Русский язык на рубеже веков

В период 90-х годов заметно смещение значений слов, обозначающих события, организации, должности, общественные посты. Их семантика на несколько порядков выше обозначаемых ими явлений (согласно толковым словарям): президент, съезд, конференция, правительство, парламентарий, управление, президиум, конфедерация, командующий и др.: правительство – ‘высший исполнительный и распорядительный орган в стране’ – и правительство города Москвы, правительство области; парламентарий – ‘член парламента (руководящего органа страны)’ – и парламентарий законодательного собрания края; управление – ‘крупное подразделение какого-нибудь учреждения, крупное административное учреждение’ и переименование крайоно в Главное управление народного образования, а районо в Управление народного образования при администрации района; переименование многих институтов в университеты и академии; командир – ‘начальник воинской части, подразделения’, до недавнего времени от командира отделения до командира корпуса (взвода, роты, батальона, полка, дивизии) и командующий – ‘начальник крупного войскового объединения’, до недавнего времени командующий армии, в военное время – фронта, в мирное – округа, группы войск – и теперь командующий бригады, командующий дивизии и т.п.  

Процесс доступности публичной речи  сопровождается снижением ее действенности и достоверности. Доверчивость наших вкладчиков во многом определяется доверием к публичному слову, которое в прошлом обеспечивалось ответственностью средств массовой информации за достоверность сообщаемого. Теперь же ответственность за содержание выступлений и публикаций ложится на авторов. Публичное выступление в недавние времена предполагало реакцию власти, публичная речь как бы апеллировала к властям. Теперь же это совсем не обязательно, и многие дискуссии рассчитаны на «выпускание пара». Таким образом, формируется новая позиция публичной речи в общественной жизни страны.

III. Ситуация с русским языком последнего десятилетия частично реализует тенденции его развития, заложенные в системе задолго до этого [24]. Основные формы изменения соответствуют изменениям в русском литературном языке после 1917 года.

Продолжают действовать в языке многие заложенные издревле тенденции развития: как во всех индоевропейских языках, увеличивается словарный состав национального языка (в том числе  литературного). Так, в «Словаре современного русского литературного языка» (М., 1950-1965) 120 тыс. слов. По свидетельству ряда учёных, словарный состав развитых национальных языков сегодня составляет около миллиона слов [25]. При этом сворачиваются грамматические формы слов (например, утрачивается склонение русских числительных, увеличивается число наречий за счет предложно-падежных сочетаний существительных и др.).

Продолжает действовать тенденция демократизации литературного языка, которая на первом этапе его развития (Х-ХIХ вв.), в форме книжно-письменного языка представлена была в конкуренции двух начал: старославянского и русского, а с ХIХ в. – в конкуренции письменных и устных форм речи, проявляющейся в изменении доминирующих стилей литературного языка: вначале это были книжные стили (и прежде всего художественный, в дальнейшем – официально-деловой через т.н. «канцеляризмы» и научный через десемантизацию терминов), затем устный (разговорный) и даже устные формы внелитературной речи (диалектной, просторечной и – в последнее десятилетие – жаргонной). Постоянно эта тенденция проявляется в пополнении словарного состава литературного языка за счёт слов из диалектов, просторечия и жаргонов, в резком расширении круга пользователей литературного языка после 1917 года и публичной речью в годы перестройки.

Литературный язык в начале века претерпел значительные изменения, напоминающие происходящее в наши дни. Так же происходило перераспределение слов между активным и пассивным словарным запасом, историзмами сразу стали многие лексемы (царь, великорусский, полиция, дворяне, неблагонадежный, благотворительность, мещане, охранка, инородец и др.). В этот период происходит переосмысление коннотаций ряда слов, отрицательное эмоционально-экспрессивное созначение получали слова барыня, лакей, чиновник, обыватель, господа, положительное – бедняк, голодранец (ср. роман Ф.И. Наседкина «Великие голодранцы») и др. Условия классовой борьбы и диктатуры стимулировали появление политических ярлыков (кулак, вредитель, уклонист, лишенец и др.), сталинские репрессии породили многие эвфемизмы (десять лет без права переписки – ‘расстрел’, трибунал – ‘военный суд’, высшая мера – ‘смертная казнь’ и др.) и расцвет лагерного арго и т.д. [26].

