Формы правового нигилизма в современном российском обществе

Одна из основных причин в том, что в самой правящей партии, в ее руководящих эшелонах должная роль права, особенно в государственном управлении, была явно непонята, что, в свою очередь, было своеобразным наследием предшествовавшего периода гражданской войны и военного коммунизма, приверженности к методам последнего, убежденности в том, что все основные проблемы могут и должны решаться жесткими политико-административными мерами. Формула о диктатуре пролетариата как власти, не связанной и не ограниченной законами, воспринималась куда проще, чем более сложное соотношение диктатуры, демократии и права. Имела место и своеобразная идеологическая инверсия, когда неприятие буржуазного права как средства закрепления капиталистических отношений эксплуатации и неравенства было перенесено на право как таковое, которое не мыслилось иначе как буржуазное, в лучшем случае нэповское. Свою роль сыграла и формула об отмирании права. Эта очевидно заслуживающая внимания на высоком теоретическом уровне концепция в тогдашних условиях в сочетании с другими антиправовыми факторами и иллюзорными представлениями о темпах приближения к коммунистическому обществу, также формировала взгляд на право как на нечто временное и потому малосущественное. Традиционный, идущий из прошлого юридический негативизм и теория отмирания права были опасным сочетанием.

В ходе возникшей после смерти Ленина в партийном руководстве политической борьбы, в дискуссиях на пленумах и съездах партии вопрос о праве и его роли в дальнейшем развитии страны и ее политической системы практически не затрагивался. И произошло это потому, что в глазах участников, будь то Сталин и его сторонники или его противники — Троцкий, Зиновьев, Каменев — "правовое" не представлялось существенным, не имело высокой социальной значимости.

Если в 20-е годы все же сохранялся шанс на развитие правовой основы государственной и общественной жизни, то с установлением режима сталинизма было сделано почти все возможное для того, чтобы дискредитировать право в общественном сознании. Масштабные репрессивные кампании (раскулачивание; массовые "чистки", достигшие апогея в 1937—38 гг., а позднее—в 1949—50 гг.; выселение народов и т. д.) сводили на нет принцип законности, превращали правосудие в трагическую карикатуру. Не поднимало авторитет права и правонарушающее законодательство. Под это определение подпадает длинный ряд законов периода культа личности. Резка, но справедлива оценка народным депутатом СССР Н. С. Сазоновым законодательства 30-х годов, как "самого бандитского права по отношению к народу" . Однако, в этот период была принята новая демократическая по звучанию Конституция, что способствовало росту правосознания. В какой-то мере это так. Но нельзя не видеть, что глубокая пропасть между конституционным фасадом и реальным функционированием механизма власти подрывала престиж Конституции, веру в право и конституционные формы правления.

Если просмотреть многочисленные сочинения Сталина, нетрудно увидеть, что такие слова, как право, правосудие, правосознание вообще не входили в его лексикон. Они не встречаются даже в "Докладе о проекте Конституции СССР 1936 г.", где были бы весьма уместны Более того, в нем нет и упоминания о социалистической законности. Впрочем, в той ситуации употреблять это понятие было бы весьма кощунственно, как кощунственно звучала фраза об обеспеченности "известными материальными средствами" демократических свобод советских граждан.

В литературе и массовом сознании 20-30-х годов правовой нигилизм был представлен следующими основными установками:

1) право считалось неполноценной  и даже ущербной формой регулирования социальной жизни; в нем видели лишь отживающий институт, лишь на время и лишь в силу печальной необходимости заимствованный у прежних эксплуататорских обществ;

2) отрицался гуманистичекий смысл  правовой нормы; ее непременная (если не прямая, то косвенная) отнесенность к задаче защиты личной независимости: гражданской, трудовой, имущественной, вероисповедной, творческой – объявлялась чем-то несущественным;

3) широкое распространение получал  социальный и политический патернализм, то есть понимание государственной власти как "родной и отеческой", призванной осуществлять авторитарное, а если потребуется, то и принудительное (ни на какое право не оглядывающееся) попечение о трудящейся массе.

Правовой нигилизм выражал себя не только в теоретических рассуждениях. Он существенно деформировал язык. Выражение "буржуазное" сопрягалось со словом "право" в качестве своего рода постоянного эпитета (словосочетание "социалистическое право" казалось абсурдным). Неискоренимо буржуазными выглядели и такие понятия, как "парламентаризм", "юридическое лицо", "формальное равенство".

Само слово "личность" (важнейшее в юридическом лексиконе) приобрело оттенок классово чуждого термина. В бытовой речи оно нередко использовалось в качестве осудительно-иронического ярлыка, а всерьез уместным считалось лишь в применении к выдающимся историческим деятелям. И наоборот слово "масса" нерасторжимо срослось с выражениями "народная", "трудящаяся", "революционная" и совершенно утратило изначально заложенный в него социально-критический смысл.

