Основные направления взаимодействия между культурой и личностью

И тогда проясняется сам "парадокс человека". Смущенные  тем, как мало "антропос", несмотря на свое неоспоримое умственное превосходство, отличается анатомически от других антропоидов, мы – по крайней мере у точки возникновения – чуть ли не отказываемся их разделять. Но это удивительное сходство – не это ли в точности должно было случиться?..

Когда вода при нормальном давлении достигает 100°, то при дальнейшем нагревании сразу наступает беспорядочная экспансия высвобождающихся и испаряющихся молекул без изменения температуры. Если по восходящей оси конуса производить друг за другом сечения, площадь которых постоянно уменьшается, то наступает момент, когда при еще одном бесконечно малом перемещении поверхность исчезает и становится точкой. Так, посредством этих отдаленных сравнений мы можем представить себе механизм критической ступени мышления.

С конца третичного периода  на протяжении более 500 миллионов лет  в клеточном мире поднималась психическая температура. От ветви к ветви, от пласта к пласту, как мы видели, нервные системы, pari passu, все более усложнялись и концентрировались. В конечном счете у приматов сформировалось столь замечательно гибкое и богатое орудие, что непосредственно следующая за ним ступень могла образоваться лишь при условии полной переплавки и консолидации в самой себе всей животной психики. Но развитие не остановилось, ибо ничто в структуре организма этому не препятствовало. Антропоиду, "по уму" доведенному до 100°, было добавлено несколько калорий. В антропоиде, почти достигнувшем вершины конуса, свершилось последнее усилие по оси. Этого было достаточно, чтобы опрокинулось внутреннее равновесие. То, что было лишь центрированной поверхностью, стало центром. В результате ничтожно малого "тангенциального" прироста "радиальное" преобразовалось и как бы сделало скачок вперед, в бесконечность. Внешне почти никакого изменения в органах. Но внутри – великая революция: сознание забурлило и брызнуло в пространство сверхчувственных отношений и представлений и в компактной простоте своих способностей оно обрело способность замечать самое себя. И все это впервые. *)

*) Есть ли нужда в  излишнем повторении, что здесь  я ограничиваюсь феноменом, то  есть отношениями между сознанием и сложностью, как они даны нам в опыте, ничуть не умаляя действия более глубоких причин, направляющих всю игру. В силу ограничений, накладываемых на наше чувственное познание действием пространственно-временных рядов, мы можем в опыте выявить гоминизирующую (одухотворяющую) ступень мышления лишь в виде критической точки. Но. установив это. ничто не мешает мыслителю-спиритуалисту – по причинам высшего порядка и в последующий период своей диалектики – под феноменалистическое покрывало революционной трансформации поместить такую "творческую" операцию и такое "специальное вмешательство", которое ему заблагорассудится (см. "К читателю"). При теологическом истолковании реальности христианским учением не является ли общепринятым принципом признание различных и последовательных планов познания, присущих нашему рассудку?

Спиритуалисты правы, когда  они так настойчиво защищают некоторую  трансцендентность человека по отношению  к остальной природе. Но и материалисты также не ошибаются, когда утверждают, что человек – это лишь еще один член в ряду животных форм. В этом случае, как и во многих других, два очевидных антитезиса разрешаются в развитии, если только в этом развитии существенное место было отведено совершенно естественному явлению "изменения состояния". Да, от клетки до мыслящего животного так же, как от атома до клетки, непрерывно продолжается все в том же направлении один и тот же процесс (возбуждения или психической концентрации). Но в силу самого этого постоянства действия с точки зрения физики неизбежно некоторые скачки внезапно преобразуют субъект, подверженный операции.

в. Реализация

Перерыв непрерывности. Так  теоретически определяется и представляется нам механизм возникновения мысли, точно так же. как и первого появления жизни.

Каким же образом этот механизм действовал в конкретной действительности? Какие внешние проявления метаморфозы заметил бы наблюдатель, предполагаемый свидетель кризиса?..

Вероятно, наш рассудок никогда  не получит об этом желанного представления, так же как не сможет нарисовать картину возникновения жизни  по причинам, которые я вскоре изложу, рассматривая "первоначальные человеческие проявления". Самое большее, чем  мы можем руководствоваться в данном случае, – это представить себе пробуждение сознания ребенка в ходе онтогенеза... Однако следует сделать два замечания – одно из них ограничивает, а другое делает еще более глубокой тайну, которой окутана для нашего воображения эта единственная точка.

Во-первых, чтобы достигнуть в человеке ступени рефлексии, жизнь  должна была исподволь и одновременно подготовить пучок факторов, на "провиденциальную" связь которых на первый взгляд ничто  не указывало.

