Публицистическая деятельность Владимира Короленко

За статьи, в которых он клеймил высокопоставленных чиновников, порочных исполнителей, действующих по указке правительства, В.Г. Короленко находился в опале. Его статьи не пропускали в печать, но он не останавливался и продолжал бороться, поскольку он не мог иначе, за что его называли «совестью русского народа» 5.Писателю пришлось пережить первую мировую войну, обе революции: Февральскую и Октябрьскую. Но его гражданская позиция по отношению к простому народу любой национальности оставалась неизменной, и его писательское перо клеймило политику террора всех правительств – царского, революционного и большевистского («белых» и «красных»), его не любили те и другие. Вспомним несколько эпизодов его журналисткой и общественной деятельности.

2.3 Дело крестьян  удмуртов

Короленко познал полной мерой, как правительство культивировало национальную рознь, когда вел борьбу за вотяков-удмуртов (1892-1896 гг.), обвиненных в ритуальных преступлениях.

Так в обстановке травли народов нерусской национальности возникло «мултанское дело» против десяти крестьян-удмуртов, жителей села Старый Мултан Вятской губернии, ложно обвиненных в принесении человеческой жертвы языческим богам. На суде, происходившем в 1892 г., в качестве «сведущих лиц» выступали и местные священники.

Было осуждено семеро крестьян-удмуртов, а все население Мултана было обвинено в участии, укрывательстве и содействии. И в этом позорном деле духовенство выступило с поддержкой обвинения. Отповедь В.Г. Короленко не смутила священника Блинова, инквизитора в рясе, написавшего книгу «Языческий культ вотяков», в которой он продолжал травить удмуртов. Издательство «Труд», напечатавшее эту книгу, подверглось резкой критике В.Г. Короленко.

На суде, выступая в защиту вотяков, Короленко произнес убедительную речь, дышавшую искренностью и задушевностью. Рассматривая этнографическую сторону дела, он доказал, что в удмурдской мифологии нет ни Курбанов, ни Антасов и других языческих богов, на которых ссылалось следствие, и нет обычая – приносить человеческие жертвы «...И такое дело, – сказал Короленко, – четыре года слеплялось из кусочков!.. Дайте мне двух таких господ, как следователь и пристав, пять его помощников и семейку лжесвидетеля Мурина, и я берусь доказать не в четыре года, а в два месяца, что ведьмы летают на помеле, и покажу вам старика, который видел все это своими глазами! Вся Россия потрясена мултанским делом. Взвесьте все, что здесь слышали и – берегитесь, чтобы своим обвинительным приговором не принести в жертву этих семерых подсудимых» – так закончил Владимир Галактионович свою речь. 6После выступления Короленко, которое вызвало слезы среди многих присутствующих на суде, выступил адвокат Карабчевский, блестяще разбивший всю обвинительную речь прокурора. Все улики в этом деле, по его мнению, ничтожны и рассыпались в пух и прах при первом же прикосновении к ним.

Благодаря вмешательству прогрессивной интеллигенции во главе с В.Г. Короленко позорный приговор, признанный несостоятельным, был отменен, и удмурты, томившиеся в тюрьме в течение четырех лет, получили свободу. Адвокат Н.П. Карабчевский и журналист В.Г. Короленко выиграли это сражение с мракобесием блестяще. Это был звездный час всей жизни, если бы именно в то счастливое утро Короленко получил телеграмму «Умерла Оленька». Его дочь, хрупкое создание, а он такой большой, сильный, деятельный, должен был ее покинуть, чтобы защитить несчастных осужденных. Какой ценой далась эта победа! По словам его близких, он бы не перенес этого удара… Спасение людей от каторги спасло и жизнь Короленко тоже.

В это время большое внимание в печати уделяется «еврейскому вопросу». По мнению В.Г. Короленко: «В России нет особого еврейского вопроса, ибо он не отделим от главного, русского вопроса – о том, какое будущее себе готовит Россия» [Полищук 1996: 57].Конечно, не один он так думал. Много лет тому назад Короленко В.Г. совместно с известными деятелями российского общества: политиков, ученых, писателей написали «Обращение» (1911), в котором гласило, что «раздувание антисемитских настроений – это небывалое нарушение основных требований справедливости и гуманности, оно ведет к нравственному одичанию…»

 

2.4 Из очерка В.Г. Короленко "ДОМ №13"

«Мне хочется все-таки поделиться с читателем хоть бледным отражением этого ужаса, которым пахнуло на меня от моего короткого пребывания в Кишиневе, спустя два месяца после погрома. Для этого я попытаюсь восстановить, по возможности точно и спокойно, один эпизод. Это будет история знаменитого ныне в Кишиневе дома №13…

Мой спутник, который больше успел ориентироваться среди местных достопримечательностей, связанных с погромом, пояснил:

– Дом тринадцатый... Где убивали... – А... знаю, – сказал извозчик, мотнув головой, и хлестнул свою лошадь, тощую, как и он сам, и, как он, невзрачную и унылую. Лица его мне не было видно, но я слышал, как он бормотал что-то в бороду. Мне казалось, что я расслышал слова: «Нисензон» и «Стекольщик».

