Религиозно-политический экстремизм как угроза региональной и национальной безопасности стран Центральной Азии

Казахстанский институт стратегических исследований при Президенте Республики Казахстан

УДК 327.3:297                                                                                                  На правах рукописи

Тукумов Еркин Валитханович

РЕЛИГИОЗНО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ ЭКСТРЕМИЗМ КАК УГРОЗА РЕГИОНАЛЬНОЙ И НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ СТРАН ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ

23.00.02 – политические институты, этнополитическая конфликтология, национальные и политические процессы и технологии

Диссертация на соискание ученой степени

кандидата политических наук

                                          Научный руководитель

                                          доктор философских наук,

                            профессор Кадыржанов Р.К.

Алматы 2004

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы исследования обусловлена существенным в последние годы ростом значимости проблемы религиозно-политического экстремизма в контексте обеспечения региональной и национальной безопасности стран Центральной Азии. С конца 1990-х годов в научной литературе Казахстана, всего постсоветского пространства, внимание к проблематике религиозно-политического экстремизма заметно усилилось, что было обусловлено двумя главными взаимосвязанными обстоятельствами.

Во-первых, события 1999-2000-х годов в Баткентской области Кыргызстана, г. Ташкенте, на территории Ферганской долины и Сурхандарьинской области Узбекистана, связанные с деятельностью радикальных исламских группировок, избравших террор в качестве основного средства достижения своих идеологических и политических целей, стали во многом неожиданными для экспертного сообщества. Данные события наглядно продемонстрировали, с одной стороны, фактическую несостоятельность ряда выводов относительно роли влияния исламского фактора на общественно-политическую ситуацию в странах региона, прогнозы о низкой степени вероятности распространения радикальной идеологии, выступающей под религиозными лозунгами. Одновременно, были оправданы утверждения о том, что в перспективе именно религиозно-политические экстремистские организации, выступающие от имени ислама, будут представлять реальную угрозу стабильности государствам Центральной Азии, Казахстану, в частности. Как подчеркивает Президент Республики Казахстан Н. Назарбаев, «религиозный экстремизм в Казахстане – явление, которое у нас масштабно не проявилось, но в то же время существует определенная опасность, что процесс конфессиональной дестабилизации, в конце концов, может проявиться и у нас. Если конечно, вовремя не осознать и не предотвратить эту потенциальную угрозу» [1].

В целом, в результате данных событий возникла объективная настоятельная необходимость для исламоведов, экспертов по безопасности и т.д. скорректировать прежние взгляды и попытаться по-новому определить степень данной угрозы в контексте обеспечения региональной и национальной безопасности стран Центральной Азии.

Одновременно понимание проблемы распространения радикальной идеологии, осознание потенциала исходящей от нее реальной угрозы безопасности странам региона обусловили активный поиск объяснения данного явления, выработки конкретных практических рекомендаций для правящих политических элит, государственных органов, специальных служб в решении угрозы религиозно-политического экстремизма в ряде стран Центральной Азии. Решение указанной проблемы невозможно без глубокого анализа причин, обусловивших появление исследуемого явления, знания эволюционных процессов распространения религиозно-политического экстремизма в регионе. Следует отметить, что религиозно-политический экстремизм в центрально-азиатском регионе переживает на данный момент качественно новый по своему содержанию этап развития. Новые тенденции обусловлены как влиянием внешних факторов, так и выходом из латентного состояния внутренних.

Задача нахождения эффективных механизмов нейтрализации угрозы религиозно-политического экстремизма в регионе Центральной Азии является по многим причинам чрезвычайно сложной. С одной стороны, выработка механизмов противодействия современным угрозам, в том числе и экстремизму, представляется труднодостижимой и в глобальном контексте. Пока что, к сожалению, в мировом сообществе не существует единых рецептов решения исследуемой проблемы. Однако многие страны имеют значимый практический опыт эффективного противодействия данной угрозе и, прежде всего, страны Ближнего и Среднего Востока. Их опыт будет чрезвычайно полезен для стран Центральной Азии, учитывая, что между этими регионами существует целый ряд одинаковых черт и идентичных факторов, обусловивших появление радикальных движений, выступающих от имени ислама. Вместе с тем, объективно существующие особенности развития и распространения религиозно-политического экстремизма в некоторых странах Центральной Азии диктуют необходимость нахождения собственного пути нейтрализации исследуемой проблемы.

Таким образом, актуальность проведения данного научного исследования обусловлена, с одной стороны, усилением угрозы религиозно-политического экстремизма, проявившейся в резкой активизации в последние годы деятельности различных его субъектов, качественного расширения ареала их деятельности, а с другой, – объективной настоятельной необходимостью нахождения эффективных путей нейтрализации исследуемой угрозы в контексте обеспечения безопасности стран Центральной Азии, Казахстана, в частности.

Степень разработанности проблемы Религиозно-политический экстремизм в экспертной среде диагностируется как нетрадиционная угроза безопасности и, безусловно, является одной из наиболее актуальных проблем в современной политологии, религиоведении. Соответственно, данной теме посвящено значительное количество исследований отечественных и зарубежных ученых. Особенно заметно интенсивность исследований по данной проблематике возросла в конце 90-х годов прошлого столетия и после известных событий в США 11 сентября 2001 года. Вместе с тем, следует отметить, что количество появившихся в последние годы работ, посвященных рассматриваемой проблематике, не всегда отвечает качеству исследования. В действительности, на фоне огромного потока публикаций, как правило, всего лишь ограниченное количество материалов представляют реальную научную ценность.

Среди трудов зарубежных авторов, посвященных проблематике религиозно-политического экстремизма, природе, причинам и эволюции данного явления в современном мире необходимо отметить Ш. Акинер [2-3], Зб. Бжезинского [4-5], Б Лоуренса [6], Р. Макдермотта [7], П. Марсдена [8], К. Мартина [9], А. Рашида [10], У. Штайнбаха [11] и пр.

В России сегодня проблеме экстремизма, в том числе и религиозно-политического, придается существенное значение. Поэтому не случайно, что тема исламского религиозно-политического экстремизма, исламская проблематика в целом, как в глобальном масштабе, так и рамках изучения региона Центральной Азии, всесторонне разработана российскими исследователями. В первую очередь, следует указать работы известных российских авторов И. Добаева [12-14], С.Б. Дружиловского [15], А. Игнатенко [16-17], А. Куртова [18], А. Малашенко [19-21], Д. Малышевой [22], Г. Милославского [23], Д. Ольшанского [24], Л. Полонской [25], Л. Сюкияйнена [26-28], И.Фадеевой [29], М. Филипповой [30].

Несомненную существенную помощь для диссертационного исследования оказали такие коллективные и персональные работы российских ученых, как «Религиозный фактор в вооруженных конфликтах современности» [31], «Современный терроризм: Анализ основных направлений» [32], «Мусульманские страны у границ СНГ» [33], «Христиане и Мусульмане: проблемы диалога» [34], «Ислам и Политика» [35].

Значительный исследовательский вклад в разработку проблемы религиозно-политического экстремизма внесли известные центральноазиатские эксперты по исламу, вопросам обеспечения региональной безопасности Б. Бабаджанов [36-37], О. Молдалиев [38], М. и С. Олимовы [39-41].

В Казахстане исследования, посвященные проблематике религиозно-политического экстремизма, целенаправленно начали проводиться сравнительно недавно, начиная с конца 90-х годов прошлого столетия. Соответственно, следует отметить объективную немногочисленность исследований по данной проблеме. Среди них стоит отметить такие монографии, посвященные проблематике экстремизма и терроризма как «Экстремизм в Центральной Азии» под общей редакцией доктора политических наук К.Н. Бурханова [42], а также коллективный труд Казахстанского института стратегических исследований и Центра внешней политики и анализа «Современный терроризм: взгляд из Центральной Азии» [43].

Автор особо выделяет монографию казахстанского исследователя С. Акимбекова «Афганский узел и проблемы безопасности Центральной Азии», оказавшую неоценимую помощь в исследовании столь сложного феномена как религиозно-политический экстремизм [44].

Стоит отметить также труды известного казахстанского исламоведа А. Султангалиевой, особенно ее монографию «Ислам в Казахстане: история, этничность, общество» [45].

В целом, среди отечественных исследователей, посвятивших свои работы теме угрозы религиозно-политического экстремизма в контексте обеспечения региональной и национальной безопасности стоит выделить труды
М.С. Ашимбаева [46-48], Ю. Жихорь [49], Б. Жусипова [50], А. Избаирова [51-52], Р.К. Кадыржанова [53], Е.Т. Карина [54-55], У. Касенова [56-57], А.Г. Косиченко [58], В.Д. Курганской [59], М.Т. Лаумулина [60-61],
Б.Ж. Нурмухамедова [62], А.Н. Нысанбаева [63], Д.А. Сатпаева [64-65],
А.К. Султангалиевой [66], К.Л. Сыроежкина [67-68], М.М. Тажина [69].

В работах вышеназванных казахстанских ученых содержатся ценные факты, анализ исследуемой проблемы, интересные выводы, которые были учтены в данной диссертации.

В целом, анализ степени разработанности темы религиозно-политического экстремизма позволяет сделать следующие выводы:

         несмотря на количественный рост публикаций, посвященных данной проблематике, до сих пор в отечественной политологии существует объективный дефицит комплексных исследований проблемы религиозно-политического экстремизма в контексте политики преодоления данной угрозы, с точки зрения обеспечения национальной безопасности Республики Казахстан;

         учитывая, что исследуемая тема давно перестала быть чисто академической проблемой, созрела настоятельная необходимость проведения системного исследования религиозно-политического экстремизма с учетом общемирового опыта развития данной проблематики;

         несмотря на существенный опыт мирового сообщества в противодействии данной угрозе, казахстанская специфика обуславливает нахождение своего пути решения проблемы религиозно-политического экстремизма, что, в свою очередь, определяет актуальность данной работы.

Целью исследования является комплексный анализ проблемы распространения религиозно-политического экстремизма в регионе в контексте обеспечения национальной безопасности Республики Казахстан.

Исходя из выше обозначенной цели, основными задачами исследования являются:

         на основе анализа категориального аппарата экстремизма раскрыть сущность, природу, причины появления данного феномена;

         дать определение религиозно-политического экстремизма, исследовать критерии и основные направления данного вида экстремизма;

         провести факторный анализ распространения религиозно-политического экстремизма и на основе исследования определить механизм распространения данного феномена в современном мире;

         охарактеризовать основные причины, обусловившие распространение религиозно-политического экстремизма в Центральной Азии, определить его этапы, как на региональном, так и на страновом уровнях;

         разработать возможные сценарии развития ситуации в регионе Центральной Азии в контексте распространения угрозы религиозно-политического экстремизма;

         на основе диссертационного исследования предложить практические рекомендации по противодействию распространения данной угрозы в Республике Казахстан в различных плоскостях и на различных уровнях.

Объектом исследования является проблема религиозно-политического экстремизма в контексте угрозы региональной и национальной безопасности стран Центральной Азии.

Предметом исследования являются субъекты распространения религиозно-политического экстремизма, политические процессы в странах региона, вопросы обеспечения региональной безопасности Центральной Азии и национальной безопасности Республики Казахстан.

Методологическая основа. В ходе выполнения диссертационной работы соискателем были использованы общие методологические принципы, позволившие наиболее полноценно и объективно исследовать проблематику религиозно-политического экстремизма. В целом, диссертантом были использованы следующие методы исследования:

         системный подход, логика применения которого связана с необходимостью учета того, что возникновение и распространение феномена религиозно-политического экстремизма в современном мире было обусловлено факторами, находящимися в различных сферах общественной жизни: политической, экономической, правовой, идеологической, культурно-цивилизационной. Изменения в этих сферах находятся в тесном взаимовлиянии и взаимосвязи;

         в исследовании, учитывая объективную необходимость изучения разнообразных явлений религиозной, общественно-политической жизни в разных временных периодах, выявления взаимосвязи прошлого и настоящего дня, перспектив развития, применяется исторический подход;

         сравнительный метод представляет возможность использовать разнообразие опыта развития религиозно-политического экстремизма в разных странах с целью определения перспектив и оптимальных путей решения данной угрозы;

         анализ результатов экспертного опроса;

         контент-анализ документов и материалов исследования;

         в диссертационном исследовании соискателем были использованы прогностические методы с целью определения общих контуров перспектив развития ситуации в регионе.

Источниковую базу диссертации составляют следующие группы источников:

Первую группу источников составляют труды вышеуказанных и других [70-76] казахстанских, российских, центральноазиатских и зарубежных исследователей проблемы религиозно-политического экстремизма.

Вторую группу источников составляют законодательные акты Республики Казахстан, определяющие основные принципы обеспечения национальной безопасности. В ходе исследования были использованы Конституция Республики Казахстан, Стратегия национальной безопасности Республики Казахстан на 1999-2005 годы, Законы Республики Казахстан «О национальной безопасности Республики Казахстан», «О борьбе с терроризмом», «О средствах массовой информации» [77-78].

Третья группа источников включает основные вероучительные книги мусульман, в которых были сформулированы принципы и предписания ислама, документы современных различных мусульманских религиозно-политических организаций (обращения, фетвы, заявления и т.д.) [79-82].

Научная новизна исследования обусловлена объективно сложившимися потребностями разработки практических рекомендаций для повышения эффективности механизмов обеспечения национальной безопасности Казахстана в условиях роста нестабильности, практически, по всему внешнеполитическому периметру нашего государства в контексте распространения угрозы религиозно-политического экстремизма. Разработка программы действий нейтрализации данной угрозы была осуществлена на основе критического анализа научных трудов, посвященных проблеме религиозно-политического экстремизма, оценке существующих механизмов обеспечения национальной безопасности Казахстана. В ходе проведения исследования достигнуты следующие новые результаты:

         осуществлена авторская попытка исследования природы, критериев и причин появления феномена экстремизма, а также в рамках категориального аппарата предприняты разграничения близких или сопутствующих экстремизму понятий;

         представлены критерии преимущественной роли и значения религиозно-политического экстремизма в системе экстремизма, а в рамках религиозно-политического экстремизма обосновано доминирующее положение исламского направления современного религиозно-политического экстремизма;

         выявлены основные факторы развития религиозно-политического экстремизма, выступающего от имени ислама, и на основе анализа данных факторов определен механизм распространения данного феномена в современном мире;

         определены основные причины, обусловившие распространение религиозно-политического экстремизма в Центральной Азии, выявлены этапы распространения данного явления, как на региональном, так и на страновом уровне;

         на основе сравнительного анализа развития данного феномена в регионе Центральной Азии и регионе Ближнего и Среднего Востока предложены возможные сценарии развития угрозы религиозно-политического экстремизма в регионе Центральной Азии;

         на основе комплексного подхода изучения проблемы религиозно-политического экстремизма осуществлена попытка разработки практических рекомендаций по противодействию распространения исследуемой угрозы в контексте обеспечения вопросов национальной безопасности Республики Казахстан.

Основные положения выносимые на защиту:

1. Несмотря на значительный в последнее время количественный и, отчасти, качественный рост исследований, посвященных предметному анализу экстремизма, терминологическая путаница сохраняется повсеместно. Вольное обращение с этими терминами, что часто практикуется не только в СМИ, среди политиков, но и даже среди специалистов, приводит к нежелательному смешиванию данных явлений. Поэтому назрела обязательная необходимость разграничения данных понятий.

2. В прошедшем XX веке, прежде всего, во второй половине столетия, а также в настоящее время – в начале XXI века, среди всех разновидностей экстремизма на передний план выдвинулся религиозно-политический экстремизм. Учитывая масштабы, степень воздействия, количественные и качественные параметры, организацию, религиозно-политический экстремизм сегодня явно превосходит в своей деятельности другие разновидности экстремизма, одновременно находясь в тесном сплетении с некоторыми из них, такими как политический, этнический и идеологический.

3. По ряду объективных причин религиозно-политический экстремизм, выступающий от имени ислама, стал не просто наиболее активным и сильным течением в рамках современного исламизма, но и в период второй половины ХХ века получил наибольшее распространение в мире среди остальных религиозно-политических экстремистских движений различной конфессиональной принадлежности.

4. Существуют общие базисные причины возникновения и развития исламского религиозно-политического экстремизма в современном мире, в странах исламского мира, в частности. Среди них стоит выделить, прежде всего, процесс модернизации традиционного мусульманского общества, геополитические аспекты, историко-доктринальные факторы, а также вступивший в активную фазу в 90-х г. ХХ века процесс глобализации.

5. В настоящее время религиозно-политический экстремизм, в том числе и в его крайних проявлениях в виде террористических актов, стал неотъемлемым фактором общественной и политической жизни ряда государств региона Центральной Азии. Деятельность различных экстремистских религиозно-политических организаций исламского толка, направленная на распространение идей религиозного или, точнее, религиозно-политического экстремизма, которые нацелены на расшатывание государственных устоев и, в конечном счете, на изменение общественно-политического строя различных стран, в том числе насильственными методами, является одной из самых серьезных угроз безопасности региона Центральной Азии.

6. Распространение исламского религиозно-политического экстремизма в регионе Центральной Азии происходило, в целом, в соответствии с общемировыми закономерностями развития данного феномена в современном мире. Вместе с тем, существует и определенная специфика, обусловленная наличием целого ряда факторов исторического, геополитического, внутриполитического, экономического характера, анализ которых был произведен в диссертации.

7. Учитывая, что религиозно-политический экстремизм будет сохраняться в качестве угрозы или вызова среднесрочного и долгосрочного характера для национальной и региональной безопасности стран Центральной Азии, существует настоятельная необходимость разработки практических мер, как силового характера, так и в идеологической, социально-экономической, политико-правовой сферах. Необходимость комплексного решения вопросов повышения эффективности механизмов обеспечения национальной безопасности Республики Казахстан диктует совершенствование нормативно-правовой базы, усиление деятельности компетентных государственных органов, укрепление международного сотрудничества и т.д.

Апробация результатов исследования. Основные материалы исследования нашли отражение в казахстанских периодических изданиях профилирующего характера.               Основные положения и выводы диссертации докладывались на:

1) Международной научной конференции «Проблемы религиозного экстремизма в Центральной Азии» (КИСИ при Президенте РК, Фонд Ф. Эберта, г. Алматы, 5 апреля 2001 г.);

2) Международной научно-практической конференции «Будущее государств Центральной Азии: вместе или?» (Фонд К. Аденауэра, Фонд Ф. Эберта, ЮНЕСКО, Кыргызстан, г. Бишкек, 26-28 июня 2001 г.);

3) Международной научно-практической конференции «Ислам и национальная безопасность стран Центральной Азии» (КИСИ при Президенте РК, ОБСЕ, г. Алматы, 24-25 июня 2002 г.);

4) Международной научно-практической конференции «Центральная Азия в XXI веке: сотрудничество, партнерство и диалог» (Институт стратегических исследований при Президенте Узбекистан, НАТО, Узбекистан, г. Ташкент, 13-15 мая, 2003 г.);

5) Международной научной конференции «Мир и региональная безопасность» (КИСИ при Президенте РК, ЮНЕСКО, Центр внешней политики и анализа, г. Алматы, 18 ноября, 2003 г.);

Научно-практическая значимость диссертации заключается в том, что проблематика религиозно-политического экстремизма имеет важное теоретическое и практическое значение в контексте обеспечения национальной безопасности Республики Казахстан.

Материалы диссертации получили свое практическое применение в деятельности Совета Безопасности РК, Комитета национальной безопасности РК, КИСИ при Президенте РК, МИД РК. Кроме того, ряд материалов используется в лекционной работе, в частности, в спецкурсах: «Вопросы региональной и национальной безопасности стран Центральной Азии», Национальная безопасность Республики Казахстан», «Международный терроризм».

В структурном отношении диссертация состоит из введения, двух разделов, в первом из которых два, во втором три подраздела, выводов, списка использованных источников. Объем диссертации составляет 160 страниц машинописного текста.

1 СОВРЕМЕНЫЙ РЕЛИГИОЗНО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ               ЭКСТРЕМИЗМ КАК ОБЪЕКТ НАУЧНОГО АНАЛИЗА

1.1 Теоретико-методологические аспекты изучения основ экстремизма

1.1.1 Природа, критерии, причины и определение экстремизма

В самом распространенном и общем понимании термин экстремизм, следуя дословному переводу (от латинского еxtremus – крайний), можно определить как «приверженность к крайним взглядам и действиям, радикально отрицающим существующие в обществе нормы и правила» [83]. Несмотря на кажущуюся четкость и очевидную простоту содержания определения экстремизма, в экспертной среде присутствует разное понимание данного явления. При этом важно отметить, что отсутствие единообразной позиции в определении экстремизма характерно, практически, для всего мирового экспертного сообщества, и острые дискуссии о корректности диагностирования данного феномена возникают повсеместно и постоянно.

Со значительной долей условности экспертную среду можно поделить, исходя из критерия их оценки и подхода в понимании и определении такого сложного явления, как экстремизм, на две группы. Первая сторона в своем понимании и определении экстремизма достаточно однозначно и без наличия всяких условностей диагностирует экстремизм и оценивает его как исключительно негативное и социально опасное явление. Сторонников данного подхода большинство, и, в основном, они представлены как научной, академической средой, так и многочисленными сотрудниками силовых, правоохранительных органов. Условно их можно обозначить как «консерваторы».

Вместе с тем, определенная часть исследователей, которую, учитывая их стремление подойти к проблеме более дифференцированно, условно можно обозначить как «либералы», склоняется к тому, что, исходя из общего определения экстремизма, данное явление не может определяться как однозначно отрицательное. В частности, эксперт российского института прав человека Лев Левинсон считает, что «неоднозначность экстремизма вызвана, прежде всего, возможностью широкого охвата действий различного характера, подпадающих под данный феномен. Поэтому экстремизм как таковой запрещать бессмысленно. Экстремизм не преступление, это и «Гринпис», и марши мира, словом, все, что выходит за рамки общепринятого» [84]. В целом, соглашается с данным мнением, но выступает с несколько более категоричных позиций британская исследовательница Ширин Акинер, которая отмечает, что «чисто теоретически экстремизм может быть привлекателен и даже полезен» [3, с. 17]. Суммируя мнения сторонников подобного подхода определения экстремизма, можно придти к выводу, что в таком широком понимании диагностировать его как исключительно социально опасное и потому противоправное явление было бы некорректно, так как в таком случае пришлось бы признать достаточно многие крайние действия и взгляды нарушениями общественного порядка, подпадающими под уголовную или административную ответственность (например, общественная голодовка, марши протеста и т.д.). Исходя из этой логики, все определения, диагностирующие экстремизм как исключительно негативное, опасное явление, не могут рассматриваться как объективные и претендующие на целостную оценку данного сложного социального феномена. По мнению «либералов», именно масштабность охвата понятия экстремизма и вызванные этим обстоятельством относительность и неоднозначность данного термина, являются главным моментом, служащим основным источником появления различных юридических коллизий, политических, политологических, морально-этических противоречий.

В целом, не ставя под сомнение, на наш взгляд, деструктивность и асоциальность данного явления, а также признавая очевидную спорность вышеуказанных выводов сторонников неоднозначной трактовки феномена экстремизма, вместе с тем, надо признать, что в приводимой ими аргументации существует определенная здравая логика. Так, в целом, с достаточно справедливой точки зрения «либералов», существует одна реально значимая опасность, заключающаяся в возможности широкого, целенаправленного, корыстного со стороны государства, других заинтересованных субъектов использования широкой трактовки экстремизма в своих целях. Учитывая нечеткость, расплывчатость и, следовательно, огромный потенциал широкой интерпретации определения экстремизма, возможности терминологического манипулирования, притягивания под данную квалификацию любого выходящего за рамки общепринятого, дозволенного правилами конкретного общества, государства действия весьма велики. Как показывает мировой опыт развития, действительно, трактовка экстремизма широко применялась и применяется со стороны государства, как правило, в жестких, авторитарных и тоталитарных формах правления для достижения своих меркантильных политических целей, к примеру, уничтожение своих оппонентов и пр. В реальности, нередко, классифицированные как экстремистские различные политические организации не выдерживали критериев социально опасных, деструктивных элементов, но представляли угрозу конкретному режиму правления. Таким образом, сторонники «либеральной» позиции достаточно аргументировано демонстрируют отсутствие четкого инструментария в процессе классификации экстремальности действий какого-либо конкретного субъекта.

В этой связи главным практическим выводом широкого рассмотрения понятия экстремизма, как с позиции «консерваторов», так и с позиции «либералов» является обнаружение слабых, узких моментов в определении экстремизма. Представленный, безусловно, специфичный подход рассмотрения феномена экстремизма, претендующий на широкое понимание данного явления, вовсе не служит оправданием или своеобразной легитимацией деятельности сторонников крайних методов и взглядов. Такое углубление в понятийное пространство экстремизма объясняется, прежде всего, убеждением, что, только подробно разобравшись в происхождении этого сложного социального феномена, сузив понятие экстремизма через четкое обозначение рамок, определение основных однозначных и ясных критериев, а также основных факторов, детерминирующих распространение экстремизма, можно, с одной стороны, эффективно противодействовать данному, безусловно, опасному явлению, а с другой, – избежать его возможного неправомерного использования.

Анализ генезиса экстремизма приводит нас к достаточно простому выводу о том, что в основе появления данного феномена лежит естественное столкновение интересов и противоречий политического, экономического, социального, этнического, конфессионального характера. При этом, как отмечает В.Е. Петрищев, «масштабы такого противостояния интересов могут быть самыми различными: начиная с патологического противопоставления собственного «я» всему обществу или даже человечеству со стороны отдельных индивидуумов и заканчивая жестким противоборством целых государственных систем, которое, например, характеризовало отношения между лагерем социализма и развитыми империалистическими державами в годы «холодной войны» [85].

В случае невозможности соблюдения своих интересов по тем или иным причинам одна из сторон противостояния вполне способна перейти к крайним методам решения своих политических, религиозных, этнических и пр. проблем, так как, зачастую, именно безысходность подталкивает к экстремальным действиям. Как отмечает кыргызский эксперт М. Койчукулов, «природа проявления экстремизма носит протестный характер: неудовлетворенность политическим режимом, социальным неравенством, положением в обществе определенных социальных слоев, этнических, расовых и конфессиональных групп» [86]. Вместе с тем, следует отметить, что далеко не каждое столкновение принимает насильственные, противоправные, антиобщественные формы. Только при наличии четких критериев можно утверждать о том, является ли обозреваемое действие экстремистским актом, или же его можно квалифицировать всего лишь как, например, нестандартное проявление чьих-либо взглядов в рамках соблюдения общественных и индивидуальных прав и интересов. Как утверждает таджикский исследователь А. Имомов, «экстремизм сам по себе не является преступлением, преступными являются его проявления, его последствия, выразившиеся в совершении общественно-опасного деяния, представляющие угрозу личности, обществу и государству» [87].

Основная цель выявления четких, определяющих критериев экстремизма заключается не просто в констатации необходимости противоборства с деструктивными идеями, которые воплощаются в конкретных антиобщественных и антизаконных действиях (например, возбуждение конкретной расовой, национальной или религиозной ненависти), а четкое отделение их от идей, не подпадающих под данные критерии. При этом совершенно очевидно, что при разности подходов к определению экстремизма не существует и какого-либо единого набора критериев, и каждый из исследователей дает свой набор критериев экстремизма.

Наиболее емкую и точную, на наш взгляд, оценку критериев экстремизма дал известный российский эксперт М. Краснов. К экстремизму, по его мнению, «должна быть отнесена деятельность по распространению таких идей, течений, доктрин, которые направлены на:

         разделение людей по классовому, имущественному, расовому, национальному или религиозному признакам;

         отрицание прав человека, как высшей конституционной ценности;

         ликвидацию самой возможности легального плюрализма, свободного распространения и обмена идеями;

         установление единственной идеологии в качестве государственной» [88].

Вышеприведенные критерии хоть и не могут объективно отражать всю палитру мнений и подходов относительно оценки экстремизма, тем не менее, с нашей точки зрения, в полной мере могут стать эффективным инструментарием определения данного явления. При этом основным, стержневым принципом является критерий оценки действий, взглядов, идей, с точки зрения их опасности для обеспечения прав и интересов личности, общества и государства. Так, по мнению Ш. Акинер к экстремистам можно отнести всех тех, которые «хотят применять свои идеи не только в своей личной жизни, но хотят всеми доступными методами, законными и незаконными, навязать свои идеи обществу. В крайних случаях это может дойти до терроризма и может представлять настоящую угрозу обществу» [3, с. 19].

Анализ вышеприведенных точек зрения позволяет вывести два ключевых вывода. Во-первых, о реальном проявлении экстремизма можно говорить только в том случае, когда радикальное отстаивание собственных интересов, убеждений со стороны определенной части общества, отдельного индивидуума, несет реальную или потенциальную угрозу сохранению прав и интересов остального общества, государственной безопасности и т.д. Во-вторых, только при наличии четких критериев возможно диагностирование экстремизма, и в этом случае борьба с экстремизмом не станет борьбой с инакомыслием и не будет противоречить принципу соблюдения плюрализма мнений, идей во всех сферах социальной, политической, религиозной жизнедеятельности. Более того, учитывая антиобщественный и антидемократичный характер экстремизма, можно утверждать, что именно эффективная и своевременная борьба с проявлениями экстремизма и будет служить гарантом сохранения прав и свобод граждан, безопасности государства.

В противном случае, проявление слабости государства и общества в противодействии деятельности экстремистских движений будет непременно вести к эрозии всей общественно-политической системы государства. Возможные последствия от экстремистской деятельности для любого государства и общества российские эксперты В. Зорин и Э. Паин определяют таким образом:

         существенно повышается уровень дозволенного в политической сфере, т.е. респектабельными становятся политические силы, которые, фактически, являются маргинальными, и в результате снижается общий уровень политической этики, что репродуцируется на всю общественную жизнь;

         в обществе сгущается атмосфера нетерпимости, а, следовательно, все менее устойчивой становится политическая система;

         насилие все более воспринимается как допустимый и даже наиболее предпочтительный метод достижения целей. Особенно пагубно это сказывается на молодежи, для которой естественно тяготение к решительным действиям и их романтизация независимо от идейной подоплеки и конечных целей. И этим прекрасно пользуются идеологи и организаторы экстремистских движений, формируя фанатиков, готовых «за идею» на любой террористический акт или иное преступление;

         наконец, страх становится лейтмотивом гражданской жизни, а это есть лучший фон для дестабилизации политической ситуации в стране» [89].

Таким образом, только при активном, своевременном противодействии экстремизму государство способно не только полноценно обеспечивать нормальное функционирование государственной системы, гарантировать сохранение прав и интересов личности и общества, но и, в целом, эффективно обеспечивать национальные интересы и безопасность государства. В свою очередь, эффективность противодействию экстремизму находится в прямой зависимости от решения причин, порождающих это социально опасное явление.

В этой связи следует отметить, что проблема экстремизма актуальна для многих стран мира, несмотря на их уровень политического, экономического развития. Мировой опыт показывает, что как метод, средство решения социально-экономических, политических, религиозных, экологических и пр. задач, экстремизм может возникнуть, в практически, любом обществе, государстве, в том числе и экономически развитом и политически стабильном. Примеров того, что экстремизм в разных формах и проявлениях имеет место в наиболее экономически и политически продвинутых государствах мирового сообщества огромное количество (протестантские «ультра» в Ольстере, Аум Синрекё в Японии и т.д.).

Вместе с тем, та же мировая практика отчетливо демонстрирует, что степень подверженности общества экстремизму наиболее высока в т.н. «странах переходного периода». Именно в этих странах, вынужденных в короткие сроки заново выстраивать собственную политическую и экономическую систему, отмечается наибольше количество различных деструктивных явлений, в том числе и экстремизма. Примеров проявления экстремизма в ХХ веке в различном виде в странах, осуществлявших коренные политические и экономические трансформации, достаточно много – национал-большевизм (в России 1917 г.), фашизм (Германия 30-х ХХ века) и пр.

Для каждого конкретного общества и государства причины возникновения экстремизма могут быть разными в зависимости от ряда субъективных и объективных обстоятельств. Тем не менее, существуют базисные условия возникновения и распространения экстремизма, применимые, практически, для любого общества и государства. Д. Ольшанский, к примеру, выделяет следующие основные факторы возникновения и распространения экстремизма в современных условиях: социально-экономические кризисы, резкое падение жизненного уровня значительной части населения, деформация политических институтов и структур власти, их неспособность решать назревшие проблемы общественного развития, тоталитарный характер политического режима, подавление властями оппозиции, преследование инакомыслия, национальный гнет, стремление отдельных групп ускорить решение своих задач, политические амбиции лидеров и т.д. [24, с. 225]. Совершенно очевидно, что данная совокупность факторов не в состоянии объяснить проявление того или иного экстремистского акта, потому как в каждом отдельном случае экстремизма в конкретном государстве, обществе вступают в силу собственные, специфические факторы. Но, тем не менее, представленный выше факторный анализ дает нам общее представление о причинах появления данного феномена в современном мире. Обобщая вышеуказанные основные причины, детерминирующие появление и существование экстремизма, можно придти к выводу о том, что экстремизм наиболее активен в период состояния перманентной политической нестабильности, слабости государственных институтов, а также в условиях экономического кризиса. Помимо собственно основных факторов, некоторые исследователи выделяют группу факторов, косвенно способствующих возникновению и распространению экстремизма. К ним могут быть отнесены, например: «неэффективность международной или внутригосударственной системы борьбы с проявлениями экстремизма; низкая политическая и правовая культура населения, отдельных его групп; ухудшение межгосударственных отношений, рост социальной напряженности и др.» [90].

Исходя из вышеназванных причин, экстремизм как явление может исчезнуть в таком мире, где существует всеобщее социальное равенство, созданы механизмы справедливого распределения экономических благ, то есть будут соблюдены интересы всех групп, всех индивидов общества. Данная идея по своей сути утопична, а потому можно утверждать, что, к сожалению, экстремизм является хронической болезнью человечества, лечение которой в современном мире приводит лишь к снижению степени влияния данного явления. Но и эта задача является весьма непростой, так как требует проведения политики активного устранения причин порождающих экстремизм.

После принятия общих критериев, разобравшись в природе зарождения экстремизма, обозначив основные факторы, детерминирующие распространение данного явления, и с их учетом, мы естественным образом подошли к задаче нахождения приемлемой, конкретизированной дефиниции экстремизма.

Прежде всего, надо отметить, что единого, общепринятого определения экстремизма не существует. Противоречие национальных, корпоративных, и пр. интересов, практическая невозможность их гармонизации, принципиальным образом обуславливает неэффективность и нереальность нахождения единого определения данных терминов. Основным фактором, напрямую препятствующим единому подходу к определению экстремизма, а также прочих близких терминов, прежде всего, терроризма, является, на наш взгляд, политизированность оценки экстремизма со стороны различных стран, государственных институтов, отдельных экспертов. Каждая сторона в определении данного феномена исходит из собственного видения ситуации, своих интересов и безопасности. То, что для одной стороны может быть проявлением экстремизма, для другой не станет представлять особой опасности или даже будет отвечать ее интересам.

В связи с этим, учитывая невозможность нахождения единого, общепринятого определения, можно предложить следующее авторское определение: экстремизм – есть крайнее проявление идей, действий, взглядов, направленных на радикальное изменение существующих общепринятых политических, социальных, идеологических основ государства и общества, и, тем самым, создающий реальную угрозу обеспечения прав, интересов и безопасности личности, общества и государства.

Полноценное изучение понятийного пространства экстремизма не будет достаточным с учетом только нахождения и определения дефиниции экстремизма. Существует необходимость исследования взаимосвязанных, содержательно близких экстремизму явлений, как для построения логичной схемы их взаимозависимости и взаимодействия, так и для их четкого разграничения с целью нахождения естественного компромисса удобства и одновременно необходимости сохранения терминологической корректности дальнейшего нашего исследования.

Прежде всего, необходимо отметить, что, несмотря на значительный в последнее время количественный и, отчасти, качественный рост исследований, посвященных предметному анализу экстремизма, терминологическая путаница сохраняется повсеместно. Наиболее часто встречающая терминологическая путаница происходит между экстремизмом и терроризмом. С одной стороны, действительно, важнейшая роль в достижении собственных целей экстремистами отведена террористической деятельности. В этом плане термины «экстремизм» и «терроризм» всегда были более употребимы для характеристики таких действий, которые имели деструктивную антигосударственную, антиобщественную и античеловеческую направленность.

Вместе с тем, несмотря на весьма тесную взаимосвязь этих двух явлений, они не являются синонимами, необходимо четко различать экстремизм и терроризм. Вольное обращение с этими терминами, что часто практикуется не только в СМИ, среди политиков, но и даже среди специалистов, приводит к нежелательному смешиванию данных явлений. Поэтому присутствует обязательная необходимость разграничения данных понятий.

Различие между экстремизмом и терроризмом, по нашему мнению, наиболее четко определил российский эксперт Г. Мирский: «Экстремизм и терроризм – явления достаточно близкие, хотя автоматической связи между ними нет: если видно, что всякий террорист – это экстремист, то неправильно было бы полагать, что каждый экстремист – террорист. Разумеется, экстремизм как определенное умонастроение логически ведет к оправданию террора, но вовсе не обязательно доходит до этой точки» [91]. В целом, терроризм произрастает из экстремизма, и, по существу, терроризм является частью экстремизма, так как из широкого ряда его проявлений (мятеж, создание параллельных структур власти, выдвижение ультиматумов, акции гражданского неповиновения, вооруженное сопротивление государственным органам и т.д.) вобрал в себя наиболее жесткие методы достижения политических целей, допускающие как физическое устранение государственных, политических, общественных деятелей, так и убийства рядовых граждан, уничтожение различных материальных объектов и т.д.

Среди определений, в той или иной степени отражающих крайние проявления человеческой деятельности, мировоззрений, наиболее близкое, на наш взгляд, понятие к экстремизму – радикализм. Российский исследователь Д. Ольшанский определяет радикализм (от латинского radix – корень) как «социально-политические идеи и действия, направленные на наиболее кардинальное, решительное («радикальное», «коренное») изменение существующих социальных и политических институтов» [24, с. 215]. В содержательном, концептуальном плане экстремизм и радикализм выступают как близкие, практически, тождественные друг другу явления. Для двух этих явлений характерна крайность позиций, действий в отстаивании и достижении поставленных задач и целей. Но и между ними существует определенная разница. Как утверждает Д. Ольшанский, «в отличие от экстремизма, радикализм фиксируется, прежде всего, на содержательной стороне тех или иных («корневых», крайних, хотя и не обязательно «экстремальных») идеях и во вторую очередь на методах их реализации. Радикализм может быть исключительно «идейным», а не действенным, в отличие от экстремизма, который всегда бывает действенным, но не всегда идейным» [24, с. 216].

Исследование сущности экстремизма объективно ставит перед нами задачу определения субъектов и разновидности современного экстремизма. В качестве субъектов экстремизма могут выступать: государство, его специальные службы, международные или национальные экстремистские центры и организации, политические течения и партии экстремистского толка, группы граждан и даже отдельные лица, стремящиеся достичь своих целей. Что касается разновидностей экстремизма, то можно выделить следующие наиболее распространенные в современном мире направления: политический, идеологический, религиозный, этнический, экологический и т.д. Как показывает опыт мирового развития, в практической плоскости ни одна из существующих разновидностей экстремизма не существует в чистом виде, находясь в тесной взаимосвязи и взаимозависимости с другими формами данного явления. Особенно это касается функционирования таких видов экстремистской деятельности как политический, идеологический, религиозный экстремизм. Даная взаимосвязь разных видов экстремизма не случайна, учитывая высокую степень общности поставленных субъектами экстремистской деятельности целей, которые, как правило, носят политический характер. Отсюда закономерно возникла в настоящее время в экспертном сообществе полемика относительно вопроса о корректности проведения разделения экстремизма на разные типы, учитывая их преимущественно политическое содержание и о целесообразности выделения политического экстремизма как одной из форм экстремизма. На наш взгляд, исходя из практических соображений, все-таки существует целесообразность разделения экстремизма на его основные разновидности.

Каждая из данных вышеперечисленных основных форм существования экстремизма распадается, в свою очередь, на отдельные составляющие под воздействием различных условий. Так, к примеру, Д. Ольшанский разделяет политический экстремизм на «левый» (анархисты, марксисты, троцкисты, маоисты и т.д.) и «правый» (ультраправый экстремизм в Европе) [24, с. 226]. Наиболее известные примеры этнического экстремизма – Баски в Испании (ЕТА), ирландские (ИРА), курдские и уйгурские сепаратистские организации и т.д.

Анализируя разновидности экстремизма в аспекте современных тенденций, важно отметить фактор постоянной и закономерной эволюции. На основе современного опыта мирового развития можно придти к выводу о значительной трансформации экстремизма в течение прошедшего ХХ века. При этом, изменения касались как форм проявления экстремизма, так и количественных показателей. В русле содержательной трансформации современного экстремизма отмечается: «если в начале ХХ века, в основном господствовал леворадикальный экстремизм, а во второй половине столетия было принято говорить о «правом» и «левом» экстремизме, то в начале ХХI века, на политическом пространстве появилась такая разновидность политического радикализма, как мировоззренческий экстремизм, который «осуществляется по мотивам принципиального несогласия с господствующими нормами и отношениями» [42, с. 8]. Что касается количественных параметров экстремизма, то объективно не представляется возможным дать точную оценку количеству экстремистских организаций различного толка в масштабах всего мирового сообщества, членов этих организаций. По одним оценкам, «количество действующих террористических групп растет и, по экспертным данным, составляет около 100 организаций» [92]. По другим данным, их количество «в настоящее время составляет 150»
[43, с. 42]. Несмотря на относительность данных оценок, совершенно очевиден количественный рост субъектов распространения экстремизма и его проявлений по всему миру. В настоящее время экстремизм и особенно его крайнее проявление – терроризм – стал фактором глобального значения, с которым приходится считаться всем государствам мирового сообщества, независимо от его ресурсных возможностей, политической специфики, международной позиции, экономического процветания и престижа, удаленности от конфликтных зон. В прошедшем XX веке, прежде всего во второй половине столетия, а также в настоящее время – в начале XXI века, среди всех разновидностей экстремизма (ультраправого экстремизма – к примеру, Народный Фронт Жан Мари Ле Пена во Франции, Австрийская партия свободы Й. Хайдера, ультралевого экстремизма – к примеру, Революционное движение Тупака Амару, итальянские «красные бригады», националистического экстремизма – к примеру, курдских радикальных этносепаратистских движений, Эускади та аскатасуна «ЭТА» и т.д.) на передний план выдвинулся религиозно-политический экстремизм. Учитывая такие важные критерии как масштаб, степень воздействия, количественные и качественные параметры, религиозно-политический экстремизм сегодня явно превосходит в своей деятельности другие разновидности экстремизма, одновременно находясь в тесном сплетении с некоторыми из них, такими как этнический, политический и идеологический.

1.1.2 Понятие, природа, причины религиозно-политического экстремизма

В контексте исследования проблемы религиозно-политического экстремизма необходимо, на наш взгляд, прежде всего, определиться с понятием данного вида экстремизма. В этой связи, среди исследователей, занимающихся проблемами экстремизма, сохраняются определенные разногласия относительно правомерности, научной корректности применения ряда ключевых понятий, в той или иной степени сопряженных с проблемой религиозно-политического экстремизма. В значительной степени данная ситуация обусловлена тем, что многие ставшие уже традиционными понятия зачастую несут разное смысловое содержание и, соответственно, нуждаются в переосмыслении и уточнении. В частности, является очевидным необходимость уточнения такого наиболее спорного и одновременно наиболее часто используемого понятия, как «религиозный экстремизм».

По поводу научно-практического применения определения религиозного экстремизма у исследователей не существует единого мнения. По мнению многих экспертов, активно используемое в настоящее время определение религиозный экстремизм в подавляющем большинстве случаев не отражает реальное содержание проблемы.

Между тем, вопрос нахождения определения, наиболее четко отражающего суть проблемы, включает в себя как теоретический, так и огромный практический интерес. От точности определения зависит раскрытие природы данного вида экстремизма, причин, оказывающих воздействие на его развитие. Наиболее оживленную дискуссию вызывает закономерный вопрос о том, какова доля религиозной составляющей в сознании представителей различных экстремистских организаций, и о том, что такое, собственно, религиозный экстремизм. То есть главный, по сути, вопрос: является ли религиозный экстремизм феноменом религиозным, или же мы можем говорить о нем как о политическом, социальном и пр. феноменах.

Прежде всего, необходимо отметить, что в наиболее общей формулировке религиозный экстремизм можно квалифицировать как экстремизм, проявляющийся в религиозной сфере. Между тем, совершенно очевидно, что религиозный экстремизм является достаточно редким явлением в его чистом виде, то есть в его проявлении исключительно в религиозной сфере. Часто под религиозным экстремизмом понимаются такие экстремистские явления, которые, хотя, и имеют связь с религией, но происходят в политической сфере социума. В целом, можно выделить два основных подхода в определении религиозного экстремизма:

Первый подход определяет религиозный экстремизм как специфичную реакцию религиозного сознания на внутриконфессиональные и межконфессиональные кризисные явления и попытку преодолеть этот кризис на нерелигиозных путях.