IV. Каковы же перспективы развития (изменения) русского языка? Профессор Лесосибирского пединститута Б.Я. Шарифуллин одно из своих выступлений на конференции озаглавил так: «Будет ли русский язык диалектом английского языка?» Не будет. Во-первых, нельзя забывать, что большое количество заимствований пришло в последнее десятилетие в литературный язык (или окололитературные формы речи), но не в русские народные говоры, не в просторечие. Нужно отметить принципиально различную позицию относительно заимствований в литературном языке и народно-разговорной речи. Прежде всего, это отличие касается количества заимствований. В литературном русском языке, как ни в каком другом европейском,  их очень много (считается, что это определяется такой особенностью нашего менталитета, как толерантность). Так, в «Толковом словаре иноязычных слов» Л.П. Крысина отмечается 25 тысяч заимствований только трех последних столетий (кроме старославянизмов) [27]. В теории существуют несколько точек зрения как русских, так и зарубежных лингвистов об основе современного русского литературного языка, отказывающих в приоритете языку русскому. Некоторые считают, что эту основу составляет старославянский (французский, польский) язык.

В отдельные периоды нашей истории заимствований становится особенно много (например, в эпоху Петра I). Но далеко не все они остались в русском языке, среди них было много слов-«однодневок», другие стали языковыми символами эпохи – архаизмами и историзмами (аглицкий, авантаж, ассамблея и т.д.). Многие слова, столетиями функционирующие в русском языке, так и осознаются заимствованиями. Это достигается, прежде всего, способностью русского литературного языка использовать т.н. не полностью освоенные заимствования, т.е. слова, не вписывающиеся в русскую систему. Это, например, фонетически неосвоенная лексика: сохранение твёрдого согласного перед гласным переднего ряда [э] – па[нэ]ль (в русском языке с середины ХVIII  в. [28], каш[нэ] (в русском  с середины ХIХ в.)  и т.д.; в высоком стиле речи сохранение предударного [о]: [по]эт (с начала ХVIII в.), [шо]ссэ (с начала ХIХ в.), [со]нет (с 1-ой половины ХVIII в.). Грамматически неосвоенная лексика: кофе (в русском с 1762 г.), тюль (с 1-й половины ХIХ в.) – относятся к мужскому роду, а не среднему и женскому; пальто (со 2-й половины ХIХ в.), кино (с 1923 г.) не изменяются по падежам и числам и т.д. [29].

Народные же говоры и просторечие если принимают заимствования, то сразу же включают их в русскую орфоэпическую и грамматическую систему: радиво; колидор; лисапед, пальто – пальта – пальту... и т.д. [30]. Нельзя также забывать, что новые элементы присущи не всем  стилям и жанрам литературного языка. В основном речь обычно идет о публицистике, художественной литературе и разговорной речи (не рассматриваются изменения в научном и официально-деловом стиле). 

Таким образом, русский язык имеет определенный запас прочности, ему вряд ли страшны заимствования.

Гораздо серьезнее, с нашей точки зрения, процесс жаргонизации литературного языка. Жаргонизмы опасны не своим количеством, а особой организацией, отличной от народно-разговорной, положенной, в свою очередь, в основу литературного языка: системой номинации (в том числе  вторичной); отношением к вариативности, словообразовательному гнезду; особой внутренней семантической группировкой и т.д. [31]. Если литературный язык «прогнётся» под их давлением, его система значительно трансформируется. Фокус культуры (Е.А. Найда) воровского арго – это извращенный секс, насилие и разного рода мошенничества; основной стиль общения – агрессивный, одна из коммуникативных задач – уничижение человека, что психологически оправдывает преступления.

