Парадокс русского управления: неэффективность и результативность

Парадокс русского управления: неэффективность и результативность

Общественное мнение наделяет русскую модель управления взаимоисключающими, казалось бы, качествами. С одной  стороны, это управление неэффективное, потому что оно изначально не нацелено на эффективность, на минимизацию затрат для достижения максимальных результатов. И управленческие решения (экономические, военные, социальные и прочие) обычно принимаются неверные, и выполняются  они неоптимальным образом. Значит, и первичные ячейки системы управления (хозяйственные, военные, социальные, религиозные), как и вышестоящие органы управления, функционируют не лучшим образом.

Любую выполняемую в нашей  стране работу можно было бы сделать  дешевле и с лучшими результатами. Это общеизвестно, и каждый в глубине  души знает, что свою работу он выполняет  неважно и его организация  тоже работает неправильно, а уж про  государство и говорить нечего. Семья  покупает не то, что нужно, деньги тратит неоптимальным образом. Фирма работает неоптимальным образом. И в общественных организациях все не «по уму», и  в школах и вузах учат не тому, что нужно, да и тому плохо учат. Об этом слагаются анекдоты и песни, снимаются фильмы и ставятся спектакли. Русские весьма самокритично оценивают  эффективность своих действий, а  ведь в конечном счете (на большом временном отрезке) народ всегда прав.

Но, с другой стороны, это  не мешает нашим соотечественникам  самоуверенно считать, что в их системе  управления, как и во всем образе жизни, есть существенные преимущества. И если мы посмотрим на достигнутые  результаты, то обнаружим, что преимущества действительно есть — конечные цели, которые ставят перед собой страна в целом, государство или крупная  социальная группа, как правило, достигаются. «Истинный защитник России — это  история: ею в течение трех столетий неустанно разрешаются в пользу России все испытания, которым подвергает она свою таинственную судьбу»^[2], — писал об этом Ф. И. Тютчев.

В одних случаях успех  был достигнут благодаря государству (территориальное расширение и внешнеполитический авторитет царской и советской России, научные достижения середины XX века), в других — вопреки ему и даже в борьбе с ним (например, расцвет русской классической литературы в XIX веке и взлет «русского авангарда» в живописи начала XX столетия).

Неразумное государственное  устройство? Конечно, неразумное, это  уже несколько столетий все знают, и множество примеров у всех на слуху. Тем не менее общественное мнение на протяжении тех же самых нескольких веков воспринимало как само собой разумеющееся тот факт, что это неразумное государственное устройство обеспечивает неуклонное территориальное расширение России и усиление ее влияния в мире.

Были периоды гегемонии  России в Европе — например, вторая четверть XIX века, когда Россия была «жандармом Европы». Россия захватила  шестую часть земного шара, был  период в XX веке, когда около половины человечества находилось под прямым или косвенным руководством Москвы. На протяжении всей истории человечества подобное удавалось лишь очень немногим государствам, так что Россия управляется, может быть, и не слишком эффективно, но, во всяком случае, результативно.

Неконкурентное  устройство русского общества

Исторический процесс  рассматривают под различными углами зрения — и как последовательное развитие материальной культуры, и  как эволюцию форм и методов классовой  борьбы, и как восхождение от варварства и жестокости к вершинам гуманизма; есть еще десяток других подходов. С управленческой же точки зрения, развитие человеческого общества по сути своей является развитием форм и методов конкуренции и конкурентной борьбы. И степень прогрессивности  того или иного общества определяется в первую очередь процентом населения, вовлеченного в конкуренцию. Идеальное общество — это то общество, где каждый может принять участие в конкурентной борьбе. Рассмотрим на примерах.

Начнем с самых древних  развитых обществ. Возьмем государства  Древнего Востока. Конкуренции как  таковой там не было, поэтому и  развитие внутри каждого общества шло  чрезвычайно медленно. Как у отдельных  индивидуумов, так и у хозяйственных, военных, социальных, религиозных ячеек  общества не было возможностей выбора вариантов поведения в какой-либо сфере. Каждый должен был следовать  неизменным образцам и поэтому просто не мог иметь никаких конкурентных преимуществ. Обладание каким-либо конкурентным преимуществом уже  само по себе означало нарушение вековых  традиций и подлежало наказанию. Ни одно из древневосточных обществ  не было рассчитано на развитие.