Вторая позиция выдвигает определение религиозного экстремизма как политического феномена с четким антиобщественным, антигосударственным содержанием. Сторонники данной точки зрения убеждены, что в подавляющем большинстве случаев конфликты на религиозной основе имеют, в первую очередь, политическую основу и могут быть определены как политические, а не религиозные. Религия выступает в этих случаях в качестве подчиненного элемента. Так, к примеру, даже допуская правомерность применения термина религиозный экстремизм, тем не менее, известный российский исламовед Л. Сюкияйнен соглашается с мнением, что религиозный экстремизм напрямую или опосредованно несет в себе политическую составляющую. По утверждению российского эксперта «в любом случае религиозный экстремизм допустимо рассматривать в качестве самостоятельного – либо наряду с политическим, либо как его форму (проявление)» [28, с. 23]. Близкую позицию занимает другой российский исследователь И.Н. Яблоков, считающий, что «говоря о том, что религиозные индивиды, группы и институты могут вести экономическую, политическую, просветительскую деятельность, и соответственно этому вопросу вступать в экономические, политические, просветительские и т.п. отношения, вряд ли целесообразно безоговорочно объявлять такую деятельность и такие объединения «религиозными» [93].

Полемика о том, какая составляющая имеет доминирующее значение в религиозном экстремизме, и как, соответственно определять данный вид экстремизма: как религиозный в классическом его понимании, или же как форму проявления политического экстремизма, продолжается длительное время среди экспертного сообщества. Здесь надо отметить, что длительность и острота данной полемики обусловлена, в первую очередь, тем, что обе позиции имеют собственное рациональное и аргументированное обоснование, так как в действительности религиозный экстремизм существует в разных своих проявлениях и формах. Так, к примеру, с одной стороны, публичное обвинение в предательстве за переход единоверца из одной веры в другую (из ислама в буддизм, к примеру) и призывы к его изгнанию, избиению и т.д. со стороны окружения, или же призывы со стороны определенных религиозных деятелей, организаций к борьбе за смену конституционной власти и установление теократического государства с другой стороны, являются экстремистскими действиями. Тем не менее, между данными проявлениями экстремизма существует существенная разница, так как, если в первом случае можно утверждать о классическом, чистом проявлении религиозного экстремизма, то второй случай необходимо, на наш взгляд, классифицировать как политическое действие с религиозной составляющей. То есть оба проявления экстремизма, имея в целом одинаковую, религиозную форму, несут разное содержание.

Таким образом, логика нашего анализа сводится к постановке задачи о необходимости проведения дифференциации в понятийном аппарате религиозного экстремизма. В настоящее время понятие религиозный экстремизм не может использоваться в однозначном своем классическом понимании – как использование религиозных постулатов для достижения религиозных целей, так как не отражает реального содержания деятельности субъектов экстремизма. Как показывает мировая практика, религиозная принадлежность является лишь одним, хотя и достаточно важным фактором в деятельности различных экстремистских организаций. Доминирующими моментами их деятельности является преследование конкретных политических целей. Поэтому, на наш взгляд, следует согласиться с предложением «различать собственно религиозный экстремизм, возникший в среде верующих, и религиозно-политический, искусственно внедряемый в религиозное сознание, направленный на достижение конкретных политических целей» [94]. Одним из главных отличительных условий религиозно-политического экстремизма является тот факт, что «такие религиозные группы проявляли экстремизм преимущественно за пределами религиозной деятельности, вступая в политические отношения, хотя их побуждения преломлялись через призму религиозного сознания» [71, с. 13].

Как совершенно справедливо полагают российские исследователи
А. и А. Нуруллаевы, «введение понятия «религиозно-политический экстремизм» позволит более четко отделить явления, происходящие в религиозной сфере, от действий, совершаемых в мире политики, но имеющих религиозную мотивацию и религиозный камуфляж. Продолжать же характеризовать их как религиозный экстремизм – это значит ориентировать власть и общество на поиск причин жесточайших преступлений, совершаемых в целях завоевания политической власти или расчленения государства, в религии, что абсолютно неверно» [75].

Нуруллаевы с целью дифференциации религиозно-политического экстремизма от других видов экстремизма предлагают введение следующих трех характерных отличительных признаков:

1. «Религиозно-политический экстремизм – это деятельность, направленная на насильственное изменение государственного строя или насильственный захват власти, нарушение суверенитета и территориальной целостности государства. Преследование политических целей позволяет отличить религиозно-политический экстремизм от религиозного экстремизма. По названному признаку он отличается также от экономического, экологического и духовного экстремизма;

2. Религиозно-политический экстремизм представляет собой такой вид противозаконной политической деятельности, которая мотивируется или камуфлируется религиозными постулатами или лозунгами. По этому признаку он отличается от этнонационалистического, экологического и других видов экстремизма, у которых существует иная мотивация;

3. Преобладание силовых методов борьбы для достижения своих целей – характерная черта религиозно-политического экстремизма. По этому признаку религиозно-политический экстремизм можно отличить от религиозного, экономического, духовного и экологического экстремизма» [75].

Обобщая наш анализ с целью определения промежуточного вывода, можно утверждать о том, что тип экстремизма, являющийся предметом нашего исследования, с точки зрения научной, общественной, политической, религиозной важности, корректнее будет определить как религиозно-политический. Таким образом, четкая дифференциация определений в понятийном аппарате экстремизма и выделение отдельно религиозно-политического экстремизма позволит нам определить субъекты, выявить факторы, а также выделить основные направления религиозно-политического экстремизма в современном мире.

Исходя их основных характерных признаков религиозно-политического экстремизма, субъектами этого вида экстремизма, как правило, выступают религиозные, националистические, сепаратистские организации различной конфессиональной принадлежности, использующие в своей экстремистской деятельности религиозную платформы с целью достижения конкретных политических целей.

Что касается задачи рассмотрения основных факторов происхождения и формирования религиозно-политического экстремизма, то она, по сути, является весьма непростой. Многофакторность генезиса религиозно-политического экстремизма делает его, с одной стороны, одним из самых социально опасных явлений современности, а с другой, – значительно увеличивает степень сложности его изучения, что, в свою очередь, препятствует повышению эффективности противодействия данному феномену.

Анализ научной литературы, а также публицистики, выступлений политиков, и пр. информации, посвященной данной проблематике, позволяет нам утверждать, что пока никто не сумел, на наш взгляд, в точности и объективно объяснить глубинное происхождение и распространение данного феномена, как в настоящее время, так и в историческом контексте. Наиболее распространенный подход среди исследователей, использующих факторный анализ, состоит в демонстрации перечня причин, спектр которых весьма обширен. В этой связи считаем нужным представить здесь некоторые выводы относительно исследования причин возникновения религиозно-политического экстремизма в мировом сообществе. Так, Ш. Акинер выделяет ряд причин распространения религиозно-политического экстремизма в современном мире. «Во-первых, рост чувства неуверенности. Английский философ Антонии Гидденс писал, что мы теперь живем в век риска. Новейшие технологии, достижения в науке, развитие промышленного потенциала, рост урбанизации – все эти явления действуют не только естественный мир, но и на социум. Последствия не предсказуемы. И это всех нас волнует, иногда даже вызывает страх. Во-вторых, процесс глобализации быстро меняет наш мир, ослабляет или совсем стирает традиционную культуру, традиционный быт. Последствия не всегда положительны. И часто это вызывает чувство бессилия, и порой отвращения. В мусульманском мире есть еще и третий фактор. Это чувство несправедливости. Многие мусульмане считают, что по отношению к ним ведут политику двойных стандартов» [3, с. 17-18]. Нуруллаевы, в свою очередь, основными факторами, порождающими религиозно-политический экстремизм России считают «социально-экономический кризис, массовую безработицу, резкое падение жизненного уровня основной массы населения, ослабление государственной власти и дискредитацию ее институтов, неспособных решать назревшие вопросы общественного развития, распад прежней системы ценностей, правовой нигилизм, политические амбиции религиозных лидеров и стремление политиков использовать религию в борьбе за власть и привилегии» [75].

Признавая, в целом, корректность предложенных как Ширин Акинер, так и Нуруллаевыми факторов распространения религиозно-политического экстремизма в мире, в отдельных странах и регионах, необходимо отметить также и слабые моменты в их анализе. Основным недостатком представленных выше факторных анализов, впрочем, наиболее распространенным и в других исследованиях данной проблематики, является отсутствие, с одной стороны, ранжирования факторов и одновременно анализа взаимосвязи и взаимовлияния данных факторов в механизме распространения религиозно-политического экстремизма. В первом случае проблема заключается в том, что исследователи, обозначая общий круг факторов, как правило, не пытаются выстроить при этом иерархию системы факторов путем их расположения по принципу приоритетности. Кроме того, общая совокупность факторов объективно не способна объяснить принцип взаимодействия и взаимовлияния данных факторов, разделить их по степени первичности и вторичности на «пусковые» и базисные механизмы и т.д. Отсутствие четко выстроенной иерархии ведет, соответственно, ко второму важному недостатку, а именно невозможности выявления общего механизма появления и распространения религиозно-политического экстремизма. Объяснять причины возникновения и распространения условно христианского религиозно-политического экстремизма той же схемой, что и исламского религиозно-политического экстремизма представляется некорректным.

Еще одним недостатком является необъективность оценки причин религиозно-политического экстремизма. К примеру, долгие годы при оценке процессов, происходящих в мире, в том числе и в контексте возникновения конфликтов религиозно-политической направленности, ведущим критерием оценки причин этого явления в советской научной среде являлся идеологический, сквозь призму которого оценивались, практически, все явления. Как отмечает известный специалист по исламу Д. Малышева, «в нашей научной литературе и публицистике любой конфликт изображался в первую очередь как противоборство антагонистических классов, поддерживаемое (разжигаемое) силами империализма и международной реакции» [31, с. 4].

Вместе с тем, реальная действительность гораздо сложнее и многограннее, чем прелагаемые схемы, и потому объективно требует конкретизации, разделения религиозно-политического экстремизма на его основные составляющие. При этом на наш взгляд, наиболее оптимальным критерием является конфессиональное разделение на направления религиозно-политического экстремизма.

1.1.3 Разновидности современного религиозно-политического экстремизма

В рассмотрении разновидностей религиозно-политического экстремизма, необходимо, на наш взгляд, обозначить три принципиальных момента:

Во-первых, учитывая, что крайность суждений, взглядов, действий присущи всему человечеству, невзирая на расовые, конфессиональные, цивилизационные и пр. различия, экстремистские течения могут возникнуть в любой религии – как системе человеческих взглядов и практик. Данную точку зрения разделяют многие известные религиоведы. Так, в частности, известный российский эксперт Э.Г. Филимонов утверждает, что экстремизм присущ любой религии. По мнению ученого, «экстремизм может проявляться на почве любого вероучения – путем особого его толкования, активного использования некоторых его элементов, их абсолютизации. К примеру, гипертрофированные христианские концепции: демонологии (сатанизма), эсхатологии, мессианства, харизматические и теократические представления» [71, с. 51]. В рамках данной логики, теоретически, направлений религиозно-политического экстремизма, исходя из принципа конфессиональной принадлежности субъектов данного явления, столько, сколько, собственно, существует религий. Естественно, что в реальности конфессиональная направленность субъектов религиозно-политического экстремизма весьма ограничена и их незначительное количество умещается, как показывает практика, в рамках традиционных религий, в лоне которых и возникают различные экстремистские ответвления.

Во-вторых, вся история человечества показывает, что с экстремальными, крайними ситуациями и проявлениями, а, равно как и с прецедентами выхода из них сталкивались, практически, все народы и религии мира с момента зарождения цивилизованных форм существования человечества, появления основ той или иной религии, их эволюции. Поэтому религиозно-политический экстремизм не является новым явлением, спецификой современного мира. Вместе с тем, по ряду объективных причин, прежде всего, связанных с развитием всех сфер жизнедеятельности мирового сообщества, социально-экономического, технологического, информационного прогресса, именно вторая половина ХХ века стала периодом качественно нового расцвета деятельности экстремистских религиозно-политических организаций различной конфессиональной направленности.

В-третьих, темпы и глубина радикализации традиционных религий имеют разные временные рамки. Как известно, каждая из религий переживает свои специфические периоды расцвета и упадка, процесс распада на отдельные направления (католичество, протестантство, православие в христианстве, суннизм и шиизм в исламе и т.д.). Именно в эти периоды нестабильности, вызванные трансформационными процессами в рамках религии, с одной стороны, и одновременно, как правило, процессом политических, экономических изменений в конкретном обществе, и отмечаются зарождение и всплески активности экстремистских религиозно-политических течений, идей. При этом важно заметить, что не всегда в трансформационных периодах различных религий форма выражения может принимать экстремистский характер. Кроме того, совершенно очевидно, что периоды активности естественным образом у традиционных религий и, соответственно, их потенциальных экстремистских ответвлений могут не совпадать.

Таким образом, исходя из выше представленного анализа, можно вывести один обобщающий вывод о том, что процесс исследования разновидности религиозно-политического экстремизма весьма сложен по причине высокой степени условности и объективной ограниченности временных рамок. Под временной ограниченностью мы понимаем то обстоятельство, что природа любого вида экстремизма, в том числе и религиозно-политического экстремизма, в общих чертах характеризуется своей схожестью. В этой связи, здесь уместна аналогия с живым организмом, который рождается, входит в период расцвета, позднее – старости и смерти. Условно, такую же, в общем-то, простую, но прикладную схему можно применить в рамках эволюции любого субъекта экстремисткой деятельности, в том числе и религиозно-политического характера. В этом плане всплеск активности экстремистских религиозно-политических организаций различной конфессиональной направленности может проходить в совершенно разные временные периоды (Крестовые походы христиан средневековой Европы в ХII в., ваххабизм в ХVIII в. и т.д.). Данный, безусловно, важный, представляющий огромный научный интерес аспект эволюции религиозно-политического экстремизма остается до конца не изученным, и, в целом, может стать полем отдельной исследовательской работы. В рамках нашей работы ограничимся констатацией данного факта и сосредоточимся на изучении основных направлений религиозно-политического экстремизма на современном этапе.

Прежде всего, необходимо, на наш взгляд, ограничить временные рамки современного этапа эволюции религиозно-политического экстремизма со второй половины ХХ века по настоящее время, так как именно в этот период обозначился этап повышенной активности субъектов изучаемого вида экстремизма. Со второй половины ХХ века список экстремистских группировок именно конфессионального происхождения стал увеличиваться в геометрической прогрессии. В настоящее время это касается, прежде всего, экстремистских религиозно-политических организаций, выступающих от имени ислама. Особенно это стало очевидным после известных событий 11 сентября в США, в результате которых закономерно возникло впечатление о том, что «экстремизм существует лишь внутри ислама».

Вместе с тем, уместно и необходимо отметить существование разных направлений религиозно-политического экстремизма. В этом русле особенно отчетливо и многообразно проявления религиозно-политического экстремизма обозначились в рамках христианской религии и ее основных ответвлений: протестантстве, католичестве и т.д. Так, к примеру, многие европейские правоэкстремистские организации весьма активно используют в своей политической деятельности католические постулаты. Об особой склонности к радикализму в рамках христианства, а конкретно именно протестантства высказывается Э.Г. Филимонов, который, к примеру, протестантские организации определяет «как общности с чрезмерной претензией на истинность избранного пути спасения, прямым членством и строгой дисциплиной, повышенным фанатизмом и дисциплиной, нетерпимостью и т.п.» [95].

В 70-е годы ХХ века в Латинской Америке возникло мощное религиозное течение, известное как «теология освобождения». Его идеологи (Густав Гутьеррес, Леонардо Боффа, Серхио Менендес и др.) бросили вызов мировой капиталистической системе, основываясь на собственной трактовке религиозных принципов христианства. По мнению «теологов освобождения», жизнь и учение Христа представляли собой социальное восстание против Римской империи и эгоизма знати. По сути дела, они выдвинули концепцию некоего католического «джихада» – революционной религиозной войны против капитала [96].

В свою очередь, А. Тувинов отмечает, что «в США есть христианские фундаменталисты, исповедующие радикальный антисемитизм. Особо выделяются на их фоне так называемые христиане идентичности. Согласно им, мир делится на «потомков Адама» – белых людей, или «истинных израэлитов» и на «детей сатаны» (евреев и прочих «нечистых»). В настоящее время наиболее сильной группировкой «идентичных христиан» в США являются «Arian Nations» («Арийские нации»), возглавляемые пастором Ричардом Батлером, который некогда был активным членом террористической организации «The Order» («Порядок»). «Арийские нации» имеют свои вооруженные отряды по всей Америке и самым тесным образом сотрудничают с неонацистами и «христианскими рыцарями» Ку-клукс-клана» [97].

В русле дифференциации религиозно-политического экстремизма, помимо собственно христианства, следует также отметить и индуизм. В рамках индуизма следует назвать «ультрарадикальную организацию «Шивсена» («Армия Шивы»), прославившуюся своими силовыми акциями против «осквернения индуизма». Радикальные индуисты в 1992 году снесли знаменитую мечеть в Бабри-масджид в городе Айодхъе (штат Утар Прадеш), построенную исламскими завоевателями на месте храма бога Рамы. Сейчас индуистские фундаменталисты враждуют с мусульманами, но и не только с ними. В последнее время участились случаи нападений на католиков» [97].

Проявления экстремисткой деятельности, особенно активные в последнее время, отмечаются и у наиболее непримиримых антагонистов радикальных исламистов – адептов различных иудейских экстремистских организаций. «Одна из известных еврейских экстремистских организации «Ках» базируется в Израиле и на оккупированных арабских территориях. Особую популярность имела в свое время строго законспирированная еврейская террористическая организация «Мицвах эвлохим» («Божий гнев»), созданная в 1972 г., после убийства палестинцами израильских спортсменов на Мюнхенской Олимпиаде. Ее первым заданием стало уничтожение всех, кто был причастен к преступлению в Мюнхене» [98].

В итоге, после некоторого анализа деятельности экстремистских религиозно-политических группировок можно сделать следующие выводы:

         прогрессивный рост экстремистских религиозно-политических организаций различной конфессиональной направленности отчетливо демонстрирует, что ни одна из мировых (христианство, ислам, иудаизм, индуизм и т.д.) религий потенциально не свободна от экстремистских течений, искажающих суть любого религиозного учения. В контексте же тенденции роста исламофобских настроений во многих странах мира можно утверждать, что экстремизм и терроризм не являются изобретением мусульманской цивилизации;

         объективные процессы мирового развития ведут к тому, что на современном этапе развития мирового сообщества религии все активнее со стороны различных субъектов используются для достижения конкретных политических целей;

         не существует и объективно не может существовать каких-либо критериев того, что тот или иной вид религиозно-политического экстремизма опаснее, масштабнее другого, условно, христианский от исламского.

Вместе с тем, объективно, в настоящее время в контексте изучения разновидностей современного религиозно-политического экстремизма, надо отметить, что самым заметным событием минувшего ХХ века стал беспрецедентный процесс возрождения и распространения именно исламского экстремистского политического движения. Во всем мировом сообществе в академических кругах, среди политиков, простых обывателей возникла серьезная заинтересованность феноменом исламского религиозно-политического экстремизма. При этом религиозно-политический экстремизм, выступающий от имени ислама, стал не просто наиболее активным и сильным течением в рамках современного исламизма, но и в период второй половины ХХ века, получил наибольшее распространение в мире среди остальных религиозно-политических экстремистских движений различной конфессиональной принадлежности. Критериями доминирующего положения данного направления религиозно-политического экстремизма могут служить следующие факторы:

         в настоящее время, по некоторым данным «в разветвленной системе террористических структур, составляющей более 150 организаций и действующей в различных регионах мира, террористические группировки происламского направления являются преобладающими. XX столетие стало временем, когда на геополитической сцене появились такие высокоорганизованные игроки, как Вооруженная Исламская Группа, Исламский Джихад, Хезболлах, Аль-Кайеда, Палестинский Исламский Джихад, Хамас и т.д.» [43, с. 42];

         в сравнении с прочими экстремистскими и террористическими организациями деятельность радикальных группировок, выступающих от имени ислама, носит транснациональный и трансграничный характер. В этом контексте в настоящее время невозможно разделять мировое пространство, как ранее, на стабильные и неспокойные регионы. В последние, с высокой активностью экстремистских и террористических организаций традиционно входили такие регионы как Ближний и Средний Восток, Южная Азия, практически, весь африканский континент, некоторые страны Европы и Латинской Америки. Сегодня ситуация в этом плане кардинально поменялась. После известных событий 11 сентября география деятельности различных радикальных организаций расширилась до предела, охватив практически все мировое пространство;

         фактор демографический. Известно, что сегодня в мире насчитывается более миллиарда мусульман. «Если к началу 1980 г. их численность составляла 18%, в 2001 г. 23-25%, то к 2025 году возрастет до 31% » [38, с. 94]. Соответственно, можно утверждать о росте потенциальной социальной базы радикальных организаций.

В целом, совершенно закономерно возникают вопросы следующего порядка: почему именно исламский религиозно-политический экстремизм стал в настоящее время ведущим среди остальных разновидностей этого направления экстремизма, какие факторы способствовали этому, каковы настоящие тенденции и перспективы развития? Исследованию этих и других важных аспектов посвящены дальнейшие разделы нашей работы, а данное направление современного религиозно-политического экстремизма является основным объектом диссертационного исследования.

Прежде чем перейти непосредственно к дальнейшему изучению нашей проблематики, следует сосредоточиться на таком важном и, одновременно, весьма неоднозначном и потому вызывающим нередко острые дискуссии факторе, как правомерность использования термина «исламский экстремизм».

Следует отметить, что само название и широкое практическое использование в научном, общественном обороте выражения исламский экстремизм вызывает самые серьезные дискуссии, как среди экспертов, так и среди общественности. В этой связи, с одной стороны, когда в условиях роста исламофобии в глобальном масштабе, бездумного, безответственного связывания таких явлений, как экстремизм и терроризм с исламом, с мусульманами, с рядом исламских стран, вполне понятна озабоченность и острая реакция со стороны многих мусульман на любое использование термина «ислам» и прилагательного «исламский». В настоящее время практически повсеместно навязывается образ мусульманина как агрессивного и враждебного мировому сообществу субъекта. В этой связи очень верно замечание, что «западное общество переболело антисемитизмом, теперь оно заболевает антиисламизмом» [99].

Как показывает предыдущий наш анализ, совершенно очевидно, что помимо собственно экстремизма, выступающего от имени ислама, существуют различные ответвления христианского, индуистского и пр. конфессиональных разновидностей религиозно-политического экстремизма, и потенциально ни одна из религий не может иметь иммунитета от их влияния. Поэтому нельзя не согласиться с мнением президента Кыргызстана А. Акаева, который считает, что «в корне неверно ставить знак равенства между экстремизмом и каким то конкретным религиозным течением. Экстремисты есть в любой религии, а вовсе не только в конкретном направлении ислама» [100].

Вместе с тем следует отметить, что сильная эмоциональная нагрузка на все события, происходящие вокруг ислама, мусульман, негативно влияет на исследование такой сложной проблематики, как исламский религиозно-политический экстремизм, мешая трезво, без эмоций разобраться в этом вопросе. Существует и другая крайность, сторонники которой стремятся решить данную проблему, казалось бы, весьма простым и легким, но однозначно некорректным способом – путем отделения «настоящих» и «ненастоящих» мусульман. Такая практика существует, практически, с момента основания ислама и никогда не играла позитивной роли в процессе объединения мусульман всего мира. В этой связи, как указывает известный российский исследователь А. Игнатенко, «странными являются встречающиеся попытки решить эту сложную проблему (исламского экстремизма) через провозглашение этих группировок неисламскими в соответствии с простейшим силлогизмом: ислам – религия мира и милосердия; радикальные (экстремистские, террористические) группировки, называющие себя исламскими, призывают к насилию (то есть противоположность миру и милосердию) и практикуют его; следовательно, эти группировки на самом деле не являются исламскими» [16, с. 123].

Наиболее успешно, на наш взгляд, обосновал возможность применения в научном обороте термина исламский экстремизм дагестанский исследователь Курбанов Гарун. Он предлагает следующие основные критерии: «первый из них – употребление в самоназвании субъекта экстремистских действий или воззрений тех понятий, которые имеют однозначные исламские коннотации. Речь идет о словах «ислам», «мусульмане», «исламский» и т.д. Второй – соотнесенность характера деятельности данного субъекта с наследием исламской политической культуры, где самым заметным признаком является джихад. И третий – признание того или иного субъекта экстремизма в качестве выразителя интересов мусульман – либо как всей глобальной общности, либо как отдельных сообществ или групп» [74, с. 141].

Таким образом, необходимо ставить четкие знаки различия между словом «ислам» и прилагательным «исламский». Это позволит избежать терминологической путаницы и разграничить собственно религиозную сферу от политической с ее проблемами мирского характера – как производными от человеческой деятельности. Таким образом, с одной стороны, происходит четкое определение того, что ислам не может отождествляться с экстремизмом и терроризмом. Но с другой стороны, термин «исламский религиозно-политический экстремизм», учитывая необходимость дифференциации направлений, с точки зрения сохранения объективности и корректности исследования, имеет право на существование и употребление в научном обороте.

Анализ теоретико-методологических аспектов изучения экстремизма позволяет сделать следующие основные выводы:

Во-первых, исследование генезиса экстремизма приводит нас к достаточно простому выводу о том, что в основе появления данного феномена лежит естественное столкновение интересов и противоречий политического, экономического, социального, этнического, конфессионального характера. В случае невозможности соблюдения своих интересов по тем или иным причинам одна из сторон противостояния вполне способна перейти к крайним методам решения своих политических, религиозных, этнических и пр. проблем.

Во-вторых, учитывая такие важные критерии, как масштаб, степень воздействия, количественные и качественные параметры, из всех разновидностей экстремизма именно религиозно-политический вид стал одной из основных угроз международной безопасности. Во второй половине ХХ века список экстремистских группировок именно конфессионального происхождения стал увеличиваться в геометрической прогрессии.

В-третьих, самым заметным событием минувшего ХХ века стал беспрецедентный процесс возрождения и распространения т.н. «исламского» экстремистского политического движения. В настоящее время данное направление религиозно-политического экстремизма является наиболее распространенным явлением во всем мировом сообществе, и, естественно, в различных странах и регионах исламского мира, в том числе и на пространстве постсоветской Центральной Азии.

1.2 Основные подходы в изучении факторов распространения исламского религиозно-политического экстремизма в современном мире

Совершенно очевидно, что идея построения государства времен Пророка Мухаммеда и четырех праведных халифов, возвращения к т.н. «золотому веку ислама» (концепция «чистого ислама») не обладает новизной, также как и различные радикальные религиозно-политические организации, выступающие от имени ислама, существуют, практически, с момента возникновения ислама в VII в. Вместе с тем, естественно, что степень популярности в мусульманском сообществе идеологии т.н. «чистого ислама», размах деятельности и влияния исламских радикальных религиозно-политических организаций не являются величиной постоянной и подвержены существенным временным колебаниям под давлением разных факторов, как объективного свойства (к примеру, военной угрозы, политических катаклизмов), так и субъективного (наличия авторитетного духовного лидера и т.д.) В истории развития исламского мира объективно существуют периоды невостребованности со стороны мусульманских обществ, политических элит идеологии исламского фундаментализма, особенно его радикальной версии. Одновременно, как показывает исторический опыт, периоды «затишья» сменяются периодами резкой активизации деятельности различных радикальных группировок, выступающих за «очищение» ислама, борьбу с «неверными», в том числе и мусульманами, и построения исламского государства в рамках т.н. концепции «чистого ислама». В этой связи сам механизм распространения радикальной идеологии в рамках концепции «чистого ислама», кажущийся, на первый взгляд, примитивным, на самом деле представляет весьма сложную и высокочувствительную конструкцию. С одной стороны, учитывая высокую степень популизма, акцентированное употребление лозунгов социальной справедливости и равенства, идеология радикальных исламистов потенциально легко находит отзыв среди населения мусульманских обществ. Однако уровень популярности и поддержки со стороны населения радикальных исламистов, размах их деятельности находятся в прямой зависимости от масштаба происходящих в мусульманских обществах изменений политического, экономического, военного, культурного характера. В этом русле на протяжении всей истории развития исламского мира существовали периоды великих перемен, разрушительных катаклизмов, но по своей насыщенности, интенсивности изменений для исламского мира беспрецедентным периодом, как, впрочем, и для всего мирового сообщества стала вторая половина ХХ века. Это время стало под воздействием ряда фундаментальных причин периодом небывалого расцвета деятельности различных экстремистских религиозно-политических организаций, выступающих от имени ислама в рамках концепции «чистого ислама». Именно в этот период, особенно после 70-х годов ХХ века, в мусульманских странах мирового сообщества произошли кардинальные изменения, что в итоге и предопределило широкое распространение в исламском мире идеологии «чистого ислама», а адепты ее практического воплощения, в том числе и стоящие на радикальных, экстремистских позициях, сегодня пользуются широкой популярностью среди мусульманского населения во многих исламских странах. Приверженцы данной идеологии в настоящее время находятся в авангарде политической оппозиции многих мусульманских стран мирового сообщества, а в ряде государств они уже находятся или находились до недавнего времени у власти (Судан, Афганистан).

Признавая в целом опасность, беспрецедентные масштабы распространения деятельности современных радикальных исламистов, рост популярности их идеологии в странах исламского мира, нельзя не отметить и такие очевидные и парадоксальные, на первый взгляд, обстоятельства, как фрагментарность, локальность данного явления в условиях глобализации деятельности субъектов исламских экстремистских движений. В этой связи возникают вопросы закономерного характера, такие как: почему ислам в современном мире становится в одном случае (радикальной) влиятельной политической силой, а в другом случае остается «всего лишь» регулятором общественных отношений, культурным феноменом и не выходит за рамки религии, каковы основные причины этого феномена?

В проведении факторного анализа наиболее дискуссионным является вопрос о том, что считать первостепенным, а что второстепенным в развитии исламского религиозно-политического экстремизма. Является ли экстремизм производным от эндогенных факторов, или же это ответ исламского мира на модернизацию, глобализацию, вестернизацию? В этом контексте присутствуют различные концептуальные подходы к изучению факторов распространения исламского религиозно-политического экстремизма.

Экспертное сообщество в основной массе склоняется к мнению о том, что первичными все-таки являются причины внутреннего характера, в то время как факторы внешнего воздействия носят, во многом, вторичный, дополняющий характер воздействия. В этом плане очень четко сформулировано определение приоритетности причин распространения исламского экстремизма казахстанским политологом С. Акимбековым. По его мнению, «первичным в процессе радикализации исламских движений является глубина и масштаб прошедших в конкретном обществе изменений вследствие модернизации. Влияние из-за рубежа носит ярко выраженный вторичный характер. Оно может иметь значительное влияние на общество только в случае его готовности к такому влиянию. Когда разочарование значительной части общества не только результатами модернизации, но и деятельностью традиционной элитой и тесно связанными «улама» доходит до определенного уровня, тогда возникают условия для появления радикальных движений сторонников «истинного ислама» или «ваххабитов» [44, с. 82-83]. В целом, представления сторонников данного подхода можно кратко резюмировать следующим образом: государственный организм может «заразиться бациллой» экстремизма только при условии его внутренней слабости, т.е. при наличии проблем внутреннего характера: социально-экономических, внутриполитических и т.д.

Вместе с тем, в научной среде условно можно выделить и сторонников подхода доминирующего положения внешних причин. В рамках данного подхода основным является наличие мощного внешнего «раздражителя», катализатора распространения религиозно-политического экстремизма. Так, к примеру, А. Косиченко выдвигает в качестве главного фактора распространения данной угрозы «сегодняшнюю мировую политику, которая игнорирует интересы многих стран, многих социальных групп, гигантских слоев населения, оказавшихся в бедственном положении в результате этой политики» [101]. С точкой зрения А. Косиченко солидарен известный российский исследователь А. Игнатенко, утверждающий, что «события последних трех десятилетий прошлого, XX века и начавшегося XXI века демонстрируют, что исламский экстремизм был и остается по преимуществу, если не исключительно, явлением «ветряным». Едва ли не в каждом конкретном проявлении исламского экстремизма удается обнаружить наличие внешнего воздействия как определяющего» [102].

Наличие таких полюсных подходов в рассмотрении факторов современного исламского религиозно-политического экстремизма свидетельствует, по крайней мере, о двух обстоятельствах:

С одной стороны, совершенно бесспорным является факт, что модернизационные процессы подготовили благодатную почву для современного радикального исламского движения. Однако верно и то что, данный фактор не является в критической степени самодостаточным для развития и распространения данной угрозы в современном мире. Судя по опыту мирового развития второй половины ХХ века, религиозно-политический экстремизм, действующий ныне в политической «ткани» многих стран исламского мира, помимо причин социально-экономического характера, безусловно, является продуктом геополитического противостояния сверхдержав во времена «холодной войны». Соответственно, инфильтрация данной проблемы в политическую «ткань» государств может происходить искусственно по мере необходимости решения задач геополитического характера. В этой связи нельзя не согласиться с А. Игнатенко, который утверждает, что «радикальные (или экстремистские) идеи, содержащиеся в салафитском наследии, в случае возрождения этого наследия или имплантации в обществе вполне могут приобретать некое практическое, организационное выражение и там, где отсутствуют социально-экономические и политические условия для радикализма или экстремизма. Радикализация мусульманского общества в подобных случаях происходит по схеме: обострение социально-экономических, внутриполитических проблем – поиск идеологического выражения – исламский радикализм, а по другой: пропаганда салафитских идей – исламский радикализм. При этом, распространение салафитских идей облегчается в разных зонах расселения мусульман-суннитов из-за его трансмазхабности: салафизм не привязан жестко к какому-либо одному суннитскому мазхабу» [103].

Кроме того, общеизвестно, что «радикализация ислама в ХХ веке в сторону религиозно-политического экстремизма и терроризма имела свои глубокие мировоззренческие корни, т.к. применение насилия всегда освещалось религией» [43, с. 52]. То есть выступающие от имени ислама многочисленные религиозно-политические экстремистские организации свои насильственные действия, террористическую деятельность обосновывали теми или иными положениями основных источников исламского вероучения – Корана и Сунны. В этой связи возникают вполне закономерные вопросы: каким образом нормы ислама позволяют отдельным мусульманским течениям проводить экстремистскую деятельность, применять насилие, и можно ли, вообще, выдвигать доктринальные основания в качестве фактора, способствующего развитию экстремизма?

Таким образом, нельзя однозначно утверждать, что какой-то из этих подходов полностью адекватно отражает нынешнюю ситуацию, скорее, они друг друга весьма органично дополняют. На наш взгляд, феномен современного исламского религиозно-политического экстремизма – явление более сложное, чем просто деление на внутренние и внешние факторы, и в его современном виде весьма затруднительно говорить однозначно, что является первичным и вторичном в его появлении и распространении.

Анализируя проблему распространения исламского религиозно-политического экстремизма в период ХХ – начала ХХI веков, представляется необходимым выделить важнейшие факторы, в решающей степени повлиявшие на ход развития данного феномена. Естественно, что здесь необходимо оговориться и сказать о том, что в проведении факторного анализа мы предполагаем общий подход, так как ни одна конкретная ситуация в мусульманских странах Ближнего и Среднего Востока (Алжир, Египет, Иран и т.д.), Южной (Афганистан, Пакистан) и Центральной Азии (Узбекистан, Таджикистан), Юго-Восточной Азии (Малайзия и т.д.) не совпадает друг с другом в полной мере и не повторяется автоматически. Это чрезвычайно важно иметь в виду в исследовании современного исламского религиозно-политического экстремизма. Однако, учитывая ряд объективных обстоятельств, исторический опыт, глубину и масштаб проявления данного явления, следует преимущественно сконцентрироваться на исследовании эволюции религиозно-политического экстремизма в мусульманских странах региона Ближнего и Среднего Востока. Пример стран региона, особенно, таких как Алжир, Египет, Иран, непосредственно столкнувшихся с данной угрозой, в наиболее полноценной степени отражает специфику и причины развития распространения религиозно-политического экстремизма, выступающего от имени ислама в современном мире.

В целом, на наш взгляд, существуют следующие базисные причины возникновения и развития исламского религиозно-политического экстремизма:

         историко-доктринальный фактор;

         фактор модернизации;

         геополитический фактор;

         глобализационный фактор;

Следует подчеркнуть, что указанные факторы неравновеликие и неравнозначные в их влиянии на процесс развития религиозно-политического экстремизма в современном мире. Такую дифференциацию факторов мы вводим, предполагая рассмотрение данных процессов в содержательном смысле от доктринальных аспектов с логичным переходом к модернизационному фактору, вовлекающему ислам в общемировые процессы, к геополитическому фактору, вовлекающему ислам различными политическими силами в их противоречия и борьбу, как на региональном, так и на глобальном уровнях, и, наконец, к доминирующему сегодня над всем фактору глобализации, который не напрямую, но через множественные системы взаимосвязи и взаимовлияния в современном мире оказывает влияние на все перечисленные выше факторы: геополитический, модернизационный и доктринальный.

1.2.1 Историко-доктринальный фактор

Исследователи в подходе изучения феномена религиозно-политического экстремизма, как правило, весьма выборочно и бессистемно обращаются к религиозным или догматическим аспектам данного явления, сосредотачиваясь в своих работах над факторами социально-экономического, внутриполитического, внешнего влияния и т.д. В случае же включения данного аспекта эксперты часто выделяют его в качестве маргинального. Вместе с тем, на наш взгляд, исследование историко-доктринальных факторов позволяет нам не просто комплексно взглянуть на феномен религиозно-политического экстремизма, но и понять его т.н. «стартовые, исходные позиции». В этом параграфе мы попытаемся проследить взаимосвязь и обозначить общие параметры идеологического основания феномена религиозно-политического экстремизма на примере исламского религиозно-политического экстремизма.

При изучении догматических аспектов распространения религиозно-политического экстремизма возникает ряд закономерных и одновременно спорных вопросов, таких как: возможно ли в реальности рассматривать в качестве самостоятельного, отдельно выделенного фактора сугубо внутреннее, религиозное основание, и каким образом экстремисты могут апеллировать к религиозным божественным первоисточникам (Корану, Библии и т.д.)? В связи с этим перед нами стоит достаточно сложная, деликатная и одновременно важная задача раскрытия и подробного освещения некоторых весьма дискуссионных вопросов, касающихся доктринальных аспектов распространения исламского религиозно-политического экстремизма.

Прежде всего, необходимо, на наш взгляд, определить все, ставшие особо популярные в последнее время утверждения и описания ислама как наиболее агрессивной, воинствующей, и самое главное, оправдывающей насильственные действия религии как не просто некорректными, но и крайне опасными, с точки зрения сохранения мировой межконфессиональной и межэтнической стабильности. Исходя из логики таких утверждений, можно придти к выводу либо о низкой компетентности знаний об исламе, либо о предумышленности, направленной на достижение определенных деструктивных целей. Ислам, как и другие мировые религии, является, безусловно, религией мира, добра, терпимости и человеколюбия. Подавляющее большинство мусульман всего мирового сообщества весьма негативно относится к любым проявлениям насилия, в том числе и со стороны части исламских фундаменталистов, проповедующих крайние идеологические течения в исламе. Исторический опыт свидетельствует о том, что мусульмане на протяжении многих веков, с момента зарождения ислама в VII веке мирно и гармонично сосуществовали с различными культурами и религиями мира, прежде всего, с христианами и иудеями, т.н. «людьми писания».

С другой стороны, необходимо попытаться вникнуть в суть реально существующего вопроса религиозного основания распространения экстремистских идеологий. В этой связи нашей основной задачей является определение общего механизма, благодаря которому экстремистские религиозно-политические организации способны беспрепятственно и напрямую апеллировать к исламу. Данная попытка, естественно, не направлена на религиозное оправдание, освящение действий радикальных организаций, напротив, только точное, недвусмысленное, глубокое понимание эндогенных исламских факторов ведет к значительному повышению эффективности решения задачи противодействия распространению религиозно-политического экстремизма в мировом сообществе. В рамках обозначенной задачи определения конкретного механизма религиозного обоснования экстремистской деятельности необходимо, на наш взгляд, рассмотреть в заданном формате эволюцию развития ислама с целью выявления ее важнейших, ключевых исходных моментов появления феномена исламского религиозно-политического экстремизма. В этой связи можно утверждать, что фундаментальная основа, почва для появления крайностей в религии, проявления радикальных позиций в исламе была заложена в самом начале возникновения ислама.

Как известно, проблема сохранения единства религии является ключевой для любой религии, и ислам в этой связи не стал исключением. Однако в отличие от других мировых религий – к примеру, христианства – в исламе отсутствует институт узаконения религиозных догматов. В исламе изначально исключалась сама возможность построения религиозного института с руководящим статусом и контролирующими функциями во всем исламском мире, над всей мусульманской общиной (умма). Вместе с тем, такие религиозные институты, как, например, церковь в христианстве, объективно являются наиболее эффективными инструментами сохранения единства религии. В исламе же определенные функции таких институтов выполняет особая категория людей, т.н. риджаль ад-дин или «люди религии» (муфтии, имамы, улемы, кади, факихи и т.д.), наделенные правом интерпретации Корана и Сунны Пророка. Данное обстоятельство, когда право формирования общественного мнения по религиозным вопросам принадлежит не конституированной организации или главе государства, а частным лицам, авторитет которых основывается исключительно на их знаниях в области религиозных наук, естественным образом привело к появлению заметных, острых разногласий в богословско-правовых вопросах. При этом, как отмечают специалисты, «фактическому разномыслию способствовало, в первую очередь, то обстоятельство, что основные источники исламского вероучения – Коран и Сунна – не давали однозначного ответа на возникавшие в ходе эволюционного развития ислама вопросы теории и практики ислама. Сторонники самых разных точек зрения черпали свои аргументы из Корана и Сунны, обвиняя оппонентов в искажении истинного смысла «откровения». В результате основополагающие идеи ислама, заложенные в Коране и хадисах и отличающие духовный мир ислама от других культурно-конфессиональных систем, объективно получали неоднозначное толкование и порождали многочисленные расхождения в отношении принципиальных положений вероучения права (единобожие, пророчество, вера, сущность и атрибуты Аллаха, имамат, эсхатология), не говоря уже о частных вопросах, а также об этике, ритуале и т. д.» [80, с. 6-7].

Кроме того, многие положения в Коране и Сунне имеют весьма неопределенный характер и могут приобретать совершенно разное значение в зависимости от их интерпретации. Перевод главы о вере из «Китаб усул ад-дин фи-л-калам» ал-Багдади, представленный авторами хрестоматии по исламу, показывает, что, как на начальном этапе развития ислама, так и в последующем именно проблема веры, а точнее правоверия и составляющих ее элементов, стала предметом острых дискуссий, независимо от принадлежности к той или иной богословской школе. В основу проблемы правоверия, вокруг которой разворачиваются основные теологические диспуты входит «15 вопросов, таких как: вопрос о сущности веры и неверия, вопрос о сущности повиновения и неповиновения, вопрос об увеличении и уменьшении веры, вопрос о допустимости в вере оговорки «если пожелает Аллах!» (ал-истисна’), вопрос о вере того кто верил, подражая, вопрос о вере мальчиков и возрасте когда вера обязательна, вопрос об умерших детях многобожников, вопрос о положении того, кто не достиг призыв ислама, вопрос о положении того кто наделен своей верой, вопрос о деяниях, свидетельствующих о неверии, вопрос о религии пророков до пророчества, вопрос о том, чье повиновение истинно, а чье не истинно, вопрос о видах действий повиновения и действий неповиновения, вопрос об условиях веры и ее предпосылках, вопрос об определении территории (ислама) и о различии между территорией неверия и территорией веры» [80, с. 112]. Несмотря на предпринимаемые попытки на протяжении, практически, всей истории ислама со стороны различных богословов, проблему правоверия так и не удалось разрешить, и она остается по-прежнему наиболее спорной и актуальной темой в исламской догматике.

В целом, отсутствие в исламе внутренних общепринятых механизмов в обеспечении монолитности религии, с помощью которых можно было бы не просто обозначать критерии истинности веры, но и выступать в качестве инструмента легитимации этих критериев с распространением на всю исламскую умму, привело к тому, что единой и общепризнанной богословской школы в исламе не сложилось. Более того, специфичные обстоятельства развития ислама выступили факторами появления таких условий, в результате которых, практически, вся история этой религии стала нескончаемым периодом внутрирелигиозных расколов, вызванных политическими факторами (борьбой за власть), идеологическими (новыми интерпретациями Корана, Сунны Пророка). Естественно, что подобные явления характерны и для других конфессий, однако, в исламе внутренние идеологические споры относительно вопроса правоверия приобрели максимально жесткий характер. За право монополизации выразителя истинности ислама, определения критериев правоверия соперничали разнообразные мусульманские направления, течения. «Идейные расхождения стали неотъемлемой чертой ислама. К середине II/VIII века в исламе существовало уже, по крайней мере, пять основных религиозно-политических направлений – сунниты, составляющие большинство мусульман, шииты, хариджиты, му’тазилиты и мурджииты. В свою очередь каждое из этих направлений подразделялось на множество общин школ, группировок. Острая идеологическая борьба между ними накладывала отпечаток на духовную жизнь мусульманского общества» [80, с. 108]. Однако существовавшие религиозные разночтения оказывали свое влияние не только на духовную жизнь исламского общества, но и на политическую сторону. «Например, шииты, сторонни Али, утверждали: в Коране есть высказывания о том, что он единственный законный преемник власти Муххамеда, а халифы Абу-Бакр, ‘Умар (Омар), ‘Усман являются поэтому узурпаторами» [72, с. 33].

