Возникновение и развитие системных представлений

ВОЗНИКНОВЕНИЕ И  РАЗВИТИЕ СИСТЕМНЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ

 Краткий очерк  истории развития системных представлений

В современном обществе системные  представления уже достигли такого уровня, что мысль о полезности и важности системного подхода к решению возникающих в практике проблем вышла за рамки специальных научных истин и стала привычной, общепринятой.

Уже не только ученые, но и инженеры, педагоги, организаторы производства, деятели культуры обнаружили системность собственной деятельности и стараются осуществлять свою работу осознанно системно. Широко распространилось понимание того, что наши успехи связаны с тем, насколько системно мы подходим к решению проблем, а наши неудачи вызваны отступлениями от системности.

Было бы неверным считать, что “мышление стало системным” только во второй половине XX века. Мышление системно всегда и другим быть не может. Системность —это не такое качество, которым можно обладать или не обладать. Однако системность имеет разные уровни. Сигналом о недостаточной системности существующей деятельности является появление проблемы; разрешение возникшей проблемы осуществляется путем перехода на новый, более высокий уровень системности в нашей деятельности. Поэтому системность не столько состояние, сколько процесс.

Иллюстрацией этого может  служить состояние знаний тех, кому только что сказанное представляется расплывчатым, не очень ясным: что означает само слово “система”, что означает “действовать системно”, почему “не системного” знания не бывает? Налицо проблема понимания сказанного (причем совсем не уникальная, а типичная для обучения). Эту проблему можно решать, постепенно повышая уровень системности знаний. На первом этапе вполне достаточно тех ассоциаций, которые возникают, когда мы

употребляем в обыденной  речи слово “система” в сочетании со словами “общественно-политическая”, “Солнечная”, “нервная” или “уравнений”.

Выше уже было отмечено, что для возникновения системных понятий и теорий имеются фундаментальные объективные причины, и поэтому такие теории не могли не возникнуть, а, возникнув - не могут не развиваться, и существующее состояние является лишь очередным этапом этого развития, которое будет продолжаться. Однако этот процесс происходит не гладко, в нем возможны не только рывки вперед, но и остановки и даже отступления назад. Осознание системности мира и модельности мышления зачастую

отставало от эмпирической системности человеческой практики. Ранние этапы развития системных представлений носили стихийный характер. Их

возникновение связывают  со временами античной греческой  философии (Платон, Аристотель, стоики, Евклид): именно к этому периоду восходит зарождение понятия системы (susthma).

История развития системных  представлений первоначально шла  по нескольким отдельным направлениям. С разных исходных позиций приближались к современному пониманию системности философская мысль и конкретно-практическая научная и техническая методология. В своем движении к единой, объективной истине они неминуемо должны были сойтись, сопоставить результаты, понять общность и различия. Этот синтез знаменовал собой возникновение системного анализа как науки. Интересно отметить, что философия примерно на сто лет раньше вышла “в район

встречи”, на высшую позицию в осознании системности материи, сознания и их отношения. Результаты философии относятся к множеству всех существующих и мыслимых систем, носят всеобщий характер. Их применение к рассмотрению конкретных ситуаций означает переход к суженному множеству систем, учет его особенностей в проявлении общих закономерностей (дедуктивный метод).

Конкретные науки большей  частью придерживаются противоположного, индуктивного метода - от исследования реальных систем к установлению общих закономерностей. Это относится и к собственно системным закономерностям. В свете современных представлений системность всегда, осознанно или неосознанно, была методом любой науки; любой ученый прошлого, и не помышлявший о системах и моделях, именно с ними и имел дело. Как уже отмечалось, быстрее всего была осознана

системность самого человеческого  познания. Философия, логика, основания математики – это примеры тех областей знания, в которых споры по системным проблемам уходят в глубь веков.

Первым в явной форме  вопрос о научном подходе к  управлению сложными системами поставил М.-А. Ампер. При построении классификации всевозможных, в том числе и несуществовавших тогда, наук (“Опыт о философии наук, или аналитическое изложение классификации всех человеческих знаний”, ч. I - 1834 г., ч. II - 1843 г.) он выделил

специальную науку об управлении государством и назвал ее кибернетикой (kubernhtikh). При этом он не только обозначил необходимое место для кибернетики в ряду других наук, но и подчеркнул основные ее системные особенности:

“Беспрестанно правительству приходится выбирать среди различных мер ту, которая более всего пригодна к достижению цели (...) и лишь благодаря углубленному и сравнительному изучению различных элементов, доставляемых ему для этого выбора, знанием всего того, что касается управляемого им народа, - характера, воззрений, истории, религии, средств существования и процветания, организаций и законов, — может оно составить себе общие правила поведения, руководящие им в каждом

конкретном случае. Эту науку я называю кибернетикой от слова (kubernhtikh),обозначавшего сперва, в узком смысле, искусство управления кораблем, а затем постепенно получившего у самих греков гораздо более широкое значение искусства управления вообще”.

