Возникновение науки и научного мышления. Культурно-исторические типы рациональности

 Элеатам Пармениду и Зенону  обязаны мы первому явному  торжеству «чистой» рациональности – переводу оснований, сущности бытия в сферу исключительно сверхчувственного и умопостигаемого. Притом такому переводу, что делает возможным самые неожиданные онтологические заключения, например, о том, что изменчивость есть видимость и неподлинность, а подлинное и сущностное – абсолютно неизменно и неподвижно! Парадоксальность такого заявления очевидна. Тем более удивительны настойчивость и продуманность аргументации, например, в тех «доказательствах от противного», которые привел Зенон в своих знаменитых (и до конца не разрешенных до сих пор) математических парадоксах-апориях. Первые мудрецы искали истину не в чувственной достоверности, а в теоретическом, в частности, математическом мышлении, в принципах типа гармонии или золотого сечения. Достижения элеатов весьма впечатляют: впервые предметом рассмотрения становятся соотношение потенциальной и актуальной бесконечности, времени и вечности, сыгравшие исключительную роль в становлении афинской школы, особенно Платона и Аристотеля. С тех пор задачу мудрецов и любителей мудрости видели в создании картины мира на уровне сущностных описаний, открытия первых причин и начал, законов бытия. Если не входить в детали, связанные с обоснованием, по существу это совершенно та же задача, которую ставит перед собой современный физик-теоретик или любой другой представитель теоретического естествознания, когда формулирует гипотезу или даже когда ставит математический эксперимент. Родовое качество рациональности состоит в создании теоретических конструкций «из головы» до какого – либо их эмпирического обоснования, в процессе наблюдения и размышления и независимо от сферы применения, т.е. независимо от того, идет ли речь о философии, религии или науке. С этими установками греков перекликаются мнения выдающихся представителей современного естествознания. Создатель теории относительности пишет: «Представляется, что человеческий разум должен свободно строить формы, прежде чем подтвердилось бы их реальное существование. Замечательное произведение всей жизни Кеплера особенно ярко показывает, что из голой эмпирии не может расцвести познание. Такой расцвет возможен только из сравнения придумываемого и наблюдаемого» (Эйнштейн А. Физика и реальность. М., 1965). Ему вторит математик и историк математики Г. Вейль: «…Существуют разумные мотивы,…которые заставляют при исследовании природы стремиться проникнуть «за» пределы той реальности, которая основывается на актах опыта…–– к стоящему за чувственными данными «подлинно объективному», бескачественному физическому миру» (Вейль Г. Математическое мышление. М., 1989. С. 159).

Что касается собственно научных достижений, то это прежде всего античная математика, завершившаяся созданием эвклидовой геометрии. Мифологическая математика, скажем, у египетских жрецов, создавших  календарь и открывших циклически повторяющиеся затмения солнца, основывалась на дотеоретических, дорациональных формах изучения мира. Для объяснения явлений использовались аналогии из жизни людей, обыденный язык, простые чувственные обобщения и признаки. Поэтому вполне справедливо этот период зарождения научных знаний называют «преднаукой». Это, по выражению В.С. Степина, практическое мышление: таблицы сложения, практика измерения земельных участков и т.п. У греков же, начиная с Пифагора, математика становится теоретической дисциплиной, наукой обосновывающей и доказывающей, когда знания выстраиваются путем абстрагирования и систематизации предметных отношений наличной практики. В пифагорейской математике появляются доказательства теорем, обнаруживается связь арифметики с геометрией, т.е. свойств геометрических фигур со свойствами чисел. Например, не только число «3», но и совершенное число «10» соотносилось с треугольником. Философско-умозрительное истолкование природы как целого в космоцентризме получило название натурфилософии¹.

