Екзистенціальна дилема Європи

Михаил Троицкий

ЕВРОПЕЙСКИЙ СОЮЗ В МИРОВОЙ ПОЛИТИКЕ

Екзистенціальна дилема Європи      

За прошедшие двадцать лет возник целый пласт литературы на тему глобального лидерства объединяющейся Европы. Европейский Cоюз¹ неизменно фигурирует во всех аналитических схемах, так или иначе призванных выявить тенденции развития межлидерских отношений. Оценки его потенциала как глобального игрока в целом высоки. В них много убедительных обоснований, хотя присутствуют и мистика, и преувеличения, красиво замешанные на неумении или нежелании пользоваться корректной аналитической методологией. Тем не менее, в большинстве публикаций международная роль Евросоюза в целом трактуется в правильном ключе. Его действительно уместно рассматривать в контексте проблем глобального лидерства даже сегодня, когда «интегрированная субъектность» Европейского Cоюза как международно-политического игрока в полной мере еще не сформировалась.  
        Руководители ЕС придерживаются глобальной трактовки своих внешнеполитических интересов, подчеркивая, что в эпоху транснационализации географически отдаленные угрозы могут вызывать не меньшую озабоченность, чем те, которые исходят из близлежащих регионов. Ядерные проблемы Северной Кореи и Южной Азии, безопасность на Ближнем Востоке, ситуация в Афганистане, Экваториальной Африке, послевоенное восстановление и демократические реформы в балканских и восточноевропейских государствах – далеко не полный список международных проблем, непосредственное участие в разрешении которых принимает Евросоюз как единый субъект.  
        И в своей внешней политике, и в оценках глобальных угроз ЕС близок Соединенным Штатам Америки. Однако особенности политической природы Евросоюза, его уникальная геополитическая специфика и особенности экономических устремлений определяют существенные различия международных стратегий Брюсселя и Вашингтона. Европейский союз вырабатывает собственный стиль лидерства в мировой политике – более сдержанный и незаметный, но в долгосрочной перспективе, возможно, способный не уступать по эффективности американскому. И все же, в какой мере сегодня можно считать Евросоюз глобальным лидером? Поиск ответа следует начать с анализа лидерского потенциала ЕС.

1

 
        Объединяя 25 государств с населением почти в 450 млн. человек, производящих четверть мирового валового внутреннего  продукта (ВВП), и обладая широким  набором инструментов, Европейский  Союз, по оценкам его руководителей, с полным основанием может быть причислен  к кругу глобальных игроков². 
        Во-первых, для такого утверждения имеются довольно убедительные экономические основания. Обратимся к международным статистическим показателям. По численности населения ЕС превосходит США (290,3 млн.), Россию (144,5 млн.), Японию (127 млн.), хотя уступает Китаю (1,287 млн.) и Индии (1,05 млн.)³. Площадь ЕС (15 государств) - 7,2 млн. кв. км. Для сравнения: территории США и Китая – составляют примерно по 9,6 млн. кв. км. По этому показателю последних опережают только Россия и Канада (соответственно - 17,1 и 10,0 млн. кв. км). В 2001 г. ВВП 15 стран ЕС в текущих ценах составлял 8,7 трлн. долларов. Это на 22% меньше ВВП США (11,2 трлн. долл.), но вдвое больше ВВП Японии и Китая (соответственно, 4,5 и 3,85 трлн. долл.). Правда, по показателю годового ВВП в расчете на душу населения ЕС (20,7 тыс. долл.) уступал США (36,5 тыс.) и Японии (32,6 тыс.), но 6,5 раз превосходил уровень Китая (3,105 тыс.) ⁴.  
        По темпам экономического роста Европейский Союз заметно опережает Японию, но существенно уступает США и Китаю. В 1990-2003 гг. ВВП Японии в среднем рос на 0,3% в год, ЕС – 1,6%, а США – 2,8%⁵. Намного быстрее развивалась экономика Китая. По западным оценкам, ее ежегодный рост за последнее десятилетие, был в среднем не ниже 9%⁶. Следует, однако, учитывать, что относительно невысокие показатели экономического роста ЕС обусловлены политикой самого Евросоюза. Он готовился к введению единой валюты и сознательно «притормаживал» экономический рост, отдавая предпочтение задачам ограничения инфляции, сокращения государственного долга и дефицита госбюджета⁷. 
        Европейский Союз – крупнейший игрок на поле международной торговли. Общий объем внешней торговли 15 стран ЕС в 2002 г. достиг 1,87 трлн. долларов, при этом доли ЕС и США в мировой торговле были в 2002 г. 18,5% и 18,7% соответственно⁸. Китай с примерно 680 млрд. долларов внешнеторгового оборота в 2002 г. сильно отставал в этом смысле от ЕС и США. Его доля в мировой торговле составляла 6,1%. Немногим больше (7,4%) приходилось на Японию, в два с половиной раза уступавшей ЕС по этому показателю⁹.  
        Расширение Евросоюза в мае 2004 г. может двояко сказаться на показателях его экономического развития. Новые члены ЕС в основном относятся к числу относительно бедных стран – по европейским масштабам. Поэтому индикатор размера ВВП на душу населения ЕС снизится, а экономический рост, в соответствии с пессимистическими прогнозами – замедлится. Вместе с тем, прием новых членов – в некотором роде «стратегическая инвестиция» более развитых стран Европы, которые полагают, что освоение экономических, демографических и пространственных ресурсов новых членов ЕС окупит себя в перспективе. Включив их в производственные и финансовые процессы, Европейский Союз имеет шанс упрочить позиции экономического центры силы и крупнейшего в мире торгового блока. Кроме того, имеются также и оптимистические прогнозы, по которым расширение приведет к ускорению, а не замедлению экономического роста ЕС. Новые члены будут стремиться максимально быстро сократить отставание в уровне экономического р азвития от ведущих государств Евросоюза.  