Таким образом, специфика развития ислама, заключающаяся, с одной стороны, в отсутствии института узаконения религиозных догматов, неоднозначности многих положений основных источников исламского вероучения – Корана и Сунны, а также их объективных ограниченных возможностей в поиске ответов на возникающие в процессе жизнедеятельности мусульманской общины вопросы различного характера, и одновременно специфика историко-политических условий появления и распространения ислама детерминировала появление т.н. феномена «множественности» ислама, его распада на ряд направлений (шиизм, суннизм), течений (суфизм, мутазилизм), правовые школы (ханафитскую, ханбалитскую, маликитскую и шафиитскую). При этом, все идейные направления, течения, по мнению российской исследовательницы Л. Полонской, «учитывая влияние ислама как системообразующего принципа на различные области общественного сознания, можно разделить на два основных типа. Во-первых, течения традиционалистские, выступающие против любых новшеств, за сохранение нетронутой средневековой исламской религиозной системы. Во-вторых, течения реформаторского типа, допускающие изменения этой системы, новую трактовку догматов, касающихся политических, правовых, социальных проблем и регулирования хозяйственной жизни, и разработку новой модели развития, основанной на принципах ислама. Реформаторские течения, в свою очередь, выступают в двух формах: течения под лозунгами « возрождения фундаментальных принципов ислама» («фундаменталистские» или «возрожденческие») и течения, основанные на приспособлении ислама к современным условиям («модернистские»)» [25, с. 8].

В контексте изучения проблематики нашего исследования конкретный интерес для нас представляет возрожденческое или фундаменталистское течение в исламе, так как именно в его лоне возникли и получили дальнейшее распространение различные экстремистские религиозно-политические организации. Надо отметить, что помимо ставшей уже традиционной и повсеместно распространенной западной интерпретации данного течения в исламе – «исламский фундаментализм», существует и арабская версия трактовки этого явления – «салафизм» – от выражения «ас-салаф ас-салих» («праведные предки»). В обоих случаях сохраняется общее понимание данного течения в исламе, т.е. строгое, неукоснительное следование нормам Корана, Сунны Пророка Мухаммада, шариата и применение их во всех сферах жизнедеятельности мусульман – от личной жизни и семейно-бытовых отношений до политико-государственного устройства. Здесь важно добавить, что сама идея возврата к первоосновам, к периоду существования первоначального ислама не нова, и, более того данное явление, как указывает А. Игнатенко, «подвержено регулярным столетним циклам». В качестве доказательства он приводит хадис Пророка, гласящий: «В начале (Аля рас) каждого столетия Бог посылает того, кто обновляет этой (мусульманской) общине дело ее веры». Данный хадис, по мнению Игнатенко, «сопрягается с другим хадисом, где также упоминаются столетние периоды, в конце каждого из которых мусульманская община будет подвергаться испытанию (митна) или смуте (фитна). Жизнь мусульманской общины-уммы на протяжении истории подчинена цикличности – следование истинной веры, постепенный отход от нее, кризис общины, появление восстановителя истинной веры, возрождение общины. Затем цикл повторяется» [103, с. 121].

Употребляя термины «фундаменталистское» направление в исламе или «салафизм», необходимо с самого начала более точно сформулировать специфичность вкладываемого в них содержания, обозначить критерии. В целом, существует ряд принципиальных отличий, позволяющих отделить рассматриваемое течение от других течений в исламе. Среди исследователей исламоведов наиболее четкое, на наш взгляд, определение основы салафизма или возрожденческого течения в исламе дал российский ученый Г. Милославский. По его мнению, «в основе возрожденческого течения лежит ряд ключевых положений, которые в самом общем виде могут быть сведены к следующему:

         строгое следование принципу единобожия;

         опора на Коран и сунну, отвержение поздних комментаторов за исключением ханбалитских авторов; у подавляющей части возрожденцев новейшего времени «ханбалитские симпатии» отсутствуют;

         строгое осуждение бид’а, во всяком случае в теории; на практике – в основном «творческое», поскольку Коран и Сунна не позволяют точно определить весь возможный круг новаций;

         понимание общины – государства Муххамада как идеальной модели организации исламского общества;

         непосредственная или завуалированная связь с суфизмом при осуждении культа святых и ритуальной практики некоторых тарика, а в более позднее время – неприятие значительной части элементов культовой практики вообще;

         негативное отношение к официальному духовенству как «посредникам между Аллахом и верующими (кроме шарифов – сейидов – ходжей)» [23, с. 73-74].

Совершенно естественно, что и само салафитское направление в исламе не отличается монолитностью и, в свою очередь, делится в контексте воплощения указанных выше теоретических положений в практическую плоскость на экстремистов, или сторонников радикального подхода, и сторонников умеренного подхода. Тем самым, выступая с единых теоретических позиций, сохраняя единые стратегические цели – создание исламского государства периода жизни Пророка Мухаммада, салафиты, тем не менее, существенно различаются в практическом аспекте, по методам достижения этих целей. При этом, принципиальным различием между т.н. умеренными представителями данного направления ислама и радикальной ее частью является крайность последних в отстаивании своих позиций, готовность применения насилия в достижении своих целей. Общий смысл идеологии экстремистской части исламских фундаменталистов сводится к тому, что в случае невозможности по тем или иным причинам мирного практического воплощения своих религиозно-политических целей существует обязательная, предписанная Кораном и Сунной и, таким образом, «священная» борьба со всеми противниками воплощения идеи построения исламского государства. Действия радикалов отличаются свойственной для экстремистов простотой мышления и укладываются в рамках дихотомии: «свой» – «чужой», при этом, последний всегда враг. В этих рамках, согласно их концептуальному пониманию борьбы с «неверными», весь мир можно разделить на две части: Дар аль-ислам – территория, где господствуют законы шариата или иначе Земля Ислама, и Дар аль-харб – территория, где эти законы пока не действуют или иначе Земля Войны. Учитывая, что классическое состояние Дар аль-ислама, по мнению салафитов, существовало лишь в период жизни Пророка Мухаммада и четырех праведных халифов, то на весь остальной период истории исламского мира действует состояние Дар аль-харба или иначе состояние постоянной и обязательной войны с «неверными». В связи с этим радикальные фундаменталисты весьма широко интерпретируют понятие «неверные». С их точки зрения, под «неверными» подразумеваются, с одной стороны, все немусульмане, то есть христиане, иудеи, буддисты и т.д., а с другой, – все остальные мусульмане, не разделяющие идеи исламских экстремистов, а потому подпадающие под концепцию такфира (провозглашение неверными мусульман). При этом, «неверные» мусульмане, с точки зрения исламских экстремистов, гораздо хуже и опаснее любых других категорий «неверных». «С позиций шариатского права существует принципиальная разница между тем, кто является неверным от рождения и тем, кто был верующим, а потом стал неверным. Этот человек считается вероотступником (муртадд), и «его кровь разрешена» – его не только можно, но и нужно убить. Салафитская логика приводит к тому, что вероотступниками объявляют не только тех, кто непосредственно поддерживает «тирана», но и тех, кто не восстает против него, а это все мусульмане, кроме радикалов-салафитов» [16, с. 119].

Использование такфира предполагает по шариату обязательность применения конкретных санкций, в подавляющем большинстве – убийства неверных. В этой связи с целью идейного обоснования применения насилия исламские экстремисты апеллировали или напрямую к Корану и Сунне («А когда кончатся месяцы запретные, то избивайте многобожников, где их найдете, захватывайте их, осаждайте, устраивайте засаду против них во всяком скрытом месте!» [79, с. 161], или «А когда вы встретите тех, которые не уверовали, то – удар мечом по шее» [79, с. 415]), или же обосновывали свои насильственные действия другими важными для них исламскими источниками (появившимися в течение многих веков разными идеологическими доктринами радикального толка. При этом основная логика сводилась к тому, что совершаемые насильственные действия происходят в борьбе за «торжество истинного ислама» и на вполне законных религиозно освященных основаниях. В этой связи, как отмечает В. Бузова, «понятие «законного» и «незаконного» основано на теологической концепции деления власти на «небесную» /главную/ и «земную» /второстепенную/. Эта концепция ведет к обоснованию отказа от повиновения «земным» властям, давая санкцию на освобождения верующего от правовых обязанностей. Отказ этот обусловлен тем, что верующий принадлежит богу, и бог для него высшее мерило ценностей» [71, с. 59] В русле этой логики борьба с «неверными» является богоугодным делом и несет оправдание любым, в том числе и насильственным действиям.

Наиболее важным и распространенным идеологическим обоснованием применения насилия в религиозно-политической борьбе радикальных исламских фундаменталистов выступает концепция джихада, имеющая множество различных значений. В целом, под термином джихад в мусульманской богословской литературе понимается «борьба за веру, которая ведется в следующих основных направлениях:

         «джихад сердца» – борьба с собственными дурными наклонностями;

         «джихад языка» – «повеление достойного одобрения и запрещение достойного порицания»;

         «джихад руки» – принятие соответствующих мер наказания в отношении преступников и нарушителей норм нравственности;

         «джихад меча» – вооруженная борьба с неверными, павшему в которой уготовано вечное блаженство в раю» [12, с. 141].

Понятие о джихаде изначально основывалось на толкованиях Корана и диктовалось в раннем исламе способами взаимоотношений с представителями неисламских конфессий. В дальнейшем (и до сих пор) джихад всегда оставался предметом обсуждений на богословских и политических уровнях и получал в зависимости от направления ислама разную интерпретацию с упором на те или иные выше обозначенные составляющие этой концепции. Так, к примеру, в ханафитском толковании этого термина основной джихад (или ал-джихад ул-кабир – великий джихад) должен быть направлен против собственных мирских привязанностей, то есть против низменных мирских потребностей и вожделений (ан-нафс), а милитаристское понятие джихада определялось термином «Ал-джихаду-с-сагир» (малый джихад), под каковым в упомянутом мазхабе понималась военные действия, направленные на оборону мусульман. Все исламские правовые школы, за исключением ханбалитской, полагают, что основными направлениями в джихаде должны выступать именно ненасильственные методы, апеллируя к следующему аяту Корана: «Зови к Пути Господа с мудростью и хорошим увещанием и препирайся с ними тем, что лучше!» [79, с. 231]. Применение насилия в рамках «джихада меча» оправдывается исламом лишь в крайних случаях, в случае необходимой обороны от врага.

В свою очередь, исламские экстремисты концепцию джихада интерпретируют весьма узко, подразумевая под ней исключительно вооруженную борьбу с неверными, «кяфирами», как наиболее действенному и оправданному, по их мнению, способу. В частности, они апеллируют к такому высказыванию Пророка: «Если кто-нибудь из вас увидит нечто запрещенное шариатом, то пусть изменит его своей рукой, а если не сможет сделать это рукой, то пусть остановит грех своим языком, а если и так не сможет, то хотя бы своим сердцем, и это будет самым слабым проявлением веры» [104]. Широко интерпретируя данное высказывание Пророка Муххамада, исламские радикалы приходят к выводу о приоритетности силовой составляющей джихада перед другими формами действия.

Подобные примеры, когда внутри одной религии существуют совершенные разные подходы в интерпретации одних и тех же положений, как к примеру с концепцией джихада, наглядно свидетельствуют о том, что в исламе можно обнаружить прямо противоположные явления, где, с одной стороны, часть мусульман делает выбор в пользу мирного, гармоничного сосуществования разных религий, народов через обращение к Богу (Аллаху) путем борьбы с собственными низменными наклонностями. Другая же часть, выступая от имени ислама, пытается решить объективно возникающие проблемы внутри религии, конфликтные ситуации в мусульманском сообществе через применение силы, оправдывая ее религиозными мотивами.

Обобщая проделанный анализ историко-доктринальных аспектов в механизме появления и распространения исламского религиозно-политического экстремизма, можно придти к следующим ключевым выводам:

Во-первых, появление, эволюцию, современное распространение исламского религиозно-политического экстремизма нельзя рассматривать в отрыве от исторических условий развития ислама, доктринальной специфики этой религии. Радикализм в исламе развивался с течением развития самой религии, объективным процессом ее дробления, распада на разные течения и направления, и, соответственно, имеет глубинные исторические корни. Вместе с тем, совершенно очевидно, что исламский экстремизм, хотя и не невозможно рассматривать вне контекста этой религии, не проистекает от Божественного Откровения (Корана и Сунны Пророка), а является прямым результатом их человеческой интерпретации. Таким образом, мы проводим четкие границы между самой религией и толкованием религии, т.е. Божественную правовую основу отличаем от человеческого нормотворчества в исламе на основе Корана и Сунны (т.н. института иджтихада).

Во-вторых, специфика развития ислама, выражающаяся в отсутствии в исламе института узаконения религиозных догматов, неоднозначности многих положений основных источников исламского вероучения – Корана и Сунны, а также их объективных ограниченных возможностей в поиске ответов на возникающие в процессе жизнедеятельности мусульманской общины вопросы различного характера, способствовала развитию двух совершенно неоднозначных тенденций. С одной стороны, «сложившаяся в этом виде система нормотворчества в исламе сделала религию исключительно динамичной, постоянно эволюционирующей, адаптирующейся к трансформирующемуся обществу и влияющей на его изменение» [103, с. 119]. Динамизм, высокий адаптационный уровень ислама способствовал решению главной задачи в период становления ислама: во-первых, включение в ислам многих народов и территорий (Аравия, Иран, Мавераннахр, Индия и пр.), а также закрепление религии на данных территориях посредством возможности участия народов, принявших ислам, в разработке исламской религиозной системы, адаптации ислама к собственным традициям, военно-политическим, экономическим, социальным и пр. условиям.

Одновременно специфика ислама детерминировала появление т.н. феномена «множественности» ислама, распада религии на ряд направлений, течений. Однако совершенно не правы те эксперты, которые полагают, что «разность» ислама, его деление на множество течений и направлений означает «перманентную и беспощадную» борьбу друг против друга. Как совершенно справедливо отмечает Г. Милославский, «почти вся история мусульманской мысли представляет собой перманентное возникновение идейных течений, рождавшихся в ходе столкновений по тем или иным проблемам. При этом ислам отнюдь не утерял своей общей мировоззренческой целостности и системной устойчивости» [23, с. 72]. Вместе с тем, в результате этого процесса в исламе закономерно появляется такое направление, как фундаментализм, или в арабской версии салафизм, в лоне которого и возникают различные экстремистские религиозно-политические течения, придерживающиеся крайних взглядов, методов в достижении главной цели – возврату к первоначальному, т.н. «чистому» исламу и построению исламского государства времен Пророка Мухаммада и четырех праведных халифов. Наиболее яркими, на наш взгляд, идеологами «фундаменталистского» направления в исламе были Ибн Джаузи (конец ХII – начало XIII вв.), Ибн Таймийа (конец XIII – начало XIV вв.), Абд аль-Ваххаб, основоположник движения ваххабизма (XVIII века) [105]. В современном исламском мире в ХХ веке среди наиболее известных идеологов радикальных течений в исламе стоит выделить «автора популярной теории исламского государства пакистанца Абул Ала Маудуди и египтянина Сейида Кутба, радикально ревизовавшего понятие джахилийи, или канувшей в прошлое эпохи доисламского невежества и варварства, перенеся характеристики джахилийи с прошлого в настоящее. Целью новой концепции было – санкционировать отказ мусульман от выдвинутых в свое время аль-Банной методов просветительской работы, направленной на постепенное завоевание общества, в пользу захвата власти как единственного ответа на угрозу всемирной «современной дхахилийи». С. Кутб также основательно пересмотрел понятие джихада и перевел его с плоскости личного духовного усилия верующего на пути познания Аллаха на уровень вооруженной борьбы против неверных, а более всего – против всех инакомыслящих» [14, с. 22].

В-третьих, появление идеологического обоснования исламского радикализма произошло в результате, на наш взгляд, определенного, целенаправленного процесса селекции положений Корана и Сунны. В рамках интерпретации Корана и Сунны Пророка исламские экстремисты прибегают к их весьма одностороннему восприятию, подгоняя положения Божественного откровения под разные политические, военные, экономические и пр. обстоятельства. К примеру, ваххабизм – как одно из наиболее радикальных течений в исламе – возник в XVII веке в условиях борьбы за независимость арабских племен от Османской империи.

Вместе с тем, совершенно очевидно, что отдельные фразы, выхваченные из Корана, вряд ли, могут служить характеристикой всего религиозного направления. Тем более, что в Коране, наряду с изречениями, которые могут интерпретироваться как призывы к насилию, в обилии содержатся призывы к миру, терпению. Вот что, к примеру, говорится в Коране: «если бы пожелал твой Господь, тогда уверовали все до одного, кто есть на Земле. Так неужели ты станешь принуждать людей к тому, чтобы они стали верующими?»
[79, с. 174]. Следовательно, речь идет о выборе между различными интерпретациями Корана и использованием этих интерпретаций в достижении собственных политических, социальных и пр. целей.

Таковы, в целом, на наш взгляд, общие концептуальные выводы относительно появления, эволюции, распространения, а также механизма идейного обоснования исламского религиозно-политического экстремизма.

1.2.2 Модернизационный фактор

Процессы модернизации традиционных мусульманских обществ, безусловно, выступили в качестве основы распространения исламского религиозно-политического экстремизма в современном мире. Наблюдаемые в настоящее время серьезные экономические системные кризисы и политические конфликты, охватившие исламский мир, в большинстве случаев вытекают из социально-экономической дисгармонии, порожденной форсированным и, в целом, неуспешным процессом модернизации по западной модели индустриально-потребительского развития. Существующие острые социальные, экономические, экологические и пр. проблемы во многих странах исламского мира, прежде всего, в регионе Ближнего и Среднего Востока, наглядно свидетельствуют о наличии системных кризисов в этих государствах как закономерном следствие незавершенности проведения модернизации. Процессы модернизации традиционных мусульманских общества, практически, во всех странах исламского мира привели к появлению исламской оппозиции, в которой радикальная ее часть выступает в качестве основного наиболее активного элемента. Естественно, что степень влияния на развитие ситуации радикальной исламской оппозиции во всех странах различается существенно и зависит, главным образом, как справедливо отмечается, «от масштабов, произошедших в том или ином исламском обществе социальных и политических изменений вследствие развития процессов модернизации» [44, с. 74-75].

В этой связи, на наш взгляд, основной задачей исследования в пункте 1.2.2 является задача нахождения взаимосвязи между современными процессами модернизации и ростом радикальных настроений в традиционных мусульманских обществах с выделением общих детерминант развития религиозно-политического экстремизма. Обозначая временные рамки исследования модернизационных процессов, важно заметить, что попытки изменения социально-экономической, политической структуры мусульманских стран предпринимались регулярно с момента вхождения территорий различных исламских стран в колониальную зависимость от государств-метрополий Западной Европы после I мировой войны. Однако масштаб и глубина данного процесса наиболее ярко обозначились после II мировой войны в период окончания колониальной зависимости мусульманских стран от государств Западной Европы.

В целом, завершение процесса деколонизации объективно выдвинуло для правящих режимов в странах исламского мира, прежде всего, в мусульманских странах региона Ближнего и Среднего Востока, задачу нахождения политической и социально-экономической парадигмы дальнейшего развития. Поиск наиболее оптимальных трансформационных путей, вопросы успешной адаптации к современным условиям и вызовам мирового развития отсталых по уровню социально-экономического развития мусульманских обществ для политических элит, как для вновь обретших независимость стран региона (Египет, Марокко, Объединенные Арабские Эмираты), так и новообразованных (Ливия, Пакистан и т.д.) имели исключительно важное значение. Как справедливо отмечает С. Акимбеков, «традиционное общество мусульманских стран с преобладанием сельского населения выглядело на тот период достаточно неэффективным и архаическим. Естественно, что это не могло соответствовать возросшим потребностям традиционной элиты, получившей всю полноту политической власти после приобретения независимости» [44, с. 54].

Что касается модели реформирования экономики исламских стран в постколониальный период, то данный вопрос на момент обретения независимости был, фактически, предрешенным. Почва для ускоренной модернизации путем оказания дозированной помощи в экономическом развитии, особенно в отраслях наиболее выгодных странам-колонизаторам, подготовке кадров в национальной технократии, образовании, армии, была подготовлена еще в период колониальной зависимости. К моменту распада колониальной системы, практически, во всех странах региона Ближнего и Среднего Востока была сформирована новая элита, ориентированная на западную модель развития и, соответственно, на западные ценностные ориентиры. Именно данным политическим элитам в условиях деколонизации и становления новых исламских государств отводилась роль основных агентов модернизации. При этом, естественно, что степень «вестернизированности» национальных элит, прежде всего политической, носила дифференцированный характер в разных странах исламского мира в зависимости от ряда объективных параметров культурно-исторического, геополитического характера, уровня развития отношений с бывшими странами-колонизаторами и т.д. В этом русле страны исламского мира могли существенным образом отличаться друг от друга, как, к примеру, европеизированные и секуляризированные элиты Турции, Ирана, Алжира от консервативных политических режимов Саудовской Аравии, Объединенных Арабских Эмиратов и т.д. Однако, несмотря на, порой, существенные различия, общей главенствующей тенденцией в постколониальных странах, в том числе и странах исламского мира, становится на тот период процесс проведения реформирования традиционных исламских обществ путем модернизации государственной инфраструктуры, промышленности, армии по западной модели развития. Естественно, что процесс модернизации не представлял точное копирование западных моделей развития, а являлся, скорее, попыткой приспособить данную модель к местным реалиям с учетом специфики политического, экономического устройства того или иного государства.

Процесс модернизации со стороны национальных элит прагматично рассматривался как наиболее эффективный инструмент решения важнейших политических, экономических и внешнеполитических задач, объективно необходимых для эффективной адаптации к реалиям современного мира. В этом русле, во-первых, политическая элита исламских стран усматривала в модернизации способ существенного повышения своих возможностей в процессе управления над традиционным исламским обществом. Надо отметить, что большинство стран на период распада колониальной системы представляли собой достаточно слабые государственные объединения с архаичным обществом, разнородными и, зачастую, враждебно настроенными друг к другу религиозными, этническими общностями. Поэтому задача усиления центральной власти путем модернизации решала главную задачу – построение централизованного государства с сильной властью, обладающей реальными инструментами управления традиционным мусульманским обществом в условиях трансформационного периода.

Во-вторых, модернизация естественным образом была нацелена на решение конкретных социально-экономических задач в рамках реформирования отсталых экономических структур исламских стран. По мнению Д. Малышевой, «подобный сплав свидетельствовал бы, по их мнению, о приобщении к современной технологической цивилизации. На протяжении нескольких десятилетий послеколониального периода реформаторские идеи, концепции национализма, социализма, конституционно-правовые доктрины пускались в ход для того, чтобы примирить веру, традиционные институты с требованиями модернизации, с западными институтами государственной системы, поскольку предполагалось, что только модернизация, автоматически влекущая за собой секуляризацию общественной жизни, всей государственно-правовой системы, – ключ к развитию, к скачку «из отсталости» в ХХ век» [31, с. 8-9].

В-третьих, необходимость проведения ускоренной модернизации в рамках реформирования вооруженных сил и усиления, тем самым, своего военно-политического потенциала была обусловлена решением сложных задач внешнего характера, таких как, к примеру, для Пакистана в конфликте с Индией в районе Кашмира и т.д. Однако важнейшей внешней составляющей необходимости проведения модернизации для большинства мусульманских стран Ближнего и Среднего Востока, особенно непосредственно соседствующих с Израилем государств (Египет, Сирия, Ирак и т.д.), стал арабо-израильский конфликт, перманентно переходивший в стадию военного обострения. Именно данный, действующий по настоящее время конфликт стал мощнейшим внешним стимулом ускорения модернизационных процессов, что в конечном итоге привело к ряду военных переворотов в странах региона и приходу к власти военных режимов в Египте (Абдель Насер), в Ливии (Муамар Каддафи), в Сирии (Хафез Асад) и т.д.

В итоге, проводимый со стороны политических элит процесс ускоренной модернизации закономерно определил в исламском мире кардинальные общественно-политические, цивилизационные сдвиги. В целом, последствия модернизационных процессов невозможно оценивать лишь в положительном или отрицательном ключе. Совершенно очевидно, что реформы или, по крайней мере, в отдельных случаях попытки осторожного реформирования (как в Саудовской Аравии) в значительной степени способствовали социально-экономическому прогрессу исламских стран, усилению их военного потенциала, что, в целом, свидетельствовало об успехе решения основной задачи – построения сильных централизованных государств.

Вместе с тем, как показывает богатый опыт мирового развития, радикальные реформы или резкая модернизация традиционного общества неизбежно вызывают масштабные социальные и политические конфликты, не всегда, но нередко ведущие к революционным общественным изменениям. Одним из наиболее ярких примеров исторического развития может служить опыт России, в которой реформы 1861 – 1917 гг. привели в 1917 г. к революционному общественному переустройству.

Как показывает опыт ряда стран Ближнего и Среднего Востока, не стали исключением и исламские страны, в которых вызванные модернизацией масштабные системные политические, социально-экономические изменения вкупе с мощным внешним воздействием (вестернизацией) привели к резким социальным сдвигам внутри традиционных мусульманских обществ и в значительной степени способствовали росту социальной нестабильности, созданию почвы для радикальных протестных настроений. Основными последствиями проведения ускоренной модернизации для большинства мусульманских стран стали схожие проблемы: острое несоответствие быстрого демографического роста с замедленным экономическим развитием, существенный рост миграции населения, монокультурная направленность сельского хозяйства и сырьевая ориентация промышленности, резкое ухудшение экологической среды, вызванное функционированием опасных для местных экосистем индустриальных производств, рост дефицита водно-земельных, продовольственных и энергетических ресурсов. В целом, по справедливому утверждению И. Фадеевой, «модернизация внесла раскол в некогда однородные мусульманские общества и породила в них внутренний антагонизм» [29, с. 133].

Неуспех модернизации в странах исламского мира исследователи связывают с разными причинами. Так, к примеру, некоторые исследователи видят проблему в самой исламской цивилизации. По мнению американского исследователя В. Лоуренса, «ислам в этом контексте оказывается самой неудачной религией, т.к. ни одному мусульманскому государству не удалось добиться успеха в индустриальную эпоху» [6, с. 29]. Весьма интересно, что данная достаточно неоднозначная точка зрения входит в полное противоречие с идеологией исламского фундаментализма, основывающейся на мысли, что только ислам может стать источником прогресса, и, напротив, как капитализм, социализм, так и прочие идеологии являются главным препятствием на пути расцвета исламских стран.

Другие эксперты реформаторские неудачи связывают с нежеланием и неготовностью Запада к интеграции с остальными цивилизациями, в том числе и исламской. «На современном этапе Запад заинтересован отнюдь не в модернизации и ускорении социально-экономического развития других государств, и тем более не в слиянии с ними в единое целое. Политика Запада направлена на стандартизацию экономик и общественных институтов отсталых народов с целью создания оптимальной для него системы международного разделения труда и обеспечения эффективного контроля над иностранными товарными и валютными рынками» [15, с. 96-97].

В самих мусульманских обществах подходы к причинам неуспеха модернизационного процесса, провалам в проводимых экономических реформах, неоправдавшимся ожиданиям улучшения жизни также не отличались однообразностью и носили в зависимости от социальной принадлежности, мировоззрений и взглядов совершенно разный характер. Соответственно этому отличались и формы действия или противодействия меняющейся в процессе реформирования ситуации. Общим итогом стало то обстоятельство, что в период 1970-80-х гг. в странах региона Ближнего и Среднего Востока произошло заметное обострение внутриполитической борьбы, и активизировались оппозиционные силы широкой ориентации – от леворадикальных до ультраконсервативных. По мнению некоторых исследователей, резкая активизация политической борьбы в странах региона Ближнего и Среднего Востока в условиях нарастания социально-политической напряженности явилась вполне закономерным явлением для традиционных мусульманских обществ. В частности, А. Малашенко пишет: «на Востоке проблема реагирования на форсированную модернизацию стоит острее, чем на Западе, поскольку слишком велика дисгармония между цивилизационными ценностями и потребностями ускоренного «догоняющего» развития. Общество не готово к быстрому и адекватному усвоению новых представлений, идеалов, которые объективно деформируют его, а в отдельных случаях приводят на грань саморазрушения» [106].

Неготовность и нежелание со стороны определенных слоев патриархальных мусульманских обществ радикальных изменений, потенциально несущих угрозу традиционному образу жизни, религиозным устоям, обусловили появление в разных странах исламского мира мощного, т.н. оппозиционного движения, объединяющего различные общественно-политические силы. В целом, по мнению казахстанского исследователя С. Акимбекова, схема возникновения масштабной оппозиции модернизации такова: «типичная ситуация, связанная с процессом модернизации в мусульманском обществе строится по следующей схеме: традиционная элита проводит «светскую модернизацию», развивая системы образования, проводя индустриализацию, создавая современную инфраструктуру, усиливая армию, опираясь при этом на легитимное право, основанное на компромиссе светского и духовного начал в управлении мусульманским обществом. «Светская» модернизация косвенным образом вызывает изменения в традиционной системе организации мусульманского общества, вовлекая в процесс модернизации различные слои населения. При этом в обществе начинает складываться оппозиция курсу традиционной элиты на модернизацию» [44, с. 54].

В этой связи, хотя, кризисные явления в экономике, политической, духовной сферах, вызванные модернизацией, и обусловили появление и развитие в ряде стран региона (Египет, Ирак, Тунис и т.д.) широкого спектра оппозиционных сил, идеологических течений (т.н. арабского или исламского социализма, религиозного модернизма и пр.), в большинстве стран традиционного распространения ислама в 1970-80-е годы возобладали именно исламские фундаменталистские течения. Выступление мощного антимодернистского движения на основе ислама в качестве авангардной оппозиционной силы в ответ на угрозу эрозии этнокультурной идентичности, религиозных устоев, традиции в мусульманских странах региона стало очевидным и закономерным явлением. Как справедливо отмечает
Л.Р. Полонская, «противопоставление ислама как особой третьей, «средней», социальной, мировоззренческой и политической системы капитализму и коммунизму, с точки зрения традиционно-исламской аргументации, не содержит никакого внутреннего противоречия. Это противопоставление вытекает из основного принципа ислама – таухида (единобожия) и служит основанием не только равенства всех мусульман перед Аллахом и единства мусульманской общины – уммы, но и признания противоположности интересов этой общины всем немусульманам, между которыми в этом отношении также не проводятся различия» [25, с. 7]. Такая позиция, в целом, согласуется с точкой зрения исследователей, считающих, что именно религия, и, тем более, ислам, является важнейшей естественной силой сопротивления всем возможным переменам в жизни любого общества. Модернизация и предопределила в конечном итоге процесс ретрадиционализации и реисламизации или т.н. «исламского бума» в период 60-70 гг. ХХ столетия в странах исламского мира, прежде всего, в странах Ближнего и Среднего Востока – как объективно наиболее подверженному данному процессу исламскому региону. В этой связи нельзя не согласиться с мнением о том, что «необходимой предпосылкой распространения исламских движений в той или иной стране является достижение ею определенного уровня модернизации социально-экономических и политических структур, определенного уровня образования населения, довольно высокий уровень урбанизации за счет миграции сельского населения, наличие в ней многочисленного «среднего сословия» и т.п.» [30, с. 259].

Таким образом, основной силой отрицания процесса модернизации и сопутствующей этому вестернизации традиционного исламского общества становится ислам с присущей ему высокой социальной энергетикой, а его проводниками стали возникшие многочисленные религиозно-политические фундаменталистские организации. В итоге, одной из объективных реалий сегодняшнего дня является присутствие исламской оппозиции, практически, в каждом государстве региона Ближнего и Среднего Востока, исламском мире в целом. В фундаменталистском движении особое место заняли организации экстремистского толка, которые не просто отрицали возможность изменений традиционного мусульманского общества, но и самым активным способом противодействовали процессу модернизации и, соответственно, обосновано претендовали на роль передовой силы «исламского ответа западной цивилизации». По убеждению радикальных исламистов, все существующие проблемы социально-экономического характера (рост безработицы, низкое качество здравоохранения, отсутствие доступа к качественному образованию и т.д.), падение морально-нравственных устоев среди мусульманского населения, особенно среди молодежи, непосредственно вызваны отходом от строгого и неукоснительного следования исламским норм, как со стороны власти, так и со стороны всего мусульманского общества, в целом. При этом, превозносятся каноны «чистого ислама» как источника общественной справедливости, материального благополучия, основанного на политике социального равенства, уравнительных принципов ранней мусульманской общины, традиции взаимопомощи («садака»), предписывающей всем состоятельным мусульманам помогать неимущим единоверцам. В этом русле, по мнению идеологов концепции «чистого ислама», существующие социально-политические кризисные явления в мусульманских обществах, проблемы экономического характера можно решить исключительно в рамках исламского государства.

Идеология радикальных фундаменталистов, несмотря на явную утопичность и популизм, как показывает опыт развития многих стран исламского мира, в частности стран региона Ближнего и Среднего Востока, пользуется широкой общественной популярностью. Основной социальной базой для исламских радикальных религиозно-политических организаций потенциально являются все общественные группы, в той или иной степени вовлеченные в процесс модернизации, но не добившиеся видимых экономических успехов. Как отмечает А. Малашенко, «ускоренные реформы, взламывая традиционный сектор, не успевают создать полноценный современный сектор, не обеспечивают скорую занятость, но напротив, выталкивают из производительной деятельности целые социальные пласты, которые играют роль пороховой бочки» [21, с. 259]. Здесь важно заметить, что идеология радикальных исламистов находит поддержку не только среди т.н. маргинальных, необразованных групп, как часто ошибочно полагается. В этой связи заслуживает внимание заключение некоторых экспертов о том, что «основную движущую силу таких движений составляют не беднейшие традиционно мыслящие слои городского и сельского населения, а получившие современное образование горожане – выходцы из провинции. Это студенты, выпускники средних школ и университетов, мелкие служащие, врачи и школьные учителя, рабочие, занятые в современном секторе, т.е. лица, «стремящиеся к продвижению», но имеющие весьма неопределенные жизненные перспективы». Кроме этих социальных слоев, порожденных самой модернизацией, к движениям примыкают и «традиционные» социальные группы, чей статус был подорван в результате модернизации: мелкие торговцы, предприниматели, улемы, ремесленники и т.п.» [30, с. 259-260].

Совершенно очевидно, что размах деятельности экстремистских религиозно-политических организаций, степень остроты противостояния власть – радикальная исламская оппозиция отличались в разных странах существенно. Чем глубже проводились реформы, интенсивнее были темпы модернизации, тем заметнее отличалась степень вовлеченности в политические процессы той или иной страны радикальных исламских сил. В частности, в странах региона Ближнего и Среднего Востока – от умеренных темпов (практически все страны Персидского Залива, некоторые страны Магриба: Саудовская Аравия, ОАЭ, Оман, Марокко и т.д.) до ускоренных (Египет, Ирак, Пакистан), и, порой, радикальных (Иран, Афганистан), что, в целом, и определяло уровень распространения радикального исламизма в этих странах.

Таким образом, степень развития процессов модернизации в жизни исламского общества и рост радикальных настроений под лозунгом возврата к ценностям первоначальной исламской общины тесно взаимосвязаны. Примеров взаимосвязи между модернизацией традиционного исламского общества и ростом радикальных настроений под флагом возврата к ценностям первоначальной исламской общины во второй половине ХХ столетия было достаточно много. Одним из наиболее показательных примеров проведения модернизации традиционного исламского общества и ответной реакции на этот процесс демонстрирует иранский опыт. Проведение сверхускоренными темпами светской модернизации по западному образцу в период 1963 – 1977 гг. принесло, как известно, значительные успешные перемены в экономической, социальной сферах Ирана, способствовало укреплению вооруженных сил, повысило международные позиции этого государства. Но вместе с тем, радикальные перемены закономерно обусловили рост протестных настроений в иранском обществе, что привело в итоге к исламской теократической революции.

Однако важно отметить, что экстремистские силы, претендующие на власть в различных мусульманских странах, не всегда получали широкую поддержку со стороны общества. Это происходило в случае сохранения со стороны политических элит необходимого баланса традиции и модернизации, что подтверждается опытом многих исламских стран, таких как Марокко, Иордания, Саудовская Аравия, и т.д. В целом, возможности и, соответственно, выбор стратегии со стороны правящей политической элиты в сохранении традиционных ценностей и структур исламского общества при одновременном сохранении необходимых с точки зрения государственных интересов темпов модернизации, нацеленных на развитие экономики, социальной сферы, вооруженных сил и т.д., и являются в критической степени определяющими в уровне влияния радикальной исламской оппозиции в той или иной стране. В этом русле весьма интересными представляются рассуждения американского востоковеда Дж. Вола, который всю историю исламских государств рассматривает как «взаимодействие двух основных процессов: с одной стороны, постоянной адаптации общества к изменяющимся историческим условиям, с другой – «фундаменталистского возрождения» всякий раз, когда процесс адаптации заходит так далеко, что угрожает подорвать «исламский характер общины». Именно такой «фундаменталистский взрыв» произошел, по его мнению, в 70-е годы в результате длительного периода «адаптационной модернизации» [30, с. 263-264].

Продолжая тему исследования взаимосвязи между модернизацией традиционного исламского общества и ростом влияния радикальной оппозиции, уместным представляется обозначение существующих в настоящее время в странах исламского мира моделей взаимоотношений между правящей элитой и исламской оппозицией, в том числе и радикального толка. Всего на основании опыта развития политической ситуации в мусульманских странах Ближнего и Среднего Востока автор известной книги «Ислам и демократия» арабский исследователь Назиб Айюби выделяет «пять моделей:

1. Тотальное и насильственное исключение из политической жизни (напр., в Сирии по отношению к местным Братьям-мусульманам, в Алжире после военного переворота в 1991 г, в Ливии). Данный вариант является наиболее опасным и сопряжен с большими человеческими жертвами и высокой политической нестабильностью.

2. Маргинализация. Эта стратегия нацелена на создание своего рода политического консенсуса путем заключения национального пакта. Данная политика применятся в Иордании, Йемене, Египте, Тунисе, где исламистам было разрешено участвовать в парламентских выборах.

3. Перехват инициативы. Правящий режим активно использует элементы идеологии исламистов. Данная политика применяется в Саудовской Аравии, Марокко, Ирана и Судана. Тем не менее, опыт указанных стран показывает, что появление радикальных исламистов не исключено.

4. Ограниченный компромисс. Применяется для раскола исламской оппозиции и привлечения умеренных к участию в политической жизни. Такая тактика характерна для Египта, Кувейта, Иордании.

5. Полное включение в политический процесс. За исключением Ирана, это пока теоретический сценарий. Такая политика возможна в стране с устоявшимися демократическими процедурами, когда в обществе будет присутствовать уверенность, что исламисты, придя к власти, не ликвидируют демократии. Такие попытки предпринимались в Турции, Ливане, Алжире в октябре 1988 г. и декабре 1991 г.» [107].

Как показывает практика, в политическом плане более способными противостоять радикальным исламским группировкам выглядят, на первый взгляд, светские авторитарные режимы. Вместе с тем, установка таких лидеров мусульманских стран, как М. Кадафи, И. Каримов, на исключительно силовое решение проблемы радикальной исламской оппозиции далеко не всегда приносит желаемый эффект. Анализ развития внутриполитической ситуации в Ливии, Узбекистане показывает, что, несмотря на репрессии, антиправительственное религиозно-экстремистское движение в этих странах в последние годы нарастает, и радикальные исламские группировки являются наиболее серьезной угрозой стабильности местных авторитарных режимов правления. Подобная тактика характерна и для правящей элиты Алжира со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями.

Таким образом, во многих мусульманских странах отмечается стремление со стороны правящих режимов полностью устранить исламские движения, в том числе и радикального толка, с политической сцены. Однако данный вариант вряд ли осуществим, поскольку основные факторы, в результате которых происходит рост социальной поддержки исламской оппозиции в этих странах (коррупция, неэффективное бюрократическое управление, ущербная централизованная экономика, бездумная вестернизация), в целом, сохраняются.

Более успешную тактику поведения с радикальными исламистами демонстрирует руководство Марокко. С одной стороны, правящий режим применяет достаточно жесткие силовые меры в отношении местных радикальных исламистов. Одновременно в стране проводится постепенная демократизация, происходит определенное улучшение в социально-экономической сфере, разрешены отрытые политические дискуссии о религии, месте ислама в политической жизни государства и т.д. Данная сбалансированная политика в очевидной степени способствует сокращению роста влияния радикальных исламистов в Марокко.

В целом, невозможно однозначно говорить об успешности той или иной модели взаимоотношений между властью и радикальной исламской оппозицией, учитывая специфические моменты развития каждого конкретного государства. Вместе с тем, опыт многих стран исламского мира показывает, что политика, основанная исключительно на репрессиях, без значительных успехов в экономике, социальной сфере, грамотной религиозной политике, а в ряде случаев и необходимости включения исламской оппозиции в легальную политическую сферу, ведет к дестабилизации ситуации.

Таким образом, модернизация и обозначившийся в результате этого процесса структурный кризис в разных странах исламского мира выступил в качестве одного из решающих факторов роста популярности и распространения радикальных движений, выступающих от имени ислама во второй половине ХХ века. На основе вышеизложенного анализа можно констатировать, что активизация деятельности радикальной исламской оппозиции ряде стран исламского мира связана, как правило, с политическим и экономическим кризисом, которые были вызваны процессом модернизации традиционного мусульманского общества. Кроме этого, данная активизация является ответом на усиление ориентации на западные модели государственной системы – и, как результат, сужение в государстве сферы деятельности традиционных общественных институтов.

1.2.3 Геополитический фактор

Как вполне справедливо утверждают многие исследователи, именно т.н. «большая геополитика» стала мощнейшим катализатором распространения, практически, всех разновидностей экстремизма и терроризма в современном мире и, безусловно, прежде всего, т.н. «исламского религиозно-политического экстремизма» – объекта данного исследования. Учитывая, что избранное направление исследования является весьма обширным и имеет разнообразные и многочисленные для анализа ответвления, представляется целесообразным ограничиться изучением основных событий, процессов и явлений современного геополитического мирового развития, в наибольшей степени повлиявших на распространение исламского религиозно-политического экстремизма.

Необходимо отметить, что использование религиозного фактора в достижении геополитических целей не является открытием последнего времени, оно существовало и активно применялось человечеством на протяжении многих веков. Одним из ярких относительно недавних исторических примеров этому может служить опыт Британской империи, искусно направлявшей в XIX столетии суфийские братства против России в Центральной Азии. Однако именно на современном историческом этапе, особенно во второй половине ХХ в., наблюдается беспрецедентный по своим масштабам процесс включения религиозного фактора в мировые геополитические события. Политико-идеологическая борьба двух мировых сверхдержав США и СССР за влияние в мире, распад СССР и последовавшие за этим глобальные изменения, – все это в значительной степени способствовало распространению исламского религиозно-политического экстремизма в современном мире. Как свидельствуют многочисленные важные исторические события, именно в этот период религиозный фактор сформировался в качестве универсального орудия в геополитических и политических играх, как на международном, так и на национальном уровнях. Учитывая идеологический характер противостояния двух общественно-политических систем, не случайно, что идеологические инструменты воздействия в рамках этой борьбы были наиболее оптимальными в своем практическом применении. Данная практика заключалась в активном двустороннем противодействии проникновению и отражению главной угрозы – идеологической экспансии геополитического соперника: для США – недопущение создания в зоне стратегических интересов влияния советскоориентированых режимов правления, а для СССР – противодействие проникновению в сферу своего влияния идей капитализма. При этом одним из основных инструментов решения поставленных геополитических задач стал ислам, особенно в его радикальной форме, что, в целом, четко вписывалось в логику острого противостояния двух систем.

О степени важности «большой геополитики», как в период «холодной войны», так и после, в распространении религиозно-политического экстремизма и терроризма в мировом сообществе свидетельствует, прежде всего, практика создания или поддержки ряда известных экстремистских и террористических религиозно-политических организаций. Оказываемое в рамках противоборства военное, финансовое, политическое обеспечение со стороны сверхдержав сыграло ключевую роль в процессе их организационного становления и развития. Организаторы данного процесса посредством подобных «инструментов давления» ставили перед собой решение двух основных в рамках осуществляемого соперничества задач: с одной стороны, создавались естественные препятствия для распространения идеологии противника (к примеру, коммунизма), а с другой, – они служили важнейшим инструментом укрепления собственного геополитического влияния.

