Судебный процесс по делу В. Засулич и его результаты

 При подготовке процесса  возник вопрос о допуске публики  в зал судебного заседания. Стала  поступать масса просьб о предоставлении  возможности присутствовать на  процессе. 26 марта в газете "Русский  мир" появилось следующее сообщение: "Число публики, желающей присутствовать  на предстоящем процессе о  покушении на жизнь градоначальника, уже в настоящее время настолько  значительно, что оказывается возможным  удовлетворить не более одной  четверти обращающихся с просьбами о допущении в заседание суда по этому делу".

 Перед слушанием дела  министр юстиции граф Пален  еще раз побеседовал с А.Ф. Кони. Пален, который начал понимать, что  поступил легкомысленно, передав  дело Засулич на рассмотрение суда присяжных, ощущал эту свою оплошность все отчетливее. Временами его охватывал страх за свой опрометчивый шаг. Пытаясь убедить А.Ф. Кони, что преступление - дело личной мести и присяжные обвинят Засулич, он говорил Анатолию Федоровичу: "Теперь все зависит от вас, от вашего умения и красноречия". "Граф, - отвечал Кони, - умение председателя состоит в беспристрастном соблюдении закона, а красноречивым он быть не должен, ибо существенные признаки резюме - беспристрастие и спокойствие. Мои обязанности так ясно определены в уставах, что теперь уже можно сказать, что я буду делать в заседании. Нет, граф! Я вас прошу не ждать от меня ничего, кроме точного исполнения моих обязанностей..."

 Все ждали 31 марта. Бушевали  страсти. Готовила модные наряды  петербургская знать, получившая билеты на процесс. Волновались присяжные заседатели. Репетировали свои речи защитник и прокурор. А в одиночной камере дома предварительного заключения проводила тревожную ночь Вера Засулич. Уже подходя к зданию суда, было видно, что процесс обещает разыграться в нечто необычное; кругом было полно публики, много генералов, сановных лиц, шикарно одетых дам, представителей прессы и литературы, а также чинов юстиции. Казалось, весь Петербург спешил на процесс.

 Заседание Петербургского  окружного суда по делу В.И. Засулич под председательством  А.Ф. Кони при участии судей  В.А. Сербиновича и О.Г. Дена открылось ровно в 11 часов утра 31 марта 1878 года. Сильный наряд полиции охранял все входы и выходы в здании суда. Пропускали только по пригласительным билетам. Небольшой зал заседаний уголовного отделения окружного суда на Литейном проспекте был забит до отказа. В местах для публики сидели преимущественно дамы, принадлежавшие к высшему обществу; за судьями, на стульях, поставленных в два ряда, помещались должностные лица судебного ведомства, представители высшей администрации. Особые места были отведены для представителей литературы. Сообщалось о присутствии на процессе писателя Ф.М. Достоевского и канцлера князя Горчакова.

 Председательствующий  объявил, что слушанию суда подлежит  дело о дочери капитана Вере  Засулич, обвиняемой в покушении  на убийство, и отдал распоряжение  ввести подсудимую. Под охраной  жандармов с саблями наголо  из боковой двери появилась  девушка в черном люстриновом  платье. Многие из присутствовавших увидели Веру Засулич впервые. Преступницу провели к деревянной скамье, огражденной деревянной же решеткой, и началось рассмотрение дела. Затем были уточнены ее биографические данные. Судебный пристав доложил, что не явились свидетели: со стороны обвинения генерал-адъютант Трепов, а со стороны защиты - Куприянов и Волховский. Секретарь суда доложил, что 26 марта от Трепова поступило заявление, что он по состоянию здоровья не может явиться в суд. В подтверждение было оглашено медицинское свидетельство, выданное профессором Н.В. Склифосовским и другими врачами.