Оптимистично на будущее русского языка смотрят ведущие учёные страны [32]. «Суммируя все изменения, можно сделать вывод:  "порча" языка, о которой так много пишут, затрагивает не систему языка, а языковую способность (умение говорить) и, следовательно, порождаемые тексты» [2. С. 18]. Такая позиция понятна, профессиональна, но несколько смущает аргументация. Попытка списать всё, что происходит в русском языке, на речевые ошибки, языковую некомпетентность, вызванную в основном расширением круга пользователей публичной речью, кажется несколько наивной. Это было бы оправданно, если бы между системой языка, языковой способностью и текстами была только односторонняя связь и изменения языковой способности и текстов не влекли бы за собой изменений языковой системы.

Ещё в 1987 г. В.Г. Костомаров предполагал, что «можно ждать значительных стилистических перегруппировок – от переоценки качества членов синонимических, параллельных, соотносительных рядов до изменения и смещения принципов отбора и композиции языковых средств» [33].

Серьёзная перестройка языка фиксируется и Г.Н. Скляревской: «Языковые факты производят впечатление лингвистического хаоса: непропорциональное разрастание отдельных микросистем, ломка устойчивых языковых моделей, словообразовательная избыточность, неумеренные лексические перемещения от периферии к центру и т.п. При поверхностном взгляде эти явления могут быть расценены как свидетельство порчи, болезни языка. Однако, как нам представляется, наблюдаемые процессы уместно было бы сравнить с внешними проявлениями болезни..., которые воспринимаются как сама болезнь, но в действительности являются реализацией приспособительных, защитных сил организма. Не так ли кризисные состояния языка, совпадающие с кризисными состояниями в обществе, свидетельствуют об активности адаптационных механизмов языковой системы, об её способности к саморегулированию?» [34].

Нельзя забывать, что русский литературный язык отличается от всех других разновидностей национального языка своей нормативностью, т.е. существует  техника, с помощью которой общество может воздействовать на его развитие. В своё время, когда в литературный язык хлынула масса внелитературных (прежде всего диалектных) слов, на защиту его чистоты выступил А.М. Горький. Правда, его утверждение, что «русский писатель должен писать по-русски, а не по-вятски и не по-балахнински», в сущности не вызывающее сомнений, имело неоднозначные последствия для русской языковой культуры.

Один из первых разделов монографии «Русский язык конца ХХ столетия» озаглавлен – «Мы не нормализаторы» (2. С. 14-19; 35). В лингвистике давно уживались два подхода к языку: нормативный и описательный. Первый превалировал в исследованиях литературного языка, второй – при изучении диалектов, просторечия, разговорной речи и т.п. Русский литературный язык по факту существования (от речи, текстов) стал изучаться с 60-х гг. Эта новая по тому времени научная парадигма дала неожиданные результаты: появилось понятие регионального варианта литературного языка и т.д. В наши дни по факту существования изучаются разные уровни литературного языка, даже орфография (см. работы Н.Д. Голева, В.Я. Булохова (КГПУ), например, «Словарь ошибочных написаний школьников». – Красноярск: РИО КГПУ, 2000. – 378 с.). Но, как нам представляется, нормализаторская деятельность остается приоритетной при изучении русского литературного языка.

Стремление к безоценочному описанию фактов современного русского языка может быть вызвано тем, что объект находится в стадии ломки, изменений. Но в качестве принципиальной позиции (по образцу некоторых стран) отказ от нормализаторской деятельности ведущих русистов страны может иметь непредсказуемые последствия для русской культуры. Нормативность – это древняя черта литературного языка, действовавшая еще в донациональный период.

Правда, в последние годы многое делается учеными, в первую очередь Институтом русского языка, для лингвистического просвещения населения страны: издается масса справочной литературы хорошего качества; переиздаются «старые добрые» учебники, справочники и словари; ведутся интересные и информативно значимые радиопрограммы; организуются конкурсы и гранты для теоретической разработки проблем культуры речи; инициировано создание комиссии по изменению правил орфографии и пунктуации (реформы языка); была разработана Советом по русскому языку при Президенте Федеральная целевая программа «Русский язык», утвержденная Постановлением  правительства РФ (№ 881 от 23 июля 1996 г.) и т.д.