Ампер только еще пришел к выводу о необходимости кибернетики, а Б. Трентовский, польский философ-гегельянец, уже читал во Фрейбургском университете курс лекций, содержание которого опубликовал на польском языке в 1843 г. Его книга называлась “Отношение философии к кибернетике как искусству управления народом”. Трентовский ставил целью построение научных основ практической деятельности руководителя (“кибернета”):

“Применение искусства  управления без сколько-нибудь серьезного изучения соответствующей теории подобно  врачеванию без сколько-нибудь глубокого  понимания медицинской науки”.

Он подчеркивал, что действительно эффективное управление должно учитывать все важнейшие внешние и внутренние факторы, влияющие на объект управления:

“При одной  и той же политической идеологии  кибернет должен управлять различно в Австрии, России или Пруссии. Точно так же и в одной и той же стране он должен управлять завтра иначе, чем сегодня”.

Главная же сложность в  управлении, по мнению Трентовского, связана со сложностью поведения людей:

“Люди не математические символы и не логические категории, и процесс управления - это не шахматная партия. Недостаточное знание целей и стремлений людей может опрокинуть любое логическое построение. Людьми очень трудно командовать и предписывать им наперед заданные действия. Приказ, если кибернет вынужден его отдавать, всегда должен четко формулироваться. Исполняющему всегда должен быть понятен смысл приказа, его цели, результат, который будет достигнут, и кара, которая может последовать за его невыполнением, - последнее обязательно”.

Разумеется, Трентовский понимал, что общество, коллектив, да и сам человек — это система, единство противоречий, разрешение которых и есть развитие. Поэтому кибернет должен уметь, исходя из общего блага, одни противоречия примирять, другие — обострять, направляя развитие событий к нужной цели:

“Короче говоря, кибернет не проектирует будущее, как старается сделать некий радикальный философ, - он позволяет будущему рождаться своим собственным независимым способом. Он оказывает будущему помощь как опытный и квалифицированный политический акушер”.

Даже по этим нескольким кратким высказываниям Трентовского можно видеть, насколько далеко ему удалось продвинуться в понимании необходимости алгоритмизации человеческой деятельности в осознании системности человеческих коллективов, групп, формальных и неформальных образований, в понимании сложности управления людьми.

Поэтому можно согласиться  с оценкой Н.Н. Моисеева [35, C. 20]:

“Я думаю, что его книга …это веха, показывающая становление кибернетики как общей науки об управлении, о каркасе, как говорил

 Б. Трентовский, через который отдельные науки могут соединиться и взаимодействовать для достижения общих целей”.

И все же общество середины прошлого века оказалось не готовым  воспринять идеи кибернетики. Практика управления еще могла обходиться без науки управления. Кибернетика родилась слишком рано и была позабыта. Прошло около полувека, и системная проблематика снова появилась в поле зрения науки. На этот раз внимание было сосредоточено на вопросах структуры и организации систем. Поразительным, например, оказалось открытие, опубликованное в 1891 г. акад. Е.С. Федоровым, что может

существовать только 230 разных типов кристаллической решетки, хотя любое вещество при определенных условиях может кристаллизоваться. Конечно, это открытие прежде всего в области минералогии и кристаллографии, но его более общий смысл и значение отметил сам Федоров. Важным было осознать, что все невообразимое разнообразие

природных тел реализуется  из ограниченного и небольшого числа  исходных форм. Это оказывается верным и для языковых устных и письменных построений, архитектурных конструкций, строения вещества на атомном уровне, музыкальных произведений, других систем. Но Федоров пошел дальше. Развивая системные представления, он установил и некоторые закономерности развития систем. Ему принадлежит наблюдение, что главным средством жизнеспособности и прогресса систем является не их приспособленность, а способность к приспособлению (“жизненная подвижность”). Е.С. Федорова можно заслуженно отнести к числу основоположников теории систем.

