Модель человека в старом институционализме: критика Т. Вебленом постулатов неоклассической экономики

В-четвёртых, неоклассический экономический человек является эгоистом в том смысле, что он выражает предпочтения относительно только своего потребления [16, с. 13]. Из-за этой предпосылки в поле зрения неоклассиков выпадет, например, родитель, отдающий своему ребёнку последний кусок хлеба, или пассажир из номера второго класса, завидующий своим соседям из номеров бизнес-класса – все эту люди имеют предпочтения не только относительно своей функции полезности, что и выражается в форме самоотверженности или зависти.

Относительно ограничений неоклассики не столь плодовиты в нереалистичных предположениях: они выделяют только одно, а именно доход [16, с. 14]. В действительности допустимое множество вариантов потребления определяют и многие другие ограничения: время, способности, правила, установленные центральными или местными органами власти, и т.д. Например, вы не можете быть доктором, не имея диплома, а на дорогах города скорость ограничена 60 километрами в час.

У социологического человека также существуют и предпочтения, и ограничения, но их характер во многом отличен от таковых свойств экономического человека. Главная разница будет заключаться в эндогенности и предпочтений и ограничений, которые в социологической теории определяются внутри системы (общества). Социологи также недвусмысленно указывают на того, кто конкретно это определяет – на общество. Такое воззрение, как в случае с предположением о детерминантах человеческого поведения, будет следствием методологического холизма, при котором на вопрос, почему же происходит то или иное явление, социологи радостно кивают в сторону общества, что и избавляет их от дальнейших объяснений. Экономисты же пошли противоположным путём и порвали почти все связи, идущие от общества к индивиду (сохранив связи, идущие в противоположном направлении), что и сделало из их модели нелюдимое подобия человека. Это было сделано для упрощения модели, что, как считали экономисты, улучшило бы её качества как инструмента анализа общества.

1. 2. 4. REMM и SRSM.

REMM и SRSM – это акронимы, за которыми  скрываются модели соответственно  экономического и социологического  человека в трактовке Меклинга  и К. Бруннера [3]. Для описания человека в социологии ими используется акроним SRSM, который отражает три существенных элемента социологического человека: социализированный человек; человек, исполняющий роль, и человек, который может быть подвергнут санкциям (socialized, role-playing, sanctioned man) [3, с. 58-60]. Первый элемент отражает онтологическое главенство общества, ориентацию модели на методологический коллективизм и вытекающую отсюда детерминированность человеческого поведения, его запрограммированность обществом. Причём эта запрограммированность начинается с первого для жизни, когда на tabula rasa человеческого сознания общество в процессе социализации несмываемым карандашом наносит различные правила поведения в социуме и вгоняет индивида в существующие рамки социальных ролей, за невыполнение которых он будет подвергнут санкциям со стороны общества – здесь проявляются второй и третий признаки признак модели SRSM.

Модели SRSM противостоит модель REMM – детище экономической теории, означающее изобретательного, оценивающего, максимизирующего человека (resourceful, evaluative, maximizing man) [3, с. 55-58]. Основа, на которой строится эта модель – предположение о том, что индивид появляется на свет не как чистый лист бумаги. С рождения он обладает уникальной биологической наследственностью, предполагающей возможность индивидуального поведения. Одним из проявлений такого поведения является изобретательное поведение. Таким образом, данная теория отрицает пассивность человека, она представляет его как активно действующего субъекта социальной действительности, готового на эксперименты. Изобретательность даёт возможность для улучшения существующего положения и почву для эволюции. К месту будет привести слова Пола Самуэльсона, который в своей нобелевской лекции сказал: «Мой учитель Йозеф Шумпетер как-то метко заметил, что способность человека действовать как «логическое животное», могущее систематически применять эмпирико-индуктивный метод, сама по себе является прямым следствием дарвиновской борьбы за выживание. Подобно тому, как в этой борьбе развился большой палец человека, мозг человека развивается, сталкиваясь с экономическими проблемами» [17, с. 184]. Здесь он, так же как и Карл Бруннер говорит об изобретательности как о свойстве человека, развившегося вследствие стремления к улучшению существующего положения. Отсюда вытекает такой признак как максимизация, ведь изобретательность также можно рассматривать как следствие стремления к максимизации удовлетворения потребностей при известных ограничениях. Этот признак играет одну из ключевых ролей в характере экономического человека и, следовательно, во всей экономической науке. О такой значительной роли можно говорить хотя бы по тому, что, как говорит Пол Самуэльсон, «Само название предмета моей науки – «экономика» – подразумевает экономию или максимизацию». Сениор так же отмечал, что «для политической экономии она является тем же, чем сила тяжести для физики – …конечным фактом, за пределы которого рассуждение зайти не может, и почти всякое суждение насчёт которого является лишь описанием» [17, с. 184]. Максимизация, предполагающего выбор лучшего варианта, в свою очередь невозможна без способности к оцениванию этих вариантов. Причём, по замечанию Петера Вайзе, способность к оцениванию совершенно независима от оценок других людей [18, с. 118]. Следствие такой внутренней способности – наличие собственных ценностей, собственных преставлений о должном и непозволительном и, следовательно, выработка индивидуальных норм поведения. Поэтому и критерием деятельности экономического человека в таком случае будет только собственная функция полезности, а не реакция других людей на свои действия, как для социологического человека, опирающегося на общие для всех социальные нормы.