Использование исламских радикальных организаций в глобальном соперничестве СССР-США особенно отчетливо и многогранно проявилось в регионе Ближнего и Среднего Востока, то есть, по сути, в т.н. «хартленде» исламского мира. Борьба двух супердержав, двух систем за стратегически важный регион Ближнего и Среднего Востока в идеологическом плане протекала, как известно, на фоне подъема в период 60-70 гг. прошлого столетия антимодернистских, антизападных настроений в традиционных мусульманских обществах и одновременного роста популярности альтернативных идеологий, причем, как традиционных на базе ислама, так и левого толка (социал-демократических, марксистских и пр.), а также возникновения соответствующих организаций и движений. Здесь необходимо отметить, что рост популярности среди населения, а главное, среди политической элиты стран региона идеологий левого толка был обусловлен, с одной стороны, нарастающим в этот период в мусульманских обществах региона Ближнего и Среднего Востока недовольством процессом модернизации по западному образцу, вестернизации традиционного исламского общества, а также усилением конфронтации с Израилем, основную поддержку которому оказывали США. Одновременно, совершенно очевидно, что данный процесс носил характер целенаправленного, регулируемого действия со стороны второй соперничающей мировой державы – СССР. Оказываемая в тот период поддержка в переориентации модернизации традиционного мусульманского общества по советскому образцу, широкое распространение коммунистической идеологии, как альтернатива либеральным идеям Запада, способствовали созданию советскоориентированных, а значит, зависимых политических режимов в ряде стран стратегически важного региона Ближнего и Среднего Востока (в Египте, Сирии, Тунисе, Ливии, Ираке, Народно Демократической Республике Йемен и т.д.), что, в целом, отвечало задаче укрепления собственного геополитического влияния в этом регионе.

В этих условиях США в ответ на неблагоприятное развитие ситуации в регионе, общего кризиса идеи капитализма в традиционных мусульманских обществах необходимо было нахождение новой стратегической силы, при помощи которой было возможно решение главной геополитической задачи – ослабление влияния СССР на Ближнем и Среднем Востоке. В условиях ограниченного выбора таким естественным союзником США в противодействии укреплению влияния СССР и советскоориентированных политических режимов ряда стран региона оказались, как ни парадоксально, сторонники движения возрождения т.н. «чистого ислама» (салафизма), особенно их радикальная часть. В комплексе следующие два ключевых обстоятельства оказали наибольшее влияние на принятие США решения использования исламского фактора в политико-идеологическом противостоянии с СССР.

Прежде всего, на выбор США повлияло то обстоятельство, что именно радикальные салафиты стали в то время, в период 60-70 гг. прошлого столетия, наиболее политически активной и влиятельной силой в странах Ближнего и Среднего Востока. По справедливому утверждению
Д. Малышевой «к числу обстоятельств, благоприятствующих превращению религии в политическое оружие, относится и то, что религиозный истэблишмент в политической структуре Востока – одна из немногих сравнительно независимых и сильных «групп давления». Она устанавливает нормы поведения, которым, как предполагается должны следовать общество и государственные руководители, ответственные за принятие решений» [31, с. 12]. В условиях роста социальной напряженности в мусульманских обществах стран региона вследствие неуспеха экономических западноориентированных реформ, перманентной военно-политической конфронтации с Израилем, ослабления популярности либерально-демократических идей, практически, повсеместно в это время в странах региона отмечается значительный рост популярности движения возрождения, т.н. «чистого ислама».

Второе обстоятельство логично проистекало из первого, а именно: только ислам в его социально-политическом измерении в мусульманских странах мог стать не просто альтернативой другим идеологиям, но и выступить в качестве наиболее эффективного инструмента в противодействии проникновению в регион других идеологий. Казахстанский исследователь
К. Сыроежкин отмечает, что «в мусульманских странах Ближнего и Среднего Востока «возвращение к исламу» (точнее – к «политическому исламу», или «исламизму») происходило на основе неприятия привносимых извне капиталистических и коммунистических ценностей. Причины подъема исламизма заключались в том, что на капитализм смотрели как на систему специальных интересов и новых элит, которые образовали общество, движимое, скорее, материализмом и показушным потребительством, чем заботой о праве и социальной справедливости. Марксизм был отвергнут как безбожная альтернатива, подменяющая духовные ценности материальными» [67, с. 20]. При этом, в условиях отмечаемого падения авторитета среди населения стран региона т.н. официального ислама, конформистской позиции официального исламского духовенства именно сторонники движения возрождения «чистого ислама», или салафиты, при широкой общественной поддержке смогли стать эффективной силой в процессе противодействия проникновению различных идеологий. Пример египетского президента
А. Садата в его активной политике возрождения экстремистских организаций в начале 1970-х (Братья-мусульмане) для противодействия левым силам – один из наиболее показательных в этом плане. Использование исламских радикальных группировок при активной внешней поддержке для решения проблем внутриполитического характера, в конечном итоге, привело к беспрецедентному росту влияния и численности сторонников экстремистских сил в Египте. По некоторым сведениям, «численность различных экстремистских организаций достигала в Египте к началу 80-х годов 100 тысяч человек» [108].

Очевидно, что пособничество в распространение т.н. «радикального» ислама, как главной альтернативы и одновременно инструмента противодействия проникновению в мусульманские страны региона чуждых, с точки зрения ислама, идеологий, в определенной степени отразилось негативным образом и на обеспечении интересов самих США. Данный негатив имел социально-экономическое, политическое и геополитическое основания и выражался в замедлении темпов модернизации в странах региона, ослаблении позиции сторонников вестернизации мусульманских обществ, особенно среди элиты этих государств, ухудшении мирного процесса в арабо-израильском конфликте и т.д. Но самый главный негатив заключался во введении практики использования экстремистских и террористических организаций, в том числе и, прежде всего, исламских экстремистских организаций в решении глобальных и локальных геополитических задач. Естественно, что никто в тот период не предполагал, что вскоре данный процесс выйдет из-под контроля и начнет приобретать качественно иные, опасные, неконтролируемые формы. О том, насколько низко вплоть до 11 сентября 2001 г. оценивали США проблему исламского экстремизма в качестве угрозы международной безопасности и одновременно высоко собственное владение ситуацией, отчетливо свидетельствует высказывание известного американского политолога Збигнева Бзежинского. В ответ на вопрос о том, не сожалеют ли США, что поощрили исламский фундаментализм, что давали оружие и советы будущим террористам, американский политолог отвечает: «Что является более важным с точки зрения мировой истории? Талибы или крах советской империи? Несколько исламистских фанатиков или освобождение Центральной Европы и конец «холодной войны»?!» [109].

В русле этой позиции, которой придерживались оба основных международных актора, как США, так и СССР, задача ослабления советского политико-идеологического влияния в стратегически важном регионе Ближнего и Среднего Востока, задачи распространения глобального геополитического влияния в целом, на тот период являлись несоизмеримо более важными, чем остальные вопросы, в том числе и проблема масштабного глобального распространения экстремистских религиозно-политических организаций. По верному замечанию К. Гаджиева, «главными движущими мотивами поведения обеих сверхдержав и блоков были взаимный страх и озабоченность своей безопасности. В этой игре войны и конфликты в любом регионе земного шара рассматривались как составная часть глобальной борьбы двух сторон друг против друга. В глазах обеих сторон каждая из этих войн (или конфликтов) имела значимость с точки зрения не только решения той или иной конкретной проблемы, но и выигрыша или проигрыша Востока или Запада» [110].

Таким образом, в самом намерении использования исламского фактора в решении геополитических задач субъекты данного процесса имплицитно заложили принцип, согласно которому цель оправдывает средства. Соответственно, она предполагает все возможные риски и угрозы, связанные с включением не существенных по сравнению с угрозой проигрыша в конфликте противоборствующих блоков.

Естественно, что при объективно ограниченных возможностях США в процессе вовлечения исламских радикальных религиозно-политических организаций в орбиту противоборства с СССР, и, одновременно, совпадении интересов других субъектов этого процесса, союзниками Вашингтона в этом вопросе выступили светские, западноориентированные политические элиты ряда стран региона. «Еще в начале 1970-х годов по инициативе и под патронажем США для борьбы с коммунизмом было налажено тесное сотрудничество спецслужб Египта, Ирана, Саудовской Аравии и ряда других стран. В тот же период некоторые арабские государства создавали и содержали на Ближнем Востоке организации по борьбе против коммунистов, поощряли «антисоветские» призывы типа «возвратим к исламу мусульман СССР» [111].

Обобщая все известные факты мирового развития периода «холодной войны», особенно в конце 1970-х – начале 80-х годов, можно утверждать, что большинство экстремистских, террористических организаций, в том числе и исламского толка, возникли и формировались как средство для усиления Соединенными Штатами своего влияния, и одновременно как эффективное препятствие распространению идеологии коммунизма в глобальном масштабе, в стратегически важном регионе Ближнего и Среднего Востока, в частности. В процессе «выдавливания» СССР из региона Ближнего и Среднего Востока США задействовали религиозные экстремистские организации повсюду, где это было возможным: в Южном Йемене, Алжире, Египте и т.д. Таким образом, США, выступающие в настоящее время в качестве лидера, основного мирового координатора борьбы с экстремизмом и прочими угрозами международной безопасности, стояли у истоков создания подобных организаций. При этом, естественно, некорректным является утверждение об исключительно негативной роли только США в распространении исламского религиозно-политического экстремизма, других видов экстремистских и террористических организаций в современном мире. Советский Союз за время своего существования также привнес значительный вклад в развитие современного экстремизма и терроризма в мире, и фактов, подтверждающих это обстоятельство, предостаточно. К примеру, распространение после распада СССР религиозно-политического экстремизма на постсоветском пространстве, в частности, в странах Центральной Азии является прямым результатом вмешательства, в контексте геополитического столкновения в развитие ситуации в Афганистане. Кроме того, в регионе Ближнего и Среднего Востока СССР активно продвигал т.н. «курдский вопрос», в его силовом, диверсионном варианте в рамках ослабления здесь влияния США и его союзников.

В целом, зарождавшаяся в то время практика применения двойных стандартов в отношении исламских радикальных организаций, экстремистских и террористических организаций в целом, в итоге, кардинальным образом способствовала распространению современного религиозно-политического экстремизма и до сих пор служит серьезным препятствием в его противодействии. Большинство из них продолжают активную деятельность на Ближнем и Среднем Востоке, в Европе, Северной и Южной Америке, Африке, Юго-Восточной Азии, Центральной Азии и т.д. с тем условием, что действуют уже автономно от прежних спонсоров. В качестве наиболее значимых примеров можно привести Исламское движение Восточного Туркестана в КНР, Аль Кайеду, движение «Талибан» в Афганистане и пр. Так, по мнению известного специалиста в области деятельности спецслужб Ю. Суворова, «выполнив поставленные хозяевами (например, спецслужбами тех или иных государств) задания, террористические организации, естественно не самоликвидируются. И если только их не «зачистят» бывшие заказчики, террористы начинают решать новые задачи» [112].

В практическом преломлении влияние геополитического фактора на распространение религиозно-политического экстремизма уместно и обосновано будет рассмотреть сквозь призму развития региональных конфликтов – как наиболее характерную прикладную форму глобального геополитического процесса в прошлом веке. В целом, при анализе исследования региональных конфликтов важно отметить три важных момента. Во-первых, существует необходимость того, что указанные конфликты не должны рассматриваться изолированно друг от друга как автономные явления. По многим параметрам они вписываются в общую логику развития геополитической игры времен «холодной войны» и после нее, а также соединены между собой многими связующими моментами. Во-вторых, рассматривая причинно-следственную связь данных конфликтов с распространением религиозно-политического экстремизма важно иметь ввиду глубинные исторические корни этих конфликтов современности, в развитии которых геополитический фактор сыграл роль катализирующего характера. В-третьих, важно отметить, что «ни один из перечисленных конфликтов, как и подавляющее большинство, не может быть отнесен к категории религиозных войн, хотя подоплека и окраска большинства из них является религиозной» [31, с. 6].

Среди множества региональных конфликтов особо стоит, на наш взгляд, отметить арабо-израильский конфликт, продолжающийся с 1948 г. по настоящее время. Влияние арабо-израильского конфликта на развитие исламского религиозно-политического экстремизма, прежде всего, проявилось в возникновении и активизации ряда экстремистских организаций в регионе Ближнего Востока. Как известно, в результате сохранения арабо-израильского конфликта (фактического поражения арабских стран в противостоянии с израильской армией и его союзниками) в странах региона Ближнего и Среднего Востока появился целый ряд религиозно-политических организаций экстремистского толка, таких как «Гамаат аль-муслимин» (впоследствии преобразовалась в 1978 г. в Ат-такфир ва-ль-хиджра), Ат-тахрир аль-исламий (исламское освобождение), Аль-джихад аль-макаддас (Священный джихад) в Египте [108, с. 194], «Джихад ислами» в Палестине, «Хезболлах» в Ливане [14, с. 24] и т.д. Помимо арабо-израильского конфликта, выступившего одним из основных факторов распространения современного религиозно-политического экстремизма, существуют и другие зоны активности исламских экстремистских организаций, такие как индо-пакистанский конфликт, СУАР Китая и т.д.

Учитывая многоохватность и многоплановость темы современных вооруженных региональных конфликтов, целесообразно остановиться на отдельных внутренних и межгосударственных конфликтах, оказавших наиболее сильное воздействие на распространение исламского религиозно-политического экстремизма в мировом сообществе.

Среди всех выше указанных конфликтов наиболее показательным и всеобъемлющим примером взаимосвязи между распространением современного религиозно-политического экстремизма и процессами геополитического соперничества периода «холодной войны» является военно-политический конфликт в Афганистане. Намеренно, учитывая контекст нашего исследования, не углубляясь в предысторию, причины возникновения афганского конфликта и его эволюцию с апреля 1978 г. и по настоящее время, как отдельную и обширную тему исследования, нашей целью является рассмотрение основных моментов процесса радикализации исламского фактора в этой стране в рамках геополитического противостояния США с СССР.

Надо отметить, что на начальном этапе латентного столкновения интересов США и СССР в Афганистане в период 50-60 гг. степень советского влияния на процессы, происходящие в этой стране, была намного выше в сравнении со своим основным конкурентом. Как отмечает В.Г. Коргун, «Советский Союз, оказывая гораздо более масштабную экономическую помощь, главным образом в рамках государственного сектора, готовил почву для будущего революционного переустройства страны. Для этого использовались два канала: перевооружение и модернизация афганской армии и негласная пропаганда марксизма, создание революционного авангарда в лице Народно-демократической партии Афганистана (НДПА), деятельность которой попадала под прямой контроль советских спецслужб» [113].

Ввод советских войск в Афганистан, по мнению казахстанского исследователя С. Акимбекова, «кардинальным образом нарушил геополитическое равновесие в регионе Центральной Азии. События в Афганистане фактически предоставили возможность США компенсировать потерю влияния в регионе, произошедшую вследствие исламской революции 1979 года в Иране и свержения проамериканского правительства шаха Реза Пехлеви» [44, с. 109]. В этих условиях США прибегают к испытанному естественному в мусульманской стране и эффективному средству борьбы со своим главным политико-идеологическим противником – радикальным исламским организациям. Ответ на закономерно возникающий вопрос: почему и каким образом именно ислам в его радикальной версии стал основным военно-идеологическим инструментом внешних сил (альянс США – Саудовская Аравия – Пакистан) в борьбе вначале против Советского Союза, а потом в процессе объединения Афганистана (движение Талибан), основывается на двух параллельно развивавшихся, но взаимосвязанных обстоятельствах.

Прежде всего, здесь необходимо отметить, что череда событий конца 1970-х годов в Афганистане, связанных с военно-политическим переворотом в этой стране, вводом советских войск, началом гражданской войны, способствовала созданию в этой стране принципиально новой ситуации. Ранее, как отмечают многие исследователи, афганское общество не считалось особенно религиозным и набожным, а сам Афганистан вплоть до этих событий находился длительное время на периферии исламского мира. Между тем, ввод советских войск и начало гражданской войны напрямую способствовали организационно-идейному становлению мощного исламского движения, ранее серьезно ослабленного и, по сути, маргинального в общественно-политической жизни Афганистана. При этом, во главе этого антикоммунистического движения стали исламские радикальные фундаменталистские партии, тесно связанные со своими духовными арабскими единомышленниками «Братьями-мусульманами» (типа «Хизб-е-Ислами», «Итихад-и-Ислами» и пр.), до этого не имевшие прочных позиций среди афганского населения, особенно среди пуштун.

Вторым в этих условиях параллельным обстоятельством стало масштабное проникновение в Афганистан различных экстремистских организаций, практически, со всего исламского мира, прежде всего, из стран Ближнего и Среднего Востока. Как отмечает один из известных британских исследователей Афганистана Питер Марсден «объявленный в стране джихад имел колоссальное значение для всех приверженцев ислама, особенно для тех кто придерживался радикальных взглядов» [8, с. 100]. Совершенно очевидно при этом, что процесс в тот период носил в значительной степени контролируемый со стороны внешних сил характер и имел четко поставленные на тот момент задачи. Помимо, собственно, уже выше отмеченных задач США в его противостоянии с СССР, участие в глобальной борьбе в Афганистане отвечало интересам многих мусульманских государств (Саудовской Аравии, Египту, и т.д.), озабоченных ростом активности и влияния радикальной исламской оппозиции на своей территории. Введение советских войск в Афганистан в 1979 г. и последующая война стали для многих правящих режимов стран Ближнего Востока уникальным шансом снять политическое напряжение путем переориентации деятельности исламских экстремистских организаций в других направлениях, в том числе и на территорию этого государства.

Таким образом, пересечение двух взаимосвязанных и взаимозависимых процессов, когда, с одной стороны, произошло масштабное проникновение радикальных исламских организаций в Афганистан в период советской военной интервенции, а с другой стороны, в афганском обществе на этом фоне четко обозначились тенденции к усилению роли религиозного фактора, в итоге, в значительной степени способствовало процессу радикализации исламского фактора в общественно-политической жизни этого государства, проявившемся впоследствии в:

         распространении и популяризации экстремистской исламской идеологии среди афганского населения;

         появлении радикальных религиозно-политических организаций;

         использовании ислама в его радикальной версии в качестве идеологи, и как в борьбе между различными этническими, клановыми группами внутри Афганистана, так и в отношениях с внешним миром (в отношении Ирана, постсоветской Центральной Азии и т.д.).

В целом, двумя главными итогами войны в Афганистане стала: во-первых, окончательная дефрагментация государства на различные сферы влияния, и, во-вторых, превращение территории Афганистана в процессе достижения геополитических задач со стороны различных внешних и внутренних сил основного мирового центра распространения религиозно-политического экстремизма. Дальнейшие процессы, связанные с включением Исламского движения Талибан в военно-политический конфликт в Афганистане со стороны внешних сил, прежде всего, США, Пакистана, Саудовской Аравии, в рамках решения задач внутриполитического (объединения страны) и геополитического (фактор противодействия появления любого возможного регионального альянса несовместимого с итересами США и его союзников в регионе) значения, привел к качественно новому этапу радикализации исламского фактора в этой стране. В мировом сообществе наряду с ближневосточным конфликтом возник новый центр распространения экстремизма, и в настоящее время десятки тысяч боевиков в разных частях мира находятся под прямым влиянием афганского джихада.

Исследование геополитического основания распространения исламского религиозно-политического экстремизма приводит нас к следующим ключевым выводам:

Во-первых, с середины 1940-х гг. и до распада Советского Союза в начале 1990-х годов исламский мир стал одним из главных объектов глобальной конфронтации между США и СССР. Как показывают события обозреваемого периода, в результате сохранения на протяжении многих лет блокового противостояния исламский религиозно-политический экстремизм получает мощнейший импульс к своему качественно новому по ряду параметров этапу развития. Существуют явные свидетельства того, что распространение исламского экстремизма в мире во второй половине ХХ века носило регулируемый характер, со своими четкими целями и задачами. Все это, естественно, предполагает наличие определенных заинтересованных «заказчиков» (США) и «исполнителей» в лице государств (Саудовская Аравия, Пакистан и пр.) и конкретных экстремистских организаций (Талибан и пр.).

Во-вторых, основным каналом распространения исламского религиозно-политического экстремизма на современном этапе стали возникшие в решающей степени и подогреваемые геополитическим соперничеством двух систем США и СССР, многочисленные региональные конфликты. Естественные и искусственные условия использования исламского фактора в этих конфликтах в исключительной степени способствовали появлению многочисленных радикальных религиозно-политических организаций, выступающих от имени ислама.

В-третьих, распад биполярной мировой системы и, соответственно, прекращение геополитического противоборства, как основного конфликтогенного фактора, не только не прекратил, но и заметно интенсифицировал и обострил многие конфликты. В результате возникла определенная цепь региональных конфликтов, которые, не имея формальных связей друг с другом, являются взаимозависимыми по принципу системы сообщающихся сосудов: Палестина – Афганистан – Кашмир – Синцзянь – Центральная Азия. Как показывает опыт региональных конфликтов, особенно заметный на примерах арабо-израильского и афганских конфликтов, практика их разрешения через применение военной силы, всей совокупности насильственных методов и использование при этом в качестве одного из основных инструментов исламского фактора стала одной из ведущих причин распространения современного религиозно-политического экстремизма.

1.2.4 Глобализационный фактор

В целом, глобализационный фактор выступил в качестве мощнейшего катализатора, усилителя всех остальных факторов, прежде всего, модернизационного, возникновения и распространения современного религиозно-политического экстремизма, выступающего от имени ислама. Определяя общую схему влияния глобализационного фактора в контексте нашего исследования, необходимо, на наш взгляд, дать характеристику процессу глобализации, попытаться кратко обозначить основные контуры данной главенствующей тенденции современного мира. Под глобализацией можно понимать «усиливающуюся взаимозависимость национальных государств и регионов, образующих мировое сообщество, их постепенную интеграцию в единую систему с общими для всех правилами и нормами экономического, политического и культурного поведения» [114]. В контексте общего понимания этого процесса важно отметить, что глобализация изначально не может нести однозначно положительных или отрицательных последствий, и существует объективная зависимость от степени готовности к этому процессу со стороны того или иного государства и общества. В этом русле процесс глобализации, выступающий в настоящее время ведущей объективной закономерностью развития современного мира, оказывает двойственное влияние на мировое сообщество, в том числе и на страны исламского мира. С одной стороны, совершенно очевидно, что понимаемая под глобализацией мировая политика расширения свободного передвижения людей, товаров, финансов, информационных потоков через государственные границы теоретически предлагает государствам широкие потенциальные выгоды и возможности экономического развития, повышения качества образования, медицинских услуг и т.д. Данное обстоятельство обуславливает попытки со стороны исламского мира использовать предлагаемые возможные преимущества от глобализации, путем включения и скорейшей адаптации мусульманского общества к новым вызовам современного мира, как реакции на вполне оправданные опасения, что в современных условиях любое государство обречено на неудачу в случае сохранения политики экономической, информационной, политической изоляции. В целом, соглашаясь с перспективами, предлагаемыми возможностями этого процесса, вместе с тем, возникает закономерный вопрос о реальности выгод и возможностей от глобализации для всех субъектов этого процесса. В этой связи, выдвигаемая часто идея глобализации, как панацеи от существующих социально-экономических проблем современного мира – нищеты, голода, болезней и неравенства, – синонима прогресса и процветания, идеи устойчивого развития всего человечества, глубоко ошибочна. В реальности следует отметить присутствие изначальной и объективной по многим причинам неравномерности данного явления и неадекватного распределения цивилизационных благ и достижений. При этом, следует в определенной степени согласиться с мнением А. Косиченко о «сознательной направленности глобализации». С точки зрения исследователя, «глобализация только на первый взгляд кажется процессом диффузным, свободно сложившимся, естественным и не зависящим от воли и намерения людей. Процессы такого рода случайными, возникшими сами собой и в этом смысле естественными не бывают. Такие процессы имеют своих инициаторов, своего субъекта» [115]. Несмотря на то, что А. Косиченко напрямую не указывает инициаторов и основных субъектов глобализации, очевидно, под глобализацией в широком, массовом понимании подразумевается процесс вестернизации всего мирового сообщества. Процесс унификации единого мирового экономического, политического, культурно-цивилизационного пространства по стандартам установленным некоторой, экономически наиболее развитой, но меньшей частью мирового сообщества, т.н. западным миром, вызывает самые острые формы протеста. На наш взгляд, оказываемое сопротивление со стороны различных сил по тем или иным мотивам экономического, религиозного, идеологического, политического характера является естественным и закономерным процессом. Данное движение сопротивления, также как и глобализация является по своему характеру транснациональным и не находится в прямой зависимости от географических, этнических, конфессиональных границ, а также уровня экономического и политического развития. Среди антиглобалистов можно сегодня увидеть и граждан развивающихся стран Латинской Америки (повстанцев из Мексики), анархистов и ультракоммунистов стран Западной Европы, членов ультраправых партий ФРГ, Австрии, России.

Однако очевидно, что в современных условиях мирового развития одними из наиболее непримиримых противников глобализации являются различные радикальные исламские организации. Было бы ошибочным их определять как выразителей настроений и интересов всего исламского мира, учитывая наличие в нем полюсных взглядов относительно участия мусульманского общества в глобальном процессе мирового развития. Одновременно, также некорректным является позиция, определяющая радикальную часть исламского политического движения как отщепенцев, маргиналов мусульманского сообщества. В реальности, как показывает исторический опыт, мусульманская культура оказалась, пожалуй, наиболее устойчивым противником и реальной альтернативой западной индустриально-потребительской модели развития. Весьма показательно, что широко распространенное в мусульманских обществах неприятие глобализации, навязываемой потребительской модели развития совпадает во многом с критическими настроениями в других культурно-цилизационных мировых сообществах, в том числе и западных. Общим местом в их подходах является мнение об ограниченности этой модели в решении социальных и глобальных проблем, невозможности и опасности достижения материального комфорта за счет эксплуатации природных ресурсов, как самоцели. В этой связи отрицается главная идея глобализации, выдвигающая в качестве конечной цели человечества экономическое и технологическое развитие.

В целом, глобализация с ее политикой всемирной универсализации логично воспринимается со стороны большинства населения исламских стран как реальная угроза цивилизационным основам, культурным и религиозным традициям мусульманского общества. Поэтому не случайно, что адекватно процессу глобализации в исламском мире наметилась тенденция роста антизападных настроений, усиления неприятия западной культуры, образа жизни в целом. Как следствие данных тенденций, сегодня отмечается распространенная во многих странах мусульманского мира, особенно в странах Ближнего и Среднего Востока, крайность, которую можно обозначить как вестернофобия. «Согласно паническим заявлениям идеологов враждебного отношения к западной культуре, Исламу угрожает смертельная опасность, но не от вооруженного вторжения колонизаторов, как это бывало в прошлом, а от «западной отравы» (по персидски «gharbazadagi», или по арабски «istighrab»), которую якобы источают средства массовой информации, пропагандирующие «порнографические» (в субъективной интерпретации мусульманских пуритан) фильмы, создающие материальные «соблазны» потребительского общества» [116]. Естественно, что в авангарде антизападного, антиглобалистского движения в мусульманских странах находятся различные исламские политические организации радикального толка, пользующиеся среди определенной, немалой части населения серьезной поддержкой.

В целом, по мнению российского исследователя А. Куртова, «в обобщенном виде идеологию радикальных исламистов можно свести к следующим положениям:

         с их точки зрения исламская цивилизация в настоящее время оказалась перед лицом смертельной опасности. Причем эта опасность исходит от глобального распространения на исламские страны и общины современных светских идей и соответствующего вестернизированного образа жизни, подрывающих духовные основы веры. Проводниками таких злонамеренных идей и моделей поведения выступают, прежде всего, государственные структуры, обладающие или стремящиеся к обладанию монополией на правовое регулирование жизни верующих, образование, средства массовой информации, экономику;

         лекарством от такого принудительного навязывания мусульманам «чуждых идей и нравов» является праведная борьба против «неверного государства». Истинные мусульмане должны объединяться в общины, которые должны находиться в независимом от государства положении. При этом эти общины должны стремиться максимально расширять сферы своего влияния, оказывать давления на политиков и государственные институты, дестабилизировать их нормальную работу, и, в конце концов, принудить власти к выполнению своих требований. Нужно компрометировать власть постоянными пропагандистскими акциями, изображая ее представителей послушными лакеями западных монополий [18, с. 18-19].

Совершенно не случайным, на наш взгляд, является факт, что расцвет глобализации совпал с процессом резкой активизации исламского фактора в мировой политике. В условиях распада биполярной системы, возникновения глобального идеологического дефицита в результате падения влияния светских идеологий именно религия оставалась, практически, единственной сферой сохранения традиционных ценностей и одновременно платформой для противостояния со стороны мусульманского общества деструктивным тенденциям процесса глобализации. Основной протест со стороны мусульманского общества, впрочем, как и прочих цивилизаций, вызывает, на наш взгляд, не столько проблемы материального характера, сколько притязание определенных стран мирового сообщества на единоличное обладание истиной и правом решения судьбы мирового развития. Такая крайность позиций закономерно вызывает ответную, по-своему аргументированную крайность в виде современного радикального политического исламского движения. Как отмечает С. Дружиловский, «есть все основания сомневаться в чистосердечности намерений Запада осуществлять процесс глобализации и интеграции с мусульманским миром, впрочем, как и со странами, представляющими другие цивилизации на принципах равенства и взаимной выгоды. Поэтому не случайно, что народы Востока предпринимают определенные шаги на пути поиска альтернативы западному видению будущего человечества. Естественно, что в мусульманских странах в качестве такой альтернативы все чаще предлагается исламская модель или исламский путь развития» [15, с. 103]. Продолжая мысль С. Дружиловского, можно сказать, несмотря на некоторую бесперспективность исламского пути развития, учитывая экономические реалия и правила современного мира, тем не менее, популярность данной идеи, как альтернативного проекта мирового порядка, будет только возрастать, причем, прежде всего, на радикальных позициях ее практического воплощения. Опыт развития мирового сообщества на примере событий 11 сентября 2001 г. в США, глобальный рост терроризма служат тому наглядным подтверждением.

Под активизацией в условиях глобализации деятельности исламского религиозно-политического экстремизма стоит понимать не просто количественный рост проведения террористических акций, но и практическое расширение направлений этой деятельности. В этой связи, по мнению Л. Сюкияйнена, «в настоящее время существуют следующие основные направления деятельности радикальных исламских группировок:

         мусульмане, придерживающиеся отличных от радикальных воззрений взглядов;

         властные структуры в мусульманских странах, которые якобы отходят от исламских принципов;

         политические противники исламских экстремистов внутри мусульманских стран;

         немусульманские государства;

         западная цивилизация в целом.

В зависимости от выбора цели исламский экстремизм формулирует свою идейную программу и отбирает исламскую аргументацию, призванную обосновать собственную легитимность» [28, с. 25].

Естественно, что, обозначая глобальные и локальные направления деятельности радикальных исламистов, мы не подразумеваем наличие какого-либо мирового центра, регулирующего в глобальном масштабе деятельность всего экстремистского сообщества. В настоящее время в разных странах мира существует множество исламских организаций, радикального толка, выступающих за построение исламского государства в рамках тех или иных национально-государственных границ или же в глобальных рамках построения мирового халифата. Очевидно, что в условиях глобализации степень взаимодействия различных экстремистских исламских организаций возросла многократно, подтверждением чему служит существование глобальной сети вербовки, обучения членов экстремистских организаций, центров финансирования и т.д. К примеру, до 11 сентября 2001 г. в качестве базы подготовки экстремистов для многих международных исламских радикальных организаций, таких как Аль-Кайеда, Исламское Движение Узбекистана, Исламского Джихада и т.д., служила территория Афганистана.

В целом, следует признать, что степень общности и стабильности радикальных исламских группировок со временем под давлением ряда факторов, в том числе и глобализации, возрастает. Рост солидарности и взаимопомощи различных экстремистских организаций, выступающих от имени ислама, обеспечивается и усилением контртеррористической активности в мировом масштабе, где в едином фронте наряду с прочими присутствуют и страны исламского мира, такие как Пакистан, государства Центральной Азии и т.д. Определенным подтверждением тенденции к росту глобальной консолидации радикальных исламистов служат настоящие попытки создания подобного мирового центра. К примеру, известно, что в 1998 г. был создан прообраз глобального центра – «Интернациональный исламский фронт по борьбе с евреями и крестоносцами» (ИИФ). Как подчеркивается, «в самую крупную в истории исламско-террористическую структуру, вошли 5 исламистских организаций:

         «Аль-Кайеда» У.Бин Ладена, управлявшаяся из Афганистана;

         египетская «Аль-Джихад аль-Ислами» (Исламский джихад) во главе с Аль-Завахири, по профессии – детским врачом (на счету этой организации устранение президента АРЕ А.Садата);

         египетская «Аль-Джамаат аль-Исламийя» (Исламское сообщество, ее основатель шейх Рахман организовал первую атаку на нью-йоркский ВТЦ в 1993 г.);

         «Харкат уль-Муджахеддин» (фронт освобождения Кашмира);

         «Джихад Ислами» в Бангладеш.

В качестве партнеров и клиентов ИИФ, который оказывал им финансовую и техническую поддержку, выступали следующие террористические группы:

         Исламская Армия Адена в Йемене, в состав которой вошли бывшие муджахеддины, сражавшиеся на стороне афганских исламистов;

         «Абу Сайяф» – сепаратистское мусульманское движение на юге Филиппин;

         сепаратистские группы исламистов в Индонезии и Малайзии;

         «Груп исламик армэ» – Исламская Вооруженная Группа в Алжире, состоявшая из афганских ветеранов» [117].

Создание данного фронта, в целом, достаточно убедительно свидетельствует, если не о необходимости, так о желании со стороны наиболее одиозных личностей радикального исламского движения объединить все ресурсные возможности в своей борьбе в достижении намеченных целей.

Тем не менее, сегодня невозможно говорить о наличии единого мирового центра т.н. «исламского джихада». Причин данному факту достаточно много. Среди них следует отметить:

         фактор конкуренции данных организаций и наличие личных амбиций лидеров радикальных организаций;

         сохранение преимущественно локальных задач и целей в деятельности радикальных исламских организаций;

         ресурсную ограниченность (финансовую, людскую);

         отсутствие четко проработанных механизмов регулирования отношений, задач и планов по их реализации;

         различия в степени заинтересованности в реализации общих целей внутри экстремистских группировок. К примеру, В.Н. Арестов выделяет т.н. «религиозно-инситативные группы» в лоне экстремизма, как группы, находящиеся под влиянием лидеров, но имеющие с ними нетождественный интерес» [118];

         при сохранении общей стратегической цели – построения исламского государства на всей или же отдельно выделенной части территории конкретного государства, региона или же всего мирового сообщества – их деятельность, порой, существенным образом отличается в тактическом плане;

Помимо вышеуказанных факторов одной из ведущих препятствующих причин является, с точки зрения А.Игнатенко «отсутствие на рубеже 20 и 21 веков исламского мира как консолидированного субъекта международной политики. Он существует только виртуально, в качестве некоего проекта, точнее, проектов, которые реализуясь, придают этому становящемуся миру противоречивые характеристики. Различные уровни социально-экономического развития, разные геостратегические интересы, унаследованные и возникающие конфликты, личная конкуренция лидеров, отсутствие единого ислама, существующего только в конкретных, «страновых» или региональных проявлениях и, соответственно, разная форма и степень исламизации общественной жизни (а в некоторых случаях и далеко зашедшая ее секуляризация), – все это и многое другое приводит альтернативных проектов формирования исламского мира» [35, с. 11].

Таким образом, важно попытаться взглянуть на проблему распространения исламского религиозно-политического экстремизма глобально, с учетом всех происходящих современных тенденций и проблем мирового сообщества, исламского мира в частности.

В целом, в настоящее время можно отметить наличие следующих тенденций в деятельности радикальных исламских организаций в контексте возрастающего влияния фактора глобализации:

         ведущей тенденцией современной мировой политической реальности стала глобализация деятельности исламских радикальных организаций, ранее распространенных исключительно на региональном уровне. Основная специфика современного экстремистского движения, в том числе и выступающего от имени ислама, заключается в ярко выраженном трансграничном характере, что, в свою очередь, является прямой производной процесса глобализации. В условиях глобализации роль ислама и, соответственно, исламских религиозно-политических организаций возросла в мировом сообществе многократно, и сегодня масштабы их деятельности позволяют говорить о них как о самостоятельном, наравне с государствами, международными организациями и т.д., субъекте международных отношений;

         четко обозначились в последние годы важные количественные и качественные трансформации в эволюционном процессе религиозно-политического экстремизма, выступающего от имени ислама. Естественно, что не представляется возможным в точности оценить в совокупности количество членов подобных организаций. Однако очевидно, что под прямым влиянием палестинского, афганского джихадов находятся десятки тысяч боевиков по всему мировому сообществу: в Алжире, Судане, Саудовской Аравии, странах Центральной Азии, Филиппинах и т.д. На базе уже имеющихся экстремистских организаций возможно интенсивное наращивание людских ресурсов. Устойчивый рост популярности данных организаций среди мусульманского населения многих исламских стран объясняется и, в целом, определяется наличием достаточно широкой общественной поддержкой. Данная поддержка приобрела масштабный характер после 11 сентября 2001 г. Социологические данные показывают, что «отношение населения исламских стран, в частности, в тех, которые считаются союзниками Вашингтона по антитеррористической коалиции, после 11 сентября изменилось существенно. Два года назад к Америке «положительно» относились 23 процента пакистанцев, сейчас – лишь 10. В Турции соотношение такое: 52 процента в 2000 году, 30 – в нынешнем. Резко отрицательно отзываются о США 75 процентов иорданцев, 69 – египтян, 59 процентов – ливанцев. Все они выступают против объявленной Белым домом войны с международным терроризмом, расценивая ее как войну с исламом» [119];

         глобализация деятельности экстремистского сообщества, выступающего от имени ислама, выражается также и в масштабности их целей. Согласно высказываниям исламских экстремистов, «границы стран, где правят радикалы, должны постепенно расширяться, в ближайшей перспективе это должно произойти в зоне от Албании и Боснии до Центральной Азии и Кавказа. К 2100 году на Земле должно существовать одно единое исламское государство – халифат, для достижения этих целей необходимо объединять все силы исламских экстремистов». Одной из важнейших целей исламских экстремистских организаций является посредством активной террористической деятельности по всему миру – спровоцировать рост меконфессиональной, межцивилизационной напряженности. В этой связи, на наш взгляд, ближайший период может стать критическим, с точки зрения проявления террористических угроз. При этом, в качестве главных очагов по-прежнему традиционно будут выступать регион Ближнего и Среднего Востока, Южная Азия, некоторые страны Европы, постсоветское пространство, США. Однако сегодня явно просматривается тенденция к расширению глобальной зоны деятельности экстремистских организаций;

         экстремистские группировки активно используют в своих интересах научные достижения: в сфере вооружений, информационных технологий (интернета, телевидения). Более того, современный экстремизм, терроризм и СМИ понятия, практически, неразделимые. Важной отличительной чертой деятельности современного экстремистских организаций является заинтересованность в широком освещении их акций в СМИ с целью получения максимального общественного, политического резонанса, и соответственного нагнетания а, возможно, и дестабилизации обстановки;

         наиболее опасным в плане качественной трансформации деятельности экстремистских организаций является риск использования с их стороны оружия массового поражения (биологического, химического, ядерного) или его отдельных компонентов при проведении террористических актов. Важно отметить, что в преодолении психологического порога в применении ядерного оружия, прежде всего, заинтересованы исламские экстремистские организации, стремящиеся навязать миру новые удобные для него правила игры. К сожалению, существующие режимы ДНЯО, агентства, соглашения, клубы и другие институты не рассчитаны на ядерный терроризм и совершенно не эффективны для борьбы с данным явлением. Непредсказуемость террористических организаций, возможность получения доступа к оружию массового поражения, при объективно существующем определенном процессе бесконтрольного распространения ОМУ, может привести к масштабной катастрофе, превосходящей все предшествовавшие террористические акты.

В целом, на основе анализа, проведенного в данном разделе, можно вынести следующие ключевые выводы:

Во-первых, проблема экстремизма, проявление крайностей в отстаивании своих интересов, идей и т.д., в том числе и путем применения насилия, известна миру с давних времен. Экстремизм, по своей сути, является имманентной чертой человеческой цивилизации. В рамках исследования генезиса экстремизма, надо отметить, что для каждого конкретного общества и государства причины возникновения экстремизма могут быть разными в зависимости от ряда субъективных и объективных обстоятельств. Тем не менее, существуют базисные условия возникновения и распространения экстремизма, применимые практически для любого общества. К примеру, можно выделить следующие основные факторы возникновения и распространения экстремизма в современных условиях: социально-экономические кризисы, резкое падение жизненного уровня значительной части населения, деформация политических институтов и структур власти, их неспособность решать назревшие проблемы общественного развития, тоталитарный характер политического режима, подавление властями оппозиции, преследование инакомыслия, национальный гнет, стремление отдельных групп ускорить решение своих задач, политические амбиции лидеров и т.д. Учитывая масштабность и всеохватность данного явления, существует множество разновидностей экстремизма: политический, идеологический, религиозный, этнический, экологический и т.д.

Во-вторых, среди всех разновидностей экстремизма на современном этапе мирового развития, учитывая масштабы, степень воздействия, количественные и качественные параметры, религиозно-политический экстремизм сегодня явно превосходит в своей деятельности остальные разновидности экстремизма. Исходя из характерных признаков религиозно-политического экстремизма, субъектами этого вида экстремизма, как правило, выступают религиозные, националистические, сепаратистские организации различной конфессиональной принадлежности, использующие в своей экстремистской деятельности религиозную платформу с целью достижения конкретных политических целей. В контексте изучения разновидностей современного религиозно-политического экстремизма надо отметить, что, самым заметным событием минувшего ХХ века стал беспрецедентный процесс возрождения и распространения исламского направления экстремистского религиозно-политического движения.

В-третьих, в рамках исследования основных причин можно говорить о том, что религиозно-политический экстремизм, выступающий от имени ислама, – это внутренний продукт человечества, вызванный главным образом дисгармоничным социально-экономическим, политическим, культурно-цивилизационным развитием мира. Для превращения данной угрозы в силу глобального масштаба необходимо было стечение целого ряда факторов. Ни один из них в отдельности не смог бы стать решающим. В целом, распространение исламского религиозно-политического экстремизма в современном мире напрямую связано с процессом модернизации традиционных исламских обществ, мировыми геополитическими процессами и феноменом глобализации. Естественно, что круг причин, обусловивших широкое распространение данного феномена в современном мире, не может ограничиваться исключительно вышеперечисленными факторами. В каждом конкретном случае существует собственная специфика развития данной угрозы. Этим обстоятельством можно объяснить наличие различных моделей распространения в мире религиозно-политического экстремизма.

Вместе с тем, религиозно-политический экстремизм, выступающий от имени ислама нельзя объяснить только лишь причинами социально-экономическими, политическими и геополитического характера. Объясняя причины появления данного явления в привычной, сложившейся форме через социально-экономические, внутриполитические и внешнеполитические факторы, мы, тем самым, значительно упрощаем сложнейшую проблему. Развитие исламского религиозно-политического экстремизма берет свое начало с начала истории ислама. Часто выдвигаемый в академических кругах тезис о том, что исламский экстремизм необходимо рассматривать как ответную реакцию на воздействие европейской цивилизации, в целом, некорректен. История ислама показывает, что полемика по ряду вопросов, в первую очередь, в вопросах соотношения традиций и новаций, правоверия и отхода от правоверия, зачастую принимавшая крайне жесткие, насильственные формы, возникла еще в ранние века исламской цивилизации. Данный процесс нарастал в своем развитии, однако на современном этапе под влиянием ряда факторов имеет место его значительное ускорение.

В-четвертых, глобализация и все более широкая интернационализация мирового экстремистского сообщества – это неоспоримый факт, перед которым сегодня оказался весь мир. Экстремизм и его крайнее проявление терроризм – перестали быть локальными явлениями и приобрели на переломе ХХ и XXI веков международный, глобальный характер. Под этим явлением понимается объективное в условиях глобализации снижение контроля со стороны государства в рамках своей территории при одновременно беспрецедентном повышении возможностей влияния во внутренние дела конкретной страны, международного сообщества, со стороны других субъектов международных отношений, в том числе и экстремистских организаций. В целом, экстремизм, в том числе и в его религиозно-политическом проявлении, стал естественным ответом на вызовы глобализации.

В-пятых, таким образом, на основе вышеназванных факторов развития религиозно-политического экстремизма в странах исламского мира можно определить общий механизм распространения данного феномена в современном мире. При этом, общая схема выглядит следующим образом: фундаментом для развития исламского религиозно-политического экстремизма стали процессы модернизации традиционных мусульманских обществ во второй половине ХХ века. Именно в результате этих процессов в различных исламских странах сложилась влиятельная исламская оппозиция, в том числе и радикального толка. Геополитический фактор, в свою очередь, с одной стороны, включил ислам, прежде всего, в лице радикальных организаций, в мировые политические процессы, а с другой, содействовал организационному становлению различных экстремистских религиозно-политических организаций, пример Аль-Кайеды – наиболее яркий. В конечном итоге, процессы глобализации выступили в качестве катализатора всех, ранее имевшихся кризисных явлений в мусульманском мировом сообществе.

В-шестых, резкое обострение в глобальном масштабе угрозы экстремизма и терроризма объективно выдвигает задачу поиска новых форм взаимодействия. Вместе с тем, совершенно очевидно, что мировое сообщество при кризисе существующих механизмов предотвращения угроз международной безопасности вошло в затяжной этап нестабильности, неопределенности и пониженной безопасности. Вполне очевидно, что в ХХI веке ведущее место в иерархии угроз международной и национальной безопасности займут т.н. угрозы нетрадиционного характера, в том числе и от всевозможных экстремистских религиозно-политических организаций.