Так исторически сложилось, что за первые десятилетия существования советского общества не только не был преодолен юридический нигилизм, доставшийся от прошлого, но к нему добавился еще и благоприобретенный "социалистический" правовой нигилизм. Идеи негативного отношения к праву прочно "застряли" в головах наших соотечественников. Тяжелое наследие предыдущих веков оказывается не так-то просто искоренить даже провозглашением демократических прав и свобод, стремлением к созданию правового государства. К сожалению, мы не только не избавились от этого застарелого порока, но в полной мере унаследовали его, а во многом "обогатили".

4. Формы правового  нигилизма в современном российском  обществе 

В современной России правовой нигилизм распространен чрезвычайно. Несмотря на то, что проблема эта поднимается часто на страницах газет и журналов, многие осознают ее, юридический нигилизм все равно существует, охватывая все слои общества, проявляясь в самых различных своих формах, начинаясь на обыденном и заканчиваясь на самом высшем ведомственном уровне. Укажем лишь на некоторые из этих форм, наиболее острые и очевидные из них.

1. Прежде всего, это прямые нарушения  действующих законов и иных  правовых актов (умышленные либо  непреднамеренные). Они составляют огромный, трудно обозримый массив уголовно наказуемых деяний, а также гражданских, административных и дисциплинарных проступков. Корыстный уголовный криминал - наиболее грубый и опасный вид правового нигилизма, наносящий неисчислимый вред обществу - физический, материальный, моральный.

Криминогенная ситуация в стране оценивается сегодня с помощью таких эпитетов, как разгул, обвал, беспредел. Преступность приобрела мафиозно-организованный характер с преобладанием жестоких насильственных форм. Произошло ее сращивание с коррумпированной частью госаппарата, что, собственно, является характерным признаком мафии. Законы попираются цинично, открыто н почти безнаказанно. Преступный мир диктует свои условия, ведет наступление на само государство, претендует на власть. Слово "нигилизм" - слишком мягкое для отражения происходящего в данной сфере. Это - некая запредельность.

2. Повсеместное и массовое неисполнение (несоблюдение) юридических предписаний, когда субъекты (граждане, должностные  лица, государственные органы, общественные организации) попросту не соотносят свое поведение с требованиями правовых норм, а стремятся жить и действовать но "своим правилам". Неисполняемость же законов - признак бессилия власти. Нередко федеральные н региональные чиновники, отдельные члены Федерации, производственные коллективы публично отказываются выполнять те или иные законы, так как, по их мнению, они "неправильные". Либо выдвигают ультиматумы - не сделаете (не дадите) то-то, не будем выполнять то-то или примем встречные меры (перекроем газ, магистраль и т. д.). Неподчинение же законам причиняет не меньший урон обществу, чем их прямое нарушение.

Здесь можно привести конкретный пример. Удивительная информация прозвучала в январе этого года на итоговом заседании Комиссии по жилищной политике и коммунальной реформе московской городской Думы. Из шестнадцати принятых в этой сфере в прошлом году или ранее законов и постановлений московской городской Думы, по оценкам самих законодателей, семь не работают. При этом такие важные, как "Основы жилищной политики города Москвы" и изменения и дополнения к нему, "О гарантиях города Москвы лицам, освобождающим жилые помещения", "Об особенностях приватизации жилых помещений в квартирах коммунального заселения" и вплоть до постановления "О правах товариществ собственников жилья по управлению и использованию объектов нежилого фонда в кондоминиуме". "Круглый стол" по проблемам жилищной политики выявил целый перечень случаев, когда арбитражные суды отказывают в праве долевой собственности на вестибюли, лестничные площадки, подвалы и электрощитовые, и не столько членам кондоминиумов, сколько состоящим в ЖСК и ТСЖ, даже несмотря на то, что все выплаты за эти помещения вносились регулярно и документально подтверждаются . Оказывается, все очень просто. Чиновники не хотят усложнять себе жизнь и не заниматься в этой связи сложными рассчетами. Эта их "инициатива" почему-то поддерживается в суде, что совершенно незаконно.

Неуважение к закону как высшему источнику права – характерная черта ведомственного (местнического) юридического нигилизма. Это нашло отражение и в самом законодательстве в той мере, в какой административная система воздействует на законодательный процесс (декларативность законов, их неполнота, отсылочность), и в общей установке рассматривать закон как акт по преимуществу общего характера, действующий не столько прямо, сколько после его "разъяснения", "детализации", "конкретизации" в ведомственном порядке. Подобный cтереотип прочно закрепился на верхних и на нижних этажах административной системы. Верха, да и чиновники средней руки уверены в своем праве корректировать закон, "отложить в сторону" те или другие его нормы, а нижестоящие звенья привыкли к тому, что надлежит следовать не закону, а идущим сверху инструкциям и указаниям.