При внимательном анализе экономического человека в трактовке Бруннера можно заметить то свойство человека в экономике, которое не нашло свое место в названии модели REMM, но которое, однако, является ключевым в ней. Это свойство – рациональность. Очевидно, что без предположения о рациональности нельзя было бы говорить и об остальных свойствах экономического человека, ведь «В сущности, модель подчеркивает, что индивиды являются рациональными существами» – говорит Карл Бруннер [3, с. 58]. «Рациональность, пожалуй, является более важным компонентом гипотезы, нежели максимизирующее поведение» – тут же добавляет он [3, с. 58].

1. 2. 5. Рациональность.

Рациональность – особо важное свойство в неоклассической экономической теории, необходимая черта бентамовского гедониста, поэтому на ней следует остановиться подробнее и для начала уяснить, что же такое рациональность вообще и какова её роль для всех общественных наук. Но рациональность настолько многоликое и контекстно обусловленное понятие, что хоть сколько-нибудь подробно ответить на эти вопросы мне не представляется возможным, ведь, как говорит Автономова, «Взглядов на рациональность, по-видимому, столько же, сколько разнообразных философских позиций, систем и концепций. По сути, ни одна философская система не может обойтись без той или иной трактовки понятия рациональности, без ответа на вопрос о границах и критериях рациональности. В наши дни в современной западной литературе достаточно широко распространилось представление о том, что проблема рациональности - это проблема неразрешимая или (ослабленный вариант той же позиции) что единой концепции рациональности вообще быть не может» [9, с. 65]. Поэтому в определении рациональности я пока ограничусь цитатой из Филосовской энциклопедии: «РАЦИОНАЛЬНОСТЬ (от лат. ratio — разум) — разумность, характеристика знания с т. зр. его соответствия наиболее общим принципам мышления, разума. Поскольку совокупность таких принципов не является вполне ясной и не имеет отчетливой границы, понятию «Р.» свойственны и неясность, и неточность» [36]. Как видно, это общее определение не слишком много дало для понимания сущности понятия, поэтому я воспользуюсь определением рациональности, которое дал Макс Вебер.

Этот немецкий учёный предложил две пары определений рациональности. Первая обнаруживается в его типологии четырёх типов рационального действия, два из которых признаются им рациональными: целерациональное и ценностнорациональное. По Веберу, «Целерациональным мы называем поведение, ориентированное только на средства, (субъективно) представляющиеся адекватными для достижения (субъективно) однозначно воспринятой цели» [20, с. 495] и говорим о нём «в том случае, если цель, средства и побочные результаты рационально взвешиваются и просчитываются. Это включает в себя рассмотрение альтернативных средств достижения цели, связей между целью и побочными последствиями и, наконец, отношения различных возможных целей друг к другу» [цит. по 21, с. 192].

Ценностнорациональное социальное действие он определяет как действие, «основанное на вере в самодовлеющую ценность неких этических, эстетических, религиозных или других форм поведения, независимо от той степени, в какой они способны обеспечивать успех» [цит. по 21, с. 192].

То есть мы говорим о том, что индивид совершает целерациональное действие в том случае, когда он повинуясь собственному чувству голода, приходит в выбранный им по удовлетворяющим его условиям магазин и покупает наилучший для себя продукт (пусть это будет бифштекс). Здесь индивид сознательно, руководствуясь разумными критериями «субъективно воспринял цель» и для её достижения использовал взвешенные и продуманные средства (пошёл в продуктовый магазин, а не в компьютерный, выбрал кратчайший путь до него, купил именно бифштекс, т. к. он и недорогой, и хорошо удовлетворяет аппетит и т. д.)

Ценностно рациональным действие было бы в том случае, если бы индивид, придя в тот же магазин, тем же кратчайшим путём выбрал бы не дешёвый, питательный и во всех смыслах оптимальный с точки зрения поставленной цели продукт, каковым является бифштекс, а сомнительного вида куриную грудку, так как он индуист, и на употребление говядины для него существует религиозный запрет. Или если бы он с сожалением отвернулся и от куриной грудки и выбрал бы преснейшее на свете блюдо – салат из брокколи и моркови, – повинуясь требованиям вегетарианского меню.