 В состав присяжных  вошли 9 чиновников, 1 дворянин, 1 купец, 1 свободный художник; старшиной  присяжных был избран надворный  советник А.И. Лохов. Учитывая, что  присяжные заседатели исполняют  свои обязанности не в первый  раз, председатель ограничился напоминанием  о принятой ими присяге, но  особо обратил внимание на  то, что присяга содержит указание  на их нравственные обязанности. Он просил присяжных приложить  всю силу своего разумения  и отнестись к делу с полным  вниманием. Он напомнил также, что  присяжные обязаны учитывать  все обстоятельства, как уличающие, так и оправдывающие подсудимую, и что все это надо рассматривать беспристрастно и помнить, что они высказывают не просто мнение, а приговор.

 Затем огласили обвинительный  акт. Деяние В.Засулич было квалифицировано  в нем по статье 1454 Уложения  о наказаниях, которая предусматривала  лишение всех прав состояния  и ссылку в каторжные работы  на срок от 15 до 20 лет, а потому  она согласно 201-й статье Устава  уголовного судопроизводства подлежит  суду Санкт-Петербургского окружного  суда с участием присяжных  заседателей. Следствие в точности  исполнило решение графа Палена: в обвинительном акте не было  и намека на политический характер  преступления, и тем не менее кара за содеянное предложена была весьма жесткая. На такую кару и рассчитывал министр юстиции, передавая дело суду присяжных заседателей. Сам Пален не присутствовал на суде, но его ежечасно информировали о ходе процесса.

 Началось судебное  следствие. На вопрос председательствующего, признает ли В.Засулич себя  виновной, она ответила: "Я признаю, что стреляла в генерала Трепова, причем, могла ли последовать от этого рана или смерть, для меня было безразлично". После допроса свидетелей, бывших очевидцами события 24 января, было зачитано письменное показание Трепова от той же даты: "Сегодня, в 10 утра, во время приема в комнате находилось несколько просителей... Раздался выстрел, которого, однако, я не слышал, и я упал раненный в левый бок. Майор Курнеев бросился на стрелявшую женщину, и между ними завязалась борьба, причем женщина не отдавала упорно револьвера и желала произвести второй выстрел. Женщину эту я до сих пор не знал и не знаю, что была за причина, которая побудила ее покушаться на мою жизнь". Председательствующий тут же уточняет у подсудимой, хотела ли она стрелять второй раз. В.Засулич отрицает это: "Я тотчас же бросила револьвер, потому что боялась, что, когда на меня бросятся, он может выстрелить и во второй раз, потому что курок у него был очень слаб, а я этого не желала".

 После окончания свидетельских  показаний слово предоставили  В.Засулич. Она сказала, что ей  было известно о происшествии 13 июля: слышала, что Боголюбову было  дано не 25 ударов, а били его  до тех пор, пока не перестал  кричать. "Я по собственному  опыту знаю, до какого страшного  нервного напряжения доводит  долгое одиночное заключение. А  большинство из содержавшихся  в то время в доме предварительного  заключения политических арестантов  просидело уже по три и три  с половиной года, уже многие  из них с ума посходили, самоубийством покончили. Я могла живо вообразить, какое адское впечатление должна была произвести экзекуция на всех политических арестантов, не говоря уже о тех, кто сам подвергся сечению, побоям, карцеру, и какую жестокость надо было иметь для того, чтобы заставить их все это вынести по поводу неснятой при встрече шапки. На меня все это произвело впечатление не наказания, а надругательства. Мне казалось, что такое дело не может, не должно пройти бесследно. Я ждала, не отзовется ли оно хоть чем-нибудь, но все молчало, и ничто не мешало Трепову или кому другому, столь же сильному, опять и опять производить такие же расправы - ведь так легко забыть при встрече шапку снять, так легко найти другой, подобный же ничтожный предлог. Тогда, не видя никаких других средств к этому делу, я решилась, хотя ценою собственной гибели, доказать, что нельзя быть уверенным в безнаказанности, так ругаясь над человеческой личностью..." В.Засулич была очень взволнована, председатель предложил ей отдохнуть и успокоиться; немного погодя она продолжала: "Я не нашла, не могла найти другого способа обратить внимание на это происшествие... Страшно поднять руку на человека, но я находила, что должна это сделать".