Практических результатов пока не видно, русская речь продолжает функционировать в заданном режиме. Ну что ж, как говорится, поживем — увидим…

Библиографический список и примечания

1. Дуличенко А.Д. Русский язык конца ХХ столетия. – Munchen, 1994; Воронцова В.Л., Гловинская М.Я., Голанова Е.И., Ермакова О.П., Земская Е.А., Ильина Н.Е., Китайгородская М.В., Кокорина Е.В., Крысин Л.П., Розанова Н.Н. Русский язык конца ХХ столетия (1985-1995). – М., 1996; Самотик Л.Г. Изменения лексики периода перестройки // Словарь-справочник по лексикологии русского языка. – Красноярск, 1998. – С. 97-110; Самсонов Н.Г. Русский язык на пороге ХХI века. – Якутск, 1998; См. также: Земцов И. Реальность и грани перестройки: Справочник. – London, 1989; Караулов Ю.Н. О состоянии русского языка современности: Доклад на конференции «Русский язык и современность. Проблемы и перспективы развития русистики» и материалы почтовой дискуссии. – М., 1991; Ферм Л. Особенности развития лексики в новейший период (на материале газет). – Uppsala, 1994; Костомаров В.Г. Языковой вкус эпохи. – М., 1994.
2. Русский язык конца ХХ столетия (1985-1995). – М., 1996.
3. См.: Ованесян Е. Плоды дарованной свободы // Литературная Россия. – 1990, 4 января; Василевский А. Беспредел // Литературная газета. – 1990, 12 сентября; Колысько Т. Лёд тронулся? // Семья. – 1990. – № 7; Лунев П.А. От свободы хамства к свободе слова // Журналист. – 1992. – № 1; Новикова Н.В. Звонкое иноязычие // Русская речь. – 1992. – № 4; Самсонов Н.Г. «Досье Норэчел», или приз получает безграмотный // Эхо недели. – 1992, 15 февраля; Миронова Т. Плач по русскому языку // Литературная Россия. – 1993, 19 февраля; Величко А.В. О «русскости» русского языка наших дней // Культура речи. – 1995. – № 6; Осипов С. Западло, блин, в натуре! // Аргументы и факты. – 1997.  – № 44, октябрь; Распутин В. России еще долго не подняться // Аргументы и факты. – 1997. – № 38, сентябрь; Савельева Л.В. Языковая экология. – Петрозаводск, 1997  и др.
4. Щербаков А. Русское слово // Дар любви. – Красноярск: Новинка сибирской поэзии, 1999. – С. 7.
5. Дмитровский А. Что за имиджем? Цитируется по: Сковородников А.П. Вопросы экологии языка. – Красноярск, 1993. – С. 34.
6. Девятова С.В., Купцов В.И., Волобуев П.В. Как оценить концепции В.И. Вернадского и И.С. Шкловского? «Славянофилы» и «западники» сегодня // Человек и общество. Современный мир: Учебное пособие для 11 класса образовательных учреждений. – М.: Просвещение, 1994. – С. 180, 218.
7. Солженицын А.И. Восстановить обрушенную систему наших духовных ценностей // Педагогический вестник. – 1999, июнь. – № 12.
8. Раков С., Волдырин М. Лужкову мешают пришельцы // Аргументы и факты. – 1999, сентябрь. – № 39. Мы имеем дело, очевидно, не просто с нарушениями  правил литературного словоупотребления, а с формированием новой «моды»,  выразительность которой (и традиционная ироничность) строится на использовании арготизмов, сниженной лексики, сквернословия (раньше использовалась языковая игра, заданная текстами И. Ильфа и Е. Петрова). Известный анекдот: Девочка, как тебя зовут? А, Наташечка... Наташечка, а что это у тебя на платьице? – Это я, мужик, блеванула – лет десять назад не был бы популярным. О широком использовании стилевого контраста и сквернословия в телевизионной речи см.: Триумфальный марш субстандартной лексики. Иллюзия свободы // Васильев А.Д. Слово в телеэфире: Очерки новейшего словоупотребления в российском телевидении. – Красноярск: Сибирский юридический институт МВД России, 2000. – С. 110-129.