        Как и в случае расширения, ЕС смирился со снижением темпов экономического роста, чтобы обеспечить введение единой европейской валюты, которая должна принести Евросоюзу выгоду в долгосрочной перспективе. Евро становится фактором глобального экономического влияния. С его введением у Евросоюза появилось больше возможностей проводить независимую от США экономическую и валютную политику. Возрастающая роль евро позволяет увеличить объем внешнего кредитования за счет эмиссии банкнот Европейским центральным банком (ЕЦБ), зарабатывать на разнице между фактической стоимостью выпуска банкноты и ее номиналом. Возможно, она также повысит доходы европейских финансовых центров и фирм из стран Евросоюза¹⁰.  
        Вместе с тем, евро вряд ли может рассматриваться как инструмент, который управляющие органы ЕС могли бы применять для достижения целей внешней политики в ближайшее время. Проект экономического и валютного союза, частью которого было введение евро, рассчитан на укрепление финансовых и внешнеторговых позиций Евросоюза как центра силы. Однако в кратко- и среднесрочной перспективах он может быть сопряжен с возникновением трудностей общемирового характера. Справляться с ними в одиночку европейцам не под силу. Вот почему нет пока оснований абсолютизировать «оперативную силу» евро как инструмента международного влияния ЕС¹¹.  
        Во-вторых, наряду с мощным экономическим фундаментом важным элементом лидерского потенциала Евросоюза, является его культурное и культурно-политическое влияние, масштабы которого фактически сохраняют общемировой характер. Cегодня понятие «европейские ценности» («идеалы строителя» единой Европы) стало довольно широким. Оно включает в себя представления о необходимости разрешать споры мирным переговорным путем, соблюдении гражданских и политических прав и свобод человека и этнических меньшинств. Другие компоненты «европейских ценностей» – обеспечение экономической и политической стабильности на основе общественной солидарности и повышении благосостояния европейцев, поддержание безопасного и дружественного внешнего окружения. Данные ценности влияли и продолжат влиять на политическую культуру многих неевропейских стран и регионов – от Восточной Азии до Африки и Латинской Америки.  
        На внутриполитическом уровне эти ценности условно разделяются всеми объединившимися европейскими государствами. Здесь они выступают важным мотивом, подвигающим ЕС к развитию общей внешней политики. «Сущность Европы как центра силы, олицетворяемого Европейским Союзом, заключается в ее фундаментальной моральности», - заметил британский исследователь Дж. Линдли-Френч, имея в виду устойчивость этого ценностного уклада¹².  
        Но для данной темы более важен «внешний аспект» влияния европейских ценностей. Речь прежде всего идет о том, что политическая культура и этика международного общения на основе этих ценностей на самом деле способствовали ряду крупных мирополитических сдвигов. Одним из самых «европейских» по своему духу и идеологии документов второй половины прошлого века стал Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, подписанный в Хельсинки в 1975 году, прежде всего исходя из положений третьей (права человека и сотрудничество в гуманитарных областях) и, в меньшей степени, первой (военные аспекты европейской безопасности) «корзин» акта. Этот «ценностный» документ в конечном счете сыграл осязаемую – правовую, политическую и дипломатическую – роль в гигантской трансформации мировой политики начала 1990-х годов. Формально (но отчасти и фактически) он выступал в качестве «морального кодекса» постсоциалистических преобразований в Восточной Европе, России и других странах СНГ.  
        Привлекательность европейских ценностей «сработала» и при формировании внешнеполитических воззрений М.С. Горбачева. Стремясь строить «общеевропейский дом» на основе одинаковой безопасности и при соблюдении политических прав граждан, Горбачев фактически согласился с правом союзников СССР выбирать альянсы по своему усмотрению, а затем – после Венской встречи СБСЕ – согласился признать примат международного права над внутренним. Это, в свою очередь, позволило политическим объединениям в странах Варшавского договора требовать прямого применения положений международных документов, касавшихся стандартов соблюдения политических свобод и прав личности. Европейские гуманистические ценности сыграли, таким образом, важнейшую роль в легитимизации антикоммунистической оппозиции в бывших социалистических странах, ускорив трансформацию последних.  
        Если США – особенно при администрации Дж. Буша-младшего – проецируют свое влияние прямолинейно и непосредственно при помощи силы, то страны ЕС пытаются воздействовать на международные отношения «мягче», отдавая приоритет косвенным инструментам. В частности, они ревниво следят за своим авторитетом в разоблачении фактов ущемления гуманитарных ценностей. Совет Европы, тон в котором безоговорочно задают страны ЕС, – самая радикальная и одновременно самая влиятельная правозащитная организация мира. Формально она считается европейской. Фактически же Совет Европы формирует общемировой канон правозащитных норм, стремясь его ужесточить и распространить на все международное сообщество. Не случайно правозащитники практически во всем мире – (особенно на фоне «правозащитных скандалов» в Ираке в 2004 г.) – апеллируют именно к европейским оценкам ситуаций, складывающихся в их странах с правами человека и политическими свободами. Европейская позиция интересует их не меньше, чем мнени е Вашингтона по соответствующим вопросам. Лидерство в сфере правозащитной активности позволяет Евросоюзу при необходимости оказывать довольно эффективное давление на те или другие страны мира. Поэтому она представляет собой элемент как организационного ресурса ЕС, так и потенциала его морально-политического влияния.  