 По просьбе председательствующего  дали свое заключение эксперты-медики: выстрел был произведен в упор, а рана принадлежит к разряду  тяжких. Судебное следствие не внесло ничего нового в характеристику состава преступления, но перед судом предстала живая картина событий двух дней -13 июля 1877 года и 24 января 1878 года. После рассказа Верой Засулич своей биографии председатель объявил, что судебное следствие окончено и суд приступает к прениям сторон. Первым, по долгу службы выступил К.И. Кессель. Он заявил, что обвиняет подсудимую в том, что она имела заранее обдуманное намерение лишить жизни градоначальника Трепова и что 24 января, придя с этой целью к нему, выстрелила в него из револьвера. Кроме того, Кессель утверждал, что Засулич сделала все, чтобы привести свое намерение в исполнение. В подтверждение своих слов Кессель добавил, что у Засулич было намерение не только ранить, но и убить Трепова. Обвинитель подкреплял эту свою мысль тем, что подсудимая искала и нашла именно такой револьвер, которым можно было убить человека. Вторую часть своей обвинительной речи Кессель посвятил выгораживанию поступка Трепова 13 июля и сказал, что суд не должен ни порицать, ни оправдывать действия градоначальника. По общему признанию, речь обвинителя была бесцветной.

 Напротив, речь защитника  Александрова явилась крупным  событием общественной жизни. Люди, хорошо его знавшие, единодушно  считали, что ни до этого, ни  после он никогда не произносил  таких блестящих и потрясающих  речей. Александров сказал, что дело  это просто по своим обстоятельствам, до того просто, что, если ограничиться  одним только событием 24 января, тогда почти и рассуждать не  придется. Готовя свою речь, Александров  был твердо убежден в том, что  событие 24 января явилось следствием  того, что произошло 13 июля. "Это  событие не может быть рассматриваемо  отдельно от другого случая: оно  связано с фактом, совершившимся  в доме предварительного заключения 13 июля... Нет сомнения, что распоряжение  генерала Трепова было должностным распоряжением. И в связи с этим защита не может касаться действий должностного лица и обсуждать их так, как они обсуждаются, когда это должностное лицо предстоит в качестве подсудимого". Далее Александров подробно проследил ту связь, которая имелась между событиями 13 июля и 24 января.

"С чувством глубокого  оскорбления за нравственное  достоинство человека отнеслась  Засулич к известию о позорном  наказании Боголюбова. Она не знала и никогда не видела этого человека. Для нее он был политический арестант, и в этом слове было для нее все. Политический арестант был для Засулич - она сама, ее горькое прошлое, ее собственная история - это ее собственные страдания. Засулич негодовала: разве можно применить такое жестокое наказание к арестанту, как розги, только за неснятие шапки при встрече с почетным посетителем? Нет, это невероятно. Засулич сомневалась в достоверности этого, но когда она в сентябре переехала в Петербург, то узнала от очевидцев всю правду о событии 13 июля 1877 года." Александров ничего не опровергал, ничего не оспаривал, он просто объяснял, как и почему у подсудимой могла возникнуть мысль о мести. В зале раздалась буря аплодисментов, громкие крики: "Браво!" Плачет подсудимая Вера Засулич, слышится плач и в зале. Председатель А.Ф. Кони прерывает защитника и обращается к публике: "Поведение публики должно выражаться в уважении к суду. Суд не театр, одобрение или неодобрение здесь воспрещается. Если это повторится вновь, я вынужден буду очистить залу". Но в душе председатель суда восхищался речью Александрова.