9. Самсонов Н.Г. Русский язык на пороге ХХI века... С. 41.
10. Быков В. Русская феня. – Смоленск, 1994.
11. Астафьев В.П. Прокляты и убиты // Новый мир. – 1992. – № 11. – С. 191.
12. Там же. – С. 74.
13. Там же. – С. 200.
14. См. Альтернативная поэзия ХХ века. – М.: МГУ, 1989 и др.
15. Вероятно, в известном отрывке из "Мертвых душ" Гоголя ("Дамы города отличались, подобно многим дамам петербургским, необыкновенною осторожностью и приличием в словах и выражениях. Никогда не говорили они: я высморкалась, я вспотела, я плюнула, а говорили: я облегчила себе нос, я обошлась посредством платка. Ни в коем случае нельзя было сказать: этот стакан или эта тарелка воняет. И даже нельзя было сказать ничего такого, что бы подало намек на это, а говорили вместо этого: этот стакан нехорошо ведет себя или что-нибудь вроде этого") выражена не просто насмешка над салонным жаргоном, как нас уверяли в школьные годы, но и изумление писателя перед родным языком (в сравнении с западноевропейскими). И в современном русском обществе дама вряд ли будет говорить: "Я высморкалась, я вспотела, я плюнула, эта тарелка воняет".
16. Граудина Л.К. Стилистические славянизмы // Русская речь. – 1997. – № 2. – С. 49-50; Литвиненко А.Н. Воскрешение слова // Русская речь. – 1991. – № 6; Самсонов Н.Г. Возвращение церковнославянизмов // Русский язык на пороге ХХI века... С. 27-29.
17. Московские новости. – 1991, 31 марта. Кокорина Е.В. Использование конфессиональной лексики // Русский язык конца ХХ столетия (1985–1995). – М., 1996. – С. 71-79 и др.
18. Сковородников А.П. Вопросы экологии языка. – Красноярск, 1993. – С. 11.
19. См.: Герд А.С. Введение в этнолингвистику. – СПб., 1995; Маркарян Карен. Латыши хотят укоротить русский язык // Комсомольская правда. – 1998, 13 марта; Язык наш – враг их // Комсомольская правда. – 1998, 15 января; и др.
20. Самсонов Н.Г. Русский язык в современном мире. Язык межнационального общения // Русский язык на пороге ХХI века... С. 11-14.
21. В названиях фирм, предприятий, магазинов и т.п. используются сложносокращенные слова от личных имен их владельцев, например, в городе Красноярске: банк «Красн-Надежда» – банкир Надежда Константиновна Гаврильченко; фирма по поставке труб «Лукас» – владельцы Лукьянов и Ассев; фирмы, магазины, малые предприятия: «Гаваир» – Галя, Валя, Ира; «Евсал» – Евгений, Сергей, Александр; «Иней» – Игорь, Николай, Евгений; «Оллавел» – Олег, Лариса, Виктор; «Суранж» – Суркова Анжела Ивановна; «Дмитрос» – Оськин Дмитрий Михайлович; «Салют» – Сальников Юрий Тимофеевич»; «Сарвир» – Жалимов Сарвир Орасхович; «Ханнраф» – Ханнанов Рафиль; «Дюгсен» – Дриц Юрий, Гикалов Сергей, Елизаров Николай; «Дроша» – Дровянников, Шалаш; «Ромкол» – Романов, Колмаков; «Азив» – Азанов, Иванов; «Кардис» – Карапетян, Дидюк, Соболев; «Кевипс» – Кулаков Евгений Владимирович, Игорь Петрович Смирнов; «Кэмбик» – Крылов, Экхзархов, Мунцев, Бибиков, Косенко; «Лартакс» – Ларионов, Тарасевич, Кельманов, Суровцев; «Сбелак» – Сбейти, Лапин, Кулёв; «Теркли» – Тереньтьев, Климович; «Фебур» – Федоринин, Бурачевский (по данным городской администрации г. Красноярска за 1997 г.; См.: Китайгородская М.В., Рязанова Н.Н. Персонификация как мотив городских номинаций // Русский язык конца ХХ столетия (1985-1995). – М.: Языки русской культуры, 1996. – С. 347-348.
