Иван Петрович Павлов

В год защиты докторской диссертации у Ивана Петровича родился первенец, которого назвали Мирчиком. Летом жену с ребенком необходимо было отправить на дачу, но Павлову оказалось не по средствам снять дачу поблизости от Петербурга. Пришлось ехать на юг, в глухую деревню, к сестре жены. Не хватило денег даже на железнодорожный билет, пришлось обратиться к отцу Серафимы Васильевны.

В деревне Мирчик заболел и умер, оставив родителей в горькой печали. В этот тяжелый период жизни Павлов был вынужден прибегнуть к побочным заработкам, и одно время он преподавал в школе для фельдшериц. И, тем не менее, Павлов всецело был предан любимому делу. Нередко свои мизерные заработки Иван Петрович тратил на покупку подопытных животных и прочие нужды исследовательской работы в своей лаборатории. Профессор Н. Я. Чистович, работавший в то время под руководством Павлова, позднее писал: «Вспоминая это время, я думаю, каждый из нас ощущает чувство живейшей признательности нашему учителю не только за талантливое руководство, но, главное, за тот исключительный пример, который мы видели в нем лично, пример человека, всецело преданного науке и жившего только наукой, несмотря на самые тяжелые материальные условия, буквально нужду, которую ему приходилось переносить со своей героической «дражайшей половиной», Серафимой Васильевной, умевшей его - поддержать в самые трудные минуты жизни. Да простит меня Иван Петрович, если я расскажу некоторые эпизоды из этого давно прошедшего времени. Одно время Ивану Петровичу приходилось переживать полное безденежье, он был вынужден разлучиться с семьей и жил один в квартире своего приятеля Н. П. Симановского. Мы, ученики Ивана Петровича, узнали про его трудное материальное положение и задумали ему помочь: пригласили его прочесть нам серию лекций об иннервации сердца, и, собрав в складчину деньги, передали ему как будто на расходы по курсу. И ничего у нас не вышло: он на всю сумму накупил животных для этого курса, а себе ничего не оставил». Известно, что между Иваном Петровичем и женой на почве материальных затруднений и лишений иногда возникали неприятные разговоры. Бабкину и другим своим ученикам старшего поколения Иван Петрович рассказывал, например, что в период интенсивной подготовки докторской диссертации семье стало особенно тяжело в материальном отношении (Павлов получал примерно 50 руб. в месяц). Серафима Васильевна неоднократно умоляла его ускорить защиту диссертации на степень доктора медицинских наук, справедливо укоряла, что он все время занимается оказанием помощи своим ученикам по лаборатории и совсем забросил собственные научные дела. Но Павлов был неумолим; он стремился получить более новые, значительные и достоверные научные факты для своей докторской диссертации и не помышлял об ускорении ее защиты.

Однако со временем по мере постепенного улучшения материального положения семьи Павлова в связи с повышением должностного ранга и присуждением ему премий им. Адама Хойнацкого Варшавским университетом (1888) такого рода инциденты стали редким явлением и исчезли совсем. И есть все основания утверждать, что супружеская жизнь Ивана Петровича оказалась на редкость счастливой. Серафима Васильевна, женщина умная, с добрым сердцем, мягким характером и высокими идеалами, была для Ивана Петровича не только верным другом в его долгой жизни, но любящей и преданной женой. Она взяла на себя всю тяжесть семейных забот и на протяжении многих лет безропотно переносила все неприятности и неудачи, которые в ту пору сопутствовали Ивану Петровичу. Своей верной любовью она, бесспорно, немало способствовала поразительным успехам Павлова в науке. «Искал в товарищи жизни только хорошего человека,— писал И. П. Павлов,— и нашел его в моей жене Саре Васильевне, урожденной Карчевской, терпеливо переносившей невзгоды нашего допрофессорского житья, всегда охранявшей мое научное стремление и оказавшейся столь же преданной на всю жизнь нашей семье, как я лаборатории».

РАБОТА С С.П. БОТКИНЫМ

В результате почти двенадцатилетней работы в роли руководителя физиологической лаборатории при клинике Боткина, работы в трудных условиях, но вдохновенной, напряженной, целеустремленной и исключительно плодотворной, самоотверженной, сопряженной с острой материальной нуждой и лишениями в личной жизни, Павлов стал видной фигурой на поприще физиологии не только у себя на родине, но и за ее пределами. Радикальное улучшение условий жизни и работы талантливого ученого стало настоятельной необходимостью не только для удовлетворения его растущих личных интересов, но и ради развития отечественной и мировой науки. Однако, как уже отмечалось, в условиях царской России добиваться подобных изменений демократически настроенному, простому, честному, бесхитростному, непрактичному и даже застенчивому человеку, каким был Павлов, оказалось делом нелегким. При этом жизнь Павлова немало осложняли некоторые видные физиологи, которые относились к нему недружелюбно потому главным образом, что тот, будучи еще молодым физиологом, осмеливался иногда публично вступать с ними в острую научную дискуссию по тем или иным вопросам и нередко выходил победителем. Так, проф. И. Р. Тарханов в 1885 г. дал резко отрицательный отзыв весьма ценным его работам по кровообращению, представленным в Российскую академию наук на премию им. митрополита Макария, и премия не была присуждена Павлову. Как увидим ниже, спустя несколько лет по таким же мотивам подобную неблаговидную роль в жизни Павлова сыграл также его университетский учитель проф. Ф. В. Овсянников.

