Вменяемость

Принято считать психопатию женской  патологией личности. Однако исследования показали, что у мужчин данные расстройства личности встречаются не реже.

Судебно-психиатрическая оценка психопатии строится по общим принципам, однако имеет и свои особенности. Подавляющее  большинство лиц с таким диагнозом  признаются вменяемыми, так как уровень  их личностных расстройств не исключает  возможности осознавать фактический  характер и общественную опасность  своих действий и руководить ими.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

3. Проблемы установления вменяемости и невменяемости в судебной практике

 

Уголовные правоотношения, возникающие по категории  дел вменяемости и невменяемости, могут быть установлены, конкретизированы и реализованы посредством уголовно-процессуальных отношений, субъектом которых, несомненно, является лицо, совершившее запрещенное  уголовным законом деяние в состоянии  невменяемости, и лицо, у которого после совершения преступления наступило  психическое расстройство, делающее невозможным назначение наказания  или его исполнение. На предварительном  следствии это делает следователь  в постановлении о направлении  уголовного дела в суд для применения принудительных мер медицинского характера, формулируя свои выводы о характере  уголовно-правовых отношений (ст. 439 УПК  РФ). Окончательный вывод об установлении рассматриваемых правоотношений и  их характере делает суд в своем  постановлении (ст. 443, 445 УПК РФ).

Вопрос  о праве экспертов - психиатров давать заключение о вменяемости - невменяемости  обвиняемого можно отнести к  числу дискуссионных. На протяжении многих лет уголовно - процессуальная доктрина и практика уголовного судопроизводства решали его каждая по-своему, но к  числу особо значимых и актуальных он, пожалуй, не относился. С 1997 г. ситуация изменилась, и разногласия по рассматриваемому вопросу стали поводом для многочисленных вызовов экспертов - психиатров к следователю и в суд. И даже для назначения новых экспертиз. Однако анализ этой неожиданно обострившейся проблемы целесообразно начинать с более раннего периода (периода действия УК РСФСР 1960 г.) и с предыстории вопроса.

К началу 60-х годов в подходах к разрешению вопроса обозначились две противоположные  тенденции. В научных трудах право  экспертов на использование терминов "вменяемость" и "невменяемость" почти единодушно отрицалось, тогда  как на практике в своих заключениях  эксперты - психиатры их повсеместно  употребляли.

При всем разнообразии аргументов ученых - юристов  в качестве их основного довода фигурировал  обычно один: поскольку вменяемость  и невменяемость суть юридические  понятия, то и правом их использования  в рамках производства по уголовному делу обладают лишь следователь, прокурор, суд. Эксперты - психиатры дают заключения относительно фактических обстоятельств; в данном случае - о психическом  состоянии лица, с точки зрения наличия (либо отсутствия) у него болезненного расстройства такой глубины, которая  исключает способность к осознанно - волевому регулированию поведения. Но для вывода о вменяемости - невменяемости  решения перечисленных вопросов недостаточно. Помимо этого требуется  установить, совершило ли лицо деяние, предусмотренное уголовным законом, а саму способность к осознанно - волевому регулированию соотнести  не с поведением человека "вообще", но конкретно с тем общественно  опасным деянием, которое ему  инкриминируется.

Очевидно, что установление таких фактов, как  совершение уголовно наказуемого деяния и совершение его данным лицом, не входит в компетенцию эксперта. Следовательно, и вывод о вменяемости - невменяемости  остается за пределами его специальных  познаний. Изложенную точку зрения следует признать аргументированной  и правильной.

В результате получаем примерно следующие варианты судебно – психиатрических экспертных выводов в рамках как вменяемости, так и невменяемости.

1. У лица не обнаружено никаких болезненных психических расстройств (либо эти расстройства крайне незначительны). При таком варианте экспертного заключения все последующие вопросы к эксперту – психиатру автоматически отпадают, поскольку психиатр не занимается квалификациями психических состояний человека в пределах медицинской нормы. Их выявлением занимается эксперт – психолог.
2. При установлении у обвиняемого во время совершения инкриминируемого ему деяния юридически релевантного болезненного психического расстройства эксперты – психиатры должны определить глубину (тяжесть) этого расстройства, руководствуясь критериями ст. ст. 21 и 22 УК. Следовательно, здесь возможны два варианта экспертного вывода:

а) обвиняемый страдает психическим расстройством, вследствие которого он во время совершения инкриминируемого ему деяния не мог  в полной мере осознавать фактический  характер и общественную опасность  своих действий (бездействия) либо руководить ими (критерии ст. 22 УК);

б) обвиняемый страдает психическим расстройством, вследствие которого он во время совершения инкриминируемого ему деяния не мог  осознавать фактический характер и  общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими (критерии ст. 21 УК). При этом эксперты учитывают  также характер психического расстройства в соответствии с формулировками медицинского критерия невменяемости  – хроническое психическое расстройство; временное психическое расстройство; слабоумие; иное болезненное состояние  психики.