Мы приблизились к актуальнейшей  теме современной науки и культуры – новому и неожиданному повороту исследований античных мыслителей, характеризующему всю географию осевого времени, включая Китай и Индию. В работах  философов т.н. афинской школы маятник  мышления резко качнулся в противоположную сторону – сторону пробуждения субъективности и перехода от сознания о внешнем к самосознанию. Это стало возможным благодаря уже проделанной работе по разграничению сущности и существования, и это по существу первый дошедший до нашего времени антропологический поворот в истории, на два с лишним тысячелетия опередивший И. Канта. Итак, примерно в середине осевого времени предметом анализа становится внутренний мир человека. Что есть человек? Его дух, душа? И как ему следует жить? В Греции, а затем в Риме периода распада империи на эти вопросы пытались ответить софисты и Сократ, Платон, эпикурейцы, стоики, киники. Действительно, в своем внутреннем мире мы живем совсем иными «интересами», часто глубоко скрытыми от окружающих: радостями и страданиями, ненавистью и любовью, воображением и далекими от реальности мечтами. Наше «хочу» сопрягается с «могу» и «должен», порождая неуверенность, страхи или неоправданные ожидания. С античности начинается непрекращающаяся по сей день напряженная дискуссия человека с самим собой о соотношении сущего и должного в бытии. Обращение на внутренний мир и стремление выявить его исключительные особенности (как разум или свобода воли) порождает этическую проблематику философствования о смысле, целях и задачах человека, его существования. Вопреки устоявшемуся в философской литературе мнению, именно этика, а не онтология становится преобладающим для современной культуры способом качественного разграничения и идентификации физического и духовного, материального и идеального как того, что есть, и того, что должно быть. Может быть, правильнее сказать в менее категорическом виде – не только онтология, но и этика. Но в любом случае этот путь разума от постижения первых начал через вычленение самосознания к проблеме долга и должного для человека прошли Средиземноморье, Индия и Китай, прошли с некоторыми отличиями, но с одинаковым основным результатом, который можно назвать возникновением метафизики должного. По-видимому, все могло произойти иначе, и развитие человечества могло бы пойти по другому пути. Но история не изменяется нашими суждениями или желаниями. Возникшая новая рациональная культурная матрица определила рождение рациональных способов аргументации – дидактики, логики, положив начало вычленению наук и парадоксальным образом став основой рождения мировых религий (Христианство, Ислам, Конфуцианство, Буддизм).

В состав афинской школы обычно включают Сократа, Платона и Аристотеля. При  этом часто упускают из вида выдающихся афинских софистов Горгия и Протагора, относя их к маргиналам и авантюристам мысли на том основании, что они-де «готовы были доказывать что угодно за деньги». Это несправедливо: их действительная роль в становлении афинской школы исключительна. Именно Горгий с Протагором – первые антропоцентристы. Наши суждения, по их утверждению – лишь мнения, существенным образом зависящие от нас самих. При этом, согласно Протагору, «о всякой вещи возможны два мнения, противоположных друг другу» (ср. апории Зенона или антиномии Канта). Что из этого следует? Протагор формулирует чрезвычайно «безнравственное» утверждение: человек есть мера (всех) вещей! Правда, он придает этому утверждению внешне-бытийственную форму, добавляя, на мой взгляд, избыточное: существующих – что существуют, несуществующих – что не существуют. Если забыть на время об этом окончании, то высказывание Протагора чрезвычайно близко тому, о чем говорят те гуманисты, которые ставят задачу «очеловечить природу» по меркам человека, ибо последний, в отличие от животного, универсален и способен действовать по меркам самих вещей. Но и далеко по смыслу, ибо последнее мнение уже основано на сократовских выводах, на разрыве сущего и должного, на идеологическом постулате о якобы долге и обязанности человека превратить бесчеловечный мир в человечный. Но вернемся к истокам. Сократ, резко выступивший против «софистов» (мудрецов), резко ограничил их притязания (что и нашло выражение в переименовании мудрецов в любителей мудрости, философов). Поскольку, утверждает Сократ, философия обнаруживает в бытии абсолютное, и таким абсолютным является всеобщее, то и следует стремиться к знанию о всеобщем. А всеобщее есть благо, добродетель.