У Павлова не было никакой уверенности в завтрашнем дне. Он мог лишь надеяться на случайные благоприятные обстоятельства. Ведь очутился же он однажды без работы из-за отсутствия свободных мест при кафедре Боткина! И это несмотря на то, что Павлов был тогда уже доктором медицины, побывавшим в зарубежных лабораториях, ученым, признанным на Родине и за ее пределами. Что было бы с Павловым, если бы профессор В. Л. Монассеин не предоставил ему тогда места при своей кафедре?

Правда, Павлова повышали по шкале военных чинов (за выслугу лет в мае 1887 г. его произвели в надворные советники), его лекции, прочитанные студентам и врачам академии, пользовались исключительным успехом, Варшавский университет присудил ученому премию им. Адама Хайнецкого, его научный авторитет рос с каждым днем. И, тем не менее, в течение ряда лет Павлов долго и без успеха искал место новой работы. Еще в октябре 1887 г. он обратился к министру просвещения с письмом, в котором выражал желание занять кафедру какой-нибудь экспериментально-медицинской науки — физиологии, фармакологии или общей патологии — в одном из университетов России. Он, в частности, писал: «За мою компетентность в экспериментальном деле, надеюсь, не откажутся сказать свое слово профессора Сеченов, Боткин и Пашутин; таким образом, самой подходящей для меня кафедрой является кафедра физиологии. Но если бы почему-либо она оказалась для меня закрытой, я, думаю, мог бы, не боясь упрека в легкомыслии, взяться за фармакологию или общую патологию, как также чисто экспериментальные науки ... .А между тем время и силы тратятся не так производительно, как это следовало бы, потому что работать одному и в чужой лаборатории далеко не то, что работать с учениками и в собственной лаборатории. А посему счел бы себя счастливым, если бы Сибирский университет приютил меня в своих стенах. Надеюсь, что, и я со своей стороны не остался бы у него в долгу». Спустя месяц он обратился с письмом подобного содержания к организатору Сибирского университета в Томске, бывшему профессору Военно-медицинской академии В. М. Флоринскому. Но, несмотря на поддержку крупного и авторитетного ученого В. В. Пашутина, эти обращения оставались без ответа почти три года. В апреле 1889 г. Павлов участвовал в конкурсе на занятие должности зав. кафедрой физиологии Петербургского университета, вакантной после ухода И. М. Сеченова. Но конкурсная комиссия забаллотировала его кандидатуру, избрав на это место ученика Сеченова Н. Е. Введенского. Павлов тяжело переживал эту неудачу. Вскоре он был вынужден вторично испить горькую чашу обиды. С большим опозданием он был избран на должность профессора физиологии Томского университета. Однако царский министр просвещения Делянов не утвердил его кандидатуру, предоставив это место малоизвестному ученому Великому, за которого хлопотали какой-то другой министр и влиятельный при дворе профессор Петербургского университета Ф. В. Овсянников, бывший учитель Павлова.

Столь возмутительное событие вызвало протест передовой научно-врачебной общественности. В газете «Врач», например, появилась статья, в которой говорилось: «На кафедру физиологии в Томске назначен доктор зоологии Великий ... Мы не можем не выразить искреннего сожаления, что первоначально имевшееся в виду назначение на эту кафедру частного преподавателя физиологии в академии Павлова почему-то не состоялось [...] Павлов, давно уже и по справедливости считающийся одним из лучших физиологов России, представлял в данном случае особенно выгодные условия; он не только доктор медицины, по и кандидат естественных паук, и, кроме того, в течение многих лет постоянно работал и помогал другим работать в клинике С. II. Боткина. Нам известно, что неназначение Павлова удивило, между прочим, и такого сведущего судью в этом деле, как И. М. Сеченов».

ПРИСУЖДЕНИЕ НОБЕЛЕВСКОЙ ПРЕМИИ 

Однако вскоре фортуна улыбнулась Ивану Петровичу. 23 апреля 1890 г. он был избран на должность профессора фармакологии в Томском, а вслед за этим и в Варшавском университетах. Но Иван Петрович не переехал ни в Томск, ни в Варшаву, так как 24 апреля 1890 г. его избрали профессором фармакологии в самой Военно-медицинской академии (бывшая Военно-хирургическая). Это место ученый занимал в течение пяти лет, до перехода на кафедру физиологии той же академии, ставшей вакантной после ухода профессора И. Р. Тарханова. Иван Петрович бессменно руководил этой кафедрой три десятка лет, успешно сочетая блестящую педагогическую деятельность с интересной, хотя и ограниченной по масштабам, научно-исследовательской работой сначала по физиологии пищеварительной системы, а в последующем по физиологии условных рефлексов.