        Признанием высокого авторитета именно европейской традиции морали и борьбы за справедливость оказался факт размещения на европейской земле международных судебных органов и трибуналов – Международного суда ООН, Международного трибунала ООН по бывшей Югославии, Международного уголовного суда Европейского суда по правам человека и др. Эти инстанции, хотя и весьма остро ощущает свою зависимость от позиции США, тем не менее проявляют способность даже к нетривиальным акциям. Так, в апреле 2004 г. в Международном суде ООН возобновилось судебное разбирательство по иску правительства Сербии и Черногории против США в связи с актами военного вторжения государств НАТО на территорию бывшей Югославии и ущерба, нанесенного ей американскими военными.  
        Важным инструментом культурно-интеллектуального воздействия на другие страны и регионы стал в руках Евросоюза его в целом весьма удачный интеграционный опыт. Именно он обусловил популярность интеграционных рецептов для многих неевропейских стран и регионов. В Африке, Латинской Америке, АТР были с разной степенью успеха запущены процессы межгосударственной экономической и отчасти политической интеграции, хотя ни одна из известных моделей интеграции вне Европы не пошла сколько-нибудь строго по европейскому «наднациональному» пути. Даже создание Североамериканской зоны свободной торговли (НАФТА) было во многом ответом на возраставшую экономическую конкуренцию со стороны западноевропейской интеграционной группировки.  
        Пока Евросоюз остается своего рода всемирным интеллектуально-ресурсным центром для многих государств, особенно «неопытных», испытывающих интерес к интеграционным проектам. В частности, некоторая часть «европейского банка интеграционных идей» по-прежнему привлекает российское руководство. Последнее видит в их реализации средство преодоления существующих противоречий с некоторыми сопредельными государствами и экономического сближения с избранным кругом преференциальных партнеров – прежде всего странами ЕврАзЭс и Единого экономического пространства.  
        Обратимся, в-третьих, к военно-политическому измерению лидерского потенциала ЕС. Оно имеет сложную структуру. В этом измерении условная «Европа» существует в трех «ипостасях»: национальных государств, собственно Европейского Союза и блока НАТО. Великобритания и Франция обладают ограниченным, но действенным потенциалом ядерного сдерживания. Германия наряду с двумя упомянутыми державами, а также Италией и Испанией, располагает достаточно крупными и эффективными обычными вооруженными силами. Целый ряд средних и малых стран ЕС имеют не очень многочисленные, но весьма хорошо оснащенные армии. Эти силы способны самостоятельно обеспечивать оборону национальной территории соответствующих стран и при необходимости вливаться в состав международных контингентов для решения миротворческих и полицейских задач среднего уровня интенсивности. Но национальный потенциал вооруженных сил не позволяет ни одной из европейских держав претендовать на глобальное лидерство. Помимо малого масштаба, дееспособность национальных вооруженных сил стран ЕС ограничена относительно низкими (в сравнении с их ВВП) военными расходами¹³.  
        Вывод об относительной слабости в военно-политическом отношении уместен и в отношении Евросоюза в целом. Об этом можно более или менее адекватно судить, сложив военные потенциалы стран ЕС. В области «материального» развития военного потенциала ЕС единственным крупным шагом Евросоюза стал начатый в 1999 г. проект создания Европейских сил быстрого реагирования (ЕСБР). Инициатива предусматривает формирование контингента в составе 100 тыс. военнослужащих, способного к быстрой переброске в зоны конфликтов и ведению там миротворческой деятельности сроком до одного года. Проект предполагалось осуществить к 2003 году, однако эта цель достигнута не была. Причиной стали трудности с финансированием, а также политические противоречия между участниками проекта. В результате он был несколько видоизменен, и в обновленном формате его предполагается реализовать частично к 2007-му, а полностью – к 2010 году.  
        Наиболее ощутимое военно-политическое влияние в мире Евросоюз способен оказывать посредством координации позиций своих членов в рамках НАТО, куда с мая 2004 г. входят 19 из 25 членов ЕС. Используя ресурсы альянса, к которым ЕС имеет доступ с согласия НАТО (что подразумевает одобрение со стороны США), Евросоюз способен в некоторой степени «нарастить» собственный потенциал международного влияния за счет частичного использования американских возможностей. Правда, при этом уменьшается в соответствующей степени и мера независимости ЕС по отношению к США. Заключенные в марте 2003 г. договоренности «Берлин плюс»¹⁴ определили условия, на которых ЕС может использовать ресурсы НАТО (хотя в основном американские), оперативные разработки, вооружения и инфраструктуру. Реализация этих договоренностей может повысить способность Евросоюза к использованию силовых инструментов в осуществлении своей (возможно, даже неско лько отличной от общенатовской и американской) международно-политической стратегии. Договоренности «Берлин плюс» теоретически предусматривают ситуацию, когда Вашингтон, не вполне разделяя приоритеты европейцев, разрешит им использовать ресурсы НАТО в интересах поддержания альянса, который в последние годы переживает весьма болезненные внутренние трансформации. Подкрепленный американскими ресурсами, Евросоюз внешне может выглядеть более убедительной военно-политической единицей, – однако ровно в той мере и до той поры, пока его внешнеполитический курс не будет расходиться с интересами Вашингтона.  