 После предупреждения  председателя Александров продолжил  защитительную речь. Сведения, полученные  Засулич о сечении Боголюбова, говорил он, были подробны, обстоятельны, достоверны. Встал роковой вопрос: кто вступится за поруганную  честь беспомощного каторжанина? Кто смоет тот позор, который  навсегда будет напоминать о  себе несчастному? Засулич терзал  и другой вопрос: где же гарантия  против повторения подобного  случая? Обращаясь к присяжным  заседателям, Александров сказал: "В  первый раз является здесь  женщина, для которой в преступлении  не было личных интересов, личной  мести, - женщина, которая со своим  преступлением связала борьбу  за идею во имя того, кто  был ей только собратом по  несчастью всей ее жизни. Если  этот мотив проступка окажется  менее тяжелым на весах божественной  правды, если для блага общего, для торжества закона, для общественной  безопасности нужно признать  кару законною, тогда да свершится  ваше карающее правосудие! Не  задумывайтесь! Немного страданий  может прибавить ваш приговор  для этой надломленной, разбитой  жизни. Без упрека, без горькой  жалобы, без обиды примет она  от вас решение ваше и утешится  тем, что, может быть, ее страдания, ее жертва предотвратят возможность  повторения случая, вызвавшего ее  поступок. Как бы мрачно ни  смотреть на этот поступок, в  самых мотивах его нельзя не  видеть честного и благородного  порыва". "Да, - сказал Александров, завершая свою речь, - она может  выйти отсюда осужденной, но она  не выйдет опозоренною, и остается  только пожелать, чтобы не повторились  причины, производящие подобные  преступления".

 В адвокатском фраке, длинный, тощий, с истерическими  нотами в голосе, Александров  нещадно жалил, изливал яд на  систему, обвинял тех, кто привел  эту девушку на скамью подсудимых. Он говорил о суде не над  Верой Засулич, а над Треповым и ему подобными! Полный текст речи П.А. Александрова поместили все газеты, называя ее "блестящей", "неподражаемой". Известный русский юрист Н.И. Карабчевский писал: "Защита Веры Засулич сделала адвоката Александрова всемирно знаменитым. Речь его переводилась на иностранные языки".

 В.Засулич отказывается  от последнего слова. Прения объявлены  оконченными. С согласия сторон  А.Ф. Кони поставил перед присяжными  три вопроса: "Первый вопрос  поставлен так: виновна ли Засулич  в том, что, решившись отомстить  градоначальнику Трепову за наказание Боголюбова и приобретя с этой целью револьвер, нанесла 24 января с обдуманным заранее намерением генерал-адъютанту Трепову рану в полости таза пулею большого калибра; второй вопрос о том, что если Засулич совершила это деяние, то имела ли она заранее обдуманное намерение лишить жизни градоначальника Трепова; и третий вопрос о том, что если Засулич имела целью лишить жизни градоначальника Трепова, то сделала ли она все, что от нее зависело, для достижения этой цели, причем смерть не последовала от обстоятельств, от Засулич не зависевших".

 Итак, решение вопроса  о вине подсудимой было поставлено  председателем суда в непосредственную  связь с фактом, происшедшим 13 июля, т.е. с распоряжением Трепова о сечении Боголюбова. Здесь А.Ф. Кони остался верен своим принципам и выразил их в вопросах, на которые должны были дать ответы присяжные. Сформулировав перечень вопросов заседателям, А.Ф. Кони произнес резюме председателя. В спокойных тонах был проведен мастерский разбор сути этого дела применительно к тем вопросам, которые были поставлены перед присяжными. Свое резюме Кони завершил так: "Указания, которые я вам делал теперь, есть не что иное, как советы, могущие облегчить вам разбор дела. Они для вас нисколько не обязательны. Вы можете их забыть, вы можете их принять во внимание. Вы произнесете решительное и окончательное слово по этому делу. Вы произнесете это слово по убеждению вашему, основанному на всем, что вы видели и слышали, и ничем не стесняемому, кроме голоса вашей совести. Если вы признаете подсудимую виновною по первому или по всем трем вопросам, то вы можете признать ее заслуживающею снисхождения по обстоятельствам дела. Эти обстоятельства вы можете понимать в широком смысле. Эти обстоятельства всегда имеют значение, так как вы судите не отвлеченный предмет, а живого человека, настоящее которого всегда прямо или косвенно слагается под влиянием его прошлого. Обсуждая основания для снисхождения, вы припомните раскрытую перед вами жизнь Засулич".