Синтез науки и религии

 

ГОСУДАРСТВЕННОЕ АВТОНОМНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО  ОБРАЗОВАНИЯ

ТЮМЕНСКОЙ ОБЛАСТИ

 

ТЮМЕНСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ  АКАДЕМИЯ

МИРОВОЙ ЭКОНОМИКИ, УПРАЛЕНИЯ И ПРАВА

 

 

 

Заочный факультет

 

 

Кафедра  Математики и информатики

 

 

 

Контрольная работа

по дисциплине «Концепции современного естествознания»

 

Тема: «Синтез науки и религии».

 

 

 

 

 

Выполнил: студент 1 курса

заочного факультета

направление «Экономика»

Срок обучения 3 года

Зачетная книжка № 12274

Батурин Александр  Николаевич

 

 

Проверил:____________________

 

 

 

 

 

 

 

Тюмень 2012 года

 

Содержание

 

1. Введение.

 

2. Концепции синтеза науки и религии  Пьера Тейяра де Шардена и Феодосия Григорьевича Добржанского.

 

3. Концепция Джулиана Соррелла Хаксли.

 

4. Заключение.

 

5. Список литературы

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение

 

Попытки разграничить сферы  разума и веры предпринимались уже  в Средние Века и были продолжены в Новое Время. На заре науки основной задачей было разграничить области  объективного знания и богословия. Так, Г. Галилей, оправдывая свои гелиоцентрические представления, ввел ряд принципов для такого разграничения:

 ошибаются те, кто считает, что следует всегда придерживаться "буквального значения слов", поскольку тогда в Писании обнаружились бы не только различные противоречия, но и страшная ересь и даже богохульство; пришлось бы наделить Бога ногами, руками, глазами, телесными и человеческими эмоциями - такими, как гнев, раскаяние, ненависть, а также иногда забвением прошлого и незнанием будущего.

 Из этого следует,  что, поскольку Писание "обращено к простому народу", его "повествования должны вызывать истинные чувства и размышления, так, чтобы чувства не тонули в словах".  Писание "не только может, но и действительно должно открывать за внешним значением слов нечто более глубокое", ведь авторы обращались к "грубым и неорганизованным народам". "И поскольку очевидно, что две истины никогда не могут противоречить одна другой, задача комментаторов Священного Писания найти истинный смысл текстов, согласующийся с естественными заключениями, к которым нас привели очевидный смысл или необходимые доказательства".

Таким образом, наука  становится одним из инструментов интерпретации  Священного Писания. Действительно, "уверившись в некоторых суждениях, мы должны воспользоваться ими как удобнейшим средством для истинного истолкования Писания".

 С другой стороны, Галилей утверждает в письме к монсеньору Пьеру Дини в 1615 г., что нужно очень осторожно подходить к "естественным заключениям, не связанным с верой, к которым могут привести опыт и необходимые доказательства". "Было бы опасно приписывать Священному Писанию какое-либо суждение, хотя бы один раз оспоренное опытом". Действительно, "кто сможет положить предел человеческой мысли? кто посмеет утверждать, что нам уже известно все, что можно узнать о мире?"

Писание не могут толковать  не сведущие в науке люди. Наука  идет вперед и поэтому опасно навязывать Священному Писанию идеи (например, Птолемея), которые впоследствии могут  быть опровергнуты. Так что "для  всего, связанного со спасением и  утверждением веры, как можно с уверенностью сказать, по надежности мы никогда не найдем никакого другого значимого и эффективного учения. И, возможно, было бы лучшим советом не добавлять без необходимости другие; явилось большим беспорядком вводить их по требованию лиц, которые, даже если говорят по

наитию свыше, совершенно лишены понимания, необходимого для  того, чтобы пусть не опровергнуть, но хотя бы понять доказательства, с  помощью которых точные науки  выводят некоторые заключения".» 

Итак, согласно Галилею, Священное Писание может выступать в качестве авторитета лишь в моральной и религиозной сферах, тогда как описание устройства природы явно не входит в его задачи. Как известно, Галилею не удалось убедить в этом верха Католической церкви того времени. Во многом недоверие богословов к гелиоцентрической системой было связано с тем, что она ассоциировалась с оккультно-магической традицией герметизма, ярким представителем которой был Д. Бруно. В герметизме солнцу придавался божественный статус, с чем и связано восторженное принятие сторонниками этого течения гелиоцентризма; едва ли Бруно и его последователи были способны понять и оценить его научный смысл.