        В-четвертых, Европейский Союз эффективно использует на международной арене свой организационный ресурс, который определяется участием ЕС в многочисленных многосторонних общемировых и региональных организациях, режимах, диалогах, форумах и т.д. Успевшему вырасти и приобрести опыт аппарату чиновников Евросоюза близка логика многостороннего взаимодействия, подготовки и выработки решений на их основе. Чиновники ЕС способны более умело использовать оргресурс, чем функционеры правительств крупных национальных государств, склонные к более «прямолинейным» методам отстаивания своих позиций. 
        Сложилась и устойчивая практика регулярных встреч между высшими должностными лицами Евросоюза и правительствами ведущих стран мира – США, России, Китая, Канады, Японии и Индии. Они фактически проходят по протоколу встреч на высшем уровне, что постепенно выводит верховных руководителей ЕС к высшему международно-политическому статусу, приравниваемому к статусу руководителей суверенных государств.  
        Представители ЕС (хотя нередко только с правом совещательного голоса) участвуют в работе самых престижных международных органов – от трансатлантических саммитов и «группы восьми» до Регионального форума АСЕАН по вопросам безопасности. Кроме того, ЕС имеет разветвленную сеть официальных двусторонних соглашений о торговле, партнерстве и ассоциации с десятками стран Евразии, Африки, Карибского бассейна и бассейна Тихого океана (АКТ), а также Южной Америки. Специальные региональные соглашения, затрагивающие вопросы торговли, инвестиционного климата, поставки энергоносителей, защиты окружающей среды, а также проблемы безопасности и борьбы с терроризмом, подписаны Европейским Союзом с группами государств Средиземноморья, Латинской Америки, Азии и АКТ.  
        Опираясь на свой оргресурс, ЕС напористо приспособливает условия сотрудничества со странами-партнерами к особенностям собственного законодательства, деловой практики и политических ценностей. Словно металлические частицы под влиянием мощного магнита, менее сильные партнеры ориентируются вдоль «линий силового поля» Евросоюза. Принятие государствами-партнерами законодательных норм по образцу европейских в огромной степени облегчает фирмам ЕС ведение бизнеса с довольно уступчивыми контрагентами из Восточной Европы и Средиземноморья. Данная тенденция улучшает и условия и обеспечения Западной Европы сырьем, а также доступ на рынки сбыта готовой продукции.  
        Европейский Союз обладает огромным влиянием во Всемирной торговой организации (ВТО). Активно используя процедуры разрешения торговых споров в рамках ВТО, он отстаивает свои интересы в отношениях с Соединенными Штатами. Европейцы оспаривают и соответствие нормам данной организации дискриминационных мер, которые Вашингтон в ряде случаев применяет в международной торговле. Как крупнейший в мире торговый блок Евросоюз обладает сразу 25 голосами в ВТО и получает огромные переговорные преимущества. Он может легко добиваться выгодных ему уступок от государств, претендующих на членство в ведущей организации мировой торговли.  
        Организационный ресурс позволяет европейцам влиять на «структурирование» международной среды в собственных интересах, подталкивая одни и тормозя другие долгосрочные изменения международного развития. Подобные трансформации под воздействием ЕС происходят постепенно и касаются в основном торговых и финансовых аспектов международных отношений. Но именно посредством организационного ресурса Евросоюз может влиять на процессы, происходящие в географически близких или отдаленных регионах.  
        Обладая мощным организационным потенциалом и будучи самым крупным в мире торговым блоком, ЕС опирается на несиловые инструменты регулирования международных отношений. Европейцы не способны (по счастью?) за два-три месяца «сменить режим» в какой-либо стране, зато они могут «подкупить» ее власти и подтолкнуть их к выбору выгодного ЕС варианта разрешения того или иного международного конфликта. Отчасти эта логика сработала в 2003-2004 годах на Кипре, где «приманка» вступления в ЕС стала важным фактором, благодаря которому общины Кипра пошли, по крайней мере, на серьезные переговоры друг с другом по вопросам объединения острова.  
        Использование оргресурса гораздо более соответствует целям внешней политики ЕС и имеющемуся в его распоряжении внешнеполитическому инструментарию, чем, например, практикуемая Соединенными Штатами «грубо-прямолинейная» проекция военной силы – использование ресурса силового. В этом состоит еще одно важное отличие характерной для Европейского Союза «стратегии мягкого лидерства».  
        Выбор такой стратегии отчасти связан со спецификой сложившейся за последние полвека «новой стратегической культуры». Однако в еще большей степени он определяется «неполной» международно-политической субъектностью Европейского Союза – крупного и влиятельного игрока на поле мировой политики, который в перспективе может стать супергосударством, но пока еще им не стал.  
        Эта слабость ЕС особенно понятна, если посмотреть на его возможности в сфере проведения единой внешней политики. Фактически в этой области наиболее мощные страны Евросоюза действуют самостоятельно, учитывая мнение общеевропейских интеграционных институтов, но отнюдь не руководствуясь ими. Глубокие разногласия в связи с политикой США и Британии в отношении Ирака (2003-2004) в очередной раз показали ограниченность возможностей ЕС действовать во внешней политике в качестве единого целого. Деятельность в этой сфере Европейский Союз осуществляет в рамках механизма Общей внешней политики и политики в области безопасности (ОВПБ), включенного в структуру рабочих органов ЕС согласно Маастрихтскому договору в 1992 году. Самым важным институтом общей внешней политики Евросоюза, учрежденным с тех пор, стал пост высокого представителя ЕС по ОВПБ – генерального секретаря Совета ЕС. Последний может внешне казаться «министром иностранных дел ЕС», но фактически он – лишь координатор, не обладающий почти никакими властными полномочиями.