2 РЕЛИГИОЗНО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ ЭКСТРЕМИЗМ

В РЕГИОНЕ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ

Анализ проблемы религиозно-политического экстремизма в регионе Центральной Азии предполагает изучение следующих ключевых аспектов:

1. оценка угрозы религиозно-политического экстремизма региональной и национальной безопасности стран Центральной Азии, с выявлением основных факторов и субъектов данного процесса;

2. анализ эволюции развития проблемы религиозно-политического экстремизма в странах региона;

3. определение перспектив развития религиозно-политического экстремизма в регионе и путей противодействия данной угрозе в контексте обеспечения национальной безопасности Республики Казахстан.

2.1 Факторный анализ распространения религиозно-политического экстремизма в регионе Центральной Азии

В настоящее время, после более чем 12 летнего периода независимого существования государств региона, можно, на наш взгляд, более объективно и полноценно оценить состояние безопасности стран Центральной Азии, определить спектр угроз и вызовов. Опыт прошедших лет позволяет избежать популистских, коньюктурных и потому поверхностных оценок, нередко присутствующих в зарубежных и отечественных исследованиях, посвященных проблемам безопасности Центрально-Азиатского региона. Такие оценки, как правило, характеризуют состояние региональной безопасности Центральной Азии либо в исключительно негативном, либо позитивном свете и, соответственно, близки в первом случае к «состоянию преувеличения угрозы безопасности (obsession), а во втором – к ее фальшивому восприятию (misperception)» [120]. В реальности, на наш взгляд, ситуация в области обеспечения безопасности в странах Центральной Азии, как на национальном, так и на региональном уровнях, не является столь однозначной и односложной.

На сегодняшний день состояние региональной и национальной безопасности стран Центральной Азии, исходя из наличия очевидных и объективных факторов, можно оценить, в целом, как стабильное. Естественно, что степень данной стабильности, уровень безопасности, наличие реальных и потенциальных угроз разнится, порой, существенным образом в зависимости от конкретного государства региона. Вместе с тем, уместный на начальном этапе независимости вопрос о высоких рисках реализации стратегий развития новообразованных стран Центральной Азии и, соответственно, о возможности сохранения их суверенного, безопасного существования не является сегодня столь актуальным. Существовавшие на начальном этапе независимости многочисленные и авторитетные прогнозы о неблагополучных перспективах развития ситуации в Центральной Азии по различным негативным сценариям типа «югославского» и превращения региона в зону перманентной напряженности, межэтнических и пограничных вооруженных конфликтов и т.д., в целом, не оправдались. Будет справедливым отметить, что для «балканизации» региона на тот период существовало много предпосылок, обусловленных распадом единого союзного государства, и произошедшая в период 1992 по 1997 гг. гражданская война в Таджикистане стала очевидным подтверждением сложившейся в начале 1990-х годов на пространстве стран постсоветской Центральной Азии весьма неблагоприятной ситуации.

Объективными препятствиями на тот момент распространению нестабильности, «афганизации» и «таджикизации» региона, выходу из латентного состояния многочисленных угроз политического, социального, экологического и пр. характера выступил ряд факторов и, прежде всего, способность правящих элит стран Центральной Азии адекватно реагировать на существующие и вновь возникающие общие угрозы региональной безопасности. Ключевую роль в мирном развитии ситуации сыграла и заинтересованность со стороны внешних сил в стабильности региона, прежде всего, таких как Россия, США, Китай, ряда стран Европейского Союза.

Вместе с тем, стоит отметить, что, несмотря на позитивную динамику решения вопросов безопасности регионального и национального значения, Центральная Азия остается одним из наиболее потенциально конфликтогенных регионов в мире. Соответственно, многие вопросы обеспечения безопасности являются весьма актуальными для стран региона. В настоящее время в условиях формирования нового мирового политического порядка, ускорения процесса глобализации качественно изменился и расширился спектр угроз, способных повлиять на безопасность государств региона. На первый план выдвинулись т.н. угрозы нетрадиционного характера, исходящие из политической, экономической, социальной, экологической и прочих сфер. К примеру, в качестве новых, нетрадиционных угроз в сфере обеспечения политической и военной безопасности можно выделить такие транснациональные явления, как религиозно-политический экстремизм, международный терроризм, организованная преступность, наркобизнес, нелегальная миграция и т.д. И, хотя, борьба с транснациональными угрозами – террористическими и радикальными политическими организациями, криминалитетом различного характера – велась давно, но эти угрозы вплоть до распада СССР считались маргинальными.

В итоге, государства Центральной Азии сегодня сталкиваются с целым рядом угроз и вызовов, каждый из которых можно рассматривать как вопрос безопасности. Вместе с тем, по справедливому замечанию казахстанского эксперта Д. Калиевой, «такой расширенный подход может привести к размыванию самой концепции, и в попытке объять все более или менее опасные факторы, государство может недосмотреть или недооценить по-настоящему серьезные угрозы или переоценить риски и возвести их в ранг основных факторов национальной безопасности. А если учесть то, что государство сравнительно молодое и не располагает всеми необходимыми ресурсами для обеспечения всецелой безопасности во многих сферах, то становится важным вопрос определения приоритетов» [121].

В целом, на сегодняшний день можно констатировать наличие достаточно серьезных долгосрочных угроз национальной и региональной безопасности Центральной Азии. При этом, совершенно очевидно, что в системе основных угроз региональной и национальной безопасности стран Центральной Азии, исходя из ряда параметров, угроза религиозно-политического экстремизма в настоящее время занимает одно из ведущих мест. Характерная для всего мирового сообщества доминантная позиция угрозы религиозно-политического экстремизма среди остальных известных типов экстремизма (политического, этнического и т.д.) присуща и региону Центральной Азии. В настоящее время религиозно-политический экстремизм, в том числе и в его крайних проявлениях в виде террористических актов, стал неотъемлемым фактором общественной и политической жизни ряда государств региона Центральной Азии. Главными «испытателями» безопасности стран региона из всех действующих международных, региональных, национальных экстремистских организаций являются исламские религиозно-политические организации радикального толка. Именно их деятельность, направленная на распространение радикальной идеологии, нацеленной на расшатывание государственных устоев и, в конечном счете, на изменение общественно-политического строя различных стран, в том числе насильственными методами, является одной из самых серьезных угроз безопасности региона Центральной Азии. Стоит, при этом, отметить, что круг религиозных экстремистских организаций объективно, в условиях мультиконфессиональной среды в Центральной Азии не может ограничиваться исключительно организациями, выступающими от имени ислама. Сегодня в странах региона с разной степенью масштаба распространения можно отметить, расцвет деятельности многочисленных и самых разнообразных нетрадиционных религиозных организаций, подпадающих под критерии экстремистских организаций, таких как Свидетели Иеговы, Общество Сознания Кришны, Церковь Сатаны и т.д. При этом отмечается явная тенденция к количественному увеличению данных групп, а также качественное усиление их деятельности. Данное сообщество экстремистских организаций становится не просто отчужденным от остального общества, но и социально опасным, учитывая изначально известную антигосударственную, антисоциальную направленность их деятельности. Однако указанные экстремистские организации, исходя из ряда параметров, имеют весьма ограниченный ареал распространения и, соответственно, объективно занимают маргинальные позиции и не создают реальной угрозы национальной безопасности странам региона. Таким образом, на сегодняшний день по вполне закономерным причинам деятельность именно радикальных исламских группировок оказывает, практически, монопольное влияние в контексте угрозы религиозно-политического экстремизма на безопасность стран Центральной Азии.

Основываясь на выводах экспертного опроса, проведенного в рамках конференции «Ислам и национальная безопасность», посвященной проблеме распространения религиозно-политического экстремизма, исследователи, в целом, не отрицают реальность угрозы проявления данного вида экстремизма для безопасности стран региона. К примеру, «с точки зрения экспертов, проблема исламского экстремизма существует, и только 6% не разделяют данной озабоченности» [122]. Расхождение мнений отмечается лишь относительно степени возможности проявления данной угрозы для безопасности стран региона. По мнению представителей данного подхода, «проявления крайнего политического экстремизма, исламского фанатизма и «фундаментализма», во всяком случае в том виде, в каком он встречается в современном арабском мире, в Иране или Афганистане (движение талибов), среди мусульманских народов не только России, но и всего бывшего СССР крайне немногочисленны, ограничены полем действия очень узких, непопулярных группировок и сект и вызваны, как правило, экстремальными и экстраординарными обстоятельствами Гражданской войны, внешней агрессии, конкретно обострившего конфликта, носят характер ответной реакции на то или иное наступление на жизненные права мусульманских народов» [116, с. 21-22].

В целом, обобщенное мнение сторонников толерантного подхода к данной проблематике сводится к тому, что угроза религиозно-политического экстремизма в реальности существенно преувеличена, особенно после событий 11 сентября, в результате которых региональным радикальным организациям нанесен колоссальный, трудно восстанавливаемый ущерб, и позиции радикальных исламистов, действующих в регионе, были значительно ослаблены. В реальности «вся шумиха вокруг борьбы с вахаббизмом, например в Узбекистане, направлена на уничтожение инакомыслия и политической оппозиции, отвлечение внимания общественности от главных виновников социально-экономического и политического кризиса правяших кругов страны» [123].

Не отрицая возможность использования тематики «радикального ислама» со стороны правящих элит ряда стран региона в решении политических задач, нагнетания ситуации в борьбе с радикальными организациями, с целью манипуляции общественным мнением, тем не менее, невозможно, на наш взгляд, утверждать о маргинальности данной угрозы, ее целенаправленном преувеличении. Вполне очевидно, что военные успехи (разгром движения Талибан, ИДУ в Афганистане), репрессивные успехи внутри некоторых стран региона в борьбе с радикальными исламистами, в целом, с религиозным инакомыслием, исходя из здравой логики, не могут вызывать эйфорию. Учитывая, что военная и террористическая угрозы, в том числе для стран Центральной Азии, исходившие с афганской территории, были лишь минимизированы, данные успехи носят временный характер, и, соответственно, потенциальные угрозы в среднесрочной и долгосрочной перспективе со стороны экстремистских организаций для стран Центральной Азии сохраняются. Можно предположить, что в результате начавшегося после 11 сентября качественно нового процесса активной борьбы мирового сообщества против терроризма ряд наиболее опасных экстремистских организаций в Центральной Азии, исходя из тактических соображений, под влиянием «неблагоприятной коньюктуры», временно вынужден отказаться от насильственных действий в своей деятельности и уйти в подпольную работу.

Вместе с тем, несмотря на определенную потерю позиций, радикальные исламские организации, в целом, не отказались от перспективы ведения активной, в том числе и вооруженной, деятельности в рамках региона. По мнению авторитетного британского исследовательского центра «World Markets Research Center», подготовившего аналитический доклад «Индекс террористической активности во всех государствах мира», «вероятность возникновения в регионе масштабного вооруженного конфликта по линии власть – радикальная исламская оппозиция составляет» 35%. При этом, совершенно очевидно, что степень угрозы для стран Центральной Азии будет носить различный характер в соответствии с рядом параметров. Так, наибольшую опасность она будет представлять традиционно для Узбекистана, Таджикистана и Кыргызстана. Таджикистан занимает 22-е место в мировом рейтинге, а Узбекистан совместно с Кыргызстаном – 27-е место. Уровень же террористической угрозы в Казахстане «можно отнести к разряду незначительных». Одновременно, сами эксперты отмечают, что «сегодня практически невозможно предсказать, где и когда произойдут теракты только на основе анализа статистических данных. Новое поколение террористов обладает «гипермобильностью» и «перемещается» по миру быстрее своих преследователей. А значит, риск внезапного удара по любому государству или международной организации всегда существует» [124]. Это означает, что проведенная в исследованиях линия стабильности и безопасности между разными странами региона носит условный характер, и риск распространения угрозы экстремизма, проведения терактов достаточно высок во всем регионе, и, соответственно, возможности оказаться быть вовлеченным в орбиту международного терроризма объективно существуют для любого государства Центральной Азии, в том числе и Казахстана. Совершенно очевидно, что перспективы развития в регионе религиозно-политического экстремизма во многом зависят от ряда факторов внешнего и внутреннего характера.

В целом, наиболее дискуссионным аспектом в факторном анализе распространения исламского религиозно-политического экстремизма в регионе Центральной Азии является вопрос приоритетности и взаимосвязи причин данного явления. Вопрос о том, какой именно фактор или группа факторов, является решающим в развитии данного феномена, является ли он универсальным для всех случаев, или же для каждого конкретного случая присуща своя специфика, является в экспертном сообществе наиболее спорным.

За последние годы в среде отечественных политологов выработался ставший уже, практически, классическим подход к оценке распространения исламского религиозно-политического экстремизма на территории стран Центральной Азии, на постсоветском пространстве, в целом. Данный подход, претендующий на комплексность изучения феномена исламского экстремизма, основывается на анализе внутренних и внешних факторов, благоприятствующих развитию данного явления. При этом, внутренние факторы возникновения терроризма и религиозного экстремизма связываются со сложной социально-политической и экономической ситуацией, сложившейся в ряде стран Центральной Азии, маргинализации и социо-культурной деградации определенной части населения, недовольство которого нередко облекается в оппозиционные движения. Внешние же условия возникновения в Центральной Азии терроризма и религиозного экстремизма связываются с соседством с существующими и потенциальными «горячими точками» мира, образующими «исламскую дугу» нестабильности: Кавказ, СУАР Китая, Кашмир, и, конечно же, Афганистан.

Сегодня в экспертной среде по справедливому замечанию Д. Сатпаева, «доминируют только два экспертных полюса в оценке причин появления основы, на которой развивались экстремистские воззрения и действия. Один полюс, в основном представляющий официальную точку зрения, гипертрофирует роль внешних факторов, которые в основном замыкаются на таджикской и афганской угрозе. Другая сторона, которая относит себя к оппонентам правящих элит, делает акцент на внутриполитических причинах, связанных с сужением политического поля и вытеснением определенных политических групп за его пределы в область нелегальной деятельности» [125].

В этом русле следует отметить устойчивое стремление среди исследователей, политиков к определенной абсолютизации той или иной причины возникновения и распространения религиозно-политического экстремизма в Центральной Азии. Особенно сильно преувеличивается значение социально-экономического фактора – как фундамента распространения религиозно-политического экстремизма. Нисколько не принижая значение социально-экономических условий, тем не менее, следует отметить, опираясь на опыт многих достаточно экономически успешных стран мирового сообщества, однако, реально столкнувшихся с проблемой радикальных исламских группировок (Турция, Саудовская Аравия, страны Западной Европы и т.д.), определенную некорректность данного тезиса. Тяжелые социально-экономические условия не всегда и не везде, как это принято считать, являются доминирующим фактором, способствующим выработке протестной идеологии, основанной на исламе.

В целом, объясняя причины появления религиозно-политического экстремизма, выступающего от имени ислама, в привычной сложившейся форме через выделение того или иного фактора социально-экономического, внутриполитического и внешнеполитического характера, мы, тем самым, значительно упрощаем плоскость рассмотрения данной сложнейшей проблемы. Как показывает мировая практика, опыт развития государств региона, практически, невозможно однозначно определить какой либо единый фактор или же группу факторов внешнего или внутреннего характера в качестве наиболее влиятельного компонента. Кроме того, несмотря на схожие условия развития религиозно-политического экстремизма в мировом сообществе, прежде всего, в странах исламского мира, наличие набора факторов универсального характера, тем не менее, для каждой страны сценарий распространения радикальной идеологии на основе ислама имеет, нередко, существенные различия. Соответственно, во-первых, для возникновения и развития феномена исламского экстремизма имеет место некий симбиоз внутренних и внешних факторов, и в этой схеме иногда весьма сложно выделить наиболее влиятельный компонент. Во-вторых, для каждого государства в силу тех или иных причин возможны различные этапы развития и распространения феномена исламского религиозно-политического экстремизма.

На основе проделанного анализа мы попытались выделить ряд основных факторов, в решающей мере способствующих распространению религиозно-политического экстремизма в странах Центральной Азии на современном этапе развития.

2.1.1 Факторы политико-идеологического характера

Разрушение религиозной инфраструктуры в странах региона, борьба с традиционными формами ислама в советский период, попытки его искоренения сыграли одну из решающих ролей в распространении радикальной версии ислама на территории постсоветской Центральной Азии.

Совершенно очевидно, что в условиях жесткого, масштабного сопротивления со стороны широких слоев населения мусульманских республик региона процесс установления диктатуры советской власти и переориентации жизни традиционных обществ Центральной Азии (за некоторым исключением Казахстана), веками строго регламентированной исламскими нормами и традициями, носил, преимущественно, силовой, насильственный характер. Период 20-30-х гг. ХХ века стал наиболее активным моментом процесса насильственного вытеснения ислама из всех сфер общественной жизни на территории Центральной Азии. В конечном итоге, политика насильственной атеизации, борьба с «пережитками прошлого» через десятилетия дали ощутимые положительные результаты, с точки зрения установления эффективного контроля советской власти над мусульманским населением единого государства. В середине 30-х годов ХХ века в результате массовых репрессий среди влиятельного слоя исламского духовенства, кампании по искоренению религиозных традиций в быту, практически, были ликвидированы вся духовная элита, система традиционного религиозного образования. Таким образом традиционному исламу был нанесен непоправимый удар, и, тем самым, была подготовлена отличная почва для реисламизации в качественно другом виде с приходом нетрадиционного ислама в регион. За короткие сроки было, практически, тотально уничтожено исламское духовенство, разрушены медресе и мечети, произошла серьезная деформация традиционной мусульманской школы и разрыв культурных связей с исламским миром. Так, к примеру, «если в конце ХIХ века в Бухаре действовало 365 мечетей и 103 медресе» [126], а в целом на территории современного Узбекистана «до 1917 г. действовало более 10 тысяч мечетей» [116. с. 339], то «в 1988 г. во всей Бухарской области функционировало всего 2 медресе и 4 мечети» [127]. Таким образом, в результате целенаправленной политики, влияние ислама было эффективно нейтрализовано, и религия уже не представляла, практически, никакой угрозы советской власти и коммунистической идеологии.

Вместе с тем, проводимая советской властью политика воинствующего атеизма среди мусульманского населения стран региона имела и обратный эффект, носивший скрытый, негативный характер. Очевидно, что широкое общественное недовольство, вызванное произошедшей насильственной десекуляризацией, не было до конца нейтрализовано, в реальности данный протест сохранился, приняв на длительный период латентную форму. В итоге, «главным результатом политики воинствующего атеизма стал не массовый отказ людей от религиозных убеждений, а уход в подполье части влиятельных духовных лиц и формирование религиозных структур, получивших в странах Запада название «параллельный» или «альтернативный ислам» [128]. Именно данные религиозные структуры и стали в последствии базисной в организационном, ресурсном, интеллектуальном плане основой для движения сторонников т.н. «чистого» ислама, возникновения ряда региональных религиозно-политических исламских экстремистских организаций. Возникновение, в свою очередь, «первых в регионе исламских группировок с экстремистскими идеологическими установками, отмечается в 70-е годы» [70, с. 144].

В целом, политика воинственного атеизма и стала, на наш взгляд, тем самым первоначальным основанием формирования современной проблемы религиозно-политического экстремизма в странах постсоветской Центральной Азии. Надо отметить, что политика освоения региона Центральной Азии со стороны советской власти была весьма схожа по многим параметрам (особенно, что касается радикальных методов внедрения коммунистической идеологии) с деятельностью современных религиозно-политических организаций, стремящихся осуществить идею построения на территории Центральной Азии исламского государства. Разница заключается в масштабах их деятельности, ресурсных возможностях, и прочих условиях.

В этой связи начавшийся в период перестройки в СССР процесс либерализации религиозных отношений вывел из латентного состояния весь сложный комплекс противоречий, сложившийся за советский период в религиозной сфере. Данная либерализация религиозной жизни в странах Центральной Азии закономерным образом привела к двум тенденциям.

С одной стороны, мусульманская община стран региона получила возможность вернуться к нормальным условиям религиозной жизни, легально осуществлять все религиозные обряды и традиции. За короткий период многократно выросло количество мечетей, открыты медресе и высшие богословские учебные заведения, издана в больших количествах религиозная литература и т.д. К моменту распада СССР в регионе Центральной Азии сложились, практически, идеальные внутренние и внешние условия для процесса реисламизации.

Вместе с тем, как совершенно верно отмечено С. Акимбековым, «распад Советского Союза вызвал к жизни исламский Ренессанс и в то же время приблизил светские по сути государства Центральной Азии к миру ислама, и, следовательно, способствовал распространению в регионе общих тенденций развития исламского мира» [129]. А одной из ведущих тенденций в мировом сообществе, в исламском мире, в частности, был активный рост различных исламских экстремистских течений, расцвет деятельности религиозно-политических организаций.

В условиях образования идеологического вакуума в результате краха коммунистической идеологии в процессе исламского возрождения самое активное участие приняли т.н. нетрадиционные для Центральной Азии формы ислама, прежде всего, т.н. «коранический» или «чистый ислам». Учитывая, что их основными субъектами распространения в мировом сообществе, в исламском мире, в частности, являются организации преимущественно, экстремисткой направленности, характер распространения «чистого ислама» в Центральной Азии принял радикальную форму. Закономерно возникший конфликт между двумя версиями ислама – местным, традиционным, принадлежащим к ханафитской богословско-правовой школе как наиболее либеральной, толерантной к «религиозному инакомыслию» исламскому мазхабу, сложившемуся в течение веков и представляющему из себя синтез исламских положений с местными доисламскими традициями и верованиями, с одной стороны, и классическим, кораническим, т.н. «чистым» исламом, с другой – привел к созданию т.н. конфликтных религиозных групп. Позднее именно из этих групп при содействии внешних и внутренних условий сложились региональные экстремистские организации.

В аргументации активизации их деятельности в процессе реисламизации региона Центральной Азии основным моментом выступала, учитывая, что местный ислам определялся как «еретический» и «неправильный», с точки зрения концепции «чистого» ислама, необходимость вмешательства с целью восстановления «истинно» исламского характера местного мусульманского общества. Это касалось, к примеру, традиции поклонения духам предков (аруах), вопроса повседневной одежды мусульман, особенно женщин, методов образования, ритуальных аспектов и т.д. Важно отметить, что местное движение «чистого» ислама изначально не представляло монолитного образования, разделяясь на две основные категории. Часть сторонников данного движения под лозунгами сохранения «чистого ислама» понимала, по мнению узбекского исследователя Р. Марданова, «избавление мусульманской религии от несвойственных первоначальному исламу обрядов и ритуалов, отказ от взимания крупных сумм за совершение различных религиозных обрядов, изгнание из мечетей служителей культа – хапуг. Другая часть фундаменталистов идет значительно дальше. Для нее призывы к «очищению» исламу от суеверий и отстранение корыстолюбцев от руководства религиозными организациями являются лишь способом привлечения на свою сторону массы верующих. Главная их цель в другом. Они хотели добиться превращения законов шариата в нормы права, обязательные для всего населения, а в конечном итоге счете – создания исламского государства. Поставленным целям соответствуют и методы их деятельности, носящие откровенно экстремистский характер» [130].

На дальнейшее укрепление и распространение экстремистских религиозно-политических организаций повлияли в решающей степени ряд ключевых обстоятельств:

Во-первых, за период советского правления в регионе Центральной Азии вследствие репрессивной в отношении ислама политики произошло объективное значительное ослабление роли традиционной местной модели ислама. Ключевым моментом ослабления позиций местного ислама стала закономерная критическая нехватка квалифицированных кадров среди духовенства, проповедовавших традиционные формы ислама. Еще в начале 1990-х стали возникать опасения, что условия, с одной стороны, острой нехватки квалифицированных кадров, а с другой, политики открытости могут привести к росту нетрадиционных для региона исламских течений, в том числе и радикального толка. К примеру, ректор Московского исламского университета, имам-хатыб Марат Муртазин, говоря о духовном возрождении мусульман на территории бывшего СССР, отмечал проблему нехватки в начале 1990-х годов имамов-проповедников, преподавателей, ученых-богословов, знатоков шариата и других исламских наук. По его мнению, «тогда думали, что из арабо-мусульманского мира к нам придут и чистые идеи, лишенные какой-либо политической подоплеки. Между тем, процесс возрождения духовности через импорт религиозных идей оказался для нас очень болезненным» [131].

Проблема ограниченного количества квалифицированных религиозных кадров, неграмотности большинства священнослужителей – «к примеру, проведенная в 2002 г. в Кыргызстане аттестация священнослужителей выявила, что четверть вообще не могут исполнять свои обязанности, а почти 60% должны пройти переаттестацию» [132] – привела к невозможности эффективного религиозного противодействия проникновению нетрадиционных идеологий, в том числе и радикального толка, основанных на концепции «чистого ислама».

В целом, немаловажным обстоятельством снижения позиций традиционного ислама в регионе стал распад сложившейся в течение длительного времени религиозной инфрастуктуры в виде существовавших в СССР духовных управлений мусульман. В результате распада этой структуры, в той или иной степени контролировавшей религиозные процессы на территории Центральной Азии, было подорвано единство традиционалистов, создана благоприятная почва для бесконтрольного распространения различных течений ислама, в том числе и ранее неизвестных в регионе.

Во-вторых, в первые годы независимости в условиях крайне недостаточного количества кадров профессионального мусульманского духовенства, преподавателей учебных заведений возникла необходимость в зарубежном религиозном образовании с целью приобретения ими профессионального исламского образования. Данный процесс вначале во многом носил хаотичный, непродуманный характер. Наряду с отправкой за рубеж на обучение в известные мировые образовательные исламские центры, такие Аль-Азхар (в Египте), большое количество студентов с постсоветского пространства, стран Центральной Азии, в частности, попало в малоизвестные, сомнительные учебные заведения (в Пакистане, Саудовской Аравии и т.д.). Все это способствовало тому, что вместе с приобретением профессиональных знаний в области мусульманского богословия многие студенты познакомились с т.н. радикальными направлениями в исламе, в том числе и с идеологией «чистого ислама».

В-третьих, к моменту активного проникновения извне в регион различных радикальных исламских организаций, выступающих под лозунгами возращения мусульманским народам Центральной Азии «истинного» ислама, на территории региона, прежде всего, в Узбекистане и Таджикистане сформировалась мощная протестная база среди т.н. части неформального духовенства, поддерживающего идею реисламизации мусульманского общества региона в рамках т.н. «чистого ислама».

В-четвертых, успешному распространению радикальной идеологии в регионе, помимо причин сугубо религиозного свойства, способствовали и факторы политического характера, в основном, в рамках отношений светская власть – ислам. Суть проблемы заключалась в том, что «возвращение исламских ценностей в обществе не могло привести к автоматическому восстановлению правил поведения, существовавших в регионе до начала модернизации времен СССР» [133]. Между тем, как отмечает таджикская исследовательница Олимова, «ислам в ЦА за века развития стал способом участия и управления, в том числе контроля и сдерживания власти. В течение веков ислам как философская доктрина, право и мораль выступал в качестве ограничителя и средства контроля власти в земледельческих ареалах Центральной Азии. Политические традиции земледельческих общин Центральной Азии, создавших великие ирригационные системы древности и средневековья, способствовали концентрации власти в одних руках. Тем не менее, значительный объем власти осуществлялся внутри самих общин. Для них были характерны развитое самоуправление, высокая степень автономности и жесткий социальный контроль. Общины также оказывали влияние и на центральную власть. Одним из основных каналов обратного воздействия на власть был ислам. Воздействие осуществлялось не только посредством социально признанных и высоко ценимых исламских моральных и правовых норм, но и с помощью авторитетных исламских лидеров – получивших признание народа богословов, ученых и правоведов, суфийских шейхов. Они осуществляли социальный контроль над правителями и доносили для них общественное мнение. Таким образом, ислам выступал как бы в роли лояльной конструктивной оппозиции, способствуя стабильности политических режимов, осуществляя стабилизирующую и интегрирующую функцию в обществе в целом» [41, с. 24].

Для светских политических элит стран региона, прежде всего, для Узбекистана и Таджикистана модель общественно-политического устройства с активной, весомой ролью ислама на легитимной основе входила в острые противоречия с интересами и собственным видением стратегического развития стран региона. Поэтому набиравший свой естественный ход процесс восстановления в условиях независимости прежней ключевой политической роли ислама, при поддержке данного процесса со стороны определенной части населения, партий, духовенства, был с самого начала взят под жесткий контроль со стороны местных правящих политических элит, что совершенно естественным образом в последствии вызвало протестную реакцию, в том числе и в радикальной форме.

2.1.2 Социально-экономические причины

Существующие ныне острые социальные, экономические, экологические и пр. проблемы в странах постсоветской Центральной Азии объективно выступают основанием для возникновения и распространения в регионе радикальных исламских движений и наглядно свидетельствуют о наличии системных экономических кризисов в ряде государств региона как закономерном следствии, с одной стороны, незавершенности, неуспеха проведения советской модернизации, а с другой, – проводимой несостоятельной экономической политики.

Как показывает опыт стран, непосредственно столкнувшихся с проблемой распространения исламского религиозно-политического экстремизма, в частности, мусульманских стран Ближнего и Среднего Востока, существует тесная взаимосвязь между процессами модернизации в традиционных исламских обществах и развитием данного явления в этих странах. Данная закономерность при сохранении определенных специфических моментов в общих чертах проявилась и в регионе Центральной Азии. Естественно, что по ряду причин (единое государство, единое территориальное пространство, исторически развитые коммуникации и т.д.) степень произошедших изменений в регионе Центральной Азии вследствие проведения модернизации была несравнимо выше по сравнению со странами Ближнего и Среднего Востока.

В целом, проведение модернизации в регионе Центральной Азии преследовало две основные цели. Во-первых, модернизация местных отсталых форм экономической системы рассматривалась как важнейший инструмент сохранения советской власти в регионе. Общим же моментом выступила подчиненность целей модернизации стран региона, прежде всего, интересам экономического развития метрополии или центральных, приоритетных регионов СССР. В случае со странами постсоветской Центральной Азии, цели проведения ускоренной модернизации в регионе при всей объективной высокой значимости проведения реформ, перехода экономического развития стран региона в качественно новую стадию имели, тем не менее, явно вторичный, подчиненный характер в общем процессе модернизации СССР, где преимущественное положение занимали европейские территории – РФСФР, Белоруссия, Украина, прибалтийские республики. Как отмечает российский исследователь А. Вишневский, «советская модель ускоренной консервативной модернизации отвечала, прежде всего, историческим условиям, в которой находились восточноевропейские народы» [134].

Экономика стран Центральной Азии носила явно сырьевой характер с гипертрофированными отдельными отраслями (к примеру, хлопок Узбекистане, алюминий в Таджикистане и т.д.), и регион воспринимался, преимущественно, как поставщик дешевого сельскохозяйственного и минерального сырья. Все это, в целом, и предопределило периферийность, экономическую отсталость и негативные последствия в перспективе. Закономерным следствием неэффективной экономической политики в Центральной Азии стало появление серьезных социально-экономических, экологических кризисных явлений, подорвавших саму основу дальнейшего поступательного социально-экономического развития стран региона.

Социально-экономические проблемы, наряду с духовным кризисом, привели, в конечном итоге, к росту протестных явлений среди населения стран региона. При этом, протестные явления на почве социально-экономических неурядиц начали проявляться уже в период 70-х годов ХХ столетия. Как отмечает А. Нуруллаев, «в результате усилившихся застойных явлений в экономике, снижения жизненного уровня населения, роста безработицы, высокой детской смертности, серьезного ухудшения экологической обстановки в районах традиционного распространения ислама стали нарастать экстремистские тенденции среди незарегистрированных служителей культа, усилились поиски выхода общества из такого положения на путь его исламизации» [127, с. 83-84]. Таким образом, как в случае со странами региона Ближнего и Среднего Востока, реакция со стороны части мусульманского населения региона Центральной Азии на возникающие в результате модернизационных процессов социально-экономические кризисы, попытки их разрешения через ислам была идентична. В странах региона, также как и в остальных странах исламского мира основной социальной базой радикальных организаций стала часть населения, не сумевшая найти свое место в быстро и болезненно меняющихся социально-экономических условиях, в которых сейчас находятся страны Центральной Азии. В свою очередь, предлагаемая со стороны радикальных исламских организаций предельная простота программных установок и методов решения социально-экономических проблем определяет их популярность среди части населения стран региона. Как известно, по логике адептов данных организаций, достаточно следовать нормам т.н. «чистого ислама» а «истинная» исламская власть сможет решить все проблемы социально-экономического, культурного и политического характера. Идея т.н. «чистого ислама» привлекательна и тем, особенно для неимущих слоев населения, что максимально упрощает в экономическом плане многие процедуры жизнедеятельности мусульманина. К примеру, в отличие от традиционных обычаев «новые» мусульмане призывают к упрощению и удешевлению ряда наиболее важных обрядов, таких как свадьба, похороны, празднование священных праздников и пр. Известно, что у, практически, всех коренных народов Центральной Азии на проведение подобного рода мероприятий затраты, зачастую, превосходят необходимые нормы. Так, к примеру, согласно одному проведенному исследованию, «только в одном 1993 г. на проведение тоев, похорон и свадеб лишь в Иссык-Кульско-Нарынском регионе Кыргызстана было затрачено столько скота и алкогольных напитков, что их общая стоимость превысила сумму, необходимую для постройки первой очереди железной дороги Север – Юг» [135]. Такие затраты не всегда и не везде, что естественно в условиях экономического неблагополучия, вызывают положительную общественную реакцию. Напротив, позиция сторонников «чистого ислама», учитывая ее экономический прагматизм, несмотря на ее вхождение в противоречие с местными традициями, находит серьезную поддержку у большого количества населения стран региона.

В настоящее время все более ухудшающаяся социально-экономическая ситуация в ряде государств Центральной Азии и связанные с этим обстоятельством низкий уровень жизни, безработица, коррупция, неблагоприятная демографическая обстановка представляют собой отличную почву для распространения, несмотря на жесткий контроль спецслужб, идей любого толка, в том числе и радикального. Учитывая, что исламские движения в странах региона, по своей сути, являются протестными движениями, их ряды постоянно пополняются социально ущемленными гражданами. Как показывает опыт стран Ближнего и Среднего Востока, мусульманское население, продолжающее длительное время жить в тяжелых материальных условиях, и, главное, несправедливых, неравных условиях, все более склоняется к тому, что государство, основанное на религиозных принципах (Халифат), окажется более экономически стабильным и социально справедливым для своих граждан. Принципы изоляционизма, автаркии, используемые в настоящее время некоторыми странами региона, ведут к провалу любой модели развития, социально-экономической стагнации и, соответственно, к снижению уровня национальной безопасности от любого вида угроз, в том числе и экстремизма.

В целом, феномен религиозно-политического экстремизма – яркий показатель того, что долговременно сохраняющиеся в государствах транзитного периода, к каким относятся ННГ Центральной Азии, дестабилизирующие компоненты, такие как: кризисное состояние экономики, углубляющаяся социальная поляризация общества, тотальное обнищание большинства населения и т.д., как правило, в конечном итоге, приводят к политической нестабильности, социальной напряженности, ведущей к конфликтным ситуациям, в том числе и по линии светская власть – исламская радикальная оппозиция.

2.1.3 Факторы геополитического характера

В целом, внешние условия возникновения в Центральной Азии терроризма и религиозного экстремизма, прежде всего, напрямую тесно связаны с соседством с существующими и потенциальными «горячими точками» мира, образующими т.н. «исламскую дугу» нестабильности: афганский конфликт, израильско-палестинский конфликт, Кавказ, Кашмир. Взаимозависимость распространения радикальных исламских организаций в регионе ЦА с региональными конфликтами очевидна и закономерна и выступает в виде своеобразного замкнутого круга: региональные конфликты в исламском мире служат источником развития экстремистских организаций, одновременно сами исламские радикальные организации являются наиболее заинтересованным субъектом сохранения данных конфликтов. Можно выделить следующие конфликты, находящиеся по принципу сообщающихся сосудов в определенном процессе взаимозависимости и взаимовлияния друг на друга и в разной степени, оказывающие наибольшее влияние на ситуацию в Центральной Азии:

Во-первых, арабо-израильский конфликт – как фактор глобального воздействия на развитие исламского экстремизма в мире, в том числе и косвенно в регионе ЦА. К примеру, лозунги освобождения святых для всех мусульман мест в районе арабо-израильского конфликта (мечеть Аль-Аксы в Иерусалиме) находят свое распространение среди мусульман стран региона. Практически все ведущие эксперты по региону, исламоведы сходятся во мнении, что именно ближневосточный конфликт по ряду причин объективного и субъективного характера явился одним из ведущих факторов активизации ислама в общественно-политической жизни ряда стран региона и мирового сообщества в целом.

Во-вторых, индо-пакистанский конфликт – как фактор регионального значения, оказывающий значительное прямое влияние на распространение исламского экстремизма в Южной Азии и Афганистане. В целом, данные конфликты, как арабо-израильский, так и индо-пакистанский, являются наиболее долговечными конфликтами современности, и не существует серьезных оснований предполагать об их скором урегулировании. Данные конфликты, несмотря на локальные причины, сегодня приобрели глобальный характер.

В-третьих, афганский конфликт – как фактор, оказывающий наибольшее внешнее влияние на распространение радикального ислама в регионе постсоветской Центральной Азии. С момента возникновения в результате апрельской революции 1978 г. и по настоящее время афганский военно-политический конфликт занимает особое место среди внешних источников распространения исламского религиозно-политического экстремизма в регионе. Афганский конфликт, видимо, в полной мере продемонстрировал тот факт, что Центральная Азия была и остается местом пересечения геостратегических интересов различных стран, и именно ислам, особенно в его радикальной форме, является наиболее эффективной силой, способной содействовать обеспечению их интересов. На протяжении всего афганского конфликта непосредственно граничащие с Афганистаном страны региона ощутили все негативные последствия близкого соседства. Влияние перманентной войны в Афганистане на ситуацию в Центральной Азии проявилось во всем многообразии: экспорт радикальной идеологии, терроризма и поддержка экстремистских организаций ряда стран региона, прежде всего, Узбекистана и Таджикистана, проблема беженцев, рост межэтнической и межгосударственной напряженности, транспортировка наркотиков и оружия, потенциальная военная угроза.

Надо заметить, что практика использования радикальных исламских организаций в отношении стран Центральной Азии берет свой отсчет со времен существования СССР. Начиная с конца 1980-х – начала 90-х годов афганский фактор через деятельность ряда радикальных организаций начинает оказывать определяющее внешнее влияние на распространение религиозно-политического экстремизма на центральноазиатском пространстве бывшего СССР. Однако наибольшее влияние в процессе распространения религиозно-политического экстремизма в центральноазиатском регионе афганский фактор приобрел в период правления в этой стране с 1994 по 2001 гг. Исламского Движения Талибан (ИДТ). В период их правления, как известно, территория Афганистана стала, по сути, мировым центром подготовки членов экстремистских и террористических организаций, а также своеобразной штаб-квартирой глобального распространения радикальной идеологии. В целом, приход на политическую сцену Движения Талибан и его присутствие вплоть до сентября 2001 г. оказало на происходящие в Центральной Азии процессы, связанные с распространением радикальной идеологии, организаций, двоякое значение.

С одной стороны, оказанная поддержка со стороны ИДТ религиозным экстремистским организациям ряда стран Центральной Азии, типа Исламского Движения Узбекистан, способствовала значительному их качественному и количественному росту. Одновременно, данные трансформации, способствовавшие усилению угрозы проявления религиозно-политического экстремизма в странах региона, заставили правящие элиты государств Центральной Азии подойти к данной проблеме более серьезно и, в целом, повысили эффективность обеспечения региональной безопасности.

В настоящее время, несмотря на проведение антитеррористической операции в Афганистане, снятия в ближайшей перспективе проблемы прямой экспансии радикальных исламистов в регион Центральной Азии, ситуация в этой стране остается весьма сложной, без четких, определенных положительных перспектив. Настоящие кризисные тенденции в Афганистане свидетельствуют о том, что военная операция по уничтожению террористической инфраструктуры в Афганистане, связанной с «Аль-Кайедой» и Талибаном, не была доведена до логического финала, и, соответственно, сегодня в Афганистане сохраняются все предпосылки для возникновения новых противоречий и конфликтных линий, способных вылиться в вооруженные столкновения. По мнению многих экспертов, настоящая ситуация в этой стране, во многом, схожа с периодом до 1994 г. перед приходом на политическую сцену Афганистана Исламского движения Талибан. В этой связи в случае перехода латентной стадии конфликта в открытую вооруженную форму в результате критического обострения накопившихся противоречий внутреннего характера или же в качестве столкновения геополитических интересов возможность появления в перспективе на политической сцене Афганистана радикальных исламистов достаточно высока. Очевидно, что потенциальное обострение ситуации в Афганистане с участием радикальных исламистов будет играть исключительно негативную роль для безопасности стран Центральной Азии. Естественным заинтересованным союзником радикальных исламистов Афганистана вновь станут экстремистские религиозно-политические организации ряда стран Центральной Азии. Судя по развитию ситуации в регионе, сохранившиеся после антитеррористической операции афганские радикальные организации, действующие на территории этого государства транснациональные экстремистские организации, пытаются восстановить необходимые им контакты с лидерами подпольных экстремистских организаций Центральной Азии и Кавказа для возобновления активной деятельности на пространстве этих регионов.

2.1.4 Основные субъекты распространения религиозно-политического экстремизма в регионе Центральной Азии

Определенно, что для составления полноценной картины и понимания изучаемой проблемы необходимо также обозначить основных субъектов экстремистских религиозно-политических организаций.

В целом, анализ ситуации показывает, что в регионе Центральной Азии на данный момент действует ряд экстремистских религиозно-политических организаций:

         Хизб ут-Тахрир (Партия исламского освобождения) – транснациональная экстремистская организация, действующая во многих странах мира. Филиалы «Хизб ут-Тахрир» находятся в Египте, Иордании, Тунисе, Кувейте, Палестине, Турции и странах Западной Европы. Данная организация является наиболее многочисленной и динамично расширяющейся экстремисткой группировкой, практически, по всей территории региона: в Центральной Азии движение начало действовать в середине 1990-х – в основном в Узбекистане, а затем и в Кыргызстане, Таджикистане и Казахстане. По оценкам Международной кризисной группы «численность членов Хизб ут-Тахрир во всех странах региона включает 15-20 тыс. человек» [136];

         Исламское движение Туркестана – правопреемница Исламского движения Узбекистана (ИДУ) – радикальной исламской религиозно-политической организацией в регионе, использующей в своей деятельности террористические методы. Существуют совершенно разные оценки относительно численности этого движения: от нескольких сотен до нескольких тысяч;

         помимо вышеупомянутых двух основных радикальных организаций, в регионе ЦА, хотя, и намного в меньшей степени было обозначено присутствие таких экстремистских религиозно-политических организаций как: Исламское движение Восточного Туркестана, Исламская организация освобождения Восточного Туркестана, Акрамийа и т.д. Потенциальный интерес к региону проявляет и ряд других известных террористических организаций, таких как Аль-Кайеда, Исламский Джихад и т.д.

Представляется необходимым четко различать региональные исламские экстремистские религиозно-политические организации по их тактическим, мотивационным, количественным параметрам. Сложность этой задачи заключается в ограниченности достоверной, объективной информации. Особенно, это касается информации относительно численности, реального происхождения, ресурсной базы, взаимодействия с другими группировками местного и международного уровня и пр. В целом, существует ряд принципиально важных общих и отличительных моментов в характере деятельности региональных исламских экстремистских религиозно-политических организаций:

Общие моменты:

         наличие единой стратегической цели – захват власти в странах ЦА и построение исламского государства (Халифата) на территории региона или на первоначальном этапе на определенной ее части, прежде всего, на территории Ферганской долины;

         наличие единых тактических целей – дестабилизация общественно-политической ситуации в странах региона. Большинство радикальных исламских организаций действует по единой стратегической схеме: дестабилизация общественно-политической ситуации – провоцирование широких антиправительственных выступлений – смещение руководства страны – формирование исламского правительства (первоначально, возможно, совместно с другими оппозиционными силами).

Отличительные моменты:

         важно отметить отсутствие единого в регионе радикального движения, координирующего центра, что является характерным явлением для всего исламского мира. Центральноазиатские экстремистские исламские организации не только не в состоянии объединить свои усилия, что в принципе, стало бы, с точки зрения достижения их общих стратегических целей, важным и логичным шагом, но и относятся друг к другу как конкуренты, соперники за власть над местными мусульманами (Уммой);

         следует четко разделять религиозно-политические экстремистские группы: одни считают возможность создания исламского государства через ненасильственные методы, а другие – исключительно путем вооруженных действий. Так, в идеологии Хизб ут-Тахрир основное место занимает «пропагандистская работа среди общины мусульман (да’ва)» [36, с. 157]; – т.е., достижение политических целей через пропаганду или посредством денег, мнений, или – мобилизации масс. Напротив, Исламское движение Туркестана в своей идеологической борьбе основывается на концепции т.н. «малого джихада» или вооруженной борьбы против неверных.

В целом, анализ факторов распространения религиозно-политического экстремизма в регионе Центральной Азии позволяет сделать ряд выводов и отметить наличие следующих тенденций среднесрочного и долгосрочного характера.

