукоучения в целом, из-за чего теоретическая философия Фихте оказалась с начала XIX в. в состоянии непреодолимого кризиса и начала деградировать.

Поворот к теософии. Пытаясь в спорах с Шеллингом , упрекавшим фихтевский идеализм за субъективистскую односторонность , отстоять притязание «наукоучения» быть всеобъемлющей и единственно верной философией, Фихте с 1802 г. стал характеризовать его как «абсолютное знание», которое «сочленено» с «абсолютом» и является единственным возможным его проявлением. Утверждение о том, что в «наукоучении» нужно «исходить из абсолютного знания» разительно отличалось от прежнего настаивания Фихте на самосознающем и самодеятельном «я» как исходном пункте «наукоучения». Сосредоточившись на уяснении того, что представляет собой «абсолют», Фихте постепенно подходит к отождествлению его с богом , заявляя в «Наставлении к блаженной жизни» (1806) , что «между абсолютом, или богом, и знанием в его глубочайшем жизненном корне нет никакого разделения , они оба растворяются друг в друге» (Цит. по: 7, 199). С этого времени фихтевская теория быстро утрачивает философский характер и , сохраняя еще название «наукоучение», вырождается на деле в бессодержательную теософию, суть которой в работе «Наукоучение в его общих чертах» (1810) резюмируется таким пассажем: «...если знание должно все-таки существовать , не будучи самим богом, то, так как нет ничего, кроме бога, оно может быть все же лишь самим богом вне его самого; бытием бога вне его бытия; его обнаружением, в котором он был бы совсем так, как он есть...»