2

 
        Ориентируясь на лидерское положение  в международной политике, Европейский  Союз испытывает трудности в использовании  имеющихся в его распоряжении ресурсов. В отличие от органов  власти национальных государств руководящие  органы ЕС не могут в достаточной  степени легко и быстро обеспечивать концентрацию ресурсов на нужных направлениях внешнеполитической деятельности и (может быть, это еще важнее) их переключение с одного направления на другое.  
        С этой точки зрения основная проблема связана с процессом принятия решений, в ходе которого приходится согласовывать мнения 25 (!) входящих в Евросоюз национальных государств. Управляют этим объединением как межгосударственные институты (Европейский совет и Совет министров ЕС), так и наднациональные органы (главный из них – Европейская комиссия), которые с момента рождения обрели собственные интересы, зачастую противоречащие устремлениям самых крупных и влиятельных государств – членов Европейского Союза. С одной стороны, основной проблемой для согласованного внешнеполитического курса ЕС стало осторожное отношение национальных правительств к передаче своих внешнеполитических полномочий наднациональным органам, а с другой – расхождения между странами Евросоюза по общим подходам к внешней политике, а также по конкретным международным вопросам.  
        Если Франция и Германия – «основоположники» европейской интеграции – являются наиболее активными сторонниками усиленной координации международной деятельности стран ЕС, то Великобритания, Дания и Нидерланды чаще всего выказывают сдержанное отношение к общей внешней политике Евросоюза, опасаясь противопоставить его действия политике США и «трансатлантической солидарности». Еще более настороженно эти страны, а также нейтральные государства Евросоюза (Ирландия, Австрия, Швеция, Финляндия) воспринимают проекты относительной «автономии» ЕС в области обороны и безопасности. По их мнению, подобные проекты также способны нанести ущерб альянсу с США. Расклад мнений внутри ЕС резко осложнился после приема в 2004 г. в состав Европейского Союза новых членов, которые в своей политике безопасности стали ориентироваться на Вашингтон сильнее, чем на Париж или Берлин¹⁵. К тому же, в своем военном строительстве страны Центрально й и Восточной Европы гораздо больше ориентированы на участие в военном сотрудничестве в рамках НАТО, чем в рамках ЕС.  
        Любопытно, что в пору обострения евроатлантических отношений в связи с ситуацией вокруг Ирака в 2002-2003 гг. Вашингтон, обычно стремившийся сгладить «внутриевропейские противоречия» во имя трансатлантического единства, стал играть на разобщение европейцев. Устами министра обороны США Д. Рамсфелда были произнесены слова о наметившимся разделении Европы на «старую» (читай – отставшую от времени) и «новую» (прогрессивную). К первой были отнесены противники войны в Ираке, ко второй – недавно принятые в ЕС государства, поддержавшие политику администрации Дж. Буша-младшего. В складывающихся условиях противоречия среди стран ЕС могут нарастать, что способно воспрепятствовать выработке общей европейской внешней политики на неопределенно долгий срок.  
        Но более всего внешнеполитический потенциал ЕС ограничивают противоречия между национальными правительствами стран – членов Евросоюза и его наднациональными институтами. Эти противоречия касаются как внешней деятельности (где они являются отражением различием внешнеполитических позиций отдельных государств), так и вопросов текущего реформирования самого ЕС. Свою роль играет и неприспособленность сложившейся системы работы наднациональных органов к повышению и оптимизации расходов на цели общей внешней политики. Структура бюджета Европейского Союза чрезвычайно сложна, она сложилась задолго до возникновения в практической плоскости задачи выработать общую внешнюю политику. Реформировать эту систему сложно. В итоге политическая воля ЕС действовать в сфере внешней политики в качестве единого целого оказывается слабее нежелания (и неспособности) тратить на эту цель больше денег¹⁶. 
        Фактором, способным поставить под угрозу эффективность принятия внешнеполитических решений ЕС, стала динамика демографических сдвигов в европейских странах. В Европе становится все больше мусульман-выходцев из стран Ближнего и Среднего Востока¹⁷. От дешевых рабочих рук иммигрантов из исламских стран зависит благополучие западноевропейских государств. Это не позволяет правительствам ужесточить правила иммиграции и пребывания выходцев с Ближнего и Среднего Востока на территории ЕС.  
        Мусульмане формируют в городах Европы (Германии, Франции, Британии) компактные общины и, даже став гражданами европейских государств, сохраняют тесные связи и лояльность к странам своего происхождения или исламскому миру в целом. Такие общины со временем приобретают влияние, опираясь на поддержку их состоятельных представителей, интегрированных в политическую и экономическую элиту европейских стран. Исламские общины могут влиять на результаты выборов и успешно лоббировать свои интересы во властных органах ЕС. Вот почему наиболее развитые государства Евросоюза болезненно реагируют на угрозы обострения отношений с исламскими странами или исламскими организациями (критическая позиция Совета Европы в отношении политики России в Чечне, в частности, является плодом не только гуманистической культуры европейцев, но и активной деятельности евроисламских организаций).  