Во-первых, факторный анализ распространения религиозно-политического экстремизма в регионе Центральной Азии показывает, что, несмотря на реально существующие различия в процессе общественно-политического развития между странами постсоветской Центральной Азии и странами исламского мира, к примеру, странами Ближнего и Среднего Востока, существует целый ряд одинаковых черт и идентичных факторов, обусловивших появление радикальных религиозно-политических движений. Проблемы социально-экономического характера (рост безработицы, низкое качество здравоохранения, отсутствие доступа к качественному образованию, постоянное сокращение социальных государственных расходов и т.д.), как следствие развития процессов модернизации, неэффективные жесткие политические режимы правления в ряде стран региона, слабость официального исламского духовенства в сочетании с благоприятной внешней средой способны создать опасную совокупность условий для распространения религиозно-политического экстремизма. Данные факторы, повышающие восприимчивость мусульманского общества к радикальной идеологии, идентичны для всех стран исламского мира, и государства Центральной не являются исключением.

Во-вторых, в настоящее время лидирующие позиции в регионе среди религиозно-политических организаций экстремисткой направленности занимает партия Хизб ут-Тахрир. Основная причина такого явления, по мнению экспертов, заключается в том, что местное исламское «реформаторское» движение не успело окончательно структурно и идеологически сформироваться, и, к примеру, многие религиозные политические структуры в Узбекистане такие как «Адолат» в начале 1990-х годов достаточно удачно пресекаются государством. Такие же явные террористические организации как ИДУ, Исламское движение Восточного Туркестана и т.д. сегодня объективно не имеют серьезных шансов для ведения эффективной вооруженной борьбы, привлечения широких кругов населения в свои ряды. «В более благоприятном положении оказались исламские радикальные политические партии из арабских стран, которые уже имели мощную разветвленную международную сеть, солидный опыт легальной и нелегальной пропагандистской работы. Их теоретики успели разработать определенные религиозно-политические и экономические схемы возможного устройства будущего мусульманского государства с «истинно исламским справедливым управлением», выработали теологические аргументы для своих идеалов, попытки воплощения которых вынуждали также выработать хорошо известные методы стратегии и тактики оппозиционной политической борьбы» [36, с. 155]. Транснациональная партия Хизб ут-Тахрир, несомненно, обладает набором таких качеств, что и обуславливает ее успешные перспективы.

В качестве одного из доказательств успешного функционирования Хизб ут-Тахрир является появление в регионе организаций (к примеру, Акрамийа в Узбекистане), во многом перенявших идеологическое содержание, тактику ведения борьбы. Кроме того, собственные идеологические разработки указывают и на то, что некоторые лидеры фундаменталистов Узбекистана пытаются начать собственный теоретический поиск. В целом, «сообщество радикальных организаций» в ЦА достаточно гибко среагировало на неблагоприятную мировую коньюктуру борьбы с терроризмом путем «мирного» проникновения радикальной идеологии на территорию региона.

В-третьих, происходит расширение зоны действия радикальных исламистов, и в настоящее время их деятельность распространяется на большую территорию региона Центральной Азии. Своеобразным эпицентром активности и распространения по-прежнему является Ферганская долина Узбекистана, однако, процесс расширения ареала деятельности Хизб ут-Тахрир продолжается. Сегодня в т.н. зоны наибольшей активности входят Южно-Казахстанская область Казахстана, Джелалабадская, Ошская, Баткенская области Кыргызстана, практически, вся территория Таджикистана и Узбекистана. Тенденции расширения происходят и посредством устойчивого роста сторонников радикальных исламских организаций, практически, во всех странах ЦА – как наиболее мощной протестной силы в регионе. Данный рост объективно обусловлен наличием в регионе Центральной Азии ряда перманентных факторов внешнего и внутреннего характера.

2.2 Эволюция религиозно-политического экстремизма в странах Центральной Азии

В исследовании проблемы распространения исламского религиозно-политического экстремизма весьма важной представляется задача проведения анализа эволюции данного феномена в ряде стран Центральной Азии. Выбранное направление исследования обусловлено не авторскими субъективными предпочтениями в научном анализе, а объективно существующими критериями оценки масштаба распространения угрозы религиозно-политического экстремизма, а также перспектив развития данного феномена. Исходя из этих критериев, на наш взгляд, в данном подразделе диссертационного исследования стоит сосредоточиться на изучении этапов развития современной ситуации в трех странах Центральной Азии – Узбекистане, Таджикистане и Кыргызстане. Именно в этих странах региона была отмечена наибольшая активность экстремистских религиозно-политических организаций. Кроме того, на основе анализа можно прогнозировать о высоком потенциале сохранения долгосрочных тенденций развития данной угрозы в избранных странах. При этом, совершенно очевидно, что опорным пунктом нашего исследования станет Узбекистан, как наиболее проблематичное, в контексте рассматриваемого вопроса, государство в Центральной Азии.

Однако, прежде чем продолжить изучение этапов религиозно-политического экстремизма в отдельных странах региона, на наш взгляд, следует выделить два важных момента:

Во-первых, временные рамки исследования эволюционного процесса будут объективно ограничиваться, преимущественно, периодом независимости – 1991 год – по настоящее время, конец 2003 – начало 2004 гг. Вместе с тем, с точки зрения адекватного составления картины современности, понимания процесса развития, современных тенденций, а также определения перспектив развития, в ряде случаев существует целесообразность захвата эволюционного процесса более ранними периодами, начиная с 70-х гг. ХХ века. Таким образом, учитывая специфические особенности развития каждого рассматриваемого государства региона, как в советский период, так и период независимости, существуют определенные эволюционные различия в зависимости от объекта исследования. Данное обстоятельство было связано с такими факторами, как степень исламизации населения государств региона, характер политических отношений, проблемы социально-экономического характера, геополитическое расположение и т.д.

Во-вторых, большинство исследователей совершенно исключает из внимания исторический аспект в анализе проблемы эволюции исламского религиозно-политического экстремизма в регионе Центральной Азии, акцентируя свое внимание на изучении постсоветского периода и, максимум, захватывая период перестройки и распада СССР. Вместе с тем, как показывает анализ эволюции исламского религиозно-политического экстремизма, данная проблема не нова для региона Центральной Азии. Так, по мнению канадского исследователя Кита Мартина, «политический ислам как неотъемлемая часть передового общественного ислама выполняет свою роль во многих районах, представленных современным Таджикистаном, Узбекистаном и частями Кыргызстана, на протяжении веков располагавшимися в Ферганской долине. Многое из того, что сегодня считают «радикальным» или «фундаменталистским» исламом, практиковалось в Хиве, Бухаре и Хивинских ханствах» [9, с. 84]. Подтверждением данному тезису служат фундаментальные исследования узбекского исламоведа Б. Бабаджанова, указывающие на то, что «уже в середине XVIII в. часть улама местных государств (в том числе и Кокандского ханства) и даже некоторые правители выступили с инициаторами религиозной реформации. Они выдвинули идею возвращения к «чистому исламу» времен Пророка и его четырех преемников. Позднее в ХIX веке, местные радикальные движения, известные под общим названием кадимийа (кадимистов), также взяли на вооружение идею возрождения Халифата времен первых преемников пророка Мухаммада. В их (кадимистов-авт.) сочинениях вновь поднимались проблемы «борьбы против недопустимых новшеств» (бид’а) как культ «святых», паломничество к их могилам и т.д.» [137].

Тем не менее, корни современного расцвета деятельности религиозно-политических группировок, на наш взгляд, представляется не совсем не корректным рассматривать в историческом ключе. Действительно, с одной стороны, исторический аспект наглядно демонстрирует, что современный религиозно-политический экстремизм не является новым явлением, «изобретением» периода независимости. Соответственно, можно говорить о складывающейся определенной закономерности проявления данного феномена как ответа на коренные изменения в жизни мусульманских обществ региона. При этом, общим моментом между прошлым и современностью выступает идеологическая взаимосвязь в виде концепции «чистого ислама» или идея построения исламского государства времен Пророка и его четырех преемников. Однако данного, безусловно, важного условия все-таки недостаточно для доказательства наличия исторической преемственности между локальными современными религиозно-политическими организациями и их историческими предшественниками.

2.2.1 Эволюция религиозно-политического экстремизма в Республике Узбекистан

Исходя из таких важных условий как количественные и качественные параметры экстремистских организаций, масштабы деятельности субъектов распространения экстремизма, характер и острота отношений власть – исламская оппозиция, наличие проблем социально-экономического характера, Узбекистан, безусловно, является своеобразным эпицентром распространения религиозно-политического экстремизма в регионе.

Анализ различных исследований, посвященных проблематике развития религиозно-политического экстремизма в Узбекистане, показывает, что существуют совершенно разные точки зрения относительно эволюции данной проблемы, этапов развития данного феномена в этой стране. В целом, подробное изучение данной проблематики, на наш взгляд, позволяет определить, что эволюция проблемы исламского религиозно-политического экстремизма в современный период проходила в Узбекистане в четыре основных этапа.

1 этап – с середины 70-х до середины 80-х гг. ХХ века

Как указывает А. Аббасова, в обозреваемом периоде на территории Узбекистана, «возникли первые исламские религиозно-политические группировки, которые можно было диагностировать как экстремистские» [70, с. 144]. Для этого в Узбекистане на тот момент сложился достаточный комплекс внутренних, тесно взаимосвязанных условий, обусловивших возникновение и развитие данного феномена. Именно в этот период в религиозной среде четко впервые в современных условиях обозначились серьезные кризисные явления. Под давлением проблем социально-экономического характера, нарастающего идеологического, духовного кризиса в религиозной среде стала набирать популярность идея построения исламского государства на территории Узбекистана. В это же время в религиозной среде произошел раскол на сторонников сохранения существующего статус-кво в религиозной жизни и постепенного возрождения ислама в рамках традиционного, местного ислама и на улемов-реформаторов, настаивавших на реисламизации мусульманского общества Узбекистана в рамках т.н. «чистого ислама». «Новоявленных улемов-реформаторов перестали устраивать положения, сложившейся в течение веков ханафитской богословско-правовой школы, особенно в ее локальной форме Матуридийя, легитимирующей, например, отделение светской власти от религии, не отрицающее сосуществования мусульманской общины с неисламским государством, рассматривающей как допустимые (макбул) некоторые нешариатские (или дошариатские) обычаи и обряды (‘урф ва' ада) и т.д.» [36, с. 154]. К примеру, как отмечает А. Абдухавитов, «конкретно в условиях, например Ферганы, когда в результате атеистической политики, множество мусульман отошли от элементарных ритуальных обязательств (сюда можно отнести, например, нерегулярный намаз, несоблюдение поста, употребление алкогольных напитков и т.п.), большинство улемов рассматривали это как прямую угрозу исламу и в условиях государственной атеистической политики ставили вопрос не только о локальной борьбе с названными проявлениями «неверия» (куфр), а постепенно приходили к выводу о необходимости политического разрешения проблемы восстановления исламского характера общины» [138].

В целом, как справедливо утверждает А. Аббасова, «противопоставление официальным религиозным институтам, взятым под советским государством под жесткий контроль, сформировало у части представителей «параллельного» ислама непримиримое отношение к советскому государству (и светской власти вообще» [70, с. 144]. Таким образом, уже в 1970-х годах в определенной части религиозной среды впервые начали озвучивать мысль о том, что существующая версия ислама в странах Средней Азии и Казахстана далека от «истинного» ислама.

Рост популярности идеи разрешения назревших к этому периоду острых социально-экономических проблем и, прежде всего духовного кризиса через построение исламского государства привел к тому, что очень скоро сторонникам «чистого ислама» удалось успешно и, практически, без особых усилий занять место в авангарде набирающего обороты движения реисламизации в Узбекистане. Вполне очевидно, что росту нонконформистского духовенства в Узбекистане, в том числе и ее радикальной части, способствовала общемировая ситуация, связанная с т.н. «глобальным исламским бумом» второй половины ХХ века и ростом деятельности исламских религиозно-политических организаций, в том числе и экстремистского характера. По мнению Б. Бабаджанова, «мировое исламское политическое возрождение, не имевшее прямого влияния на верующих в советских республиках Центральной Азии, стало заметно ощущаться в середине 70-х гг. Именно в это период, выросло новое поколение мусульманских богословов, большая часть которых прошла нелегальное обучение (худжра) и основало стихийные группы (давралар). Под руководством этой новой интеллектуальной элитой началась постепенная трансформация деятельности местных «подпольных исламистов-реформаторов» от догматических споров к политической борьбе против существующей власти и остальной части верующих» [37, с. 43].

Таким образом, в период 1970-х и 80-х гг. в Узбекистане сформировалась фундаментальная основа дальнейшего развития радикальных религиозно-политических организаций. Процесс реисламизации в Узбекистане вступил в свою активную фазу, хотя и объективно с невысокой на начальном этапе степенью интенсивности уже в начале 1970-х годов, и к моменту распада советского государства и образования независимых стран в этой стране объективно сложились в организационном, концептуально-идеологическом плане подпольные исламские группировки, в том числе и радикального толка.

2 этап – середина 1980-х до 1992 г.

Начавшаяся с середины 80-х гг. в СССР либерализация общественно-политических и экономических отношений в решающей степени повлияла на процессы реисламизации в Узбекистане, развитие т.н. «нетрадиционного ислама», в том числе и радикального толка. С этого времени начинается, по сути, качественно новый этап развития радикальных исламских организаций, их активная фаза деятельности.

В целом, движение местных «исламистов-реформаторов» или сторонников «чистого ислама» с их идеей построения исламского государства на территории Узбекистана, приобрело в этот период, как ни парадоксально, после десятилетий усиленной атеизации узбекского общества широкую популярность. В это время, к примеру, фиксируется наибольшее количество демонстраций и митингов, практически, по всей территории страны. Особенно массовый характер различные демонстрации и митинги приняли в областях Ферганской долины и г. Ташкенте. В этом русле своеобразным апогеем, индикатором кризиса доверия со стороны населения официального мусульманского духовенства стала «беспрецедентная демонстрация в Ташкенте 3 февраля 1989 г. двух тысяч мусульман под лозунгами отставки муфтия Духовного Управления мусульман Средней Азии и Казахстана Шамсутдина Бабахана» [116, с. 340]. Данное событие в контексте последствий можно оценить как революционное, в результате которого за короткий период, по мнению В. Пономарева, «удалось сломить систему тотального контроля атеистического государства за жизнью мусульманской общины и с этого времени берет начало процесс широкой исламизации общественной жизни Узбекистана, который, несмотря на противодействие государственных органов, в настоящее время принял необратимый характер» [116, с. 340-341].

В рассматриваемом периоде произошло организационное становление ранее многочисленного, но бесформенного движения сторонников «чистого ислама». Так, в городе Намангане при финансовой поддержке религиозных организаций ряда мусульманских стран возникли такие исламские организации, как «Адолат» («Справедливость»), «Товба» (от арабского названия девятой суры Корана «Тауба» – «Покаяние»), «Ислам лашкарлари» («Воины ислама») и т.д. Все эти организации условно можно объединить не просто с точки зрения общей для них идеи построения Халифата на территории Узбекистана, но и по избранным радикальным методам достижения этой цели. В целом, для активизации деятельности и, практически, беспрепятственного их организационного оформления в этот период в Узбекистане существовало несколько благоприятствующих моментов.

Во-первых, существенное снижение в результате проводимой в рамках перестройки либерализации общественно-политических и экономических отношений, контроля официальной власти над происходящими в стране процессами, в том числе и в религиозной сфере, стало ведущим фактором, способствовавшим выходу из «подполья», расширению деятельности, организационному оформлению радикального исламского движения в Узбекистане. В этот период были приняты наиболее либеральные правовые акты, так, к примеру, в 1991 г. в Узбекистане был принят первый «Закон о свободе совести». По мнению экспертов, «этот закон, закреплявший за гражданами Узбекистана право исповедовать любую религию, был очень либеральным и позволял даже группе из 10 человек создать и зарегистрировать религиозную организацию. Эти малочисленные группы имели право распространять печатные издания, видеокассеты, приглашать религиозных эмиссаров без каких-либо ограничений» [139].

Условия, когда, с одной стороны, наблюдался рост кризисных явлений в политической и социально-экономической сферах, стремительное развитие центробежных тенденций в едином союзном государстве, а с другой, происходил религиозный ренессанс, в максимальной степени благоприятствовали распространению различных экстремистских тенденций среди населения Узбекистана, при этом, не только религиозной направленности, но и, к примеру, националистической. Стоит отметить, что указанные основные виды экстремизма, хотя, и имели точки соприкосновения, однако, развивались в этот период параллельно и, отнюдь, не совпадали друг с другом. Со временем экстремистские организации религиозно-политической ориентации стали ведущей протестной силой, вытеснив националистические и прочие оппозиционные силы и подтвердив, тем самым, общую для всех традиционных мусульманских обществ закономерность исключительной роли ислама в условиях политической борьбы.

Вторым основным моментом развития т.н. «нетрадиционного ислама», в том числе и радикального толка, стали сложившиеся благоприятные внешние условия. При этом, представляется некорректным рассматривать влияние внешнего исламского фактора исключительно сквозь призму афганского конфликта, несмотря на его, бесспорно, высокую роль в распространении данного явления в Узбекистане, в регионе в целом. Активизацию зарубежных религиозно-политических мусульманских партий в Узбекистане следует рассматривать в общем контексте подъема исламского движения в мировой политике. Именно 90-е годы ХХ столетия стали, на наш взгляд, после 70-х гг. вторым этапом резкой активизации исламского фактора в международных отношениях. В свою очередь, объективно созревшая соответствующая религиозно-интеллектуальная среда, состоявшая, в основном, из последователей улемов-реформаторов, ориентировавшихся на салафитские идеи, была идеальным условием проникновения извне различных экстремистских организаций.

Таким образом, традиционно сильное влияние исламского духовенства в Узбекистане резко возросло в условиях существенного ослабления официальных властей как до, так и после распада СССР и постепенно трансформировалось в параллельные властные структуры. Более того, учитывая некоторую растерянность официальных местных властей, потерю определенного контроля над ситуацией, авторитет местных духовных авторитетов, явно, был выше чиновников. «Под лозунгом борьбы с преступностью, часть существовавших организаций взяли на себя часть функций органов правопорядка, наладили самообразование, организовали контроль над соблюдением исламских норм поведения в своих кварталах, патрулирование на улицах» [70, с. 146]. Принимая во внимание объективные достижения в сфере социального обеспечения населения в борьбе с преступностью и т.д., деятельность религиозно-политических организаций на тот момент со стороны местных властей оценивалась достаточно лояльно.

Политика либеральных отношений с исламскими религиозно-политическими организациями, с религией в целом, сохранялась и на начальном этапе независимости. Для активизации роли ислама со стороны государства на начальном этапе независимости существовало, по крайней мере, три ключевых фактора:

         в условиях региональной раздробленности, незавершенности строительства узбекской единой нации, именно ислам, а не национализм, смог стать консолидирующим, «цементирующим» фактором. Помимо этого ислам мог выступать в качестве «смягчителя» довольно напряженных в то время отношений с другими мусульманскими этносами: таджиками, кыргызами, казахами и т.д.;

         кроме того, этот шаг носил и упреждающий характер как перехват использования исламских ценностей со стороны многочисленных в то время политических оппонентов И. Каримова;

         важной политической причиной привлечения исламской тематики, «заигрывания» с влиятельным мусульманским духовенством со стороны официальных властей стала необходимость использования важнейшего религиозного ресурса в процессе прихода к власти новой правящей элиты в условиях становления независимого Узбекистана. Без данного ресурса сегодняшней правящей элите Узбекистана было бы значительно трудней придти к власти, легитимировать свое присутствие в набирающем обороте процессе реисламизации узбекского общества.

3 этап – с середины 1992 по 2001 гг.

Данный этап можно кратко охарактеризовать как период формирования репрессивной политики относительно, практически, всех религиозных деятелей и организаций, не отвечающих критериям лояльности официальной власти. Естественно, что, в первую очередь, под запрет попали различные радикальные исламские организации, такие как «Адолат», «Тауба» и т.д. В целом, существенные изменения были обусловлены как событиями внутреннего характера, так и процессами развития ситуации во внешней сфере. При этом, основным внутриполитическим событием в Узбекистане стало нарастание авторитарных тенденций как реакции на резкое снижение управляемости обществом. По мнению Б. Сидикова, «общество значительно усложнилось и во многом переросло власть, его породившую. Резко увеличилось число «точек управления». Почувствовав, что часть общественных отношений ускользает из-под контроля, власть не нашла ничего лучшего как пойти на «упрощение» структуры подчиненного общества» [123, с. 68]. В этом русле, на наш взгляд, наибольшие и небеспочвенные опасения стал вызывать рост популярности среди узбекского населения различных исламских религиозно-политических организаций, в том числе и радикального толка. В условиях реальной угрозы появления сильной оппонирующей силы в лице радикальных исламистов с риском дестабилизации ситуации в стране и возможностью смены политической власти правящий режим И. Каримова осуществил резкое изменение общей концепции управления государством от относительно либеральных отношений к установлению жесткого авторитарного режима правления.

На существенное ужесточение политики со стороны узбекского руководства в сфере религиозных отношений значительную роль сыграли и события внешнего характера. Очевидно, что наибольшее влияние в этот период оказали события в Таджикистане, где гражданская война вошла в фазу своего обострения. В этой связи, правящий режим И.Каримова пришел к выводу, что только путем ужесточения политики в отношении исламской оппозиции, в целом, против независимых религиозных деятелей и организаций Узбекистан сможет избежать повторения внутритаджикского конфликта. В реальности, на наш взгляд, в этот период и до него не существовало серьезных причин для возникновения гражданского конфликта в Узбекистане подобно таджикскому. Однако, фактически, начиная с 1992 и по настоящее время, проводится политика устранения из общественной жизни не только реально опасных радикальных организаций, но и всех исламских лидеров, проявлявших даже минимальное стремление к независимости от властей.

В целом, в результате репрессивной политики в Узбекистане начались два параллельных процесса: с одной стороны, распад многих умеренных исламских организаций, эмиграция, экстремистских элементов, таких как Тахир Юлдашев (ИДУ) в Таджикистан, весьма влиятельных среди мусульман страны священнослужителей, к примеру, известного духовного деятеля, бывшего главы духовного управления мусульман Узбекистана Мухамада Содыка Юсуфа) или же уход их в подполье, а с другой – радикализация деятельности многих религиозно-политических организаций как ответ на усиление репрессий со стороны властей. Данный недифференцированный подход со стороны властей к исламским организациям, политика применения репрессий к влиятельным умеренным исламским силам стали серьезной ошибкой со стороны правящего режима И.Каримова, и в последствии значительным образом затруднили задачу эффективной нейтрализации угрозы распространения религиозно-политического экстремизма в Узбекистане. События данного периода, такие как террористические акты в Ташкенте в феврале 1999 г., попытка прорыва узбекских террористических организаций через Кыргызстан в июле 1999 г., в Сурхандарьинской области в августе 2000 г. стали показательными в плане эффективности проводимой со стороны правительства Узбекистана социально-экономической, религиозной, идеологической политики.

Активизация в период 1999-2000 гг. узбекской радикальной исламской оппозиции, представленной, прежде всего, Исламским Движением Узбекистана, ее оформление и укрепление, а также заявление о себе как о политической силе и использование ею террора как, практически, единственного метода достижения поставленных целей (свержения светского режима правления И. Каримова и построения исламского государства) привела к тому, что исламский фактор из проблемы внутригосударственного характера перешел в разряд региональных.

4 этап – с 2001 по 2004 гг.

В настоящее время по вполне объективным обстоятельствам радикальные исламские организации сохраняются в качестве ведущей и наиболее потенциально опасной оппозиционной силой авторитарному режиму правления И. Каримова. Сложившуюся на сегодня ситуацию в этой стране, связанную с проблемой распространения религиозно-политического экстремизма, можно охарактеризовать как достаточно сложную и неоднозначную. С одной стороны, определенно, что исламская радикальная оппозиция, учитывая в результате разгрома их союзников – талибов в Афганистане – ее значительно ослабленные ресурсы, не представляет сегодня существенной угрозы режиму правления И. Каримову.

Вместе с тем, очевидно, что военные достижения (имеется ввиду – разгром ИДУ и их союзников в Афганистане), политика репрессий внутри страны в борьбе с радикальными исламистами, в целом с религиозным инакомыслием, исходя из здравой логики, не могут вызывать эйфорию. Данные успехи носят временный характер, и ситуация в этом плане может поменяться в перспективе коренным образом и для этого существует ряд причин:

Во-первых, устранены последствия, но не источники развития и распространения влияния радикальных исламистов в Узбекистане. Данные источники коренятся в: несостоятельной идеологической сфере, усиливающемся с каждым годом экономическом кризисе, нестабильности политической системы, развитии негативных тенденций в социальной сфере. Перечисленные причины, практически, неразрешимы на сегодняшний день, а возможность их устранения видится лишь в долгосрочной перспективе при условии изменения стратегии развития Узбекистана. В этом русле для постоянного повышения своего ресурса у радикальной исламской оппозиции есть в наличии ряд таких факторов, как прогрессирующая бедность населения, резкое расслоение общества, отсутствие эффективной государственной идеологии, противостоящей радикальной идеологии, высокий уровень религиозности узбекского этноса, развитый сектор неформального духовенства. Поэтому настоящая ресурсная слабость радикальных организаций и, в общем, исламской оппозиции является временной и быстро восстанавливаемой.

Во-вторых, несмотря на определенную стабилизацию, существует ряд объективных обстоятельств, могущих стать толчком, катализатором активизации деятельности различных экстремистских религиозно-политических организаций. В целом, они носят как внешний, так и внутренний характер:

         во внешней сфере активизацию местных радикальных организаций может вызвать резкое негативное изменение ситуации в странах по внешнему периметру, прежде всего, в Афганистане. Наблюдаемое сегодня отсутствие положительной динамики процесса развития ситуации в Афганистане, консервация кризисных явлений может, в перспективе, привести к новому появлению на политической сцене этой страны радикальных исламистов. В этой связи естественным заинтересованным союзником радикальных исламистов Афганистана вновь станет радикальная исламская оппозиция Узбекистана, контакты между которыми, судя по имеющейся информации сохранены. С учетом вхождения Узбекистана в антитеррористическую коалицию, активной позиции Ташкента в антитеррористической операции, данная совместная деятельность будет иметь более агрессивный и масштабный характер.

Как ни парадоксально, усиление исламской оппозиции, в том числе и ее радикальной части, возможно и при прямо противоположном результате развития ситуации в Афганистане. Переход политической, экономической ситуации в этой стране в стабильную фазу развития неизбежно приведет к значительному росту политических, экономических, религиозных контактов между странами Центральной Азии, Узбекистана, в частности, и внешним исламским миром. В перспективе это объективно приведет к усилению процесса исламизации в ряде стран региона, прежде всего, в Узбекистане, однако, на качественно новом уровне, что потенциально создаст серьезную угрозу сохранения светской власти. Таким образом, на долгосрочную перспективу отношения с Афганистаном у приграничных стран, в том числе и Узбекистана, исходя из интересов безопасности, должны носить ограниченный характер.

В целом, в исламском мире, как на уровне официального руководства ряда стран, так и на уровне неправительственных экстремистских организаций (НПРО) присутствует мнение о «неправильном» развитии ситуации в Узбекистане, где происходит укрепление «враждебных» исламу западных стран, прежде всего, США. Данные силы в случае дестабилизации обстановки в Узбекистане, безусловно, воспользуются шансом изменения ситуации в этой стране при активном использовании радикальных исламских группировок.

         Во внутренней сфере катализатором активизации деятельности радикальных организаций, наверняка, станут политические процессы, связанные с возможной сменой политической элиты в этой стране. В условиях отсутствия стабильности системы государственных институтов период объективного ослабления политической элиты, а значит, и ослабления силового контроля над происходящими в стране процессами, вызванный возможным радикальным переделом власти, будет воспринят со стороны радикальной исламской оппозиции в качестве благоприятной ситуации для укрепления собственных позиций и начала активной фазы их деятельности. В целом, в данной ситуации наиболее подходящими моментами могут стать – финальный этап «старой» элиты, стремительно теряющей контроль над происходящими в стране процессами, или начальный период «новой» политической элиты, которая еще не в состоянии осуществлять эффективный контроль над ситуацией в стране.

В первом варианте в случае провала процесса «безболезненнй» передачи власти, потери управляемости ситуации со стороны правящего режима И. Каримова развитие событий в Узбекистане примет самые негативные стороны, при этом, роль радикальной исламской оппозиции в этих процессах будет ключевой. В этой связи, учитывая схожесть ряда основных параметров, события в Узбекистане могут развиваться в русле т.н. алжирского варианта: длительное вооруженное противостояние власть – радикальная исламская оппозиция с многочисленными жертвами и ростом популярности среди населения радикальных исламских организаций. Борьба с объективно ограниченным контингентом оппозиционеров постепенно перейдет в таком случае в противостояние с широкими слоями населения.

Во втором случае приход в Узбекистане после И. Каримова новой политической элиты может, гипотетически, привести к резким стратегическим изменениям в их политике. Возможные резкие социально-экономические реформы неизбежно вызовут масштабные социальные и политические конфликты, дестабилизацию политической ситуации и приход на волне общественной поддержки к власти исламских лидеров, не исключено, что и радикального толка.

Таким образом, потенциал исламской оппозиции в Узбекистане, особенно ее радикальной части, весьма высок. Вместе с тем, стоит отметить, что проблема заключается не столько в существовании радикальных исламских группировок, сколько в угрозе масштабного расширения их социальной поддержки внутри страны и появления сильной оппонирующей политической силы с риском дестабилизации ситуации в стране. Отсутствие реальных результатов проводимых реформ в социально-экономической сфере объективно приведет к значительному росту протестного потенциала среди населения, немалая часть которого будет все более склоняться в сторону решения существующих проблем через ислам. Именно ислам, на наш взгляд, в узбекском обществе в период политической нестабильности, повышенной социальной напряженности, экономического кризиса станет наиболее приемлемым и эффективным орудием мобилизации населения.

2.2.2 Эволюция религиозно-политического экстремизма в Таджикистане

В целом, можно выделить следующие основные этапы эволюции радикальных исламских религиозно-политических организаций в Таджикистане:

1-й этап – период до начала гражданской войны 1992 г.

Как и в случае с Узбекистаном, первые проявления религиозно-политического экстремизма в Таджикистане произошли внутри местного мусульманского духовенства между т.н. сторонниками «чистого» ислама и традиционалистами еще до распада СССР. Как отмечает Г.В. Милославский, первые неформальные группы, идентифицировавшие себя с ваххабизмом, появились в Средней Азии в конце 70-х начале 80-х годов. Это были небольшие общины в Южном Таджикистане (Курган-Тюбинская область, Кобдиан и некоторые другие районы) [23, с. 82]. Как и в Узбекистане, в Таджикистане присутствовали схожие условия, способствовавшие распространению религиозно-политического экстремизма в этой стране.

Основными стали:

         высокая степень исламизированности населения страны;

         наличие влиятельного исламского духовенства, в том числе и из числа т.н. «нонконформистского»;

         социально-экономические проблемы.

Однако существовали и специфичные причины, среди них:

          слабая политическая власть;

          регионально-клановая раздробленность таджикского общества;

          наличие умеренной легальной исламской оппозиции.

Данные обстоятельства, особенно наличие умеренной легальной исламской оппозиции, как ни удивительно, выступили факторами, препятствующими распространению радикальных исламских организаций на территории Таджикистана в обозреваемом периоде. Известно, что параллельно с развитием религиозно-политических экстремистских организаций исламского толка, в Таджикистане оформляются в качестве одной из доминирующих оппозиционных сил, умеренные исламские движения. Ведущей среди них стала «Исламская партия возрождения Таджикистана (ИПВТ), которая к декабрю 1990 г. насчитывала в своих рядах более 20 тысяч членов. В тот период ИПВТ стремилась легально участвовать в политическом процессе как парламентская партия, осознавая необходимость длительной, просветительской работы по возрождению ислама в стране. Причем, только она одна из всех легализованных исламских партий Центральной Азии приняла участие в парламентских и президентских выборах. Это единственный пример политического взаимодействия и правящей светской элиты» [134, с. 138].

В контексте взаимодействия с радикальными исламскими организациями деятельность ИПВТ стала фактором, нивелирующим влияние экстремистского религиозно-политического движения через усиление процесса их идейно-организационного «поглощения». Как указывается Г.В. Милославским «оплотом ваххабитов в Таджикистане выступал ИПВ. Следует отметить, что значительная часть «неоваххабитов» действительно влилась в состав ИПВ и ее филиалов, поскольку идеология партии в основных чертах совпадала с их взглядами. Это и неудивительно, если учесть, что основные идеи ИПВ, в сущности, основывались на трудах представителей движения Братьев-мусульман» [23, с. 84]. Таким образом, именно наличие умеренных исламских организаций в Таджикистане, особенно ИПВТ, в значительной степени в этом периоде снизило потенциал различных радикальных группировок.

2-й этап – гражданская война с 1992 по 1997 гг.

Период гражданской войны в Таджикистане оказал неоднозначное влияние в контексте развития исламской оппозиции, степени доверия к ней со стороны населения, а также тенденций распространения радикальных исламских организаций. С одной стороны, как известно, ислам стал одной из основных мобилизующих сил в период военно-политического конфликта в Таджикистане. По мнению британской исследовательницы А. Зелкиной, «разразившаяся гражданская война была восстанием менее развитого исламского юга против модернизированного проузбекского, прорусского севера. Она продемонстрировала как легко экономические, социальные и региональные конфликты обретают религиозную окраску, и, наоборот, если ислам мобилизуется как идеологическое прикрытие социальных или экономических выступлений, внутренние конфликты могут обрести всеобщую притягательность и получить значительную поддержку» [140].

Как отмечают ведущие таджикские исследователи С. Олимова и
М. Олимов, «региональные контрэлитные группировки, которые выросли и окрепли за последние 20 лет советской власти, нуждались в контридеологии. Естественно, что на эту роль выдвинулся ислам – естественный антагонист коммунизма на протяжении всех 70 лет его правления в Центральной Азии» [39, с. 8]. Несмотря на свою локальность, учитывая, что социальной базой ИПВТ было исключительно население каратегинского и бадахшанского регионов, исламская оппозиция трансформировалась во время таджикского конфликта в серьезную политическую силу. Исламисты, наряду с демократическим движением, стали основой Объединенной таджикской оппозиции, проводя от ее имени переговоры и заключив в июне 1997 г. мирный договор.

Однако вместе с завершением гражданской войны, как отмечает шведский профессор Г. Чуфрин, «народная поддержка ИПВТ пошла на убыль и ограничилась в основном гармской группой районов» [134, с. 142].

В целом, как ни парадоксально, в ходе гражданской войны произошла значительная трансформация исламской оппозиции Таджикистана от экстремистских форм ведения борьбы к политическим, мирным, что было обусловлено рядом важных обстоятельств:

         фактор отсутствия широкой поддержки среди населения страны.

По мнению таджикских экспертов, «идеология исламизма не была доминирующей или достаточно распространенной, она встречала в стране самое широкое сопротивление». Более того, по их мнению, «даже если бы оппозиции удалось вооруженным путем захватить власть в Душанбе, то она не смогла бы эту власть удержать – регионы, которые оказывали движению помощь, были значительно меньше по человеческим ресурсам, слабее экономически, чем регионы, поддерживающее правительство. Это стало проясняться в 1994 г., когда ослабел приток в вооруженные формирования оппозиции в Афганистане. Причины – начавшаяся репатриация части таджикских беженцев из Афганистана и трудовая миграция молодежи из оппозиционно настроенных регионов в Россию и другие страны СНГ. Так в конце 1993 г. вооруженных силы ДИВТ в Афганистане насчитывались около 10 тысяч человек. И количество боевиков увеличивалось ежедневно. А к началу 1994 года их численность стабилизировалась и постепенно пошла на убыль» [141].

         Более весомым моментом стало установление реального политического диалога между исламской оппозицией и политическим режимом правления Э. Рахмонова. Согласно установленной в ходе политических консультаций 30% квоты, представители исламской оппозиции, входящей в состав ОТО смогли реально войти в правительственные структуры.

Принятые со стороны официальной власти политические требования исламистов позволили в значительной степени снизить как уровень конфликтного потенциала, политической напряженности в стране, так и влияние радикальной части местной исламской оппозиции.

Между тем, следует отметить, что трансформация исламской оппозиции Таджикистана в сторону взаимных уступок, налаживание политического конструктивного диалога, наряду с положительными последствиями, оказало и негативную роль в плане начавшейся тенденции усиления активности радикальных исламских организаций. Несмотря на известное единство в стратегическом плане относительно построения на территории Таджикистана исламского государства, радикальные организации, к примеру «Такфир», подвергают значительной критике политику, проводимую лидерами ИПВТ, в частности Абдулло Нури и Акбара Тураджонзаде, за «соглашательство с правительством и предательство исламских ценностей» [134, с. 140].

3 этап – постконфликтный период до 2004 г.

Относительная стабилизация внутриполитической ситуации в Таджикистане, безусловно, положительно повлияла на развитие экстремистских тенденций в этой стране. Вместе с тем, оценивая перспективы распространения религиозно-политического экстремизма в Таджикистане, следует отметить, что, учитывая исключительно сложную социально-экономическую ситуацию в стране, высокую нестабильность политической системы, наличие неконтролируемых официальным Душанбе территорий, сохранение существенного внешнего влияния на развитие ситуации в стране, потенциал распространения радикальной идеологии в стране весьма высок. На сегодня в Таджикистане отмечается ряд негативных тенденций долгосрочного характера:

Во-первых, судя по показателям социально-экономического развития, Таджикистан прочно занял место одной из наиболее бедных стран мирового сообщества. Руководство Таджикистана пытается по мере своих ограниченных возможностей поправить тяжелейшую экономическую ситуацию в стране. Однако в условиях отсутствия реальных перспектив полноценной нормализации экономической ситуации, как в краткосрочной, так и в среднесрочной перспективе в Таджикистане произошла консервация кризисных явлений в социально-экономической сфере, что чревато самыми серьезными последствиями для таджикского общества. Обнищание значительной массы населения (средний ежемесячный доход населения в 2003 г. – от 1 до 10 долларов США), криминализация общества, формирование в городах и сельской местности люмпенизированной молодежной массы, которая в достаточной степени организована и способна на любые антиобщественные действия, являются чрезвычайно благодатной почвой для роста радикальных настроений в таджикском обществе.

Во-вторых, произошедший за последнее время в Таджикистане ряд политических событий позволяет говорить о тенденции существенного укрепления правящего режима Э. Рахмонова. С одной стороны, в условиях усиления авторитарной власти закономерным образом повышается контроль над происходящими в стране процессами, что, в целом, позитивно сказывается на процессах укрепления безопасности страны. Но, учитывая условия и специфику Таджикистана, внутриполитические перекосы грозят появлением новых и развитием имеющихся негативных тенденций, способных привести к новой политической и военной конфронтации в стране, расколом ее на зоны влияния и превращения в конгломерат полунезависимых регионов (Ходжент, Хатлон, Каратегин и Бадахшан). Дестабилизация ситуации в Таджикистане, несомненно, усилит позиции радикальных исламских организаций по всему региону, значительно увеличит миграционные процессы и, наконец, нарушит режим изоляции зоны афганского конфликта.

В настоящее время умеренная легальная исламская оппозиция, несмотря на свою объективно положительную функцию по нейтрализации радикальных исламских организаций, тем не менее, уже не в состоянии как прежде контролировать все происходящие процессы в религиозной сфере. Показательно в этом плане, что сегодня, как и во всем регионе Центральной Азии, основным субъектом распространения религиозно-политического экстремизма в Таджикистане является Хизб ут-Тахрир. Усиление влияния этой радикальной организации «тревожит и лидеров других исламских движений, в том числе лидера Партии исламского возрождения Таджикистана Саида Абдулло Нури, который заявил, что Хизб ут-Тахрир представляет угрозу для стабильности страны. Однако силовые методы борьбы с экстремистскими организациями пока дают результат, противоположный ожидаемому. А другие существующие способы нормализации религиозной ситуации в регионе пока не задействованы» [142]. Для распространения влияния Хизб ут-Тахрир в Таджикистане имеются, на наш взгляд, как благоприятствующие моменты, так и препятствующие факторы. К последним относится, прежде всего, наличие легальной исламской партии (ИПВТ), позволяющей направлять социальное недовольство в законное политическое русло и, тем самым, снижая общественное влияние радикальных организаций, подобных Хизб ут-Тахрир. С другой стороны, как отмечает С. Олимова, «региональный характер ИПВТ препятствует ее популярности в тех областях Таджикистана, которые в гражданской войне поддерживали ее противников. Так были созданы благоприятные условия для распространения влияния радикальных зарубежных движений, в частности Хизб ут-Тахрир» [143].

В целом, судя по признакам построения жесткой авторитарной системы, постконфликтный Таджикистан, в определенной степени повторяет сценарий политического развития Узбекистана с вытекающими отсюда объективно потенциально негативными последствиями, в том числе и в плане возможного построения существующей узбекской модели взаимоотношений в рамках власть – исламская радикальная оппозиция. Возможность того, что именно ислам в случае возникновения политического кризиса, повторения таджикского конфликта будет выступать в качестве контридеологии светской власти, однако, на наш взгляд, с более радикальных позиций, весьма высока.

2.2.3 Эволюция религиозно-политического экстремизма в Кыргызстане

С одной стороны, учитывая ряд объективных параметров, ситуация в контексте распространения радикальных религиозно-политических движений в Кыргызстане существенным образом отличается от Узбекистана и Таджикистана. Более того, вплоть до событий на юге Кыргызстана в Баткенте периода 1999-2000 гг. эта страна имела статус стабильного государства с минимальным риском проявления экстремизма, в том числе и со стороны религиозно-политических сил.

Ситуация коренным образом поменялась летом 1999 года в результате вторжения на территорию юга Кыргызстана боевиков радикальной узбекской оппозиционной организации – Исламского Движения Узбекистана (ИДУ). При этом важно отметить, что под коренными изменениями нами подразумевается не сам факт вторжения экстремистов и не активизация местных радикальных организаций, а изменение политики со стороны кыргызского руководства, политической ситуации в стране, общественного восприятия данной проблемы.

В целом, на основе анализа развития ситуации в постсоветском Кыргызстане можно выделить три основных этапа эволюции религиозно-политического экстремизма.

1 этап – период до баткентских событий 1999 г.

В отличие от Узбекистана и Таджикистана в постсоветском Кыргызстане не существовало достаточных предпосылок для распространения радикальных религиозно-политических организаций. Достаточно низкий уровень исламизации населения, отсутствие высокообразованного, влиятельного мусульманского духовенства, проведение со стороны местного руководства либеральной политики, в том числе и в религиозной сфере, в целом, и предопределили, на наш взгляд, относительно стабильное развитие этого государства на длительный период, вплоть до известных событий периода 1999-2000 гг. в Баткенте.

Таким образом, в Кыргызстане в отличие от Узбекистана и Таджикистана на начальном этапе независимости не произошло значительного увеличения степени влияния ислама на политическую и общественную жизнь этой страны. Однако отсутствие на территории этого государства радикальной исламской оппозиции подобно соседним Узбекистану и Таджикистану не означало отсутствие экстремистских проявлений в религиозной сфере, в целом. Надо отметить, что настоящая достаточно сложная ситуация в этой стране, связанная со значительной активизацией различных исламских экстремистских организаций на территории Кыргызстана, особенно на юге, является, во многом, результатом не только негативного внешнего влиянии со стороны Узбекистана и Таджикистана, но и некоторыми особенностями внутренней политики данного государства. Во-первых, политика либерализации всех сфер общественно-политической жизни страны, в том числе и религиозной сферы, сыграла, в целом, двоякую роль в исследуемом процессе. В условиях неудачных социально-экономических, политических преобразований произошли закономерное критическое снижение социальной поддержки для правящей элиты и рост в кыргызском обществе уровня протестного потенциала. Напротив, в условиях слабого политического контроля в данный период в стране активизируются различные религиозные партии, продвигающие идею создания наднационального исламского государства всеобщего благосостояния в рамках концепции «чистого ислама». По некоторым данным, наиболее известными в Кыргызстане были в этот период «Даават-уль Ислам» и «Ваххабиты» [42, с. 32].

Во-вторых, нахождение в нестабильном внешнем соседстве (Таджикистан, Узбекистан) сыграло свою детерминирующую роль в столкновении с новой для этой страны проблемой – религиозно-политического экстремизма. В целом, можно говорить о том, что внешние условия в Кыргызстане в отличие от Узбекистана и Таджикистана стали решающими в распространении религиозно-политического экстремизма. Прозрачность границ постсоветских государств, неизбирательное и либеральное отношение в религиозной сфере определили негативные перспективы. К моменту известных баткентских событий в Кыргызстане, прежде всего, в южных областях этой страны сложились благоприятствующие условия для распространения религиозно-политического экстремизма. Юг Кыргызстана стал к тому времени, по сути, наряду со слабо контролируемыми со стороны официальных властей территориями Таджикистана, стратегическим местом в регионе Центральной Азии базирования различных радикальных организаций. К этим условиям можно отнести:

         наиболее либеральное в регионе отношение со стороны государства к религиозным организациям, в том числе и явно радикального толка;

         наличие компактного проживания многочисленной узбекской диаспоры, поддерживающей тесные связи со своей исторической родиной, особенно Ферганской долиной Узбекистана.

2 этап – период с 1999 по 2001 гг.