За счет чего шел прогресс? За счет конкуренции между обществами. Пусть каждое из этих государств как  бы застыло в своем развитии, но между этими обществами неизбежно  есть какие-то различия, обусловленные  географическими, этническими, социальными, историческими и прочими особенностями. Эти государства конкурируют  между собой в первую очередь  военным путем — кто победит, тот захватит страну и установит  свои порядки, свои правила игры.

Если в том или ином обществе каким-нибудь образом складывалась более развитая система управления, более развитая материальная культура, высокая трудовая и воинская мораль, совершенная система разделения труда и т. д., то это общество имело лучшие шансы в военной конкуренции с соседями, поэтому оно захватывало соседние территории и меняло имевшуюся там систему на свой, более прогрессивный лад, внося туда свой образ жизни, свою систему государственного управления, а иногда и свою религию. Вот способ, которым шел прогресс, — через захват и разрушение сложившихся базовых ячеек-государств^[6]. Естественно, что темпы такого прогресса были чрезвычайно низки. Истории необходимо было дождаться, чтобы какое-либо государство достаточно долго показывало свои конкурентные преимущества, сумело их реализовать в военных условиях, захватить чужие земли, сломать там старую систему управления, менталитет, стереотипы поведения людей или же просто уничтожить коренное население либо ассимилировать его.

«…Чтобы один народ целиком  сменил другой, наступающая популяция  должна стоять на неизмеримо более  высоком производственном и культурном уровне, чем местное население»^[7]. Поэтому прогресс шел медленно, и плата за него была чрезвычайно высока — гибель целых народов, культур, цивилизаций, колоссальные материальные потери, медленное и зависимое от военных успехов продвижение инноваций.

Следующая эпоха — классический капитализм Нового времени. Основная хозяйствующая  и конкурирующая единица —  предприятие (мануфактура, торговая компания, фабрика). Как происходит конкуренция? Экономическим путем, в первую очередь  путем ценовой войны за покупателя. Какова плата за прогресс? По сравнению  с предыдущими эпохами — смехотворно  мала. Речь идет не о гибели людей, а лишь о разорении предприятий. Мануфактуры, фабрики или торговые дома конкурируют, и та фирма, чья система управления лучше, приказчики честнее, менеджеры квалифицированнее, торговые агенты предприимчивее, рабочие добросовестнее, имеет больше шансов захватить рынок, подавить конкурента и довести его до банкротства.

Конечно, банкротство —  социально неприятная процедура, означающая безработицу и обнищание многих людей. Однако часть рынка, захваченная  победившим предприятием, требует нового расширения производства, и работники  обанкротившейся фирмы имеют  шанс поступить на работу к своим  недавним противникам, победившим на рынке. 

                                                          Факторы успеха

Чтобы понять, за счет каких факторов русская модель управления достигает поставленных целей, действительно ли она не предполагает использование конкурентных механизмов, имеет смысл рассмотреть один из примеров управленческого успеха. Наиболее яркий известный нам пример — беспрецедентное по масштабам и темпам перемещение промышленности и населения в восточные районы СССР в начале Великой Отечественной войны. Бурный ход эвакуации на восток дал много примеров неразберихи и организованности, неуправляемости и инициативы, головотяпства и планомерности, неэффективности и результативности.

Сама необходимость эвакуации, как все в России (включая осенние  дожди и зимние морозы), стала  неожиданностью. «Конкретным эвакуационным  планом, заблаговременно разработанным  на случай неудачного хода военных  действий, государственные органы не располагали»^[24], поэтому организовывать вывоз на восток пришлось в аварийном порядке.

Каков же был ответ системы  управления на этот вызов?

Во-первых, спешно был организован  централизованный аппарат, занимавшийся вопросами эвакуации. 24 июня 1941 года были созданы Совет по эвакуации  и Переселенческое управление при  Совнаркоме СССР. Поскольку времени  на организацию разветвленной сети представительств совета на местах не было, то совет просто наделял обширными  правами своих уполномоченных в  регионах.

Такими уполномоченными  назначались влиятельные люди, обладавшие высоким должностным статусом. «Уполномоченными по эвакуации во многих случаях являлись секретари ЦК компартий республик, крайкомов, обкомов, горкомов. Общее  число его уполномоченных в союзных  республиках, краях и областях вместе со штатными работниками составляло на 1 января 1942 года 2757 человек»^[25]. Контроль за работой самих уполномоченных осуществляла руководимая А. Н. Косыгиным группа инспекторов при совете.

Во-вторых, вышеупомянутый централизованный аппарат в основном выполнял лишь контрольные функции, а саму эвакуацию  регионы и отрасли проводили  самостоятельно. «Ответственность за эвакуацию возлагалась на наркоматы, непосредственно на местах ею руководили партийные и советские органы, военные советы.