22. Сковородников А.П. Лексикографическая фиксация идеологически неоднозначных слов как культурно-речевая проблема // Филологические науки. – 1998. – № 3. – С. 31-36.
23. См.: Приложение № 6:  Этнографизмы русского литературного языка. – Самотик Л.Г. Словарь исторической прозы А.И. Чмыхало. – Красноярск, 1999. – С. 517-552.
24. Н.А. Лукьянова призывает четче разграничивать тенденции развития современного  литературного языка и языковые процессы.(Введение в русистику. – Новосибирск: РИО НГУ, 2000. – С. 153-154).
25. Самотик Л.Г. Словарный состав языка. Изменение состава языка // Словарь-справочник по лексикологии русского языка. – Красноярск, 1998. – С. 91-110, 233-235.
26. Самотик Л.Г. Язык города Красноярска в свете тенденций развития русского литературного языка // Достижения науки и техники – развитию города Красноярска: Тезисы докладов. – Красноярск, 1997. – С. 481-482.
27. Крысин Л.П. Толковый словарь иноязычных слов. – М.: Русский путь, 1998.
28. Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: В 2 т. – М.: Русский язык, 1993.
29. Орфоэпический словарь русского языка / Под ред. Р.И. Аванесова. – М.: Русский язык, 1985.
30. Гордеева О.И., Ольгович С.И., Охолина И.М., Палагина В.В. Вторичные заимствования в говорах Среднего Приобья. – Томск: ТГУ, 1981.
31. Самотик Л.Г. Словообразовательные варианты в лексической системе русского языка // Языковая вариативность. – Красноярск, 1998. – С. 122-139. Использование в качестве основного вида номинации семантического переосмысления общенародной лексики приводит к ситуации, когда, например, слово "голубой" невозможно произносить в некоторых молодёжных аудиториях, и т.д. Воровское же арго пачкает всё, к чему прикасается. Это явление далеко не безобидное.
32. См. материалы почтовой дискуссии в работе: Караулов Ю.Н. О состоянии русского языка современности,...; монографию сотрудников Института русского языка РАН: Русский язык конца ХХ столетия... .
33. Костомаров В.Г. Перестройка и русский язык // Русская речь. – 1987. – № 6. – С. 6.
34. Скляревская Г.Н. Состояние современного русского языка: Взгляд лексикографа // Русский язык и современность: Проблемы и перспективы развития русистики, 1. – М., 1991. – С. 262-263. – Цит. по: Русский язык конца ХХ столетия... С. 24.
35. "Как отмечает М.В. Панов, изменилось отношение к языковой норме: если в 30-60-гг. литературная норма воспринималась как запрет, то в начале эпохи перестройки – как выбор языковых средств: "Она советует взять из языка наиболее пригодные в данном контексте" (Некоторые тенденции и процессы развития русского литературного языка конца ХХ столетия // Лукьянова Н.В. Введение в русистику... – С. 155). Это тонкое наблюдение однако не значит, что слова типа "колидор" и "пóртфель" стали возможными в литературном языке. Л. А. Вербицкая выделяет кодифицированную норму и т. н. реальную норму и т. д. (Вербицкая Л.А, Давайте говорить правильно – М.: ВШ, 2001). Новые условия функционирования русского языка требуют и новых решений проблем его нормирования.