Новой точкой отсчета для Кыргызстана стали события в Баткенте 1999-2000 годов, когда произошло вооруженное вторжение исламских боевиков на территорию Баткенского района республики. В целом, проникновение на территорию Кыргызстана группы вооруженных боевиков явно свидетельствовало о хрупкости внутриполитической стабильности в стране. «Баткентский конфликт» публично выявил очевидную недееспособность вооруженных сил Кыргызстана. Надо признать, что, несмотря на сохраняющуюся напряженность в соседнем Таджикистане, негативные тенденции к усилению политической напряженности в Узбекистане, руководство Кыргызстана не предпринимало до последнего времени никаких серьезных превентивных мер, в том числе и в сфере улучшения боеспособности армии.

Более того, несмотря на многочисленные предупреждения со стороны Ташкента (порой в ультимативной форме), руководство Кыргызстана продолжало проводить довольно либеральную политику по отношению к деятельности на территории южных областей страны различных радикальных исламских организаций, что создавало благоприятные условия для проникновения экстремистских сил. Объяснять подобную политику лишь стремлением властей избежать межэтнического конфликта между кыргызами и узбеками, было бы неправильно. Судя по всему, у руководства страны присутствовала серьезная путаница (непонимание) принципов демократического, либерального развития общества с хаотичным и бесконтрольным.

В целом, «Баткентский конфликт» отчетливо продемонстрировал очевидные ограниченные возможности политических элит ряда стран региона контролировать ситуацию в собственных странах, ущербность проводимой ими политики государственного строительства, отсутствие скоординированной политики в отношении перманентно возникающих общих для стран Центральной Азии угроз безопасности, в том числе религиозно-политического экстремизма.

3 этап – период с 2001 по 2004 гг.

В настоящее время в результате совпадения ряда важных условий влияние исламского фактора на политическую ситуацию в Кыргызстане представляется достаточно неоднозначным.

С одной стороны, очевидно, что под влиянием событий последних лет, связанных с проникновением боевиков ИДУ в южные регионы страны, значительной активизацией исламских, христианских и пр. экстремистских организаций, наметились определенные тенденции к ужесточению и резкому ограничению религиозной свободы в Кыргызстане. Наряду с репрессивными мерами, по мнению кыргызского эксперта В. Хамисова, «власти Кыргызстана в свой способ пытаются решать проблемы религиозного характера и перехватить инициативу у экстремистских организаций. Так, в городе Кара-Су создан единственный в Центральной Азии Центр изучения Корана. Здесь представлены тексты на 70 языках мира. В Иране представлен перевод Корана на 80 языках мира. Коран издан на уйгурском, на туркменском языках, на русском языке в переводе Богуславского, уже выпустили на казахском языке. В республике действует 38 медресе, 8 исламских институтов, за рубежом в различных высших исламских учебных заведениях обучается до 227 человек. Есть две газеты: республиканская – «Ислам маданияты» (Бишкек) и областная – «Мусульманин» (Джалал-Абад)» [144].

Вместе с тем, по мнению В. Хамисова, «с ростом оппозиции, в том числе религиозной, власть продолжает бороться не эффективными авторитарными методами. А экстремистские организации используют современные сетевые технологии организации и управления. Высокая степень обратной связи и персональное разделение рисков внутри организаций значительно повышает их эволюционные возможности и адаптивность к принимаемым против них мерам» [144, с. 15]. В настоящее время в результате стечения ряда объективных и субъективных обстоятельств в Кыргызстане представлен почти весь спектр экстремистских религиозно-политических организаций в Центральной Азии. Особое место в этом спектре занимает Хизб ут-Тахрир.

По данным спецслужбы Кыргызстана, «центрами подпольной деятельности партии Хизб ут-Тахрир в этой стране остаются Ош и Джалал-Абад, а также Сузакский, Базар_Курганский, Кара-Суйский, Араванский и Узгенский районы. Именно там осели многие члены партии Хизб ут-Тахрир, бежавшие от преследований Ташкента» [145]. В целом, идея построения Халифата на территории Кокандского ханства, то есть в Ферганской долине, находит поддержку, главным образом, среди узбекской части населения Кыргызстана. Но в последнее время наметилась устойчивая тенденция роста вступления в ряды религиозных экстремистских организаций, главным образом, в партию Хизб ут-Тахрир и представителей кыргызской национальности. Важно отметить наличие в этой стране и содержательных изменений, к примеру, если раньше листовки Хизб ут-Тахрир, в основном, призывали к выступлениям против властей Узбекистана, то в последнее время они уже призывают кыргызстанское население к антиправительственным действиям внутри страны.

О различных позициях и настроениях в кыргызском обществе относительно деятельности радикальных организаций в стране, прежде всего, в отношении Хизб ут-Тахрир, свидетельствует выступление известного депутата местного законодательного органа страны Турсунбая Бакир уулу. «В моем родном Кара-Суйском районе Ошской области с населением свыше 300 тысяч человек почти каждый пятый – шестой житель является сторонником «Хизб ут-Тахрир». Нельзя судить людей за утопические идеи. Мы должны смириться с тем, что у нас есть коммунисты и приверженцы других взглядов, которые хотели бы изменить конституционный строй государства» [146]. Даже с учетом значительного превышения данных нельзя, в целом, не отметить рост популярности этой организации в кыргызстанском обществе.

Таким образом, несмотря на очевидные преимущества политической системы Кыргызстана по сравнению с Узбекистаном, отсутствие на данном этапе репрессивной политики в отношении адептов этих организаций, число сторонников религиозных экстремистских организаций, их влияние в этой стране растет быстрыми темпами. Это в очередной раз доказывает необходимость комплексного решения данной проблемы. Более того, на наш взгляд, с учетом сложной экономической, политической ситуации, особенно на юге страны, высокой социальной незащищенности населения проблема религиозно-политического экстремизма в республике может с течением времени выйти из-под контроля.

2.2.4 Оценка перспективы развития религиозно-политического экстремизма в регионе Центральной Азии

Сложившаяся на сегодняшний день ситуация в контексте угрозы распространения религиозно-политического экстремизма может в перспективе, на наш взгляд, измениться коренным образом в сторону своей эскалации. С одной стороны, нельзя не признать очевидные положительные последствия антитеррористической операции в Афганистане в плане борьбы с экстремистскими организациями, действующими в регионе Центральной Азии. Региональным радикальным организациям нанесен колоссальный, трудно восстанавливаемый ресурсный ущерб. Вместе с тем, несмотря на определенную потерю позиций, радикальные исламские организации, в целом, не отказались от перспективы ведения активной, в том числе и вооруженной, деятельности в рамках региона. Для сохранения высокого потенциала распространения религиозно-политического экстремизма в регионе Центральной Азии существует ряд факторов долгосрочного характера. Данная группа факторов потенциального распространения религиозно-политического экстремизма тесно сопряжена, прежде всего, с развитием модернизационных процессов, а также с рядом моментов развития политической ситуации в контексте возможной смены политических элит в странах Центральной Азии. В Центральной Азии стартовала своеобразная «полоса грядущих масштабных перемен», связанная со сменой политических элит в ряде стран региона. В контексте изучаемой проблематики в связи с этим обстоятельством можно предположить развитие следующих тенденций:

         в процессе политической борьбы исламская тематика вновь станет востребованной как со стороны политических элит или контрэлит, так и со стороны различных оппозиционных групп. В условиях ускоренного процесса реисламизации обществ в Узбекистане, Таджикистане, в определенной степени в Кыргызстане необходимость использования важнейшего религиозного ресурса в процессе прихода к власти, легитимации своего присутствия в мусульманских обществах является фактом очевидным. В свою очередь, использование исламской тематики, манипуляция в политических целях религией, как показывает недавний опыт некоторых стран региона, непременно ведет к резкому витку активности различных религиозно-политических сил, в том числе и радикальной направленности;

         период объективного ослабления политических элит, вызванный возможным переделом власти в условиях отсутствия стабильности системы государственных институтов, будет воспринят со стороны радикальной исламской оппозиции в качестве благоприятной ситуации для укрепления собственных позиций и начала активной фазы их деятельности;

         в целом, приход новых властных элит в ряде стран ЦА может гипотетически привести к резким стратегическим изменениям в их политике. Определенно, что начальный период реформирования, который может принять затяжной характер, грозит серьезнейшей дестабилизацией в стране.

Совершенно очевидно, что дальнейшее развитие проблемы распространения т.н. «радикального» ислама в регионе Центральной Азии зависит также от ряда труднопрогнозируемых факторов внешнего характера, прежде всего, от развития ситуации в Афганистане.

В целом, представляется весьма затруднительным говорить о каком либо конкретном пути развития, однозначном исходе ситуации, и существует целесообразность проведения разновариантного анализа развития ситуации в контексте изучаемой проблематики. Прогнозирование через призму отношений власть – контра – исламская радикальная оппозиция в регионе Центральной Азии можно попытаться осуществить с учетом богатого общемирового опыта развития данной проблемы, опираясь на практический опыт ряда стран исламского мира. Из всего многообразия сценариев развития ситуации, к основным относятся такие варианты как:

         Алжиро-египетский вариант – длительное вооруженное противостояние власть – радикальная исламская оппозиция с многочисленными жертвами среди гражданского населения. Власть, в целом, осуществляет контроль над развитием ситуации в стране, однако, данное состояние характеризуется повышенной нестабильностью общественно-политической ситуации;

         Турецко-тунисский вариант – относительно мирное сосуществование светской власти с исламской оппозицией. Небезуспешные попытки власти мирного разрешения проблемы радикальной исламской оппозиции посредством различных методов;

         Иранский вариант – проведение со стороны светской власти радикальных реформ – дестабилизация политической ситуации – приход к власти посредством государственного переворота исламских фундаменталистских сил и практическое воплощение строительства исламского государства.

Учитывая очевидное существенное сходство факторов развития религиозно-политического экстремизма в исламском мире, с одной стороны, и регионом Центральной Азии с другой, можно предположить, что потенциально развитие ситуации может развиваться по нескольким известным сценариям, представленным по мере возрастания их вероятности.

Первый сценарий. Алжиро-египетский вариант основывается на сохранении существующих политических, экономических тенденций в ряде государств региона и предусматривает их продолжение в форме постепенной консервации кризисного состояния, сопровождаемого усилением обнищания основной части населения, укреплением коррупционных и клановых связей. По данному сценарию основная борьба за власть и влияние, за возможность реализовать свои ценностные установки в ряде стран Центральной Азии, прежде всего, в Узбекистане развернется между светской властью и исламской оппозицией, представленной радикальными исламскими организациями.

В целом, рассматриваемый сценарий может разворачиваться по следующему принципу. В ряде государств региона, прежде всего, в Узбекистане политическая элита будет стремиться осторожно модифицировать экономическую систему, создать приемлемые, с точки зрения их интересов, механизмы «безболезненной» передачи власти без потери управляемости. Однако отсутствие реальных результатов проводимых реформ в социально-экономической сфере объективно приведет к значительному росту протестного потенциала среди населения, немалая часть которого будет все более склоняться в сторону решения существующих проблем через ислам. В этой связи, несомненный и очевидный рост популярности среди населения исламских религиозно-политических организаций, в том числе и радикального толка в условиях сохранения в их адрес репрессивной политики может, по примеру стран Ближнего и Среднего Востока, привести к еще большей радикализации последних. Борьба с объективно ограниченным контингентом радикальных исламистов постепенно переходит в противостояние с широкими слоями населения. В процессе борьбы, в которую вовлекаются все новые люди, формируется идеология терроризма. Террор под разнообразными революционными лозунгами становится привычным, рутинным делом политической жизни страны. Постепенно и в обществе на основе принципа «справедливая цель оправдывает насилие» формируется не только снисходительное, но, порой, и одобрительное отношение к актам политического террора. Такие страны исламского мира, как Алжир, Палестина, Ливия, Египет – характерные примеры.

Возможность реализации данного сценария не предполагает широкомасштабного конфликта в Центральной Азии. Однако избежать локальных конфликтов различной степени интенсивности и масштаба, наподобие «Баткентских событий» или же в самом тяжелом варианте – в повторении сценария таджикской гражданской войны с последующим распространением «горячих точек» по всей Центральной Азии, едва ли удастся.

Второй сценарий. Турецко-тунисский вариант – относительно мирное сосуществование светской власти с исламской оппозицией. Второй вариант можно было бы считать продолжением первого, однако, в нем отсутствует главное условие первого – силовая составляющая: жесткое противостояние между властью и обществом с существенной активизацией радикальных исламских организаций.

Данный вариант предполагает, что, с одной стороны, правящие режимы стран региона довольно жестко пресекают антиправительственные выступления радикальных исламистов. Одновременно в стране проводится постепенная демократизация, расширяется и укрепляется выборная система, допускается определенная свобода СМИ, разрешены отрытые дискуссии о политическом исламе. В социально-экономической сфере власти проводят успешные реформы. Наряду с благоприятными внутренними факторами, нормализируется ситуация по всему внешнему периметру региона Центральной Азии, прежде всего, в Афганистане, Пакистане. Все эти условия в совокупности способствуют значительному сокращению роста влияния радикальных исламистов в странах региона. Несмотря на присутствие в регионе проблемы религиозно-политического экстремизма, тем не менее, она носит локальный, несущественный характер и не представляет реальной угрозы безопасности стран Центральной Азии.

Опыт Туниса и ряда других стран Ближнего Востока весьма ценен в этом плане и демонстрирует возможность снижения проблемы религиозно-политического экстремизма. Данный вариант развития ситуации в регионе является наиболее оптимальным, но вероятность его реализации возможна лишь в среднесрочной перспективе при наличии полного сочетания необходимых внутренних и внешний условий.

Третий сценарий. Иранский вариант – приход к власти в результате государственного переворота в одной из стран региона исламистов. Как известно, проведение в Иране ускоренными темпами светской модернизации по западному образцу в период 1963 – 1977 гг. («белая революция»), несмотря на успешную динамику изменений в экономической, социальной сферах, закончилось исламской теократической революцией.

Основными претендентами на иранский сценарий среди государств региона могут стать Узбекистан и, в меньшей степени, Таджикистан. Наиболее походящие периоды – финальный этап «старой» элиты, стремительно теряющей контроль над происходящими в стране процессами, или начальный период «новой» политической элиты. Приход новых властных элит, к примеру, может гипотетически привести к резким стратегическим изменениям в их политике, сутью которой станет постепенное «реформирование сверху», непоследовательное, ограниченное, объективно способствующее росту и масштабному проявлению радикально протестного политического потенциала. Новые политические элиты с целью значительного улучшения социально-экономического положения инициируют проведение ускоренных, радикальных реформ. Определенно, что начальный период реформирования, который может принять затяжной характер, грозит серьезнейшей политической дестабилизацией в стране. Радикальные реформы неизбежно вызовут масштабные социальные и политические конфликты, дестабилизацию политической ситуации и приход на волне народной поддержки к власти исламских лидеров.

Несмотря на низкую вероятность реализации такого сценария в краткосрочной и среднесрочной перспективе, в долгосрочной период (от 10 до 25 лет) полностью исключать возможность прихода к власти в Узбекистане и Таджикистане исламистов, в том числе и радикального толка, нельзя. Не стоит забывать, что в исходе такой ситуации заинтересовано достаточно много стран исламского мира, а также исламских организаций. Реализация этого сценария, в результате которого возможно возникновение в регионе исламского государства или как минимум становление на политической сцене одной из стран региона влиятельной исламской оппозиции, будет косвенно и напрямую способствовать росту исламизации во всех странах региона, усиливать роль ислама в политике, общественной жизни государств Центральной Азии. Отношения возникшего исламского государства непременно вступят в серьезные политические, экономические, культурные и пр. коллизии с соседними, светскими государствами региона, вызвав целый ряд трудноразрешимых проблем.

Представленные выше сценарии в отдельных своих элементах уже, практически, реализуются в ряде стран региона. Что касается их реализации в полномасштабном варианте, в чистом виде или же в виде нового комбинированного варианта с использованием элементов всех трех сценариев, то данная возможность присутствует лишь в среднесрочной и долгосрочной перспективе.

В целом, настоящие экономические и политические условия в ряде стран региона таковы, что «спрос на ислам», в том числе и на альтернативный ислам радикального толка, в ближайшее десятилетие и в более отдаленной перспективе, непременно будет возрастать. Объясняется это обстоятельство глубоким системным кризисом ряда стран региона, отсутствием надежды на скорое его преодоление, сопутствующими всему этому безработицей, коррупцией, преступностью и духовным кризисом. Общая фрустрация побуждает искать альтернативы сегодняшнему мироустройству. В контексте рассмотрения перспектив развития угрозы религиозно-политического экстремизма страны региона можно разделить на две группы.

Любой вооруженный конфликт, в том числе и с участием радикальных исламских группировок в том или ином государстве региона непременно окажет влияние на безопасность остальных стран Центральной Азии.

Кроме того, возможное дальнейшее развитие негативных процессов в регионе Центральной Азии может спровоцировать неконтролируемый и массовый поток беженцев из зон конфликтов, в том числе и на территорию Казахстана, учитывая прозрачность государственных границ в регионе, специфику расселения основных этносов региона и исторически сложившуюся взаимосвязь между ними в различных сферах и на различных уровнях (в том числе и многочисленные родственные связи).

Если ранее Узбекистан и Кыргызстан выступали для Казахстана в роли своеобразной буферной зоны, отделяющей нас от зон конфликтов, то в настоящее время по мере нарастания внутренней дестабилизации в Узбекистане, прецедента переноса боевых действий на территорию Кыргызстана зона нестабильности подошла вплотную к границам Казахстана.

2.3 Механизмы преодоления религиозно-политического экстремизма в контексте обеспечения национальной безопасности Республики Казахстан

2.3.1 Оценка потенциала развития религиозно-политического экстремизма в Республике Казахстан

С момента обретения независимости и по настоящее время, благодаря проведению последовательной и сбалансированной политики в области религиозных, межэтнических отношений, взвешенной внешней политики, проблема религиозно-политического экстремизма не проявилась в той степени и в тех опасных масштабах, которые имеют сегодня место в ряде соседних стран региона, прежде всего в Узбекистане. В отличие, к примеру, от Узбекистана казахстанские власти смогли избежать на начальном периоде независимости опасного заигрывания с различными религиозными организациями, с т.н. «оппозиционным» исламом, четко определив свои приоритеты и принципы построения светского государства. Как справедливо отмечает президент Казахстана Нурсултан Назарбаев, «Казахстан, в котором проживает свыше ста национальностей и народностей, представляет собой яркий пример межэтнического и межконфессионального согласия. Это наша принципиальная и последовательная политика. Она направлена на обеспечение внутренней стабильности. Без нее бессмысленно говорить об устойчивом развитии и экономических успехах» [147]. В целом, высокий уровень сопротивляемости казахстанского общества любым формам проявления экстремизма, в том числе и религиозно-политического, обусловлен многими вполне объективными обстоятельствами, такими как специфика «казахского» ислама, полиэтническая структура населения, относительно устойчивое социально-экономическое развитие Казахстана, благополучное геополитическое расположение страны и т.д.

Вместе с тем, представляется не просто некорректным, но и опасным преувеличение собственных возможностей и недооценка потенциала религиозно-политического экстремизма в Казахстане. Существуют объективные и субъективные предпосылки как внешнего, так и внутреннего характера для усиления потенциала радикальных настроений в казахстанском обществе, в том числе и в религиозной сфере. Прежде всего, не стоит забывать, что Казахстан является частью центрально-азиатского региона, считающегося одним из наиболее потенциально конфликтогенных зон в мире. В Центральной Азии за последние десять лет уже не раз вспыхивали конфликты различного вида, характера и интенсивности. Кроме того, судя по богатому опыту мирового развития, очевидно, что международные экстремистские организации, зачастую, в целях достижения вполне конкретных политических целей действуют совершенно, на первый взгляд, иррационально, выбирая в качестве объекта далеко не самые «важные» для терроризма страны. Для Казахстана это обстоятельство означает, что, даже не являясь непосредственным объектом со стороны террористических группировок, наша страна по тем или иным причинам может оказаться в эпицентре их деятельности. События последних лет демонстрируют, что транснациональные экстремистские организации все чаще выбирают в качестве своих объектов именно страны, ранее не имевшие опыт террористических акций (это и терракты 11 сентября в Нью-Йорке, взрывы на острове Бали в 2002 г., Стамбуле в ноябре 2003 г. и т.д.).

В целом, для полноценной и объективной оценки потенциала распространения религиозно-политического экстремизма в казахстанском обществе необходим анализ, направленный на выявление факторов, способствующих и ограничивающих развитие данного явления. В этой связи, на наш взгляд, можно выделить ряд основных естественных ограничителей и одновременно группу факторов, оказывающих наибольшее влияние на рост популярности радикальных организаций в казахстанском обществе. При этом, интересным является обстоятельство, что одни и те же факторы могут в зависимости от условий, подхода оказывать как положительное, так и резко отрицательное влияние в контексте исследуемой проблематики.

На основе анализа сложившейся специфики локальной формы ислама можно придти к выводу, что естественными ограничителями распространения «иных», нетрадиционных версий ислама, в том числе и радикального толка, выступают:

Во-первых, принадлежность казахстанских мусульман, как впрочем, и всех центрально-азиатских мусульман к ханафитскому мазхабу – как наиболее либеральной, толерантной к «религиозному инакомыслию», новациям, исламской правовой школе. Сложившаяся в течение многих веков в рамках ханафитского мазхаба система норм и положений позволяет мирно сосуществовать или, по крайней мере, терпимо относиться к сохранению в ряде мусульманских обществ различных доисламских верований, в частности, к вере в духов предков (аруах) среди казахского населения.

Во-вторых, традиционно низкий уровень исламизации казахского этноса. По общепринятому мнению, широкое распространение т.н. «чистого ислама» или коранического ислама среди казахов невозможно, в силу слабой религиозности, поверхностной исламизации казахского этноса. По данным социологических исследований, «большинство граждан Казахстана являются приверженцами светского государства. Количество людей, желающих, чтобы религия участвовала в государственном строительстве, уменьшилось, хотя, и ненамного, а число приверженцев исламского государства снизилось за последние годы достаточно резко (с 10,7 до 3,0%)» [59, с. 47].

В-третьих, Казахстан находится в некоторой географической отдаленности от основных очагов религиозно-политического экстремизма. Это касается, в первую очередь, региона Южной Азии с афганским и кашмирским конфликтами, а также Ближнего Востока с арабо-израильским конфликтом. Относительно уйгурского экстремизма в СУАР КНР, то, на наш взгляд, он носит вполне контролируемый и ограниченный характер. Страны региона Центральной Азии служат Казахстану определенным «буфером», отделяющим его от конфликтных зон.

Вместе с тем, совершенно очевидно, что в условиях сохранения транзитного состояния казахстанского общества в государстве существуют необходимые предпосылки роста потенциала распространения радикальных идеологий, в том числе и выступающих от имени ислама. При этом, данную точку зрения разделяют не только эксперты, но и все большее количество населения. Так, по данным социологического исследования «за 1998, 2000 и 2002 годы, количество людей, которые считают, что угроза распространения религиозного фанатизма в Казахстане вполне вероятна, постоянно возрастает» [59, с. 47]. В целом, среди факторов, сопутствующих росту потенциала распространения религиозно-политического экстремизма, можно выделить:

Во-первых, нестрогое соблюдение норм ислама в Казахстане в условиях устойчивого роста религиозности населения имеет двоякое значение в контексте угрозы распространения исламского религиозно-политического экстремизма. С одной стороны, поверхностное отношение к исламу большинства местного мусульманского населения (казахов, уйгур, татар и т.д.), как уже было отмечено нами выше, служит своеобразным естественным ограничителем распространения нетрадиционных исламских течений. Однако одновременно данное обстоятельство является фактором притяжения различных исламских организаций, в том числе и радикальной направленности, для научения местных «еретиков» «истинному, правильному исламу». В этой связи, по справедливому замечанию
А. Косиченко, «население, имеющее самое поверхностное, номинальное отношение к религии, как к исламской, так и христианской, а это большая часть населения страны, может способствовать как межконфессиональному согласию, так и дестабилизировать его. Такая неопределенность связанна с тем, что околорелигиозная среда, не имея настоящей веры, может легко менять свое отношение к собственной конфессии и еще легче к чужой. То есть реально радикальные организации потенциальное рекрутирование в свои ряды могут производить не в среде истинно верующих, к которым по некоторым оценкам можно отнести 15-20% населения, в т.н. «околорелигиозной среде» [148]. С мнением А. Косиченко солидарна и
В. Курганская, утверждающая, что «благодатной почвой для распространения религиозного радикализма и экстремизма является незнание людьми нравственных и социальных идей, содержащихся в учениях основателей мировых религий и церковных догматах. Поэтому пропагандисты экстремистских направлений могут достаточно легко выдавать себя за защитников подлинного вероучения» [59, с. 45].

В целом, развитие плюрализма, продолжающиеся процессы гражданской и социальной идентификации, общий рост религиозности населения, в свою очередь, естественным образом ведут к увеличению количества идеологических «центров притяжения» для отдельных членов общества и социальных групп в виде различных общественных, политических движений, религиозных школ, сект и пр. В процессе поиска общественной поддержки такие центры. Зачастую, склонны эксплуатировать те самые популярные идеологические стереотипы, которые при определенных условиях приводят к массовым проявлениям экстремизма (переворот во имя справедливого порядка, «борьба с неверными» и т.п.). Основная опасность внедрения т.н. «чистого ислама» в казахстанской среде заключается в том, что большинство населения, имея слабое представление о традиционном для Казахстана исламе, подразумевают под «возрождением» ислама принятие ислама в его первоначальном виде, в т.н. кораническом исламе времен пророка Мухаммеда. Распространители данной версии ислама в лице, прежде всего, различных экстремистских религиозных организаций небезосновательно полагают, что, играя на религиозных чувствах, акцентируя внимание людей на разнице между местным («неправильным») и кораническом исламом времен пророка Мухаммеда, можно легко направить деятельность населения на достижение поставленных политических целей – создание исламского государства. Данное сообщество наших граждан становится не просто отчужденным от остального общества, но и социально опасным, учитывая изначально известную антигосударственную, антисоциальную направленность деятельности данных организаций.

В условиях отсутствия общенациональной, воспринимаемой и поддерживаемой населением идеологии, низкого образовательного уровня среди священнослужителей различного рода миссионеры активно проводят воспитательную и идеологическую работу среди населения, особенно среди молодежи. В республике отмечается рост сторонников нетрадиционных религий и сектантских организаций, проповедующих религиозно-мистические и реакционные учения.

Во-вторых, социально-экономические условия, хотя и не являются первопричиной распространения религиозно-политического экстремизма, тем не менее, служат благодатной почвой для роста ее социальной базы. В условиях транзитной экономики часть населения, особо обделенная в результате проведения социально-экономических реформ, без труда поддается любой протестной идеологии, в том числе и экстремистского характера. В этом плане, с одной стороны, Казахстан, безусловно, демонстрирует заметные успехи в проведении реформ в экономике, и, закономерно, с каждым годом благосостояние граждан нашей страны постепенно улучшается. Однако все более явной становится диспропорция экономического развития, в результате которой вполне возможна определенная консервация социально-экономических проблем в наиболее депрессивных регионах Казахстана. Как следствие, рост экономически «обделенных», «несостоявшихся» по тем или иным причинам граждан ведет к росту потенциальной социальной базы протестного электората.

В-третьих, Казахстан, так или иначе, входит в число государств, поддерживающих мировой антитеррористический фронт. Наша страна на всех уровнях тесно взаимодействует и сотрудничает в борьбе с терроризмом с другими государствами. Надо учитывать, что война религиозных фанатиков идет не только по линии религиозные экстремисты – контра – богатые западные «кяфиры». Сегодня деятельность исламских экстремистов во многом по-прежнему носит преимущественно локальный характер и сводится к противостоянию с внутренними «врагами истинного ислама», представленными местными политическими режимами. О преимущественно локальном внутримусульманском характере противостоянии сторонников радикального ислама с правящими политическими режимами свидетельствует ситуация во многих странах Ближнего и Среднего Востока, Центральной Азии: Алжир, Египет, Узбекистан и т.д. Казахстан, к счастью, не имеет собственной исламской радикальной оппозиции. Однако Казахстан в глазах религиозных радикалов, выступающих от имени ислама, является, безусловно, мусульманской страной, но с населением, исповедующим «неправильный» ислам, и «прозападной», а значит, «кяфирской» властью. Все это, наряду с поддержкой мирового антитеррористического фронта, направленного, в основном, против радикальных исламистов, делает Казахстан удобной и, главное, «оправданной, освященной религией» мишенью.

В-четвертых, одним из потенциально возможных источников распространения терроризма и экстремизма является высокий уровень нелегальной миграции через территорию Казахстана из регионов Центральной Азии, Среднего Востока. Речь идет о тысячах задержанных и выдворенных за пределы Казахстана нелегальных мигрантах. В частности, «только в южную столицу в 1999 г. прибыли 156 афганцев, 857 иранцев, 1584 пакистанца. В целом, за 1996- 1999 годы тенденция роста числа въезжающих приобрела очертания прогрессии» [149]. Главным моментом, при этом, становится не сам факт роста количества незаконных мигрантов, а рост среди них количества проповедников радикальных идеологий. В последние годы наблюдается тенденция усиления влияния зарубежных радикальных религиозных и иных организаций, широко распространивших своих агентов в Центральноазиатском регионе. При определенных условиях тенденция на практике может перерасти в экспорт терроризма. И хотя Республика Казахстан до настоящего момента оставалась «в стороне» от явлений экспорта терроризма, отдельные факты все же находили проявление, и, думается, попытки вовлечения казахстанского общества в ареал активной деятельности радикальных сил не прекратятся в ближайшее время.

В-пятых, геополитическая ситуация в Центральноазиатском регионе также выступает важным фактором, способным существенно повлиять на развитие экстремистских настроений в Казахстане. Особого внимания заслуживают нынешние процессы в Афганистане, где наблюдается дальнейшая эскалация внутриполитических конфликтов. Анализируя перспективы распространения в массовом сознании населения Казахстана идеологии экстремизма, внешний фактор не только нельзя игнорировать, но следует воспринимать как определяющий. Распространение религиозно-политического экстремизма исламского толка в Казахстане, скорее всего, может получить импульс через внешнюю идеологическую экспансию на территорию страны. Казахстан в значительной мере подпадает под критерии «враждебного», с точки зрения религиозных экстремистов, для истинного ислама государства.

Таким образом, после проведенного факторного анализа становится совершенно очевидно, что проблема религиозно-политического экстремизма не является проблемой гипотетического характера. Казахстанское общество содержит факторы, способные содействовать распространению идей радикализма. С учетом того, что здесь до настоящего времени сохранились и действуют некоторые социально-экономические, историко-культурные и политико-идеологические предпосылки для высокой восприимчивости отдельными слоями населения идей и лозунгов экстремистского толка, нельзя исключать вероятность обострения радикалистских настроений.

В этом плане для безопасности Казахстана, как и впрочем, для любого государства опасен не сам терроризм с его, зачастую, невинными, но, как правило, относительно немногочисленными жертвами, а его последствия. Данные последствия могут быть совершенно разными по направленности, но однозначно негативными. Путем создания атмосферы нестабильности, паники и страха террористы добиваются роста политической нестабильности, социальной, межэтнической, межконфессиональной напряженности, ухудшения экономического состояния. Так, к примеру, в результате проведения в середине 1990-х ряда террористических акций против иностранных туристов религиозные фанатики в Египте сумели на многие месяцы, практически, парализовать всю туристическую индустрию и, тем самым, нанести огромный, исчисляемый миллиардами долларов США ущерб для экономики этой страны. Как известно, одной из важнейших целей исламских экстремистских организаций является посредством активной террористической деятельности по всему миру – спровоцировать рост меконфессиональной, межцивилизационной напряженности. Схема достаточно проста – взрыв недовольства среди населения пострадавшей страны, города и пр. – как реакция на террористический акт исламских экстремистов, привязка с помощью СМИ их с исламом с мусульманами, нарастание меконфессиональной, межнациональной напряженности, рост популярности среди мусульман исламского экстремизма. Казахстан, учитывая его полиэтнический состав населения, значительную (более 40% от всего населения) часть христианского, преимущественно, православного населения, в этой связи служит идеальным местом для апробации провокационных и дестабилизирующих идей радикальных исламистов.

2.3.2 Оценка механизмов преодоления религиозно-политического экстремизма в контексте обеспечения национальной безопасности Республики Казахстан

Прежде всего, стоит отметить, что существующие в Казахстане механизмы обеспечения национальной безопасности в рамках принятых концепций, правовой базы, основных институциональных образований, ресурсного обеспечения значительным образом способствовали достижению определенных успехов к настоящему времени в профилактике угрозы религиозно-политического экстремизма. При оценке существующих механизмов обеспечения национальной безопасности необходимо отметить, что в течение всего периода независимости Казахстана процесс государственного противодействия распространению идеологии экстремизма развивался по возрастающей.

Для наиболее полного анализа ситуации в контексте предпринимаемых в Казахстане профилактических мер необходимым представляется оценить действующие в стране инструменты и механизмы обеспечения национальной безопасности по данному направлению деятельности. В целом, органами государственной власти в этом контексте проводится значительная работа, которую можно разделить на ряд направлений.

а) доктринальное обеспечение

Учитывая высокую актуальность и необходимость усиления политики профилактики угрозы экстремизма и терроризма, в последние годы в Республике Казахстан был разработан ряд следующих документов доктринального характера.

Логическим продолжением Стратегии «Казахстан – 2030» является Стратегия национальной безопасности на 1999-2005 гг. [150], в которой представлены концептуальные основные направления деятельности государства в рассматриваемой сфере. Определив четко очерченные временные рамки, Стратегия позволила Казахстану принять действенные меры в отношении угрозы распространения религиозно-политического экстремизма, сконцентрировав необходимые ресурсы государства. Для усиления государственной деятельности был разработан сводный план мероприятий соответствующих структур по пресечению и профилактике экстремизма в Казахстане. При разработке плана мероприятий был использован опыт зарубежных стран, современных методик прогноза, выявления и оценки потенциала угрозы распространения религиозно-политического экстремизма.

Тем не менее, очевидной представляется некоторая разбросанность положений, касающихся предупреждения и пресечения угрозы экстремизма, и отсутствует комплексное концептуальное изложение оценки данной угрозы экстремизма, целей и методов работы государственных органов в этой сфере.

Кроме того, основной доктринальный механизм обеспечения безопасности Казахстана, по своему содержанию, во многом носит научно-теоретический характер и как следствие наблюдается явная недостаточность практических аспектов. Наиболее уязвимым местом Стратегии национальной безопасности на 1999-2005 гг. является чрезмерная теоретизированность документа, обозначение общих, «размытых» задач и соответственно общих подходов в их решении. Так, к примеру, вместо четких ответов на актуальные вопросы современности, практических рекомендаций основное место в документе отводится общим констатациям.

б) правовое обеспечение

За годы независимости была создана солидная правовая база для противодействия и профилактики различных проявлений радикализма в казахстанском обществе, в том числе и угрозы религиозно-политического экстремизма:

1. Конституция Республики Казахстан, в статье 5 которой «запрещается создание и деятельность общественных объединений, цели и действия которых направлены на насильственное изменение конституционного строя, нарушение целостности Республики, подрыв безопасности государства, разжигание социальной, расовой, национальной, религиозной, сословной и родовой розни, а также создание непредусмотренных законодательством военизированных формирований» [77, с. 6-7]. В статье 20 отмечается «недопустимость пропаганды или агитации насильственного изменения конституционного строя, нарушения целостности Республики, подрыва безопасности государства, войны, социального, расового, национального, религиозного, сословного и родового превосходства, а также культа жестокости и насилия» [77, с. 14];

2. Закон РК «О национальной безопасности» от 26 июня 1998 г., «в котором были систематизированы все наработки в сфере обеспечения национальной безопасности за предыдущие годы. Закон определил национальные интересы Республики Казахстана, обозначил угрозы и принципы обеспечения национальной безопасности страны. Были прописаны полномочия Президента, Парламента, Правительства, судов, государственных органов и организаций в области обеспечения национальной безопасности» [78, с. 8, с. 224-239];

3. Закон РК «О борьбе с терроризмом» от 13 июля 1999 года, определивший правовые и организационные основы борьбы с терроризмом в Республике Казахстан, порядок деятельности государственных органов и организаций, независимо от форм собственности, а также права, обязанности и гарантии граждан. В данный закон, после событий 11 сентября 2001 года и последующей глобальной антитеррористической борьбы, в январе 2002 г. были внесены изменения и дополнения [151].

4. Закон «О средствах массовой информации», который «не допускает использование средства массовой информации для пропаганды или агитации насильственного изменения конституционного строя, нарушения целостности Республики Казахстан, подрыва безопасности государства, войны, социального, расового, национального, религиозного, сословного и родового превосходства, культа жестокости и насилия, порнографии, а также распространения сведений, составляющих государственные секреты Республики Казахстан и иные охраняемые законом тайны» [152].

5. Указ Президента Республики Казахстан от 10 февраля 2000 г. «О мерах по предупреждению и пресечению проявлений терроризма и экстремизма», определивший основные направления деятельности государственных органов по противодействию терроризму и экстремизму [153].

Естественно, что данными нормативно-правовыми актами не ограничивается правовая база по противодействию и профилактике экстремизма в казахстанском обществе, но вышеуказанные законы, указы являются, на наш взгляд, основными в этом направлении. Таким образом, за последние годы в условиях роста угрозы экстремизма, как на международном уровне, так и на региональном были внесены существенные изменения в законодательную систему Казахстана. Данные изменения определили создание адекватной правовой основы для государственной политики в сфере предупреждения и противодействия угрозе экстремизма. Вместе с этим, анализ правовой базы позволяет выделить ряд недостатков, препятствующих процессу совершенствования нормативно-правовой базы в области предупреждения экстремизма.

Первое. В действующих законодательных актах государства, фактически, отсутствует правовая оценка и обоснование понятия «экстремизм» и его классификация. Значительной проблемой является также и то, что в Казахстане нет законодательного акта, регламентирующего противостояние различным проявлениям экстремизма.

Второе. Недостатком законодательной основы борьбы с этим явлением является отсутствие самого закона «Об экстремизме», определяющего правовые и организационные основы борьбы с этим, по сути, самостоятельным по своему содержанию явлением.

Третье. Не до конца очерчена сфера ответственности средств массовой информации при освещении тем, касающихся экстремизма и терроризма.

Четвертое. Законодательно не определяется фундаментальная важность координации действий между различными органами государственной власти. Данный вопрос упоминается лишь вскользь без необходимого акцента.

Пятое. Отсутствие разграничения причин и целей преступления в форме захвата лиц и классификации требований, которые могут быть отнесены к экстремистским или террористическим, приводят к неадекватному применению мер, заложенных в Законе Республики Казахстан «О борьбе с терроризмом» и, прежде всего, в праве применения физического воздействия, в том числе уничтожения, до решения суда. Более того, отсутствие данных положений в Законе Республики Казахстан «О борьбе с терроризмом» входит в противоречие с международным правом.

Таким образом, хотелось бы отметить, что эффективной мерой в борьбе с проявлениями экстремизма на современном этапе, на наш взгляд, является совершенствование нормативно-правовой базы, направленное на решение таких проблемных вопросов, как ошибки в квалификации, соразмерное назначение наказания опасности деяния, упрощение сложной конструкции действующей в настоящее время правовой нормы об экстремизме и терроризме.

в) институциональное обеспечение

В целом, в Казахстане после 12 лет независимости сложилась достаточно разветвленная структурная сеть государственных институтов в системе обеспечения национальной безопасности, и сегодня, по сути, происходит этап их качественного совершенствования. Проблемами предупреждения и противодействия угрозам экстремизма и терроризма в Казахстане занимается достаточно большой круг ведомств, включающий в себя ряд структурных подразделений администрации Президента, Совет безопасности, Комитет национальной безопасности, Министерство внутренних дел, Министерство культуры, информации и общественного согласия, Министерство обороны, Министерство образования, прокуратуру, Агентство по демографии и миграции и др.

Осознание важности комплексного подхода в профилактике экстремизма и терроризма способствует принятию мер по повышению уровня межведомственного взаимодействия в этой сфере. Так, после фактов вторжения военизированных группировок на территорию соседних Кыргызстана и Узбекистана, согласно распоряжению Президента Республики Казахстан от 22 сентября 1999 года, была создана межведомственная комиссия Совета Безопасности по противодействию религиозному экстремизму. В дальнейшем, в соответствии с президентским распоряжением были образованы межведомственные комиссии по основным направлениям деятельности Совета Безопасности, в том числе по вопросам внешней политики, обороны и по вопросам внутренней безопасности.

Основываясь на положениях законодательства, правоохранительные органы республики предприняли ряд организационных и практических мер:

1. Усилена оперативно-розыскная деятельность правоохранительных органов, а также профилактическая работа государственных органов по борьбе с проявлениями экстремизма и терроризма. В этих целях укреплены территориальные органы КНБ в южных областях Казахстана;

2. В МВД сформировано антитеррористическое спецподразделение, в приграничных районах укреплены миграционная и дорожная полиция.

3. На южном участке границе развернуты дополнительные части и подразделения Пограничной службы КНБ, выставлены более десятка новых контрольно-пропускных пунктов, а также дополнительные блокпосты. Построены дополнительные таможенные пункты в Южно-Казахстанской, Жамбылской, Кызылординской, Мангистауской областях.

4. Для прикрытия государственной границы Казахстана на южном участке создан Южный военный округ. Проведена работа по комплектованию воинских подразделений современными видами связи и снаряжения, новейшей аппаратурой радиотехнической разведки.

5. Предприняты меры по усилению паспортного и визового контроля, а также контроля на всех видах транспорта международного сообщения.

6. Осуществляется комплекс правовых и оперативных мероприятий по пресечению незаконной деятельности незарегистрированных религиозных общин, сект, духовных учебных заведений.

7. В целях обеспечения конструктивного взаимодействия государства и религиозных объединений создан Совет по связям с религиозными объединениями как консультативно-совещательный орган при Правительстве республики. На региональном уровне также созданы аналогичные органы при акимах областей, гг. Алматы и Астана.

8. В целях межведомственного обмена данными «Комитетом национальной безопасности, Генеральной прокуратурой, Министерством внутренних дел, Министерством иностранных дел создан объединенный банк данных о терроризме и иных проявлениях экстремизма» [78, с. 103-104].

Тем не менее, институциональное обеспечение политики Казахстана на борьбу с распространением радикальной идеологии имеет ряд недоработок.

Первое. Недостаточное взаимодействие и координация государственных органов в рамках выполнения программы действий по предупреждению и противодействию угрозам экстремизма и терроризма.

Второе. Отсутствие в системе государственной власти Республики Казахстан специального ведомства, в задачи которого могло бы входить обобщение информации, анализ данных и оценок для определения первоочередных практических задач и дальнейшее осуществление координации с другими министерствами, областными и местными органами власти, а также с частным сектором.

Третье. Недостаточный уровень информационного обмена между различными ведомствами.

Четвертое. Дефицит квалифицированных кадров, обладающих необходимыми профессиональными навыками в сфере противодействия терроризму и экстремизму.

г) образовательно-идеологическая деятельность

Наиболее непроработанная сфера деятельности государства в предупреждении и противодействии распространению в массовом сознании населения идеологии радикализма, при том что в Казахстане имеются достаточно благоприятные условия именно для несиловых информационно-идеологических методов антиэкстремистской деятельности. К ним относятся следующие факторы:

         толерантность сознания большинства казахстанского населения;

         многовековой опыт мирного сосуществования разных национальностей и религий;

         достаточно развитая информационная сфера и многообразие средств массовой информации;

         принципиальная готовность медийного сообщества к сотрудничеству в деле противодействия экстремизма.

Стоит, конечно, отметить, что в государственной идеологии важное место занимает идея присущности казахстанскому обществу межнационального и межконфессионального согласия. Однако очевидно, что отсутствие до последнего времени вспышек экстремизма и радикализма заслуга, скорее, не государства, а общества.

Анализируя информационно-пропагандистскую деятельность государства, можно выделить ряд недостатков.

Первое. Сохраняются такие негативные моменты как - недостаточный уровень информационного, просветительского взаимодействия по линии официальное исламское духовенство (в лице Духовного управления мусульман Казахстана - ДУМК) – общество, низкий уровень влияния и доверия ДУМК среди части мусульманского населения, особенно среди этнических меньшинств, прежде всего уйгуров, узбеков, дунган, (в реальности влияние ДУМК распространяется на священнослужителей официально зарегистрированных мечетей).

Второе. Низкий уровень взаимодействия государства и СМИ. При обоюдном понимании важности использования СМИ в качестве эффективного тактического средства предупреждения и противодействия террористическим и экстремистским угрозам, взаимоотношения государственных органов и СМИ до сих пор носит несистемный, непродуманный характер. В частности, государство до сих пор четко не определило место СМИ в политике противодействия угрозе распространения экстремизма.

Законодательно не конкретизированы обязанности СМИ при освещении террористической или экстремистской деятельности и проведении контртеррористической операций, не отрегулирован вопрос об ограничениях деятельности журналиста, освещающего чрезвычайную ситуацию, в том числе акты терроризма и экстремизма.