Особый интерес в  рамках темы взаимоотношений науки  и религии представляют взгляды  трех выдающихся мыслителей, биологов-эволюционистов ХХ в., не побоявшихся предложить свои интерпретации этических и гуманистических аспектов как достижений науки в целом, так и эволюционной теории, свое понимание соотношения этой теории и религии, свой общекультурный и общечеловеческий «эволюционный синтез».

Двое из них, русский  и затем американский генетик  Ф.Г. Добржанский и английский зоолог Дж.С. Хаксли, были (вместе с С.С. Четвериковым, Э. Майром, Дж.Дж. Симпсоном и целым  рядом других выдающихся ученых) создателями  современной эволюционной теории, а их книги — «Генетика и происхождение видов» (1937) и «Эволюция. Современный синтез» (1942) — по праву считаются классикой эволюционной биологии ХХ в.

Третий, французский палеонтолог, священник, теолог, член ордена иезуитов Пьер Тейяр де Шарден, получил научную известность как один из первооткрывателей синантропа.

Если Хаксли, как и  американский палеонтолог Дж. Дж. Симпсон, был против каких бы то ни было попыток  «слияния» или соединения эволюционной теории и религии, то и Тейяр де Шарден, и Добржанский выступали за некий синтез религии и эволюционной теории, в надежде, что такой синтез пойдет на благо науке, религии и человеку. При этом концепция Тейяра де Шардена оказалась близка к представлениям не только Добржанского, но и Хаксли, который во  вступлении к английскому изданию книги «Феномен человека» отмечал значительное количество совпадений между своими взглядами на эволюционные проблемы и взглядами автора.

 

 

 

 

 

 

Концепции

 - Пьера Тейяра де Шардена (1881–1955 г.г.)

 - Феодосия Григорьевича Добржанского (1900–1975 г.г.)

 

Что же привлекало Добржанского в  теории Пьера Тейяра де Шардена (1881–1955)? Ответом может служить запись Добржанского в его дневнике от 15 августа 1958 г.: «Читал книгу Teilhard de Charden, Le Phenomen Humain. Он сказал многое, что тоже хочу сказать. Прежде всего то, что эволюция мира, жизни и человека есть единый процесс миротворения». Добржанский увидел в концепции Тейяра попытку вновь «поднять» человека, вернуть ему ценность и смысл жизни, свое место и предназначение в мире. Вот почему он неоднократно цитировал знаменитое высказывание последнего о том, что человек больше чем центр мира, он — стрела, устремленная в будущее, ось всей эволюции. В концепции Тейяра де Шардена человек в ходе эволюции — и прежде всего благодаря прогрессу науки — постепенно становился духовным, смысловым центром мироздания.

Именно эта грандиозная, впечатляющая, внушающая надежду и оптимизм картина и породила массу почитателей  и последователей Тейяра де Шардена  во многих странах, огромное море литературы, несколько периодических изданий, обществ и ассоциаций, наконец, само понятие «тейярдизм».

Но хотя оба ученых и верующих человека, Добржанский и Тейяр  де Шарден, выступали за сотрудничество, союз науки и религии, соотношения  сторон в этом союзе они определяли по-разному.

Добржанский, православный верующий, регулярно посещавший церковь и  молившийся, тем не менее в своей  концепции отдавал предпочтение науке. По Добржанскому, именно наука, а не религия, играла и играет главную  роль в культурной эволюции человека: «Наука радикально изменила идеи человека о мире, в  котором он живет. Что, возможно, наиболее важно, наука изменила представление человека о самом себе».

Более того, в некоторых своих  научно-популярных работах Добржанский  выступал как критик религии, противопоставляя религиозной концепции человека концепцию эволюционную, дающую человеку реальную, а не иллюзорную надежду и реальные средства превращения человеческой мечты в действительность. В частности, он определяет библейские тексты как плод художественной деятельности: «Поэтическое воспроизведение выхода человека за пределы собственной эволюции можно увидеть в библейском повествовании о вкушении плода с дерева познания добра и зла».