У системы управления нет  необходимости экономить ресурсы. Расточительство с лихвой компенсируется высокими мобилизационными возможностями. Если государство в состоянии  согнать во время войны под  свои знамена едва ли не все мужское  население страны и мобилизовать все финансовые ресурсы, зачем ему  достигать большей эффективности, учиться побеждать не числом, а  умением, зачем ему прикладывать усилия с тем, чтобы уменьшать  людские и материальные потери? Гораздо  продуктивнее приложить те же усилия для проведения дополнительных мобилизаций: во-первых, это лучше получается, а во-вторых, дает больший прирост привлеченных ресурсов, чем их экономия. Рационально мыслящий русский управленец не тратит время и силы на экономию, он тратит их на привлечение дополнительных ресурсов.

Так, рабочая сила была дешевой  как в царской России, так и  в Советском Союзе. Поэтому строились  огромные заводы с низкой производительностью  труда, но с объемом выпуска таким  же, как и у гораздо меньших  по размеру предприятий где-нибудь в Европе или Америке. За счет низкой зарплаты персонала и дешевизны  природных ресурсов они были не менее  прибыльны, чем предприятия на Западе. Перерасход недорогих ресурсов компенсировал  все прочие недостатки.

Причины образования  русской модели управления

За счет чего сложился неконкурентный, мобилизационно-распределительный  характер русской системы управления? Наиболее распространенная точка зрения состоит в том, что до монголо-татарского нашествия Русь развивалась в общем и целом по европейскому пути, а затем под воздействием монголо-татарского ига была вынуждена превратиться в жестко централизованное неправовое государство, по сути, в военный лагерь. Если бы страна этого не сделала, не мобилизовала бы все ресурсы (запретив внутреннюю конкуренцию и необходимые для нее свободы) и не передала бы их в полное распоряжение монарха, то она не смогла бы победить в военном противостоянии с враждебными соседями (в первую очередь со Степью).

Из этого следует, что  другие европейские страны не находились в таком отчаянном положении  и не имели необходимости мобилизовать ресурсы и централизовать управление, поэтому и смогли выпестовать  в себе разнообразие укладов, ту самую  «цветущую сложность» европейского средневековья, развить конкуренцию  и со временем стать демократичными и богатыми. Однако история очень  многих, если не большинства, стран  Европы полна примерами длительной борьбы за выживание народов и  государств.

Например, норманны долго  разоряли Западную Европу, но ответом  не стала централизация государств. Так же как Русь платила дань Золотой  Орде, германские земли платили дань венграм, которые все равно совершали  опустошительные набеги. К началу II тысячелетия в католической молитве  присутствовали слова: «От меча норманна и стрелы мадьяра упаси нас, господи!»^[102] Сам Карл Великий должен был платить дань венграм, хотя этим он обезопасил от набегов только часть своей империи. Как и русские, немецкая нация как таковая осознала^[103] себя единым народом лишь тогда, когда немцы собрали дружины со всей будущей Германии и в битве при Лехфельде разгромили венгерскую армию. Своя Куликовская битва у немцев была, а вот объединения в одно государство почему-то не произошло, и система управления осталась децентрализованной и конкурентной.

Англия вплоть до Вильгельма Завоевателя постоянно подвергалась нападениям викингов, теряла людей  и территории. Англичане долгое время (с 991-го по 1051 год) платили викингам дань в огромных по тем временам размерах (до 80 тысяч фунтов серебра  ежегодно)^[104] — так называемый dane-geld, и выплата этой дани действительно внесла некоторые элементы централизации. У английского государства появился механизм централизованного сбора денег, которые потом шли датчанам. Нечто, напоминающее московский механизм сбора дани. Но в отличие от Великого княжества Московского в качестве заначки эту дань королевская власть не использовала и не строила державу на средства, собранные якобы в пользу иноземцев.

Проблемы, сходные с российскими, у них были, а как ответа такой же централизованной системы нигде не возникло.

Положение Франции на протяжении Столетней войны было ничем не лучше, чем положение России под  игом Орды. Самая цветущая страна Европы приносила огромные и во многом бессмысленные  жертвы, превращаясь в пустыню, а  государство не могло ни изменить ход событий, ни измениться само, чтобы  спасти страну. Централизованной французская  монархия в ходе войны так и  не стала, оставаясь слабым (в управленческом смысле) государственным образованием. И когда Франция в конце концов была спасена, то не благодаря своему государственному устройству, а вопреки ему.