Вышеуказанные недостатки законодательства Республики Казахстан обуславливают следующие проблемные моменты:

         отсутствие в законодательстве Республики Казахстан четкого определения экстремизма может привести к злоупотреблениям по отношению к СМИ, журналистам со стороны чиновников, силовых органов. К примеру, деятельность отдельного СМИ, публикации журналиста, могут быть расценены при необходимости как пропаганда экстремизма;

         эта же причина может привести и к злоупотреблениям со стороны самих представителей масс-медиа;

         в случае возникновения чрезвычайного положения, связанного с проявлениями терроризма или экстремизма, непроработанность вопросов об ограничениях СМИ может существенно повлиять на обеспечение контртеррористической операции и в ряде случаев создать проблемы по обеспечению безопасности граждан;

         непроработанность вопросов, касающихся деятельности СМИ в условиях чрезвычайных ситуаций может также привести к снижению степени доверия со стороны населения к государственным институтам.

Третье. Недостаточное использование возможностей образовательной сферы, как базисного элемента воспитания толерантности и взаимотерпимости. Так, из государственной системы образования, фактически, исключен элемент ознакомления с духовной, конкретно с религиозной сферой культуры человечества. Данное образовательное направление носит хаотичный характер, с соответствующими негативными последствиями. В государственных учебных заведениях предмет «Религиоведение» преподается лишь в некоторых ВУЗах, в основном на гуманитарных факультетах.

Четвертое. Проблема построения национальной идеологии. Несмотря на то, что в принципе, в казахстанском обществе уже выработаны четкие установки, способные стать основанием для общенациональной идеи – это такие ценности, как межнациональное согласие и веротерпимость, социальное равенство и экономическое процветание, в реальности отсутствует целенаправленная деятельность государства по развитию этих установок, по идентификации каждого отдельного гражданина, независимо от этнической и религиозной принадлежности с казахстанским государством. Между тем, именно путем реального воплощения национальной идеологии, создания высокоорганизованного и осмысленного казахстанского общества возможно построение эффективной преграды перед распространением радикальных идей.

Таким образом, образовательная, информационно-пропагандистская сферы в профилактике распространения радикальных идеологий в Казахстане требуют более пристального внимания и осмысленной стратегии со стороны государства.

д) международная деятельность

Учитывая, что причины и истоки экстремизма в значительной степени лежат в международной плоскости, Казахстаном проводится активная политика и комплекс мероприятий на глобальном, региональном и двустороннем уровнях.

Казахстан принял активное участие в международной антитеррористической коалиции. «Республика присоединилась к 7 из 12 существующих международных конвенций по противодействию терроризму, в том числе:

         к международной конвенции о борьбе с финансированием терроризма;

         к международной конвенции о борьбе с бомбовым терроризмом;

         к декларации ООН о мерах по ликвидации международного терроризма.

Кроме того, Казахстан является активным участником ряда международных и региональных организаций, выдвигающих задачи противодействия международному терроризму и экстремизму:

         Совещание по взаимодействию и мерам доверия в Азии;

         Шанхайская организация сотрудничества;

         Организация договора о коллективной безопасности;

         Совет северо-атлантического партнерства;

         Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе и др. [78, с. 9].

Республикой Казахстан заключены двусторонние соглашения о сотрудничестве в сфере противодействия терроризму и международной преступности с рядом государств, в том числе с Венгрией, Грузией, КНР, Кыргызстаном, Литвой, Молдовой, Пакистаном, Турцией, Узбекистаном, Украиной, Россией, ФРГ, Чехией и т.д.» [78, с. 23-24].

В целом, политика Республики Казахстан на международной арене в сфере предупреждения и борьбы с экстремизмом и международным терроризмом может быть оценена как адекватная. В настоящее время создана достаточная внешнеполитическая основа для осуществления и усиления комплекса мер во внутренней сфере. Наряду с этим, в этой сфере деятельности также существует ряд проблемных моментов.

Первое. Дублирование функций международных объединений, участником которых является Республика Казахстан. Фактически, в программу действий каждого из них включен пункт по борьбе с терроризмом.

Второе. Отсутствие системы координации между межгосударственными объединениями. Большая часть из них преследует одни и те же цели, не используя должным образом при этом опыт работы других организаций.

Третье. Не до конца решена проблема урегулирования ситуации в Афганистане. Учитывая, что сохранение высокого уровня конфликтного потенциала в этой стране является основной угрозой стабильности всего региона Центральной Азии, отмечаемая тенденция к снижению внимания международного сообщества к афганскому вопросу несет в себе немало потенциальных проблем.

Четвертое. Отсутствует комплексный подход и координация действий к угрозам терроризма и экстремизма между центральноазиатскими государствами. Многие заключенные ранее международные договора относительно совместного противодействия общим угрозам, в том числе и угрозе религиозно-политического экстремизма и терроризма, отличаются своей низкой эффективностью по ряду причин объективного и субъективного характера. Так, к примеру, в рамках ЦАС были заключены на протяжении многих лет ряд договоров, касающиеся совместного обеспечения региональной безопасности, отражении общих угроз (Договор от 21 апреля 2000 г. о совместных действиях по борьбе с терроризмом, экстремизмом, наркобизнесом). Между тем, как отмечают специалисты, с точки зрения их практического применения они отличаются низкой эффективностью. Происходит это не в результате правового несоответствия, а по причине вхождения юридических обязательств, принятых в рамках межгосударственных договоров в острое несоответствие с обстоятельствами субъективного и объективного характера. Таким образом, фактически, каждое государство региона действует в этом направлении в одиночку.

2.3.3 Механизмы преодоления религиозно-политического экстремизма
в контексте обеспечения национальной безопасности Республики Казахстан

С учетом проведенной оценки необходимо отметить ряд проблемных моментов в механизмах обеспечения национальной безопасности Казахстана в контексте исследуемой угрозы. С целью повышения эффективности политики направленной на предотвращение и недопущение распространения радикальной идеологии, существует необходимость совершенствования существующих механизмов обеспечения национальной безопасности по ряду направлений.

а) доктринальное обеспечение

Учитывая разбросанность положений, касающихся предупреждения и пресечения угроз терроризма и экстремизма, по целому ряду доктринальных документов в Казахстане, представляется очевидной необходимость их объединения и дальнейшей проработки в специальных документах концептуального характера. В этой связи мы предлагаем следующее.

Разработка Стратегии по борьбе с терроризмом и экстремизмом.

Основная цель Стратегии – адаптация деятельности государственных органов к меняющейся природе угроз терроризма и экстремизма.

Основная задача – придать деятельности государственных органов в этой сфере системный и последовательный характер.

Предполагается, что документ должен содержать следующие концептуальные положения.

Первое. Обобщение мирового опыта борьбы с угрозой религиозно-политического экстремизма. Учитывая, что в условиях Центральной Азии, Казахстана, в частности, практически, монопольную деятельность оказывает религиозно-политический экстремизм, выступающий от имени ислама, то, соответственно, наиболее ценным представляется опыт стран исламского мира, прежде всего, государств Ближнего и Среднего Востока.

Второе. Подробную характеристику основных направлений проявления терроризма и экстремизма в Казахстане.

Третье. Концептуальное определение направлений деятельности государственных органов в этой сфере.

Реализация Стратегии по борьбе с терроризмом и экстремизмом требует комплексного подхода. В этом плане представляется необходимой разработка и осуществление двух государственных программ, используя разграничения на профилактику и противодействие:

         Государственная программа «Профилактика экстремизма в казахстанском обществе». Основная цель программы – формирование установок толерантного сознания, определяющего устойчивость поведения в обществе отдельных личностей и социальных групп как основы гражданского согласия в демократическом государстве. Основная задача программы – разработка эффективных государственных мер и механизмов в области предупреждения экстремизма. Программа должна носить предупредительный характер, уделяя пристальное внимание причинам возможного возникновения угроз экстремизма.

         Государственная программа «Противодействие угрозам экстремизма и терроризма». Основная цель программы – определить основные принципы и направления государственной политики в области противодействия экстремистской и террористической деятельности. Основная задача программы – установить порядок осуществления мер государственными институтами по противодействию возможным проявлениям экстремизма и терроризма. Программа должна носить практический характер, имея дело с уже сложившимися к настоящему времени угрозами.

б) правовое обеспечение

На основе экспертизы действующего национального законодательства Республики Казахстан в сфере обеспечения национальной безопасности, а также анализа международного законодательства, можно придти к выводу о том, что на современном этапе одной из самых эффективных мер в противостоянии государства терроризму и экстремизму является совершенствование нормативно-правовой базы Республики Казахстан. В этих целях была проведена работа по выработке практических предложений, относительно дальнейшего совершенствования законодательных и иных нормативно-правовых актов Республики, касающихся борьбы с терроризмом и экстремизмом.

В результате проведенной научно-практической работы диссертантом вносится предложение о разработке и принятии отдельного закона, касающегося противодействия экстремистской деятельности. Также предлагаются конкретные изменения и дополнения к 3 действующим законодательным актам Республики Казахстан, касающимся борьбы с терроризмом и экстремизмом, а именно:

1. Закон Республики Казахстан «О национальной безопасности»;

2. Закон Республики Казахстан «О борьбе с терроризмом»;

3. Закон Республики Казахстан «О средствах массовой информации».

Для практической реализации предложений по совершенствованию правой базы предлагается создать в ближайшее время при Совете безопасности межведомственную рабочую группу по разработке республиканского законопроекта «О противодействии экстремистской деятельности» и окончательной выработке формулировок предлагаемых поправок в действующее законодательство страны и внесению их на рассмотрение Парламента Республики Казахстан.

В состав вышеуказанной межведомственной группы включить специалистов из соответствующих государственных органов (КНБ, МВД, МО, Министерство юстиции, Верховный Суд), ДУМК, неправительственных организаций, а также независимых экспертов-ученых. Рекомендации экспертной группы подразумевают под собой осуществление следующих мероприятий:

1. Выработка национального законодательства по вопросам борьбы с экстремизмом.

Учитывая, что значительной проблемой квалификации экстремистской деятельности является то, что в законодательстве Казахстана отсутствует законодательный акт, регламентирующий понятие экстремизма и противостояние ему, необходимо разработать и принять закон «О противодействии экстремистской деятельности», в котором определялись бы термины «экстремизм», «экстремисты», «экстремистская деятельность», «экстремистские организации» и многое другое.

2. Совершенствование Закона Республики Казахстан «О борьбе с терроризмом».

Первое. Четко определить в Законе Республики Казахстан «О борьбе с терроризмом» положения о лицах, которые могут быть отнесены к категории террористов, применительно к ст. 234 УК Республики Казахстан «Захват заложника», которая звучит следующим образом: «Захват заложника:

1. Захват или удержание лица в качестве заложника, совершенные в целях понуждения государства, организации или гражданина совершить какое-либо действие или воздержаться от совершения какого-либо действия как условия освобождения заложника, – наказываются лишением свободы на срок от трех до восьми лет.

2. Те же деяния, совершенные: а) группой лиц по предварительному сговору; б) неоднократно; в) с применением насилия, опасного для жизни или здоровья; г) с применением оружия или предметов, используемых в качестве оружия; д) в отношении заведомо несовершеннолетнего; е) в отношении женщины, заведомо для виновного находящейся в состоянии беременности; ж) в отношении лица, заведомо находящегося в беспомощном состоянии; з) в отношении двух или более лиц; и) из корыстных побуждений или по найму, – наказываются лишением свободы на срок от семи до двенадцати лет.

3. Деяния, предусмотренные частями первой или второй настоящей статьи, если они совершены организованной группой либо повлекли по неосторожности смерть человека или иные тяжкие последствия, – наказываются лишением свободы на срок от десяти до пятнадцати лет» [154].

Рассматривая ст. 234 УК Республики Казахстан, можно отметить, что ее отдельные положения, с одной стороны, соответствуют нормам международного права, которые предполагают отнесение к террористическим акциям любого захвата людей с выдвижением требований к властям и угрозе жизни захваченных лиц. С другой стороны, захват лиц осуществляется только в корыстных целях либо для освобождения из исправительных заведений сообщников.

Второе. Внести в Закон Республики Казахстан «О борьбе с терроризмом» норму, определяющую специальные меры по обеспечению безопасности захваченных лиц при проведении контртеррористических мероприятий. Отсутствие данных положений в Законе Республики Казахстан «О борьбе с терроризмом» нарушает конституционные права граждан, в том числе право на жизнь, что непосредственно затрагивает вопросы национальной безопасности, так как неограниченное применение положений данного закона применительно к данной статье входит в противоречия с международным правом.

Третье. Определить органы финансовой полиции в качестве субъекта борьбы с терроризмом и экстремизмом и нацелить их на выявление преступлений, связанных с финансированием террористических и экстремистских организаций. В Законе Республики Казахстан «О борьбе с терроризмом» не существует разграничения функций между субъектами, осуществляющими борьбу с терроризмом и обязанными заниматься выявлением преступлений, связанных с финансированием террористических организаций. В этой связи вызывает вопрос деятельность органов финансовой полиции в части обеспечения экономической безопасности в целом и противодействия терроризму и экстремизму в частности.

3. Совершенствование Закона Республики Казахстан «О национальной безопасности»

Первое. Внести дополнения в Закон Республики Казахстан «О национальной безопасности» в части определения критериев, на основании которых действия участников бюджетных процессов могут быть признаны наносящими ущерб финансовой безопасности страны, а также критерии, позволяющие судить о соблюдении государственными и негосударственными субъектами требований финансовой безопасности.

Второе. Внести изменения и дополнения в ст. 8 Закона Республики Казахстан «О национальной безопасности» в части определения понятия «силы обеспечения» безопасности, так как в настоящее время данная дефиниция включает в себя только силовые структуры, оставляя за рамками иные структуры, к примеру, Счетный комитет, который мог бы давать оценку соблюдению вышеуказанных критериев и подготавливать соответствующие доклады Президенту и Парламенту страны.

Статья 8 Закона Республики Казахстан «О национальной безопасности» определена следующим образом: «Силы обеспечения национальной безопасности:

1. К силам обеспечения национальной безопасности относятся:

         вооруженные Силы, другие войска и воинские формирования Республики Казахстан;

         органы национальной безопасности, внутренних дел, внешней разведки, военной и налоговой полиции, Службы охраны Президента Республики Казахстан, налоговая и таможенная службы, службы ликвидации последствий чрезвычайных ситуаций.

         силы обеспечения национальной безопасности взаимодействуют между собой в пределах, установленных законодательством, и взаимно информируют друг друга по вопросам, относящимся к их компетенции.

         обеспечение национальной безопасности является обязательным для всех иных государственных органов и организаций, которое они осуществляют в пределах своей компетенции самостоятельно, а также по обращениям сил обеспечения национальной безопасности» [78, с. 228].

4. Совершенствование Закона Республики Казахстан «О средствах массовой информации»

Учитывая возрастающую роль СМИ в борьбе с терроризмом и экстремизмом, а так же непроработанность этой проблемы в казахстанском законодательстве, необходимость внесения изменений и дополнений в Законы РК «О СМИ» и «О борьбе с терроризмом», не вызывает сомнений.

Эти изменения позволят конкретизировать ограничения распространения информации, имеющей значение для проведения контртеррористических операций. К такой информации, к примеру, как правило, можно отнести сведения раскрывающие методы, способы и технику совершения террористических актов, информацию о заложниках, сведения о сотрудниках антитеррористических спецподразделений, информацию, содержащую факты или предположения о намерениях и планах силовых структур и т.д.

Следует отметить, что принятие подобных поправок несет определенные объективные риски. В частности, это может вызвать закономерное неприятие со стороны субъектов масс-медиа и международных организаций, нежелание их сотрудничества. В числе выдвигаемых ими контраргументов, скорее всего, будут присутствовать следующие:

         данные поправки ограничат деятельность СМИ, при этом не только в чрезвычайных ситуациях, связанных с проведением террористических актов;

         данные поправки будут способствовать устранению ряда средств массовой информации от объективного освещения событий, а также от освещения ключевых проблем страны с государственных и гражданских позиций.

Таким образом, возникает дилемма, когда, с одной стороны, необходимость поправок в законодательные акты, ограничивающих деятельность СМИ при освещении актов терроризма и экстремизма, не вызывает сомнений, а с другой стороны, их принятие может вызвать напряженность в отношениях власти и СМИ.

Избежать подобных рисков, на наш взгляд, можно путем вовлечения СМИ, журналистских организаций и общественности в их разработку. Такой подход позволит избежать обвинений власти в ущемлении свободы слова, а так же будет способствовать демократизации политического поля Казахстана.

Помимо законодательных мер, регулирующих деятельность СМИ в период активизации сотрудничества по борьбе с терроризмом и экстремизмом, целесообразно стимулировать журналистское сообщество на разработку кодекса принципов поведения в экстремальных ситуациях. Учитывая, что сейчас для Казахстана актуальны процессы демократизации, необходимо стимулировать само журналистское сообщество, для разработки правил поведения при освещении чрезвычайных ситуаций.

в) институциональное обеспечение

Относительно усовершенствованным механизмом обеспечения национальной безопасности, на наш взгляд, является сфера институционального обеспечения. Между тем и в этой области существует ряд проблемных моментов, устранение которых позволит в значительной степени повысить качество системы обеспечения национальной безопасности. В этой связи рекомендуем следующие меры.

Первое. Усиление информационного обмена между государственными органами, что подразумевает следующие меры:

         усовершенствование специализированного банка данных об экстремистских организациях, их лидерах, основных тенденциях распространения данного явления в мире и т.д.;

         расширение круга доступа государственных органов к банку данных. Наряду с КНБ, прокуратурой, МВД и МИДом к нему должен иметь доступ определенный круг сотрудников ряда других ведомств, в том числе министерство информации, образования и т.д. а также областные исполнительные власти;

         выделение дополнительных финансовых средств на техническое и ресурсное обеспечение данного банка данных.

Второе. Методологическое обеспечение работы.

         ввести в практику проведение семинаров-тренингов по повышению теоретических и практических навыков антитеррористической и антиэкстремистской работы для сотрудников государственных органов управленческого и исполнительного состава;

         разработать памятки для сотрудников государственных органов по освещению проблем терроризма и экстремизма.

г) образовательно-идеологическая деятельность

В целом, учитывая перспективы усиления исламского фактора на общественно-политические процессы в странах региона, в том числе и посредством активизации деятельности различных экстремистских организаций, Казахстану уже сегодня в целях эффективного обеспечения национальной безопасности важно учитывать необходимость построения грамотной религиозной политики.

Первое. Наиболее уязвимым местом политики Казахстана в отношении радикальных религиозно-политических организаций является сохранение преимущественно силового подхода решения этой проблемы. Между тем, мировой опыт показывает, что степень эффективности применения насильственных мер резко отличается между террористическими и экстремистскими организациями. Таким образом, в политике усиления профилактики экстремизма и терроризма в казахстанском обществе существует настоятельная необходимость ее диверсификации. К примеру, если в отношении террористических организаций, в ситуации угрозы проведения террористических актов силовой подход является оправданным и эффективным, то в отношении экстремистских организаций, не использующих террористические методы в своей деятельности, он, в целом, бесперспективен и даже опасен.

Второе. Соответственно, в предлагаемых рекомендациях есть целесообразность сосредоточиться на путях противодействия подобным радикальным религиозно-политическим организациям. Учитывая существующие реалии, наиболее проблемной организацией такого типа является транснациональная партия Хизб-ут-Тахрир, заметно активизировавшая в последние годы свою деятельность на территории Казахстана. Стратегия в отношении этой, наиболее представленной в регионе, в частности в Казахстане, организации не может носить односложный характер. С одной стороны, деятельность Хизб ут-Тахрир носит антиобщественный, антисистемный характер и, в конечном итоге, направлена на разжигание межнациональной (против евреев, граждан США и т.д.), межконфессиональной (против христиан и всех инаковерующих) и даже внутриконфессиональной (отвергает суфизм во всех его направлениях, не приемлет шиитов и т.д.) розни. Принимая во внимание стратегическую опасность деятельности Хизб ут-Тахрир, очевидна необходимость противодействия, безусловно, деструктивной и угрожающей безопасности Казахстана деятельности этой организации.

Вместе с тем, надо учесть, что данная организация, хотя и имеет радикальные цели, не является террористической, по крайней мере, пока что не существует никаких убедительных доводов и доказательств этому. Несмотря на нахождение отдельных элементов (взрывчатки, листовок с содержанием, призывающим к «священной войне» и т.д.), преждевременно и опасно оценивать деятельность Хизб ут-Тахрир как террористическую. Соответственно, силовая составляющая не должна быть определяющей в отношении этой организации. Как показывает опыт соседних стран, прежде всего, Узбекистана, политика, основанная исключительно на запрете и репрессиях, не просто малоэффективна в отношении этой организации, но и приводит к обратным результатам. Репрессивная политика может привести к радикализации деятельности Хизб ут-Тахрир, с реальной перспективой распада партии на «умеренную» и «радикальную» части и с переходом последней к активной террористической деятельности. Поэтому представляется допустимым отказ от преимущественно насильственных методов в стратегии противодействия Хизб ут-Тахрир с целью предотвращения дальнейшей радикализации этой организации.

Учитывая, что традиционно основной упор Хизб ут-Тахрир делает на идеологической работе с населением, то и стратегия противодействия казахстанских государственных структур различного уровня и направленности (КНБ, ДУМК, НПО и т.д.) должна быть сосредоточенна в этом направлении. Успешное продвижение своей идеологии среди населения Казахстана обусловлено, прежде всего, сохранением информационного вакуума, образовавшегося в результате неэффективной и непродуманной в этом плане идеологической работы с населением, отсутствием результативных действий государственных и общественных структур.

Таким образом, именно воспитательная религиозно-просветительская политика среди населения должна стать краеугольным камнем в стратегии Казахстана в отношении Хизб ут-Тахрир. В целом, для эффективного противодействия распространению радикальной идеологии необходима грамотно выстроенная идеологическая альтернатива, последовательно внедряемая среди населения. При этом здесь ключевыми принципами должны стать два аспекта:

         основным содержательным моментом должен стать принцип, что Казахстан не просто не является государством, противодействующим исламу, препятствующим его возрождению и т.д., но и рассматривающим ислам как стабилизирующий фактор, важный элемент государственной политики;

         одновременно, и этот аспект не входит в противоречие с первым принципом, среди населения стоит вести активную разъяснительную работу по теме ислама, экстремизма в исламе, вреде идеи т.н. «чистого ислама», несостоятельности идеи строительства «исламского государства» времен пророка Мухамеда и т.д.

Практически все радикальные исламские организации, в том числе и Хизб ут-Тахрир, основное направление своей идеологической деятельности видят среди молодежи. По разным данным «от 50% до 80% состава исламских экстремистских организаций в странах исламского мира составляет молодежь в возрасте от 17 до 28 лет» [38, с. 79]. Примечательно, что радикальные религиозно-политические организации склонны вербовать молодых людей из числа представителей интеллигенции, научных работников, студентов. К примеру, в настоящее время, миссионеры Хизб-ут-Тахрир проводят на территории Казахстана воспитательную и идеологическую работу среди подрастающего поколения практически во всех учебных заведениях (от средней школы до ВУЗа), летних лагерях и т.д. Соответственно, особенный упор необходимо делать на работе с молодежью, так как наиболее рельефно активность исламистов наблюдается там, где речь идет о работе с молодежью.

Третье. В целом, надо отметить, что для решения проблемы исламского религиозно-политического экстремизма необходим, прежде всего, диалог внутри самого ислама. Между различными течениями, направлениями в исламе необходим диалог – как единственный способ снижения проблемы исламского экстремизма. Попытки отмежеваться от радикальных исламистов, их публичное отделение от религии (ислама), применение относительно них исключительно насильственных методов – это путь, однозначно, бесперспективный и опасный. Учитывая изначально радикальный настрой в отношении государства, данная стратегия всего лишь усиливает экстремистские организации. В противодействии этому явлению должны участвовать не только силовые ведомства, но и другие государственные органы, общественные и религиозные объединения, средства массовой информации.

Четвертое. Учитывая весомую роль СМИ в образовательно-идеологической деятельности государства, необходима организация превентивной деятельности СМИ. Жесткие реалия современного мира, диктуют настоятельную необходимость использования уникальных возможностей СМИ со стороны государства в противодействии негативным явлениям современности, в том числе и распространению радикальной идеологии, международному терроризму. Соответственно существует необходимость организации со стороны СМИ при поддержке государственных органов целевых превентивных ходов таких как: пропаганда в СМИ роли государства по предотвращению терроризма и экстремизма через цикл статей, передач; PR роликов, освещающих вопросы войны, политической нестабильности, религиозной нетерпимости, транснациональной преступности, терроризма и экстремизма; проведению социологических исследований и т.д. В целом данные шаги будут направлены на достижение следующих важных задач:

Первое: создание атмосферы нетерпимости по отношению к любым проявлениям терроризма и экстремизма.

Второе: внедрение в сознание общества нравственной установки о возможности цивилизованного и легитимного достижения собственных целей, в том числе и религиозных, политических.

В итоге, путем организации превентивной работы СМИ, можно будет значительным образом повысить совокупную эффективность в противодействии терроризму и экстремизму, создать общую атмосферу неприятия со стороны населения данным явлениям.

Эффективное достижение поставленных перед государством задач и целей в рамках противодействия терроризму и экстремизму невозможно без налаживания, взаимовыгодных и взаимодоверительных цивилизованных отношений со СМИ. Такой уровень отношений, на наш взгляд, можно достичь путем установления открытого диалога между государством и СМИ. В связи с этим, в рамках программы мероприятий направленных на качественное усиление взаимодействия СМИ и соответствующих государственных органов необходимо проведение различных обучающих совместных и корпоративных семинаров, конференций, возможно, разработка новых методов работы государственных органов со СМИ и т.д. Основным смыслом данного направления станет воплощение в практику таких важных элементов как:

Первое: признание права СМИ на получение информации и снабжение СМИ информацией, чтобы они могли передавать актуальные сводки и вести репортажи непосредственно с места событий;

Второе: достижение определенного уровня открытости по отношению к средствам массовой информации, который, несомненно, усиливает взаимное доверие.

Третье: внедрение в масс-медиа установки о том, что приоритет человеческой жизни находится несопоставимо выше, чем право на информацию.

В целом, установление взаимовыгодных и взаимодоверительных цивилизованных отношений государственных органов власти со СМИ будет способствовать полноценному и активному включению СМИ в процесс профилактики терроризма и экстремизма и тем самым избегать многочисленных и нередко трагических ошибок.

Проведение образовательной работы для СМИ, на наш взгляд, будет способствовать улучшению взаимодействия между представителями государственных структур и СМИ, стимулирует журналистов на соблюдение правил освещения чрезвычайных ситуаций, в т.ч. актов терроризма и экстремизма. Кроме того, обучение образовательная работа среди СМИ послужит информационным поводом, привлечет общественное мнение к данной тематике.

Первое: организация в обществе и в среде масс-медиа дискуссии о правах журналистов при освещении актов терроризма, экстремизма и проведении контртеррористических операций;

Второе: внесение в учебные планы факультетов журналистики занятий посвященных правам, обязанностям и этическим принципам журналистов во время освещения террористических актов и контртеррористических операций;

Третье: организация постоянной работы по взаимодействию журналистов с представителями силовых и государственных органов;

Четвертое: создание «журналистского пула», наиболее объективно и грамотно освещающего вопросы терроризма и экстремизма;

Образовательная работа со СМИ, на наш взгляд, позволит улучшить диалог между властью и представителями СМИ, будет стимулировать журналистское сообщество к самоорганизации. Кроме того, это создаст информационные поводы и привлечет внимание общественности к данной проблеме.

д) международная деятельность

В целом, снижение степени опасности потенциального проявления экстремизма и терроризма в Казахстане находится в тесной взаимосвязи и взаимовлиянии с развитием ситуации в этом контексте в мировом масштабе. При всем своем благополучии, «иммунитете» против этой нетрадиционной угрозы Казахстан не может быть застрахован от нее, если ситуация в других странах мирового сообщества, как в непосредственной близости от нас, так и разных частях мира не будет улучшаться.

Несмотря на явное понимание очевидного факта глобальной опасности роста и распространения экстремизма и терроризма, стоящая перед мировым сообществом задача объединения совместных усилий против общего зла, с практической точки зрения, выглядит весьма проблематичной и упирается в две основные причины.

Во-первых, прежние формы и механизмы широкого многопланового сотрудничества по типу ООН в самых критических моментах, судя по последним событиям в Ираке, не срабатывают. Процесс разработок новых форм взаимодействия, новых механизмов противодействия угрозам международной безопасности только стартовал, и периодом «неопределенности», наверняка, воспользуются международные террористические группировки.

Во-вторых, каждое отдельно взятое государство по-прежнему в стратегии обеспечения безопасности руководствуется своими национальными интересами, а в силу того, что эти интересы у разных стран различны, они могут не только не совпадать, но и в отдельных случаях противостоять друг другу.

Таким образом, невозможно рассчитывать на эффективность борьбы с данной угрозой в отдельно взятой стране, регионе мира вне мирового контекста, без комплексного системного подхода со стороны мирового сообщества. Сегодня же можно констатировать, что и последовавшая за событиями 11 сентября контртеррористическая операция в Афганистане и Ираке не существенно повлияла на уровень террористической угрозы в мире. Более того, «активно формируемая СМИ, политиками, экспертами картина «борьбы Запада против исламской террористической угрозы», ведет к еще большей консолидации исламского мира и психологической готовности к самым острым ситуациям, в том числе и тиражированию террористических акций при явном и скрытом одобрении все большего количества мусульман» [27, с. 8].

Учитывая общемировой характер угрозы религиозно-политического экстремизма, выступающего от имени ислама, следует сосредоточиться на следующих приоритетных направлениях.

1. Афганистан.

Первое. Акцентировать внимание мирового сообщества на необходимости наращивания мер по укреплению стабильности в Афганистане и восстановлению экономики страны.

Второе. Ориентировать программы региональных организаций на проблему Афганистана.

Третье. Максимально участвовать в процессе восстановления Афганистана, используя собственные людские, финансовые, продовольственные и др. возможности.

2. Укрепление антитеррористической составляющей работы международных и региональных организаций с участием Казахстана.

Первое. Инициировать проведение международных антитеррористических учений на территории Казахстана.

Второе. Инициировать создание специальных рабочих групп в рамках ШОС, ДКБ, СНГ, ЦАС и др. по координации антитеррористических программ, по информационному обмену данными.

3. Укрепление межгосударственного информационного обмена.

Первое. Наладить работу в рамках региональных организаций межгосударственной информационной сети в виде банка данных по борьбе с экстремизмом и терроризмом.

Второе. Заключить двусторонние соглашения с соседними государствами по информационному обмену в сфере предупреждения угроз терроризма и экстремизма.

Третье. Проводить мероприятия (стажировки государственных служащих, международные семинары, тренинги, конференции) по обмену опытом антитеррористической деятельности с государствами, имеющими реальный опыт действий в этой сфере – мусульманские страны региона Ближнего и Среднего Востока, США, Россия, Китай, Индия и др.

Таким образом, на основе анализа, проведенного в данном разделе, можно вынести следующие концептуальные выводы:

Во-первых, в иерархии основных угроз региональной и национальной безопасности стран Центральной Азии в настоящее время одну из ведущих позиций занимает религиозно-политический экстремизм, выступающий от имени ислама. Деятельность различных экстремистских религиозно-политических организаций, нацеленная на коренное политическое переустройство ряда государств региона, в том числе и насильственными, террористическими методами, является перманентным источником напряженности в Центральной Азии. Взаимосвязь региональной и национальной безопасности с проблемой исламского религиозно-политического экстремизма в Центральной Азии четко проявляется, прежде всего, в идеи построения исламского государства (Халифата) на территории Ферганской долины, расположенной в границах сразу трех стран региона: Узбекистана, Кыргызстана и Таджикистана. Кроме того, указанная взаимосвязь может проявляться в таких негативных моментах как: усиление напряженности и взаимного недоверия между государствами Центральной Азии, росте нелегальной миграции, контрабанде оружия, наркобизнеса и т.д.

Во-вторых, потенциал угрозы религиозно-политического экстремизма обусловлен наличием ряда факторов внутреннего и внешнего характера. При этом, важно отметить, что при всей существующей региональной специфике факторы развития феномена религиозно-политического экстремизма в странах Центральной Азии, в целом, являются схожими с причинами распространения данного явления в исламском мире, в частности, в мусульманских государствах Ближнего и Среднего Востока. Как и в глобальном масштабе, существующие в странах региона проблемы социально-экономического, политического, характера, слабость официального духовенства, несостоятельность религиозной политики, также наличие близких конфликтных узлов объективно выступают основанием для возникновения и распространения в Центральной Азии радикальных исламских движений.

В-третьих, несмотря на общность, в целом, причин возникновения и распространения исламского религиозно-политического экстремизма в регионе, тем не менее, каждой из стран присуща своя специфика. Соответственно, этапы возникновения и развития рассматриваемой угрозы в изучаемых странах объективно отличаются. Наиболее проблемным государством региона, исходя из ряда параметров, является Узбекистан, где проблема религиозно-политического экстремизма с течением времени проявляется с всё большей остротой.

В-четвертых, наличие причин внутреннего и внешнего характера служит основанием для сохранения угрозы религиозно-политического экстремизма в долгосрочной перспективе. Диапазон развития ситуации в регионе Центральной Азии в контексте распространения религиозно-политического экстремизма весьма широк, в зависимости от успехов решения данной проблемы. Несмотря на сохранение локальности явления религиозно-политического экстремизма, учитывая взаимосвязь и взаимовлияние в обеспечении стабильности стран региона, любой масштабный конфликт в отдельно взятом государстве Центральной Азии непременно отразится на национальной безопасности остальных стран Центральной Азии.

В-пятых, стоит отметить, что время играет против правящих элит ряда стран региона, в первую очередь, Узбекистана, в котором благоприятный момент для превентивных мер был упущен. Что касается остальных стран региона, то, несмотря на множество сдерживающих факторов распространения идеи радикального ислама, пассивная позиция или неадекватные меры могут крайне негативно сказаться на развитии ситуации в дальнейшем. Поэтому Казахстану и другим государствам Центральной Азии, в которых проблема радикального ислама пока не столь остра как в Узбекистане, стоит максимально использовать собственные преимущества. Учитывая, что зона нестабильности подошла вплотную к границам Казахстана, существует настоятельная необходимость усиления профилактики угрозы религиозно-политического экстремизма. В целом, учитывая перспективы усиления исламского фактора на общественно-политические процессы в странах региона, в том числе и посредством радикального ислама, Казахстану уже сегодня в целях эффективного обеспечения национальной безопасности важно учитывать необходимость повышения эффективности механизмов противодействия угрозе религиозно-политического экстремизма.

ВЫВОДЫ

В результате проведенного диссертационного исследования автор пришел к следующим основным выводам:

1. Проблема экстремизма, проявление крайностей в отстаивании своих интересов, идей и т.д., в том числе и путем применения насилия, известна миру с давних времен. Экстремизм, по своей сути, является имманентной чертой человеческой цивилизации. В рамках исследования генезиса экстремизма надо отметить, что для каждого конкретного общества и государства причины возникновения экстремизма могут быть разными в зависимости от ряда субъективных и объективных обстоятельств. Тем не менее, существуют базисные условия возникновения и распространения экстремизма, применимые, практически, для любого общества. К примеру, можно выделить следующие основные факторы возникновения и распространения экстремизма в современных условиях: социально-экономические кризисы, резкое падение жизненного уровня значительной части населения, деформация политических институтов и структур власти, их неспособность решать назревшие проблемы общественного развития, тоталитарный характер политического режима, подавление властями оппозиции, преследование инакомыслия, национальный гнет, стремление отдельных групп ускорить решение своих задач, политические амбиции лидеров и т.д. Учитывая масштабность и всеохватность данного явления, существует множество разновидностей экстремизма: политический, идеологический, религиозный, этнический, экологический и т.д.

2. Среди всех разновидностей экстремизма на современном этапе мирового развития, учитывая масштабы, степень воздействия, количественные и качественные параметры, религиозно-политический экстремизм сегодня явно превосходит в своей деятельности остальные разновидности экстремизма. Исходя их основных характерных признаков религиозно-политического экстремизма, субъектами этого вида экстремизма, как правило, выступают религиозные, националистические, сепаратистские организации различной конфессиональной принадлежности, использующие в своей экстремистской деятельности религиозную платформу с целью достижения конкретных политических целей. В контексте изучения разновидностей современного религиозно-политического экстремизма надо отметить, что самым заметным событием минувшего ХХ века стал беспрецедентный процесс возрождения и распространения исламского направления экстремистского религиозно-политического движения.

3. В рамках исследования основных причин можно говорить о том, что религиозно-политический экстремизм, выступающий от имени ислама, – это внутренний продукт человечества, вызванный, главным образом, дисгармоничным социально-экономическим, политическим, культурно-цивилизационным развитием мира. Для превращения данной угрозы в силу глобального масштаба необходимо было стечение целого ряда факторов. Ни один из них в отдельности не смог бы стать решающим. В целом, распространение исламского религиозно-политического экстремизма в современном мире напрямую связаны с процессом модернизации традиционных исламских обществ, мировыми геополитическими процессами и феноменом глобализации.

Религиозно-политический экстремизм, выступающий от имени ислама, нельзя объяснить только лишь причинами социально-экономическими, политическими и геополитического характера, то есть, образно говоря, причинами мирского характера. Объясняя причины появления данного явления в привычной, сложившейся форме через социально-экономические, внутриполитические и внешнеполитические факторы, мы, тем самым, значительно упрощаем сложнейшую проблему. Развитие исламского религиозно-политического экстремизма берет свое начало с начала истории ислама. Часто выдвигаемый в академических кругах тезис о том, что исламский экстремизм необходимо рассматривать как ответную реакцию на воздействие европейской цивилизации, в целом, некорректен. История ислама показывает, что полемика по ряду вопросов, в первую очередь, в вопросах соотношения традиций и новаций, правоверия и отхода от правоверия, зачастую принимавшая крайне жесткие, насильственные формы, возникла еще в ранние века исламской цивилизации. Данный процесс нарастал в своем развитии, однако, на современном этапе под влиянием ряда факторов имеет место его значительное ускорение. Вместе с тем, совершенно очевидно, что религиозно-политический экстремизм, выступающий от имени ислама, хотя и не невозможно рассматривать вне контекста этой религии, не проистекает от Божественного Откровения (Корана и Сунны Пророка), а является прямым результатом их человеческой интерпретации. Таким образом, мы четко разграничиваем между самой религией и толкованием религии, т.е. Божественную правовую основу отличаем от человеческого нормотворчества в исламе, на основе Корана и Сунны (т.н. института иджтихада).

4. Глобализация и все более широкая интернационализация мирового экстремистского сообщества – это неоспоримый факт, перед которым сегодня оказался все мир. Экстремизм и его крайнее проявление – терроризм, перестали быть локальными явлениями и приобрели на переломе ХХ и XXI веков международный, глобальный характер. Под этим явлением понимается объективное в условиях глобализации снижение контроля со стороны государства в рамках своей территории при одновременно беспрецедентном повышении возможностей влияния на внутренние дела конкретной страны, международного сообщества, в целом, со стороны других субъектов международных отношений, в том числе и экстремистских организаций. В целом, экстремизм, в том числе и в его религиозно-политическом проявлении, стал естественным ответом на вызовы глобализации.

5. Резкое обострение в глобальном масштабе угрозы экстремизма и терроризма объективно выдвигает задачу поиска новых форм взаимодействия. Вместе с тем, совершенно очевидно, что мировое сообщество при кризисе существующих механизмов предотвращения угроз международной безопасности вошло в затяжной этап нестабильности, неопределенности и пониженной безопасности. Вполне очевидно, что в ХХI веке ведущее место в иерархии угроз международной и национальной безопасности займут т.н. угрозы нетрадиционного характера, в том числе и от всевозможных экстремистских и террористических организаций.

Вместе с тем, их разрешение даст возможность существенно снизить проблему исламского экстремизма в мире, а также, несомненно, будет способствовать установлению качественно нового межрелигиозного, цивилизационного диалога. Становится понятным, что важнейшим компонентом сохранения международной безопасности в XXI веке является всемерное приумножение процесса меконфессионального и межцивилизационного диалога. На негативном опыте многих стран мирового сообщества очевидно, что насилие – путь тупиковый и крайне опасный. В этой связи, возможно, что данный интеллектуальный труд станет, наряду с другими, попыткой способствовать такому процессу конструктивного диалога.

6. На сегодняшний день можно констатировать наличие достаточно серьезных долгосрочных угроз региональной и национальной безопасности стран Центральной Азии. В иерархии основных угроз одну из ведущих позиций занимает религиозно-политический экстремизм, выступающий от имени ислама. Деятельность различных экстремистских исламских религиозно-политических организаций, нацеленная на коренное политическое переустройство ряда государств региона, в том числе и насильственными, террористическими методами, является перманентным источником напряженности в Центральной Азии. В настоящее время, религиозно-политический экстремизм, в том числе и в его крайних проявлениях в виде террористических актов, стал неотъемлемым фактором общественной и политической жизни ряда государств региона Центральной Азии.

7. Потенциал угрозы религиозно-политического экстремизма обусловлен наличием ряда факторов внутреннего и внешнего характера. При этом важно отметить, что при всей существующей региональной специфике факторы развития феномена религиозно-политического экстремизма в странах Центральной Азии, в целом, являются схожими с причинами распространения данного явления в исламском мире, в частности, в мусульманских государствах Ближнего и Среднего Востока. Как и в глобальном масштабе существующие в странах региона проблемы социально-экономического, политического, характера, слабость официального духовенства, несостоятельность религиозной политики, также наличие близких конфликтных узлов объективно выступают основанием для возникновения и распространения в Центральной Азии радикальных исламских движений.

8. С одной стороны, наличие причин внутреннего и внешнего характера служит основанием для сохранения угрозы религиозно-политического экстремизма в долгосрочной перспективе. Диапазон развития ситуации в регионе Центральной Азии в контексте распространения религиозно-политического экстремизма весьма широк, в зависимости от успехов решения данной проблемы. Несмотря на сохранение локальности явления религиозно-политического экстремизма, учитывая взаимосвязь и взаимовлияние в обеспечении стабильности стран региона, любой масштабный конфликт в отдельно взятом государстве Центральной Азии непременно отразится на национально безопасности остальных стран Центральной Азии. Необходимо исключить возможность в среднесрочной перспективе прихода к власти в странах Центральной Азии радикальных исламистов по примеру Афганистана, Судана. Более того, весьма сомнительной представляется и перспектива прихода к власти и т.н. умеренных исламистов и установления теократической власти по примеру Ирана. Однако факторы внешнего и внутреннего характера свидетельствуют о том, что проблематика религиозно-политического экстремизма, несмотря на предпринимаемые меры, будет сохраняться в качестве угрозы или вызова среднесрочного и долгосрочного характера для национальной и региональной безопасности стран Центральной Азии. Объективно существующие базисные фоновые факторы – бедность, неэффективная экономическая политика, рост в этих условиях социального напряжения при ограниченных ресурсных возможностях правящих элит – создают отличную почву для деятельности радикальных организаций. Активизация исламской оппозиции, ее радикальной части возможна, прежде всего, в Узбекистане, Таджикистане и Кыргызстане. Идея построения исламского государства на территории всей Центральной Азии или отдельной ее части в рамках какого-либо национального государства, несмотря на отсутствие широкой популярности в настоящее время у большинства населения, может оказаться востребованной под стечением ряда обстоятельств и получить распространение среди определенной части общества государств региона.

9. В среднесрочной перспективе локальные радикальные группировки, несмотря на их объективно скромные ресурсные возможности (финансовые, людские, организационные), недостаточный опыт подпольной деятельности, смогут самостоятельно представлять реальную угрозу правящим элитам ЦА. В ближайшей перспективе реальную опасность локальные исламские организации смогут представлять лишь во взаимодействии с внешними субъектами-спонсорами: транснациональные террористические организации типа Аль-Кайеды, страны, вовлеченные в геополитические процессы вокруг региона и т.д.

10. Сегодня в Казахстане, с учетом сложной международной ситуации, риска осуществления террористических акций на территории нашей страны, масштабов распространения радикальной идеологии в регионе Центральной Азии необходимо осуществление комплексной программы превентивного противодействия данным угрозам современности. Опыт наших соседей свидетельствует, – опираясь лишь на административные методы, решить ее не просто невозможно, но и опасно. В противодействии этому явлению должны участвовать не только силовые ведомства, но и другие государственные органы, общественные и религиозные объединения, средства массовой информации. Учитывая, что зона нестабильности подошла вплотную к границам Казахстана, существует настоятельная необходимость усиления профилактики угрозы религиозно-политического экстремизма. В целом, учитывая перспективы усиления исламского фактора на общественно-политические процессы в странах региона, в том числе и посредством радикального ислама, Казахстану уже сегодня в целях эффективного обеспечения национальной безопасности, важно учитывать необходимость повышения эффективности механизмов противодействия угрозе религиозно-политического экстремизма, особенно в рамках построения грамотной религиозной политики.

Обеспечение национальной безопасности Республики Казахстан в контексте угрозы распространения религиозно-политического экстремизма должно стать важнейшим компонентом государственной политики. Диссертантом был предложен ряд практических рекомендаций, направленных на повышение эффективности механизмов обеспечения национальной безопасности Казахстана: