"Капитал" Маркса: капитализм как метафора

Михаэль ДОРФМАН. Читая «Капитал» Маркса: капитализм как метафора 

«Капитал» Карла  Маркса был и остаётся новаторским  экономическим трудом. Всё современное  экономическое со­знание не способно избегнуть влияния этого колоссального  труда. Однако «Капитал» также —  недооценённый лите­ратурный шедевр из одного ряда с произведениями величайших писателей: Бальзака, Толстого, Мопассана, Досто­евского, Джойса и Пруста. В «Капитале» есть что-то от греческой трагедии, а что-то – от сатиры Свифта, от виктори­анской драмы, от комедий Бомарше, от готического романа.

Преподавателя на кафедре марксизма-ленинизма  Сталиниста Петровича все звали Стасом. Рассказывали, что он был боевым пилотом, воевал где-то на Ближнем Востоке, лишился ноги. Стас оказался хорошим мужиком, не сильно гнобил студентов и рассказывал много интересного. В частности, о том, что в его время, в 1940-е годы, многие студенты не понимали Маркса, и это было легитимной отмаз­кой. Занятия на кафедре марксистско-ленинской философии никакой любви к чтению Маркса не могли привить. Маркса у нас не читали, а конспектирова­ли. Строгая дева, доцент Полина Ивановна проверяла наши конспекты и подписывала каждую страницу. Умельцы научились отбелять её подписи, и кон­спекты передавали друг другу. Я Маркса тоже не понимал, но я не понимал тогда многих вещей – модернизма, структурализма, сюрреализма, постмодер­низма и абстрактной живописи. «Капитал» и есть абстрактное полотно, состоящее из деталей, непонятных и хаотических вблизи, но обретающих красоту и гармонию при взгляде издали.

Он сводит с ума

Карл Маркс  первым осознал, что критика амо­ральности капитализма ничего не дастКарл Маркс первым осознал, что критика аморальности капитализма ничего не даст, если законы капитали­стической экономики сродни законам природы. Поэтому Маркс посвятил жизнь анализу самого капитали­стического рынка и способа производства. Необходимо было показать, что капитализм является продуктом конкретного исторического развития производственных отношений, вскрыть внутренние противоречия капи­тализма, порождающие циклические кризисы и ведущие к неизбежному краху всей капиталистической си­стемы. Решить эту огромную задачу можно было лишь художественными средствами.

«Капитал» меньше всего напоминает экономический  трактат. Это радикальный модернистский  литератур­ный коллаж с противопоставлением авторского голоса и цитаты. Знаменитая фраза в «Манифесте Коммуни­стической партии» – «Alles Ständische und Stehende verdampft» (что на русский переводится, как «все за­стывшие, покрывшиеся ржавчиной»), словно предвосхищает европейский модернизм. Книга полна мифо­логических и литературных аллюзий и ссылок. Цитаты из античных классиков перемежаются там с кулинар­ным рецептом, отчёты фабричных инспекторов с волшебной сказкой. «Капитал» сложен, гармоничен и про­тиворечив, как музыка Арнольда Шенберга; полистилистичен, как поток сознания в «Улиссе» Джеймса Джойса; многослоен, как сумрачные видения Франца Кафки. «Его разговор не льётся по одному руслу, но столь же разнообразен, как и тома на его полках библиотеки», – записал репортёр из «Чикаго Трибюн», по­сетивший Маркса в 1878 году.

Письма Маркса показывают, что он думал о себе как о творческом художнике, поэте  диалектики. «Что ка­сается моей работы, я скажу вам правду, – писал он Фридриху Энгельсу в июле 1865 года.

– Несмотря на все возможные недостатки, которые  могут иметься, преимуществом моих работ является то, что они пред­ставляют художественное целое». Если бы Маркс хотел написать обычный экономический трактат, он бы это сделал. Однако его проект был куда более дерзким и объект куда более сложным.

Маршал Берман в классическом теперь труде называет автора «Капитала» «одним из великих  и могучих гигантов XIX века: «наряду  с Бетховеном, Гойя, Толстым, Достоевским, Ибсеном, Ницше, Ван Гогом». «Они сводят нас с ума, когда они сводили  с ума себя, а их агония породила столько духовности, что мы живём  ею до сих пор», – отмечает Берман. Идея Бермана включить Маркса в список художников и писателей, составляющих канон европейской культуры, лишь на первый взгляд выглядит странной. В  наше постмодернистское время фрагментарность  и радикальная незавершённость  «Капитала» уже не кажутся читателям  столь непоследовательными и  непостижимыми. Более того, через  «Капитал» можно глубже понять Бетховена, Гойя или Толсто­го. Как может  «Капитал» устареть, спрашивает Берман, если капитал ещё правит нашей  жизнью?