Верно, что с органической точки зрения вся гоминизантная метаморфоза в конечном счете сводится к вопросу о лучшем мозге. Но как произошло бы это мозговое усовершенствование, как бы оно функционировало, если бы не был одновременно найден и в совокупности реализован целый ряд других условий?.. Если бы существо, от которого произошел человек, не было двуногим, его руки не освободились бы своевременно и не освободили челюсти от хватательной функции, и, следовательно, плотная повязка челюстных мускулов, сдавливавшая череп, не была бы ослаблена. Мозг смог увеличиться лишь благодаря прямой походке, освободившей руки, и вместе с тем благодаря ей глаза, приблизившись друг к другу на уменьшившемся лице, смогли смотреть в одну точку и фиксировать то, что брали, приближали и показывали во всех направлениях руки, – внешне выраженный жест самой рефлексии!.. Само по себе это чудесное сочетание не должно нас удивлять. Не является ли все, что образуется в мире, продуктом поразительного совпадения – узлом волокон, всегда идущих из четырех сторон пространства? Жизнь не действует по одной изолированной линии или отдельными приемами. Она движет вперед одновременно всю свою сеть. Так формируется зародыш в несущем его чреве. Мы должны были это знать. Но нам доставляет особенное удовлетворение признание того, что возникновение человека происходило на основе действия того же самого материнского закона. Мы рады признать, что возникновение разума связано с развитием не только нервной системы, но и всего существа. Однако на первый взгляд нас пугает констатация того, что этот шаг должен был совершиться сразу.

Ибо таково должно быть мое  второе замечание, которого я не могу избежать. Рассматривая онтогенез человека, мы можем и не обратить внимания на то, в какой момент можно сказать, что новорожденный достигает  разумного состояния, становится мыслящим. Ведь от яйца до взрослого здесь непрерывный ряд состояний, следующий друг за другом у одного и того же индивида. Какое значение имеет место разрыва или даже само его наличие? Совсем другое дело в случае филетического эмбриогенеза, где каждая стадия, каждое состояние представленыразличными существами. Здесь совершенно невозможно (по крайней мере при наших нынешних методах мышления) уйти от проблемы прерывности... Если переход к рефлексии действительно, как того требует его физическая природа и как мы это допустили, есть критическая трансформация, мутация от нуля ко всему, то невозможно представить себе на этом точном уровне промежуточного индивида. Или это существо еще по ею сторону изменения состояния, или оно уже по ту сторону... Можно как угодно переворачивать проблему. Или надо сделать мысль невообразимой. отрицая ее психическую трансцендентность относительно инстинкта. Или надо решиться допустить, что ее появление произошломежду двумя индивидами [15].

Предложение, безусловно, ошеломляющее, но оно оказывается совсем не таким  уж странным, если учесть, что ничто  не мешает нам предположить, оставаясь  в рамках строго научного подхода, что  у своих филетических истоков разум мог (или даже должен был) быть так же мало заметен внешне, как мало он нам еще заметен на онтогенетической стадии у каждого новорожденного. В таком случае всякий ощутимый предмет спора между наблюдателем и теоретиком исчезает.

Всякая научная дискуссия (вторая форма "неуловимости" – см. ниже, стр. 153, примеч. 1) о внешних признаках первого появления рефлексии на Земле (если даже предположить их ощутимость для современного наблюдателя) ныне стала невозможной, ибо здесь более, чем где-либо, мы стоим перед проблемой одного из тех начал (эволюционных бесконечно малых). которые автоматически и бесповоротно закрыты от нас достаточной толщей прошлого (см. выше, стр. 106).

Не пытаясь представить  невообразимое, запомним только, что  возникновение мысли представляет собой порог, который должен быть перейден одним шагом. "Трансопытный" интервал, о котором с научных позиций сказать нечего, но за которым мы переходим на совершенно новый биологический уровень.

г. Продолжение

И только здесь до конца  раскрывается природа ступени рефлексии. Во-первых, изменение состояния. Во-вторых, вследствие этого изменения начало жизни другого рода – той внутренней жизни, которую я определил выше. Только что простоту мыслящего духа мы сравнили с простотой геометрической точки. Но скорее следовало говорить о линии или оси. В самом деле, для разума "быть положенным" не означает "быть завершенным". Едва родившись, ребенок должен дышать – иначе он умрет.

Подобно атому рефлектирующий психический центр, однажды сосредоточившись на себе. может продолжать существование лишь путем единого двустороннего развития, которое состоит в дальнейшем самососредоточении путем проникновения в новое пространство и одновременно в сосредоточении вокруг себя остального мира, путем установления в окружающей реальности все более стройной и лучше организованной перспективы. Не неподвижно застывший очаг, а водоворот, все более углубляющийся путем втягивания жидкости, в которой он возник. "Я", которое сохраняется, лишь становясь все более самим собой, по мере того, как оно делает собой все остальное. Личность – персонилизации, и через нее.