        Важно учитывать и роль исламских террористических сетей. Весной 2004 г. террористические акты «Аль-Каиды» повлияли на итоги парламентских выборов в Испании, где от власти было отстранено правительство, поддерживавшее политику США в отношении Ирака. Угрозу повторения аналогичных сценариев хорошо ощущают политики Франции, Италии, Дании, Германии, Британии – всех государств, где наличие многочисленных мусульманских общин создает среду, в которой достаточно легко могут укрываться террористы, если они – выходцы с Ближнего и Среднего Востока. Способность Европейского Союза согласованно реагировать на угрозы, прямо или косвенно связанные с исламом, в обозримой перспективе будет оставаться довольно невысокой. Точно также невысокой может оказаться и готовность ЕС солидарно выступать с Вашингтоном в борьбе против исламских экстремистов военными методами.  
        В ограничении автономных лидерских амбиций ЕС играют роль целенаправленные действия Соединенных Штатов, стремящихся сохранить влияние на политику западноевропейских союзников. На них Вашингтон воздействует еще на этапе планирования внешнеполитических проектов ЕС, ограничивая «нежелательные» аспекты автономии Евросоюза в вопросах внешней политики и обороны¹⁸. Как администрация Б. Клинтона, так и менее склонная ориентироваться на мнение союзников администрация Дж. Буша-младшего, проявляли беспокойство возможным «переводом» стратегического планирования государств ЕС из-под «зонтика» НАТО в формирующиеся внешнеполитические и военные структуры Евросоюза. После расширения НАТО и ЕС их участниками оказались в основном одни и те же страны. В этих условиях вопрос о том, какая из двух почти (одинаковых по составу структур) будет главной в определении политики безопасности, носит принципиальный характер. Речь идет о степени военно-политического влияния США на Евросоюз, и наоборот¹⁹.  
        Ввиду слабости собственных военных структур лидерские амбиции ЕС на международной арене вряд ли возможно реализовать вне связки с США и НАТО. На лидерском потенциале Евросоюза весьма негативно сказывается то, что с легкой руки американского политолога Роберта Кейгана стало именоваться «расхождением стратегических культур» США и Западной Европы²⁰. Последняя под защитой Соединенных Штатов стала приверженной мирному разрешению международных споров, ограниченному применению силы в международных отношениях, многосторонней дипломатии, международному праву, экономическому влиянию и «поглощению» – всему, что дает основания называть лидерскую роль Европейского Союза в мировой политике «мягкой»²¹.  
        Американская стратегическая культура совсем иная. США не согласны «терпеть опасность рядом с собой» и стремятся найти четкое, просчитываемое решение для решительного устранения угрозы. Международные договоры, многосторонние союзы, экономическая помощь имеют для Вашингтона преимущественно инструментальное значение. Если сдержанность в применении силы или учет мнения союзников способны принести быстрые дивиденды, Америка готова согласиться с такими ограничениями. Если же администрация США сочтет, что ответ на угрозу требует жесткой реакции, включая массированное применение силы, то ни мнение союзников, ни принятые в международном сообществе нормы не заставят Вашингтон изменить свои планы.  
        Расхождение стратегических культур двух берегов Атлантики вызывает обеспокоенность у европейских и некоторых американских политиков. На политическом уровне принимаются меры по сглаживанию противоречий. Отражением подобной озабоченности в руководстве ЕС является мнение высокого представителя Евросоюза по ОВПБ Х. Соланы о том, что Европейскому Союзу стоит «вырабатывать стратегическую культуру, которая санкционировала бы раннее, быстрое и – при необходимости – жесткое вмешательство»²². Вместе с тем, процесс обеспечения совместимости стратегического мышления США и ЕС может стать продолжительным.

3

 
        Американо-европейское взаимодействие сочетает в себе элементы тесного  союза и конкуренции как в сфере экономики, так и политики. Соединенные Штаты являются крупнейшим торговым партнером ЕС. Доля США во внешнеторговом обороте Евросоюза в 2002 г. составляла 37,5% (доля Швейцарии во внешней торговле ЕС – 11,2%, Японии – 4,2%, Норвегии – 3,1%)²³. В торговле с США Евросоюз имеет профицит (63 млрд. долл. за январь-ноябрь 2003 г.), что важно для Брюсселя в условиях растущего дефицита в торговле с Китаем (50 млрд. долл. за тот же период)²⁴.  
        Но на протяжении последнего десятилетия стабильная экономическая связка между ЕС и США подвергается испытанию конкуренцией в области торговли и финансов. Громкий резонанс получили споры об импорте из США в ЕС «гормональной говядины», и ряд других «политизированных» проблем взаимной торговли. Введение евро также способно обострить противоречия между Евросоюзом и Вашингтоном²⁵. Одно из серьезных расхождений связано с отказом США ратифицировать Киотские протоколы об ограничении промышленных выбросов в атмосферу. В этом вопросе Европейским Союзом отчасти движет обеспокоенность состоянием окружающей среды. Последовательное стремление добиться соблюдения природоохранных стандартов от всех стран мира – одно из довольно успешных направлений борьбы ЕС за утверждение своего «мягкого» лидерства.  
        Вместе с тем, экономическая конфликтность в трансатлантических отношениях успешно преодолевается благодаря общности базовых подходов ЕС и США к экономическим отношениям с остальным миром. В рамках Всемирной торговой организации, через механизмы которой Вашингтон и Брюссель урегулируют большую часть своих торговых противоречий, обе стороны занимают сходную позицию в отношении открытия рынков третьих стран. Сходно их отношение и к повышению стандартов труда и охраны окружающей среды (а значит, стоимости продукции) в странах «третьего мира».  