3. При отсутствии у обвиняемого болезненного психического расстройства эксперт – психолог в рамках комплексной психолого – психиатрической экспертизы либо однородной судебно – психологической экспертизы, проводимой после судебно – психиатрической, может выявить наличие неболезненных отклонений в психической сфере обвиняемого. К примеру, уже упоминавшееся состояние неболезненного отставания в психическом развитии несовершеннолетнего (ч. 3 ст. 20 УК). В таком случае вывод эксперта – психолога будет примерно следующим: у обвиняемого обнаружено не связанное с психическим расстройством отставание в психическом развитии, вследствие которого он во время совершения инкриминируемого ему деяния не мог в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими (критерии ч. 3 ст. 20 УК).

Термины «вменяемость» и «невменяемость»  в экспертном заключении ни в одном  из перечисленных вариантов присутствовать не должны. Отказавшись от их употребления, эксперты заняли правильную позицию, которую  уже давно и убедительно обосновали в своих трудах ученые – правоведы  и которая позволяет экспертам  оставаться в пределах своих специальных  познаний.

Однако  этот верный и юридически грамотный  шаг встретил непонимание со стороны  многих следователей и судей. От экспертов  – психиатров, в заключениях которых  отсутствовали термины «вменяемость»  и «невменяемость», стали требовать  прямого ответа на вопрос, вменяем  данный субъект или нет. Причем дело не всегда ограничивалось вызовом эксперта для допроса. В ряде случаев, не обнаружив в экспертном заключении слов «вменяемость» и «невменяемость», следователь (суд) назначал дополнительную и даже повторную экспертизу.

Перед экспертами – психиатрами возникла непростая  дилемма: либо уступить требованиям  следователей и судей и вернуться  к прежней практике, либо занять твердую позицию в отстаивании  принципиально нового решения, каждый раз обосновывая его и защищая  дозволенными законом средствами.

Единственно приемлемым в сложившихся условиях представляется второй путь. Как показывает практика, возврат к старому не ограничивается только формальным нарушением границ компетенции эксперта (этим, в крайнем случае, можно было бы пренебречь). Возврат к старому  в новых условиях приводит к неправильному  истолкованию следователями и судьями  отдельных экспертных заключений, что  чревато уже процессуальными  ошибками.

Так, некоторые  следователи и судьи почему-то решили, что экспертный вывод о  наличии у обвиняемого психического расстройства, предусмотренного ст. 22 УК, сопровождаемый фразой «следует считать  вменяемым», содержит противоречие. По их мнению, если субъект вменяем, то он непременно должен быть способным «в полной мере» осознавать свои действия и полностью ими руководить. Но мнение это ошибочно. Ведь название ст. 22 УК («Уголовная ответственность лиц с психическим расстройством, не исключающим вменяемости») и ее текст, начинающийся словами: «Вменяемое лицо, которое во время совершения преступления в силу психического расстройства не могло в полной мере осознавать…», недвусмысленно свидетельствуют: данная статья Кодекса имеет дело с состояниями лица в пределах вменяемости. «Ограниченная вменяемость» есть вариант вменяемости, но не «промежуточное» состояние между вменяемостью и невменяемостью. Во всяком случае, так следует из текста УК.

Еще сложнее  порой дается следователям и судьям оценка заключения комплексной психолого – психиатрической экспертизы о наличии у обвиняемого неболезненного отставания в психическом развитии (ч. 3 ст. 20 УК) в тех случаях, когда эксперты используют термин «вменяемость», выходя тем самым за пределы своей компетенции. Так, в процессе комплексной экспертизы сначала психиатры отвергают наличие болезненного расстройства и отмечают в тексте заключения, что обвиняемого «следует считать вменяемым». А затем психолог, обнаруживший неболезненное состояние, которое отвечает критериям ч. 3 ст. 20 УК, в том же заключении пишет о нарушении способности обвиняемого к осознанию и руководству своими действиями.

Ход рассуждений  тех, кто усматривает в этом противоречие, проследить несложно. Психиатры вынесли  заключение «вменяем». Следовательно, они утверждают: обвиняемый полностью  осознавал, что он делал, и полностью  руководил своими поступками при  совершении уголовно наказуемого деяния. По заключению же психолога, способность  обвиняемого к осознанно –  волевому регулированию поведения  в тот момент была нарушена. Значит, первый вывод противоречит второму.

Выявив  данное обстоятельство, следователь (суд) вызывает эксперта – психиатра и  эксперта – психолога на допрос, предлагает им «устранить противоречие»  и часто спрашивает: так все  же, мог или не мог обвиняемый в полной мере осознавать содеянное; мог или не мог он полностью  руководить своими поступками? Однако вывод о противоречивости экспертного  заключения основан на недоразумении.

Во-первых, здесь, как и в предыдущем варианте, противоречие кроется не в заключении экспертов, а в его неверном истолковании. Во-вторых, последний вопрос, адресованный одновременно психиатру и психологу, неправомерен и тоже базируется на ложных посылках. Чтобы наглядно продемонстрировать это, приведу пример из общемедицинской практики.