Ясно, что в результате подобной трансформации изменяется вся структура жизни. До сих пор  живой элемент был так сильно порабощен филой, что его собственная  индивидуальность казалась побочной и принесенной в жертву. Получить, сохранить и, если возможно, приобрести; воспроизвести и передать. И так далее. без перерыва, до бесконечности... Животное, взятое в цепи поколений, казалось не имеющим права жить само по себе, по-видимому, оно не представляло никакой цены. Мимолетный опорный пункт для курса, который проходил через него, игнорируя его самого. Еще раз, жизнь – более реальна, чем живые существа.

С появлением рефлективности, свойства в сущности элементарного (по крайней мере, вначале!), все меняется, и мы замечаем, что под более  яркой реальностью коллективных преобразований скрытно происходило  параллельное движение к индивидуализации. Чем больше каждая фила заряжается психикой, тем больше ее структура стремится к "зернистости". Значение животного по отношению к виду возрастает. Наконец, на уровне человека этот процесс ускоряется и явление оформляется окончательно.

С возникновением "личности", наделенной путем "персонализации" способностью к бесконечной индивидуальной эволюции, ветвь перестает нести будущее исключительно в своем безликом целом. Клетка стала "важной персоной". После крупинки материи, после крупинки жизни образовалась, наконец, крупинка мысли.

Значит ли это, что, начиная  с этого момента, фила теряет свою функцию и улетучивается, подобно  животным, теряющимся в туче зародышей, которых они, сами умирая, порождают? Не меняется ли коренным образом над  точкой рефлексии весь интерес эволюции, переходя от Жизни к множеству отдельных живых существ?

Никоим образом. Просто, начиная  с этого поворотного момента, общая струя, не останавливаясь и  не задерживаясь, увеличивает степень, разряд сложности. Обогащенная отныне мыслящими центрами, фила не разбивается, как слабая струйка; она не крошится на свои элементарные психики, а, наоборот, усиливается, создавая внутри еще одну арматуру. До сих пор достаточно было рассматривать в природе простую широкую вибрацию – подъем сознания. Теперь надо определить и согласовать в своих законах (значительно более деликатный феномен) подъем сознании. Прогресс, состоящий из ряда других, столь же длительных прогрессов. Движение движений.

Постараемся достаточно возвыситься  над проблемой, чтобы охватить ее в целом. А для этого на некоторое время забудем о частной судьбе духовных элементов, втянутых во всеобщую трансформацию. Фактически, лишь прослеживая подъем и развертывание целого в его основных линиях, мы сможем длинным обходным путем определить, что в совокупном успехе остается на долю индивидуальных надежд.

К персонализации индивида через гоминизацию целиком всей группы!

3 Галерея Уффици.

Галерея Уффици (итал. Galleria degli Uffizi, буквально — «галерея канцелярий» (ср. с англ. office)) — дворец во Флоренции, построенный в 1560—1581 годах и сейчас являющийся одним из самых крупных и значимых музеев европейского изобразительного искусства. В 2008 году галерею Уффици посетило 1 553 951 человек, что делает её самым посещаемым художественным музеем в Италии.

Формирование коллекции  началось ещё в средине XV века, когда дом Медичи и формально Флоренцию возглавлял Козимо Старший. Он покровительствовал художникам и покупал образцы античного искусства. Его внук Лоренцо Великолепный становится следующим просветителем в семействе Медичи. Он заказывает картины Андреа дель Верроккио и Сандро Боттичели, который создёт свою "Весну" и "Рождение Венеры". По заказу мецената Филиппо Липпи пишет "Мадонну с младенцем и ангелами". История галереи как таковой берёт начало в июле 1559 года, когда правнук Лоренцо и новый правитель Флоренции Козимо I Медичи, замышляет объединить все административные службы города в общем просторном дворце. Для реализации проекта был приглашен мастер Джорджо Вазари, который и начал работу в 1560 году. Однако в 1574 году Вазари умер, и заканчивал строительство уже его преемник, Бернардо Буонталенти. С 1575 года в здании Уффици началось формирование музея — его основу составила семейная коллекция Медичи.

После заката династии Медичи коллекция продолжала пополняться.

Сейчас она включает множество  шедевров таких итальянских мастеров, как Джотто, Сандро Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Джорджоне, Тициан, Уччелло, фра Филиппо Липпи,Чимабуэ, Пьеро делла Франческа и др. Здесь также немало образцов античного, французского, испанского, немецкого, голландского и фламандского искусства.

В галерее Уффици хранятся экземпляры не только западного, но и русского искусства -Кустодиев, Александр Иванов, Виктор Иванов (автопортрет), Кипренский (автопортрет), Айвазовский (автопортрет). Из классиков живописи в Уффици можно полюбоваться работами Рембрандта, Дюрера («Поклонение волхвов»), Веласкеса, Тициана («Флора»), Караваджо («Бахус»), Микеланджело («Дони Тондо») и Рафаэля («Папа Лев Х с кардиналами Джулио де Медичи и Луиджи де Росси»). Здесь же находятся и легендарные «Благовещение» и «Поклонение волхвов» Леонардо да Винчи, а также «Рождение Венеры» Боттичелли.