        В сфере военно-политических проблем, как уже отмечалось, без тесной связки с США Европейскому Союзу трудно реализовывать свои амбиции. Как отмечает Р. Кейган, «cегодня Европа потеряла значительную часть своего влияния. Она слишком слаба, чтобы быть важным союзником, и находится в достаточной безопасности, чтобы не вписываться в образ потенциальной жертвы»²⁶.  
        Европейцы разделяют озабоченность США распространением оружия массового уничтожения и терроризмом. Но в своих документах ЕС избегает жестких формулировок вроде «злонамеренных государств» или «оси зла». Напротив, в примирительном тоне в документах Евросоюза говорится о том, что «наиболее практичным способом борьбы с зачастую неопределенными угрозами является разрешение застарелых проблем региональных конфликтов»²⁷. Европейцы не стремятся изолировать и подавить «опасные» режимы, а предлагают «перевоспитать» их и интегрировать обратно в международное сообщество.  
        Если США стоят на позиции «превентивной, или профилактической войны» (preventive war), то для ЕС предпочтительнее «превентивное, или профилактическое вовлечение» (preventive engagement). США стремятся разом покончить с опасным (или просто «неприятным») режимом посредством его «смены», а ЕС рассчитывает политическими методами наставить такие режимы на путь «добросовестного управления»²⁹.  
        «Односторонняя решительность» США в разрешении проблем безопасности отчасти играет на руку европейцам, критикующим наступательную политику американской администрации. Белый дом способен – и главное, готов – свергать диктаторов на Балканах и Ближнем Востоке, вылавливать международных террористов, проявлять напор в разрешении конфликтов на «Большом Ближнем Востоке» и содействовать «бархатным революциям» в Закавказье. После проведения таких мер ЕС может включиться в экономическое «освоение» территорий, «зачищенных» американцами – в той мере, как это ему позволит Вашингтон. И европейцы уже достигли успехов в «освоении» пространства бывшей Югославии, развитии связей с Ираном и Ливией. Такие сценарии, как правило, реализуются в соседних с ЕС регионах.  
        Политика Европейского Союза в отношении соседей – государств Восточной Европы, Средиземноморья и Ближнего Востока – проводится исходя из единой цели. Она, по словам председателя Европейской комиссии Р. Проди, заключается в «создании окружающей ЕС зоны стабильности и процветания, состоящей из дружественных государств от Марокко до России»³⁰. Расширение Евросоюза в 2004 г. показывает: в Брюсселе рассматривают средиземноморских партнеров в одном ряду с соседями ЕС в Восточной Европе³¹. Помимо обеспечения ресурсами и предотвращения неконтролируемой миграции, стремление ЕС обеспечить стабильность в зоне Средиземноморья и на Ближнем Востоке определяется наличием диаспор выходцев из этих регионов. В Европейском Союзе принято думать, что чем выше благосостояние исламских государств, тем менее они подвержены влиянию радикализма.  
        «Мягкая» сила ЕС воплощается в программах содействия реформированию экономик южных и юго-восточных соседей³². Стремясь облегчить решение их социально-экономических проблем, Евросоюз одновременно подстраивает их под свои экономические и торговые приоритеты³³. Брюссель признает, что преодолеть социально-экономические и политические сложности средиземноморских и ближневосточных стран можно только посредством постепенного проведения реформ. И в документах о своей региональной стратегии Европейский Союз (очевидно, в пику США) заявляет: «Реформы не могут быть навязаны извне. Они должны порождаться внутренними факторами»³⁴.  
        Тем не менее, в руководстве ЕС понимают: получать выгоды от взаимодействия с государствами ближнего окружения можно только после урегулирования (в том числе «жесткими методами») ряда имеющихся там конфликтов, включая внутригосударственные. Именно поэтому по-прежнему сохраняется высокая вероятность тесного сотрудничества США и ЕС по конкретным военно-политическим вопросам в западной части Евразии. Решая «собственные» задачи, Соединенные Штаты опираются по мере необходимости на механизмы НАТО и могут снимать некоторые проблемы и «для ЕС». Со своей стороны, европейцы, получая собственные дивиденды, могут и впредь поддерживать Вашингтон в достижении американских стратегических целей. Пример такого содействия – достигнутое в 2004 г. примирение между Ливией и США. Ведущие государства ЕС приложили усилия к тому, чтобы склонить ливийское руководство к изменению подходов в вопросах нераспространения ядерного оружия и нормализации отношений с Западом³⁵.  
        Российское направление в последние годы начинает все более отличаться от «стандартных» отношений Евросоюза с государствами восточной и южной периферии, которые, хоть и не имеют шансов на вступление в ЕС в среднесрочной перспективе, тем не менее пользуются поддержкой Брюсселя в развитии экономики и демократических институтов. Евросоюз сегодня стремится не «приблизить» Россию к европейским стандартам демократии, качества жизни и охраны окружающей среды (как это происходит, например, во взаимодействии с Украиной или балканскими государствами), а «встроить» отношения с Россией в систему интересов своей международной стратегии под углом зрения обеспечения энергетическим сырьем и товарами низкой степени обработки. Одновременно ЕС старается сблизить российское законодательство с европейским. Делается это, однако, не для интеграции РФ в экономическое и социальное пространство Евросоюза (создание зоны свободной торговли), а скорее в интересах удешевления российских энергоносителей и разрешения экономических и правовых коллизий, которые возникают у европейских агентов на российских рынках.  