Следующая ступень в изучении системности как самостоятельного предмета связана с именем А.А. Богданова (Богданов - это псевдоним, настоящая фамилия – Малиновский). В 1911 г. вышел в свет первый том, а в 1925 г. - третий том его книги “Всеобщая организационная наука (тектология)”. Большая общность тектологии связана с идеей Богданова о том, что все существующие объекты и процессы имеют определенную степень, уровень организованности. В отличие от конкретных естественных наук, изучающих специфические особенности организации конкретных явлений, тектология должна изучать общие закономерности организации для всех уровней организованности. Все явления рассматриваются как непрерывные процессы организации и дезорганизации. Богданов не дает строгого определения понятия организации, но отмечает, что уровень организации тем выше, чем сильнее свойства целого отличаются от простой суммы свойств его частей. Пожалуй, самой важной особенностью тектологии является то, что основное внимание уделяется закономерностям развития организации, рассмотрению соотношений устойчивого и изменчивого, значению обратных связей, учету собственных целей организации (которые могут как содействовать целям высшего уровня организации, так и противоречить им), роли открытых систем. Богданов довел динамические аспекты тектологии до рассмотрения проблемы кризисов, т.е. таких моментов в истории любой системы, когда неизбежна коренная, “взрывная” перестройка ее структуры. Он подчеркивал роль моделирования и математики как потенциальных методов решения задач тектологии.

Даже из столь беглого  обзора основных идей тектологии видно, что Богданов во многом предвосхитил, а кое в чем и превзошел многие положения современных кибернетических и системных теорий. Преувеличение значимости своих идей Богдановым проявилось и в том, как он оценивал соотношение тектологии с философией:

“По мере своего развития тектология должна сделать излишней философию, и уже с самого начала стоит над нею, соединяя с ее универсальностью научный и практический характер”.

Все это в совокупности с новизной предмета тектологии и первоначальным непониманием ее задач и привело к тому, что о ней вспомнили только тогда, когда другие начали приходить к тем же результатам. Теперь ясно, что приоритет и вклад А.А. Богданова в развитие системных представлений нельзя недооценивать.

По-настоящему явное и  массовое усвоение системных понятий, общественное осознание системности мира, общества и человеческой деятельности началось с 1948 г., когда американский математик Н. Винер опубликовал книгу под названием “Кибернетика”. Первоначально он определил кибернетику как “науку об управлении и связи в животных и машинах”. Однако очень быстро стало ясно, что такое определение, сформировавшееся благодаря особому интересу Винера к аналогиям процессов в живых организмах и машинах, неоправданно сужает сферу приложения кибернетики. Уже в следующей книге Н. Винер анализирует с позиций кибернетики процессы, происходящие в обществе.

Сначала кибернетика привела  многих ученых в замешательство: оказалось, что кибернетики берутся за рассмотрение и технических, и биологических, и экономических, и социальных объектов и процессов. Возник даже спор - имеет ли кибернетика свой предмет исследования. Всерьез обсуждались предложения считать кибернетику не наукой, а “искусством эффективного действия”. В нашей стране кибернетика была встречена настороженно и даже враждебно. Рекламные заявления американских кибернетиков о работе над созданием "мыслящих машин" некоторыми философами были восприняты буквально, а кибернетика была объявлена ими идеалистической лженаукой (!).

По мере развития кибернетики, уточнения ее понятий, разработки ее собственных методов, получения конкретных результатов в разных областях стало очевидным, что кибернетика - это самостоятельная наука, со своим, характерным только для нее предметом изучения, со своими специфическими методами исследования. В становление кибернетики внесли вклад и советские ученые. Важную роль сыграли определения, сформулированные в период горячих дискуссий о сути кибернетики: кибернетика — это наука об оптимальном управлении сложными динамическими системами (А.И. Берг);  кибернетика — это наука о системах, воспринимающих, хранящих, перерабатывающих и использующих информацию (А.Н. Колмогоров). Эти определения признаны весьма общими и полными. Хотя в них необходимо разъяснить практически каждое слово, из них тем не менее видно, что предметом кибернетики является исследование систем. Важно подчеркнуть, что, хотя при изучении системы на каком-то этапе потребуется учет ее конкретных свойств, для кибернетики в принципе несущественно, какова природа этой системы, т.е. является ли она физической, биологической, экономической, организационной или даже воображаемой, нереальной системой. Это делает понятным, почему кибернетика “вторгается” в совершенно разнородные сферы. Если с известной долей юмора представить себе весь мир как “булку хлеба”, от которой каждая наука “отрезает себе ломоть”, то, образно говоря, все науки разрезают эту булку “поперек”, а кибернетика – “вдоль”: в кибернетический “ломтик” попадают объекты любой природы, как только они оказываются сложными системами. То, что кибернетические методы могут применяться к исследованию объектов, традиционно “закрепленных” за той или иной наукой, должно рассматриваться не как “постороннее вмешательство неспециалистов”, а как рассмотрение этих объектов с другой точки зрения. Более того, при этом происходит взаимное обогащение кибернетики и других наук: с одной стороны, кибернетика получает возможность развивать и совершенствовать свои модели и методы, с другой - кибернетический подход к системе определенной природы может прояснить некоторые проблемы данной науки или даже выдвинуть перед ней новые проблемы, а главное - содействовать повышению ее системности.