В процессе диспансеризации пациент посещает врачей разных специальностей, каждый из которых после проведенного им осмотра делает запись в истории  болезни. Допустим, невропатолог не нашел  у пациента неврологической патологии. Обычная для таких случаев  запись: заболеваний не обнаружено, пациент практически здоров. В  то же время врач – офтальмолог  находит у пациента ряд глазных  заболеваний и делает об этом соответствующую  запись. Противоречит ли одно врачебное  заключение другому, если один врач уверяет, что болезней нет и пациент  здоров, тогда как, по мнению другого, болезни есть и пациент болен?

Очевидно, что противоречия нет, ибо каждый врач имел в виду лишь узкую группу абсолютно разных болезней. Тот, кто  усматривает здесь противоречие, ошибается. А попытка «устранить»  это мнимое противоречие с помощью  вопроса, адресованного обоим врачам, - так все же, болен пациент  или здоров? – приведет лишь к  новой ошибке, поскольку всеми  возможными болезнями человека и  его здоровьем в целом врачи  – узкопрофильные специалисты не занимаются.

Аналогичным образом обстоит дело и в приведенном  примере с неправильной оценкой  заключения комплексной психолого – психиатрической экспертизы. Предметная область психиатрии и психологии различна; даже в рамках проводимой ими комплексной судебной экспертизы психиатр и психолог решают разные вопросы.

Эксперт – психиатр устанавливает наличие  или отсутствие у обвиняемого  болезненных психических нарушений (психических расстройств), которые  могут повлиять на способность к  осознанно – волевому регулированию  поведения.

Эксперт – психолог выявляет наличие или  отсутствие неболезненных психических состояний. Например, неболезненного отставания в психическом развитии несовершеннолетнего или аффекта (сильного душевного волнения). Подобные состояния тоже влияют на осознанно – волевую регуляцию поведения, ослабляя ее.

Но ни психиатр, ни психолог не устанавливают способность к осознанно – волевой регуляции поведения «вообще». И если эксперт – психиатр не нашел у обвиняемого психических заболеваний, то это не значит, что он автоматически признал обвиняемого способным «в полной мере» осознавать значение своих действий и ими руководить. Ведь данная способность может оказаться нарушенной в силу неболезненных отклонений в психической сфере, установлением которых психиатр не занимается.

Отсюда  становится понятной неправомерность  вопроса о том, может ли лицо осознавать значение своих действий или руководить ими, когда он обращен одновременно к психиатру и психологу. Заданный в столь абстрактной недифференцированной форме, без указания на возможные  причины (болезненные расстройства; неболезненные отклонения), сам вопрос становится беспредметным. Эксперты, обязанные оставаться в границах своей профессиональной компетенции, т.е. в пределах либо психиатрии, либо психологии, просто не в состоянии дать на него ответ.

Попутно заметим, что в действующем уголовном  законе нет формулировки о «полной  способности» лица осознавать фактический  характер и общественную опасность  своих действий и руководить ими, которую можно было бы считать  синонимом состояния вменяемости. УК РФ вообще не содержит норм, определяющих понятие «вменяемость» или хотя бы описывающих его основные признаки. Поэтому непонятно, на какие критерии должен опираться эксперт, когда от него требуют дать заключение, что обследованный им обвиняемый, у которого не обнаружено психических расстройств, «вменяем».

Неправомерно употребляемый в  экспертных заключениях сам термин «вменяемость» можно считать  ключевым в рассматриваемой проблеме. Ведь именно с его неверного истолкования в большинстве случаев начинаются все последующие ошибки и недоразумения, аналогичные тем, которые только что были проанализированы. Эти ошибки непосредственно не связаны с  качеством проведенной экспертизы и вытекают из неправильной трактовки  предметной («научно – отраслевой») стороны и логической структуры  экспертных выводов.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Заключение

 

Проведя исследование, хотелось бы сделать несколько выводов.

Наличие юридического критерия психических  расстройств, не исключающих вменяемости (точно так же, как и в случае установления невменяемости), полностью  зависит от медицинского критерия. Аномалии психики влияют на нервную  систему таким образом, что субъект  оказывается не в состоянии в  полной мере осознавать фактический  и социальный характер своего поведения. Это естественное положение законодатель отразил термином "в силу": "Вменяемое  лицо, которое во время совершения преступления в силу психического расстройства не могло в полной мере осознавать..." (ст. 22 УК РФ). При этом следует иметь  в виду, что психические аномалии сами по себе не могут определять преступное поведение. Человек может пребывать  долгое время в состоянии дисбаланса процессов возбуждения и торможения, но при этом не совершать преступлений. Но если стрессовая или иного рода эмоциогенная ситуация повлияла на этот психофизиологический дисбаланс, то в этом случае можно говорить о применении ст. 22 УК РФ. Например, на глазах у мужчины, психика которого "отягчена" истерической акцентуацией, совершается тяжкое оскорбление его возлюбленной, в результате он совершает убийство. В данном случае эмоциогенная ситуация максимально обострила аномальные психические процессы, которые и вызвали конкретный поведенческий акт.