Это преодоление человеком эволюционных границ, согласно Добржанскому, заключалось в том, что предки человека были всего лишь животными, не ведающими добра и зла, греха и добродетели, но на определенной ступени своей эволюции «человечество стало способно отличать правильное от неправильного, добро от зла. Традиция называет это Падением Человека. Человек пал, когда впервые он стал способен свободно преступить и преступил этическое предписание. Однако тем же самым актом человек возвысился над уровнем животности. Человек восходил, не падал». Тем самым человек из просто животного стал этическим животным.

По Добржанскому, христианская теология использовала идею, унаследованную от иудаизма и философов эллинистической  эпохи, о существовании золотого века в начале мира и последовавшей  за ним регрессивной эволюции. В  действительности появление человека на мировой сцене «было прыжком вперед в истории космоса. Грех, злодеяние, преступление, нарушение может случиться с существом, которое осознает себя и природу своих действий. Человек такое существо, но его предки таковым не были».

Возражая идеологам «биологической»  природы человека, Добржанский вновь  противопоставляет религиозное  и эволюционное понимание и объяснение человека: «Как оптимистический тезис, что человек по существу добр, так  и пессимистический антитезис, что  он пал и развращен, предшествовали научной биологии и антропологии. Великие религии, в особенности Христианство, усвоили как тезис, так и антитезис, первый как часть доктрины Первородного Греха, второй — Божественной Милости. Есть ли у науки что-либо, что можно было бы добавить к этим древним человеческим проникновениям? По крайней мере, она может поместить их в контекст некоторых хорошо обоснованных открытий, которые предполагают, что человек не предопределен своей «природой» быть хорошим или плохим, но может стать тем или другим в зависимости от обстоятельств». Таким образом, согласно Добржанскому, человек не запрограммирован биологически стать альтруистом или эгоистом, святым или грешником, героем или трусом, тружеником или лентяем. Он обладает возможностью стать кем угодно, ибо адаптивность человека «основывается на замечательной открытой бесконечности образцов поведенческого развития».

Разумеется, человеческая биологическая природа во всем ее разнообразии несовершенна. Но именно наука позволяет не только устранить такие очевидные для всех биологические минусы, как наследственные болезни, но и усовершенствовать в будущем биологическую природу человека, приобрести желаемые качества и способности при должной осторожности и мудрости. Добржанский был убежден, что эволюция жизни и эволюция человека не завершилось, и человек все еще остается «незаконченным экспериментом». Принципиальная разница между научным и религиозным подходом к человеку состоит в ответе на вопрос о том, чей это эксперимент. «Последователи религиозных традиций верят, что вселенная есть деяние Господа. Однако человек открыл, что оба эксперимента продолжаются, и что он сам призван в них участвовать, помочь их осуществлению. В рамках ограничений, налагаемых законами природы, человечество может сделать все от него зависящее, чтобы сформировать свое будущее в соответствии со своими представлениями о добре и красоте».

Концепция Тейяра де Шардена  представляет собой как бы зеркальное отражение концепции Добржанского. На первый взгляд, эволюционная концепция Тейяра тоже опирается на науку, а не на религию. С помощи науки и, по меткому замечанию Добржанского, красивого французского языка Тейяр обосновывает, доказывает, убеждает. Но вся конструкция и замысел, сама основная идея Тейяра все же глубоко религиозна: человек в своей эволюции направлен к  «точке Омега», к слиянию с Богом. Тем самым эволюция человека, по Тейяру, закрыта и конечна, представляя собой «христогенез». У Добржанского же эволюция человека потенциально бесконечна, открыта и не направлена к некоей заранее установленной конечной цели.

В концепции Тейяра достижение «точки Омега» предопределено и как  бы изначально запрограммировано. Добржанский, напротив, полагал, что эволюция человека вероятностна и многовариантна, несет  в себе огромный спектр возможностей в будущем. По Тейяру, человек фактически не мог не появиться. По Добржанскому, мог и не появиться, хотя эволюционная тенденция, ведущая к возникновению человека, конечно, была. По Тейяру, человек не может не достичь (в конечном итоге) «пункта Омега». У Добржанского неизвестно, достигнет ли человек какого-либо пункта вообще, и если все же достигнет, то какого именно. В этом смысле, с одной стороны, концепция Добржанского более трагична, но с другой — и более человечна. Человек не выполняет ничьего задания; он не просто стрела, устремленная в будущее к заданной точке (Омега), он — стрела, которая в своем полете сама определяет, пусть и с участием обстоятельств, эту точку, каждый раз вновь и вновь задает ее для себя, ставит пред собой как цель.