Обратимся теперь к другой паре, которую составляют формальная и сущностная рациональность, которые можно зафиксировать только в экономических действиях. «Формальная экономическая рациональность» определяется мерой технически возможного для хозяйства и действительно применяемого расчета. Напротив, «сущностная рациональность» характеризуется степенью, в какой обеспечение определенной группы людей жизненными благами достигается посредством экономически ориентированного социального действия, учитывающего (в прошлом, настоящем или потенциально) определенные ценностные постулаты (wertende Postulate), независимо от природы этих ценностей» – сразу разъясняет суть своей конструкции М. Вебер [цит. по 21, с. 193]. Далее он поясняет, что экономическая деятельность может называться формальной рациональной в той степени, в которой удовлетворение потребностей может быть выражено количественно, а отличительная черта сущностной рациональности – это то, что как бы формально рационально не были вычислены результаты хозяйственной деятельности, они буду оцениваться относительно шкалы ценностей [21, с. 192] .

Классификация рациональности Макса Вебера приведена здесь за тем, чтобы представить рациональность в общем смысле, для понимания того, что же представляет собой это загадочное понятие, путём анализа более-менее полной схемы. Дополнительным стимулом к выбору именно этой типологизации служит то, что Макс Вебер был как и экономистом, так и социологом (им в большей степени), и следовательно, в его схеме с особой ясностью должны были отразиться подходы, практикуемые именно экономистами, и социологами, а не, например,.

Также из данной классификации сразу можно сделать вывод о том, что уже в XIX веке выделялось несколько типов рациональности. О рациональности первого типа, к которой можно отнести целерациональную и формально рациональную, мы говорим, когда желаем максимально точно, основываясь на математических методах, рассчитать кратчайший, связанный с наименьшими усилиями способ достижения некой данной цели. В противовес рациональности второго типа (ценностной или сущностной) здесь мы не принимаем во внимание каких либо ценностных постулатов. Есть только цель, которую нужно достичь, затратив минимум усилий, т. е. (формально) рационально. В дальнейшем мы увидим, что такое разделение сохранится и в дальнейшем, при рассмотрении рациональности в экономике и социологии.

Теперь, когда понятие рациональности определено, можно проанализировать её значение для всех общественных наук. В этом мне поможет текст И. Валлерстайна [21, с. 197-201]. В нём знаменитый социолог утверждает, что всё обществоведение базируется на уверенности в рациональной природе человека. Доказательство данного тезиса он начинает с рассмотрения Великой Французской Революции, которая, по его мнению, изменила не столько саму Францию, сколько всю капиталистическую миросистему. Это произошло потому, что именно благодаря ей в миросистеме распространились два убеждения, которые живы и поныне: 1) политические перемены – нормальное явление; 2) суверенитет принадлежит народу. Проблема заключалось в том, что этими постулатами свободно могли воспользоваться все слои населения, в том числе и так называемые «опасные классы»: численно растущий городской пролетариат Западной Европы, обезземеленные крестьяне, ремесленники, которых развитие машинного производства могло лишить средств к существованию, и нищие иммигранты. «Но какое отношение это имеет к понятию рациональности?» – спрашивает автор, и сам же отвечает: «В действительности самое прямое». Проблема «опасных классов» стала серьёзнейшей проблемой для стабильности миросистемы и стоящие у власти правящие классы должны были находить на возникающие вызовы все новые, более изощрённые ответы, чему служили общественные идеологии, общественные движения и общественные науки. Три главенствующие в том время идеологии предлагали разные пути того, как сохранить стабильность в обществе и контролировать перемены, происходящие в нём. Консерватизм предлагал замедлить их насколько возможно путём обращения к ценностям старых, проверенных временем социальных институтов – к семье, общине, церкви, монархии – как к источнику человеческой мудрости. Социалисты считали, что перемены следует ещё больше ускорить, прислушиваясь к требованиям «всеобщей воли», которая единственно верно отражает идею народного суверенитета. Либералы хотели выбрать постепенный, реформаторский темп перемен, которыми будут управлять квалифицированные специалисты, тщательно оценивающие степень рациональности предполагаемых изменений. Как известно, либеральная идея «среднего пути» одержала верх почти во всех странах, и для управления общественными переменами либерализму жизненно необходимы были общественные науки, что и вызвало их появление. На основании такой цепочки умозаключений Валлерстайн и делает вывод о том, что рациональность сыграла решающую роль в возникновении общественных наук. И действительно, ведь либеральная идея управления социальными изменениями, строится на том, что человек способен регулировать своё поведение именно на рациональной основе, а не на основе приверженности традициям или простого мнения большинства. А так как обществоведение обязано своим появлением либеральной доктрине, идеи которой оно унаследовало, то можно сказать, что все общественные науки строятся на том, человек ведёт себя, руководствуясь разумными, т. е. рациональными умозаключениями.