С этим связан следующий момент античной характеристики научных знаний. Истинным может быть лишь знание, утверждающее добро; философом может называться лишь добродеятельный (и потому добродетельный) человек. Этим разум отличается от неразумия. Таким образом, самосознание, рефлексия дополняют здесь умопостигаемость и сверхчувственность рационального мировоззрения строгим разделением уже не одного только бытия на существование и сущность: это разделение переносится вовнутрь человека как различие сущего и должного. Эстетические соображения красоты и гармонии мира, до этого занимавшие центральное положение в построениях первых философов-метафизиков, сменились безусловным приоритетом этики. Истинным, по мнению греков, можно считать только то знание, в котором сочетаются истина как соответствие с добром и красотой. Безобразное и безнравственное не может считаться истинным.

Удивительно, что этот процесс этизации рационально-теоретических представлений, столь радикально повлиявший на становление христианства, действительно предстает как всемирно-исторический и практически (в историческом времени человечества) одновременный. Ясперс поэтому говорит об осевом времени как непонятном, не имеющем объяснения, – просто как о факте истории.

Общим для осевого времени является следующее. Во-первых, это вычленение разума, ума или разумности как исключительного качества человека. Во-вторых, появление на этой основе философской метафизики как целого букета учений о сверхчувственном, умопостигаемом, умозрительном бытии, сначала в натурфилософских, а затем в более строгих субстанциальных вариантах. В-третьих, обращение на самосознание, разработка рефлексивных процедур вычленения и исследования внутреннего мира человека, с постулированием фундаментального отличия этого мира от внешнего бытия, его духовности, идеальности и других присущих ему исключительных свойств. В-четвертых, утверждение необходимости усилий духа, разума и воли по возвышению человеческого духовного над физическим, становление этико-метафизической концепции должного в противовес сущему. И в-пятых, вычленение из философии наук – математики, естествознания, цикла зарождающихся в лоне софистики гуманитарных дисциплин.

Известные ученые часто подчеркивают программное значение античной науки  и философии, мы и сегодня в  значительной степени мыслим и понимаем мир в понятиях, которые разработали  греки, в особенности – Сократ, Платон и Аристотель. В. Гейзенберг интересно сказал об огне Гераклита. «Мы теперь можем сказать, – пишет ученый, – что современная физика в некотором смысле близко следует учению Гераклита. Если заменить слово «огонь» словом «энергия», то почти в точности высказывания Гераклита можно считать высказываниями современной науки. Фактически энергия – это то, из чего созданы все элементарные частицы, все атомы, а потому и вообще все вещи. Одновременно энергия является движущим началом. Энергия есть субстанция, ее общее количество не меняется и, как можно видеть во многих атомных экспериментах, элементарные частицы создаются из этой субстанции. Энергия может превращаться в движение, в теплоту, в свет и электрическое напряжение. Энергию можно считать первопричиной всех изменений в мире» (Гейзенберг В. Физика и философия. Часть и целое. М., 1989. С 30).

Литература:

1. Введение в философию: Учеб. пособие для вузов / авт. колл.: И.Т. Фролов и др.; 4-е изд., перераб. и доп. – М. : Культурная революция, Республика, 2007. – Раздел 1. Глава 2. – С. 42-58.
2. Зеленов Л.А. История и философия науки : учеб. пособие / Л.А. Зеленов, А.А. Владимиров, В.А. Щуров. – М. : Флинта : Наука, 2008.
3. Кашперский В.И. Проблемы философии науки : учеб. пособие / В.И. Кашперский. – Екатеринбург : УГТУ-УПИ, 2007.
4. Хрусталев Ю.М. История и философия науки : учеб. пособие / Ю.М. Хрусталев. – Ростов-на-Дону : Феникс, 2009.

¹ Для более подробного ознакомления с обозначенными выше вопросами рекомендуем работы П.П. Гайденко (История греческой философии в ее связи с наукой. М., 2000. и др.), материал классический и хорошо изложен.