Мы пересматриваем наше отношение,
когда обращаемся от рассмотрения самих
по себе интеллектуальных процессов
подростка к рассмотрению того, как
они вписываются в общую картину
его жизни. Мы с удивлением обнаруживаем,
что эти утонченные интеллектуальные
достижения оказывают очень малое –
или никакое – влияние на его реальное
поведение. Эмпатия подростка, приводящая
к пониманию мыслительных процессов других
людей, не мешает ему проявлять самое возмутительное
безразличие к близким. Его возвышенный
взгляд на любовь и обязательства любящего
соседствуют с неверностью и черствостью
в многочисленных любовных историях. Тот
факт, что его понимание и интерес к структуре
общества в подростковом возрасте далеко
превосходят его же понимание и интерес
в последующие годы, не помогает ему найти
свое истинное место в социальной жизни,
а многосторонность интересов не предохраняет
его от сосредоточенности на одном-единственном
предмете – собственной персоне.
Мы понимаем, особенно когда
исследуем эти интеллектуальные
интересы с помощью анализа, что
в данном случае мы имеем дело с
чем-то весьма отличным от интеллектуальности
в обычном смысле слова. Неверно
было бы предполагать, что подросток размышляет
о различных ситуациях в любви или о выборе
профессии для того, чтобы выработать
правильную линию поведения, как это мог
бы сделать взрослый или как мальчик в
латентном периоде исследует устройство
аппарата для того, чтобы суметь разобрать
и снова собрать его. Подростковая интеллектуальность
больше способствует мечтам. Даже честолюбивые
фантазии предпубертатного периода не
предназначены для перевода в реальность.
Когда мальчик фантазирует о том, что он
великий завоеватель, он не чувствует
никакой необходимости доказывать свою
храбрость и выносливость в реальной жизни.
Точно так же он явно получает удовлетворение
от самого процесса мышления в ходе рассуждений
или обсуждений. Его поведение определяется
другими факторами, и на него необязательно
оказывают влияние результаты подобной
интеллектуальной гимнастики.
Есть и еще один момент,
поражающий нас, когда мы исследуем
интеллектуальные процессы у подростков.
Более пристальное рассмотрение
показывает, что интересующие их предметы
усиливают конфликты между разными
психическими образованиями. И опять
проблема заключается в том, как
связать инстинктивную сторону
человеческой природы с остальной
жизнью, как выбрать между практической
реализацией сексуальных импульсов
и их отвержением, между свободой
и ограничением, между восстанием
и подчинением власти. Как мы видели,
аскетизм, с его запретом инстинктов,
в целом не оправдывает надежд
подростка. Поскольку опасность
вездесуща, он должен выработать много
способов для того, чтобы преодолеть
ее. Обдумывание инстинктивного конфликта –
его интеллектуализация – кажется подходящим
способом. При этом аскетическое бегство
от инстинкта сменяется поворотом к нему.
Но это осуществляется в основном в мышлении
и является интеллектуальным процессом.
Абстрактные интеллектуальные обсуждения
и размышления, которым предаются подростки, –
это вовсе не попытки разрешить задачи,
поставленные реальностью. Их мыслительная
активность есть, скорее, показатель напряженной
настороженности по отношению к инстинктивным
процессам и перевод того, что они воспринимают,
в абстрактное мышление. Философия жизни,
которую подростки создают, – а она может
заключаться в их требовании произвести
революцию во внешнем мире – является
на самом деле их реакцией на восприятие
новых инстинктивных требований их собственного Оно , грозящих
революционизировать всю их жизнь, Идеалы
дружбы и вечной преданности – это всего
лишь отражение беспокойства Я , обнаружившего исчезновение всех
своих новых эмоциональных связей с объектами1.
Стремление к руководству и поддержке
в часто безнадежной борьбе против своих
собственных инстинктов может быть трансформировано
в бесхитростную аргументацию относительно
неспособности человека к принятию независимых
политических решений. Мы видим, таким
образом, что инстинктивные процессы переводятся
на язык интеллекта. Но причина столь сильной
сосредоточенности внимания на инстинктах
заключается в том, что осуществляется
попытка овладеть ими на ином психическом
уровне.