Важным событием в жизни и научной деятельности Павлова явилось начало работы в только что учрежденном Институте экспериментальной медицины. В 1891 г. меценат этого института принц Ольденбургский пригласил Павлова для организации и руководства отделом физиологии. Этот отдел ученый возглавлял до конца своей жизни. Здесь в основном были выполнены классические работы Павлова по физиологии главных пищеварительных желез, принесшие ему мировую славу и отмеченные в 1904 г. Нобелевской премией (это была первая премия, присужденная за исследование в области медицины) а также значительная часть его работ по условным рефлексам, обессмертивших имя Павлова и прославивших отечественную науку.

В 1901 г. И. Н. Павлов был избран член-корреспондентом, а в 1907 г.— действительным членом Академии наук. Нельзя не отметить одну особенность дореволюционного жизненного пути Павлова: почти все его достижения в науке получали официальное признание государственными учреждениями значительно позже их признания передовой научной общественностью страны и за рубежом. В то время когда царский министр не утвердил избрание Павлова профессором физиологии Томского университета, И. М. Сеченов, К. Людвиг, Р. Гейденгайн и др. уже считали его выдающимся физиологом, Павлов стал профессором лишь в 46 лет, а академиком— лишь три года спустя после присуждения ему Нобелевской премии.

В течение короткого периода времени он был избран членом академий ряда стран и почетным доктором многих университетов.

Избрание Павлова профессором Военно-медицинской академии, работа в Институте экспериментальной медицины, выборы в члены Академии наук, Нобелевская премия существенно поправили финансовое положение его семьи. Вскоре после этих событий Павловы переехали в большую квартиру. Окна выходили на солнечную площадь, в высоких больших комнатах было много воздуха и света.

Но условия научной работы Ивана Петровича и отношение к ней влиятельных царских чиновников оставались по-прежнему неблагоприятными во многих отношениях. Особенно остро ощущал Павлов нужду в постоянных сотрудниках. В отделе физиологии Института экспериментальной медицины, который служил основной базой его научно-исследовательской работы, у него работало всего два штатных научных сотрудника, в убогой лаборатории Академии наук — один, да и тому Павлов платил из личных средств, на кафедре физиологии Военно-медицинской академии их число было также сильно ограничено. Военный министр и руководители академии, особенно профессор В. В. Пашутин, тогда крайне враждебно относились к Павлову. Их раздражал его демократизм, постоянное сопротивление произволу царских чиновников в отношении прогрессивных профессоров, студентов и слушателей академии. Павлов постоянно носил в кармане устав академии, чтобы в случае необходимости использовать его в своей борьбе. Всевозможные интриги против Павлова — великого физиолога земли русской, каким его считал весь свет, по свидетельству К. А. Тимирязева, не прекращались вплоть до установления Советской власти. Хотя мировой авторитет Павлова заставлял официальные власти относиться к нему с лицемерной учтивостью, защиты диссертаций сотрудников Ивана Петровича зачастую проваливались, его учеников в званиях и должностях утверждали с трудом. Нелегко было Павлову оставлять при кафедре своих способнейших учеников после окончания академии и добиваться для них научных командировок в зарубежные лаборатории. Самого Павлова тоже долго не утверждали в звании ординарного профессора, ему одному из всех заведующих теоретическими кафедрами академии не давали казенной квартиры/Недруги ученого постоянно натравливали на него знатных дам-ханжей, вопивших о греховности научных опытов над животными, они же забаллотировали его кандидатуру при переизбрании на пост председателя Общества русских врачей, несмотря на проделанную Павловым большую работу в этом обществе, и т. п.

Своим авторитетом, выдающимися научными достижениями, пламенным патриотизмом, демократическими взглядами И. П. Павлов как магнит притягивал к себе молодых энтузиастов науки. В его лабораториях проводили исследования, знакомились с разработанными ученым приемами операций, методиками экспериментов и т. п. многие студенты Военно-медицинской академии, специалисты, прикомандированные к Институту экспериментальной медицины, а также врачи из разных концов страны и из-за границы. Среди них были американские ученые Ф. Бенедикт и И. Келлог, английские — У. Томпсон и Е. Каткарт, немецкие — В. Гросс, О. Конгайм и Г. Николаи, японцы Р. Сатаке, X. Ишикава, бельгиец Ван де Пют, швейцарский невролог М. Минковский, болгарский врач Л. Починков и др.