        До мая 2004 г. ЕС занимал жесткую позицию на переговорах о вступлении России в ВТО. В основе его платформы были требования либерализации рынков финансовых и страховых услуг, а также (что выгодно Европе, но крайне сложно для России) – повышения внутренних цен на газ и электроэнергию, которые определяют конкурентоспособность российского экспорта в ЕС³⁶. Добиваясь уступок, Евросоюз продуманно прибегает к политическому оружию, регулируя меру критики в адрес Москвы в связи с чеченским конфликтом и положением с политическими правами и свободами в России. В свою очередь, российское руководство, указывая на невозможность интеграции России в ЕС в мыслимой перспективе, не проявляет стремления идти на уступки Брюсселю по экономическим позициям и сближению законодательных норм РФ с европейскими.  
        Хотя отношения со странами ближайшего окружения ЕС в последние годы стали для Евросоюза наиболее перспективными, связи с развивающимися странами по-прежнему важны для европейцев. Стратегия ЕС в отношении «подопечных» ему государств Африки, Карибского бассейна и бассейна Тихого океана включает оказание им экономической поддержки и открытие их рынков для европейцев. В 2003-2004 гг. Евросоюз начал переговоры о подписании соглашений о партнерстве с африканскими государствами, а затем – со странами Карибского сообщества (КАРИКОМ). Эти договоры призваны развить положения Соглашения Котону, заключенного в 2002 г. Европейским Союзом с 77 странами АКТ в качестве продолжения Ломейских конвенций. ЕС стремится развить экономики, общественные и политические институты и практики демократического управления в государствах АКТ: ведь большинство из них сегодня входят в список беднейших стран мира.  
        ЕС также поощряет создание своими партнерами в Средиземноморье и АКТ субрегиональных интеграционных группировок, которые основывались бы на принципах, присущих самому Европейскому Союзу. Брюссель полагает, что подобные региональные объединения помогают отстающим странам лучше интегрироваться в глобальную экономику³⁷. Очевидно, и самому ЕС проще и выгоднее строить экономическое взаимодействие с «себе подобными объединениями», а не с разрозненными и очень разнородными государствами в отдельности. Не случайно дипломатия ЕС уделяет внимание диалогу сразу с большими группами государств – всеми странами АСЕАН или всеми государствами Латинской Америки.

***        

«Европа еще никогда не была столь процветающей, безопасной и свободной», – такими словами  открывается «Европейская стратегия  безопасности» – принятая Европейским  Союзом на саммите в июне 2003 года³⁸. Эта констатация свидетельствует о весьма высокой самооценке Евросоюза. И для нее, как показано выше, имеется достаточно весомых оснований. Ожидать от ЕС лидерских устремлений – не странно. Как писал один из идеологов послевоенного «европейского проекта» Жан Монне, сообщество, которое создали европейцы «не является самоцелью. Оно – лишь этап на пути к более организованному миру завтра»³⁹. Это означает, что уже создатели Европейских Сообществ закрепляли за своим детищем роль международного лидера, «структурирующего» международную среду посредством совершенствования практик глобального управления.  
        Внешнеполитическая активность ЕС увеличивается по мере его продвижения по пути интеграции. Но одновременно и общая внешняя политика стала для Евросоюза способом укрепления и развития его сплоченности и идентичности. Результаты европейских внешнеполитических инициатив и проблемы, с которыми сталкивается Брюссель в ходе их осуществления, зачастую стимулируют европейскую интеграцию. Под воздействием внешней среды ЕС определяет пути устранения недостатков и ставит новые цели⁴⁰. Сознавая свою «глобальную ответственность»⁴¹, Евросоюз проводит внешнюю политику, во-первых, посредством сотрудничества с США и, во-вторых, через применение инструментов «мягкой» силы – когда и где для этого есть подходящие условия. Другое дело, что ЕС не может играть роль международного лидера без сотрудничества с Вашингтоном.  
        При этом европейский подход к лидерству может оказаться эффективнее американского. Проблема «волевого» (американского) лидерства заключается в том, что международное сообщество представляет собой сложную систему. Резкий слом статус-кво (смещение режима в стране «третьего мира», ракетные удары по базам террористов на территории какого-либо государства и даже интервенция в целях предотвращения или ликвидации гуманитарной катастрофы) могут иметь непредсказуемые последствия как для объекта этих действий, так и для силы, которая их предпринимает и системы международных отношений в целом. Даже мощные аналитические службы Вашингтона демонстрируют в сложных случаях неспособность просчитать долгосрочные последствия «волевой» политики. На арену выходят факторы и силы, роль которых было сложно предвидеть, когда принималось решение о начале той или иной силовой операции. В этом – сложность, с которой сталкиваются Соединенные Штаты как лидер, стремящийся максимально «спр ямить» путь к решению своих внешнеполитических задач⁴². Главный риск, сопряженный с силовой политикой «опоры на собственные силы» – неопределенность. Возможно, в этом придется убедиться на примере ситуации в Ираке, похоже, выходящей из-под контроля США.  
        Высокий уровень неопределенности современной международной среды заставляет по-новому оценить достоинства и слабости европейской модели лидерства. Оно не носит «волевого» характера, но от этого не предстает менее целеустремленным и эффективным. Цели политики ЕС рассчитаны в большей мере на долгосрочную перспективу, и в меньшей – на получение скорого выигрыша. Однако именно это позволяет Европейскому Союзу своевременно корректировать методы их достижения. Стратегия «мягкого лидерства» вызывает гораздо меньшее сопротивление среды и сопряжена с меньшим риском от попыток его нейтрализовать. В этом одновременно и ее слабость, и преимущество.