Вспомним, что в аналитической
метапсихологии связь аффектов и
инстинктивных процессов с вербальными
представлениями считается первым
и наиболее важным шагом по направлению
к овладению инстинктами, который
должен быть осуществлен в развитии
индивида. Мышление описывается в
этих работах как «практическое
действие, сопровождающееся перемещением
относительно небольших количеств
катексиса при меньшей их разрядке»
(S.Freud, 1911, p. 221). Эта интеллектуализация
инстинктивной жизни, попытка овладеть
инстинктивными процессами, связывая
их с мыслями в сознании, представляет
собой одно из наиболее общих, ранних и
наиболее необходимых приобретений человеческого Я . Мы
рассматриваем ее не как деятельность Я , а как
его составную часть.
Может возникнуть впечатление,
что явления, включенные нами в понятие
«интеллектуализация в пубертате»,
попросту представляют собой преувеличение
общей установки Я в особых условиях внезапного
подъема либидо. Лишь возрастание количества
либидо привлекает внимание к функции Я , которая
в другое время выполняется незаметно
и как бы походя. Если это так, то это означает,
что усиление интеллектуальности в подростковом
возрасте – а возможно также и резкое возрастание
интеллектуального понимания психических
процессов, которое обычно характерно
для приступов психического расстройства, –
является просто частью привычного стремления Я к
овладению инстинктами при помощи мышления.
Я полагаю, что теперь мы можем
сделать вторичное открытие, к которому
нас привели рассуждения в этом направлении.
Если верно, что неизменным следствием
возрастания либидозной заряженности
является удвоение усилий Я по интеллектуальной проработке
инстинктивных процессов, то это объясняет
тот факт, что инстинктивная опасность
делает человека умнее. В периоды спокойствия
в инстинктивной жизни, когда опасности
нет, индивид может позволить себе определенную
степень глупости. В этом отношении инстинктивная
тревога оказывает знакомое влияние объективной
тревоги. Объективная опасность и депривация
побуждают человека к интеллектуальным
подвигам и изобретательным попыткам
разрешить свои трудности, тогда как объективная
безопасность и изобилие делают его довольно
глупым. Сосредоточение интеллекта на
инстинктивных процессах представляет
собой аналог бдительности человеческого Я перед
лицом окружающих его объективных опасностей.
До сих пор спад интеллекта
у маленького ребенка в начале
латентного периода объяснялся иначе.
В раннем детстве блестящие интеллектуальные
достижения детей связаны с исследованием
ими тайн пола, а когда этот предмет
становится табу, запрет и торможение
распространяются на другие области
мышления. Не удивительно, что с возобновлением
сексуальности в предпубертатном
периоде, т.е. с распадом сексуального
вытеснения раннего детства, интеллектуальные
способности оживают с прежней
силой.
Это обычное объяснение, к
которому мы можем теперь добавить
еще одно. Возможно, в латентном
периоде дети не только не осмеливаются
погружаться в абстрактное мышление,
но и просто не имеют в этом нужды.
Детство и пубертатный период –
это периоды инстинктивной опасности,
и характеризующий их «интеллект», по
меньшей мере, частично помогает человеку
преодолевать эту опасность. При этом
в латентном периоде и во взрослой жизни Я относительно
сильно и может без ущерба для индивида
ослабить его усилия по интеллектуализации
инстинктивных процессов. В то же время
не следует забывать, что эти умственные
достижения, особенно в пубертатном периоде,
при всей их замечательности и блеске
остаются бесплодными. В одном отношении
это верно даже для интеллектуальных достижений
раннего детства, которыми мы так восхищаемся
и которые так высоки ценим. Не надо лишь
забывать о том, что детские исследования
сексуальности, которые психоанализ считает
ярчайшим проявлением интеллектуальной
активности ребенка, не приводят к знанию
истинных явлений взрослой сексуальной
жизни. Как правило, их результатом является
создание детских сексуальных теорий,
которые отражают не реальность, а инстинктивные
процессы, протекающие в психике ребенка.
Интеллектуальная работа,
совершаемая Я в латентном периоде и во взрослой
жизни, несопоставимо более серьезна,
надежна и, прежде всего, намного теснее
связана с действием.
1 Я благодарна
Маргит Дубовиц из Будапешта за указание
на то, что тенденция подростков размышлять
о смысле жизни и смерти отражает деструктивную
активность в их собственных душах.