На шопинг по Марксу

«Капитал» Карла  Маркса стоит в одном ряду с  ве­ликими произведениями литератуы. Habent sua fata libelli – «книги имеют свою судьбу». «Капитал» хоронили много раз и по-разному. Первый биограф Маркса, немецкий социал-демократ Франц Меринг, приехал в Лондон для сбора материалов пер­вой биографии основателя марксизма. Служитель библиотеки Британского музея, где Маркс работал над «Капиталом», вспомнил: «Конечно, доктор Маркс был настоящий джентльмен. Годами он каждый день приходил в читальный зал. Однажды он перестал приходить, и больше никто, никогда ничего о нём не слыхал».

В СССР Маркса мумифицировали. Со слов редактора (в  прошлом политического заключённого) Эдуарда Кузнецова, израильский  писатель Марк Галесник рассказал в своей замечательной сатире «Пророков, 48» следующую историю. Где-то в 1970-х Чарли Чаплин предложил генеральному секретарю ЦК КПСС Леони­ду Брежневу обменять советских политзаключённых на покоящиеся в Лондоне останки Карла Маркса. Брежневу идея понравилась, и он отдал приказ исполнять. Контакты длились несколько лет, но ничего не двигалось. Всё прояснилось, когда один советский аппаратчик поговорил с западными коллегами. Поезд­ки на могилу Маркса (и шопинг в Лондоне) были для членов сотрудников ЦК КПСС, располагавшегося на Старой площади, большой привилегией. На «поездки к Марксу» был отпущен специальный бюджет, ими награждали. Очередь стояла на несколько лет. А перенос марксовых останков в Москву убил бы замеча­тельную халяву. В конце концов, Карл Маркс до сих в Лондоне, а Кузнецова и других политзаключённых обменяли на чилийского коммуниста Луиса Корвалана и нескольких советских шпионов.

На капиталистическом  Западе уже 150 лет не перестают заявлять о том, что Маркс больше не соответству­ет «новым временам», что марксизм изжит, а капитализма не существует. Западный марксизм переживал тёмные времена из-за разочарования СССР и Китаем. Марксизм оказался в пустыне после краха социали­стического лагеря. Свободно-рыночный неолиберализм праздновал победу корпоративной модели капитализма. Мильтон Фридман и «чикагские мальчи­ки» убеждали людей, что нет смысла бороться за раздел пирога, что пирог будет расти бесконечно, и всем достанется. Рейганизм и тэтчеризм провозгла­шали, что классовая борьба закончена, и если всё отдать в руки сверхбогатых и привилегированных, то богатство обязательно просочится сверху ко всем остальным. Новые левые отказалась от борьбы за социальную справедливость и с головой ушли в идентификационные политики – в защиту прав женщин, животных, сексуальных и национальных меньшинств. Отстаивание принципов мультикультуризма и экологизма для них оказалось важнее уча­стия в классовой борьбе. От Антонио Грамши и Герберта Маркузе левая интеллигенция отказалась в пользу Эдварда Саида и Гьятри Спивак.

Глобальный  обвал финансового капитализма  в 2008 году снова напомнил миру о «Капитале», выявил внутренние противоречия капитализма, открытые Марксом. Усилия «отменить» марксизм умножились многократно. Последний  раз, кажется, это торжественно сделал банкир Карл Шваб, председатель Всемирного экономического форума в Давосе в  январе 2012-го. Шваб заявил, что «капитализм, как мы его знаем, больше не соответствует  миру, который нас окружает». И  с каждым следующим кризисным  циклом, подтверждающим анализ Маркса, к «Капиталу» возвращаются. Когда  капитализм заявляет, что капитализма  больше нет, это верный признак системного кризиса.

В СССР Маркса мумифицировали

Всемирный финансовый кризис, социальные протесты в Афинах, Тель-Авиве и Нью-Йорке, арабские революции – всё это говорит  о том, что марксистская социальная критика капитализма актуальна  как никогда. Стремительно устаревают, не отвечая современным запросам, наполненные математикой и стати­стикой апологии безбрежного эгоизма отрицателей Маркса, а «Капитал» остаётся интересным и актуальным. Как и Достоевский или Чехов, «Капитал» оста­ётся актуальным именно благодаря глубине художественного проникновения в проблемы человека и мира.

В отличие  от добротно сделанных законченных  работ XIX века неоконченный «Капитал»  обращён в будущее и находит  отклик у новых и новых поколений  читателей. «Капитал» оказался ко времени  и в пору великой революции  в искусстве начала XX века, и в  модернизме, и в постмодернизме нашего време­ни. Тексты Маркса продолжают пробуждать интерес, зовут вернуться, перечитать, поразмыслить. Это свойство великих произведений искусства. Ведь даже с математической точки зрения, экономическая жизнь, как и жизнь вообще, – уравнение не линейное, а трансцедентальное, а потому не поддаётся экстраполяции или моделированию. Такое уравнение решается лишь подстановкой конкретных коэффициентов, и предсказать, как оно себя поведёт можно лишь силой художественного прозрения.