Один из советских публицистов предпринял недавно попытку классифицировать те способы, с помощью которых происходит "метаморфоза законодательных постановлений" после того, как с ними "поработает", управленческий аппарат. Автор выделяет три таких способа. Первый – когда общий закон как бы раскладывается на несколько детализирующих его постановлений, каждое из которых вроде бы ему не противоречит, но в их совокупности его реализация сводится к нулю. Второй — использование неясности, недоговоренности, противоречия, которые можно отыскать почти в любом законе. Третий — исполнение с "перегибом", исполнительский раж, превращающий закон в абсурд" . Юрист мог бы существенно расширить приведенную классификацию. Но и сказанного достаточно для характеристики такой антиправовой "культуры управления".

Законы легко обходят, блокируют, с ними не считаются. Это своего рода социальный бойкот, саботаж, обструкция. Закон для многих стал весьма условным понятием: нравится - повинуюсь, не нравится - игнорирую. Законоупречное поведение - почти норма. Такое всеобщее непослушание - результат крайне низкого и деформированного правосознания, отсутствия должной правовой культуры, а также следствие общей расхлябанности и безответственности. В подобной среде, т.е. в условиях "криминальной демократии", весьма вольготно чувствуют себя всевозможные дельцы, махинаторы, нувориши, не привыкшие жить по закону. Легально и полулегально отмываются "грязные деньги", перераспределяются материальные блага, общество расслаивается на "очень богатых" и "очень бедных".

3. Издание противоречивых, параллельных  или даже взаимоисключающих актов, которые как бы нейтрализуют  друг друга, растрачивая понапрасну  свою силу. Нередко подзаконные  акты становятся "надзаконными". Вводимые в большом количестве  юридические нормы не стыкуются, плохо синхронизированы, сталкиваются "лбами". В то же время имеются значительные пласты общественных отношений, не опосредуемых правом, хотя объективно нуждающихся в этом. Образуются так называемые правовые пустоты, вакуумы, пробелы. Все это вместе взятое создает правовую сумятицу, неразбериху, войну законов, за которой стоит война властей.

Существует мнение, что война законов - дело прошлое, что она велась, когда был союзный центр. Это не совсем так. Война законов не прекратилась, а видоизменилась. Конечно, накал ее спал, особенно в смысле риторики, эмоций, но она продолжается. Теперь эта война идет в рамках России между законами, указами, судебными решениями, правительственными постановлениями, а также между федеральными и региональными актами. Известно, что некоторые республики в составе РФ провозгласили приоритет своих законов над общероссийскими. А ведь именно с этого началась в свое время война законов в период распада СССР. Сегодня мы имеем "второе издание" такой войны, но уже между новым центром и новыми субъектами Федерации. Лишнего шума вокруг этого не поднимается, дабы не обострять и без того сложную ситуацию.

Но особенно тяжелые бои (в буквальном и переносном смысле) развернулись в сентябре - октябре 1993 года между актами бывшего Верховного Совета и президентскими указами. В тот момент беспрецедентная война законов достигла своего апогея и существенно изменила морально-психологический климат в стране. Ничего подобного история не знала, аналогов нет. Это был "верхушечный" правовой нигилизм в его наиболее концентрированной и крайне опасной форме.

К сожалению, новая Конституция РФ четко не разграничивает предметы законотворчества и указотворчества, не оговаривает, что законы обладают высшей юридической силой (верховенством). В ней лишь говорится, что "указы и распоряжения Президента не могут противоречить Конституции Российской Федерации и федеральным законам" (ст. 90). Поэтому "источник повышенной опасности", т. е. очаг для новой войны, сохраняется . Уже после принятия Конституции появился президентский Указ от 22 декабря 1993 г. № 2270, который в противовес приведенной ст. 90 устанавливает, что "законы РФ не применяются в части, противоречащей настоящему указу".

Картина усугубляется тем, что кроме войны юридической идет масса других войн (парламентов, бюджетов, суверенитетов, цен, налогов, компетенций, политических деятелей и даже... компроматов). В таких условиях ни один самый демократический институт не в состоянии нормально работать.

4. Подмена законности политической, идеологической или прагматической целесообразностью, выходы на не правовое поле деятельности, стремление различных общественных сил реализовать свои интересы вне конституционных рамок. Политическая логика очень часто берет верх над юридической. Наряду с "телефонным" и "мегафонным" правом нередко действует "право сильного", "захватное" или "явочное" право. Дает о себе знать "левый" и "правый" экстремизм . Это напоминает злополучную "революционную" или "классовую" законность, хотя всем ясно, что попытки утвердить демократию вне права порочны в своей основе. Характерна в этом отношении констатация такого радикального деятеля, как С. Юшенков: "Даже самый плохой закон лучше любой самой благой целесообразности, поскольку последняя не имеет границ" .