Наконец, по одному из таких переулков мы спустились к искомому дому. Невысокий, крытый, как все кишиневские дома, черепицей, он стоит на углу, в соседстве с небольшой площадью, как бы выдаваясь в нее тупым мысом. Кругом виднеются убогие домики под черепицей, значительно меньше и невзрачнее. Но они производят впечатление жилых, дом №13 похож на мертвеца: он зияет на улицу пустыми окнами с исковерканными и выбитыми рамами, с дверьми, заколоченными кое-как досками и разными обломками...

Нужно отдать справедливость кишиневской полиции, – хотя она не особенно противилась погрому, но теперь принимает энергичные меры, понуждая евреев к скорейшему приведению в порядок разрушенных и поврежденных зданий.

Но над хозяином дома №13, зверски убитого погромщиками, она уже не имеет никакой власти... Двор еще носит выразительные следы разгрома: весь он усеян пухом, обломками мебели, осколками разбитых окон и посуды и обрывками одежды…

– Здесь убивали Гришыпуна... – сказал кто-то около нас странным глухим голосом.

Когда мы входили в этот двор, все было здесь мертво и пусто. Теперь рядом с нами стояла девочка лет 10-12. Впрочем, это казалось по росту и фигуре. По выражению лица можно было дать гораздо больше, глаза глядели не по-детски... Этот ребенок видел все, что здесь делалось еще так недавно. Для девочки вся эта картина разрушения на молчаливом дворе под знойными лучами солнца была полна незабываемого ужаса. После этого она ложилась много раз спать, просыпалась, вставала, делала все, что делала и прежде, и, значит, «успокоилась». Но ужас, который должен был исказить это детское лицо, весь не исчез. Он оставил по себе постоянный осадок в виде недетского выражения в глазах и какой-то застывшей судороги в лице. Голос у нее был как бы придушенный, а речь ее было тяжело слушать: звуки этой речи выходили с усилием, как у автомата, и, становясь рядом, образовали механически слова, не производившие впечатления живой речи.

– Он вот тут... бежал... – говорила она, тяжело переводя дыхание, показывая рукой по направлению к навесу и луже крови…

– Кто это? Стекольщик? – спросил мой спутник.

– Да-а... Стекольщик. Он бежал сюда... и он упал вот здесь... и тут они его убивали...

С невольным ощущением дрожи мы отошли от этого пятна, в котором кровь перемешалась с известкой, грязью и пухом".

Душераздирающий очерк «ДОМ №13» писателя не был опубликован в России, но он был опубликован за рубежом, где получил огромный общественный резонанс.

«Пребывание в Кишиневе произвело на меня впечатление очень тяжелое: антисемитизм загадил всю жизнь. Есть небольшой контингент людей порядочных и незараженных этой гадостью, но остальное почти сплошь…» (Из письма к жене и дочерям, 15.06.1903).

«Что сказать о кишиневском погроме? Казалось бы, тут не может быть двух мнений: все должны бы слиться в одном чувстве. Это какое-то стихийное пробуждение диких переживаний, прорывающее, как вулканическое извержение, тонкую кору нашей культуры. Давно уже я не испытывал таких тяжелых минут, как несколько дней, проведенных в Кишиневе» (Из письма к С. Шолом-Алейхему 17.06.1903 г).

К сожалению, очерк В. Г. Короленко «ДОМ №13» не был опубликован и в советской печати тоже, и только в 60-е годы он вошел в 10-томное Собрание сочинений писателя, а затем передан харьковскому Просветительному центру работниками библиотеки им. Короленко.

Кишиневский погром, о котором пишет В.Г.Короленко, произошел более ста лет назад, 6 и 7 апреля 1903 г. в дни празднования православной и иудейской Пасх.

В отношении серии погромов, начавшихся весною 1903 года Кишиневским погромом и продолжавшихся три года подряд, вплоть до подавления первой русской революции, не было ни малейших сомнений, что в их организации и в систематическом разжигании антисемитизма непосредственно участвуют власти на местах заодно с центральной властью. С помощью погромов царский режим пытался отбить у евреев охоту участвовать в революционном движении. В общем революционном потоке евреи, на взгляд правительства, представляли главную опасность в силу своей интеллигентности и духовного развития, а также как охваченный брожением элемент, поэтому требовалось припугнуть и парализовать их желание поддерживать революцию. Погром казался для этого самым действенным и испытанным средством. После этих погромов из России эмигрировали в Америку около полумиллиона несчастных иудеев, повлиявших на общественное мнение американского народа; прежнее сочувственное отношение к России стало враждебным.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

2.5 Дело Бейлиса

На окраине киевского предместья Лукьяновка, невдалеке от кирпичного завода Зайцева, где служил приказчиком Мендель Бейлис, 20 марта 1911 года был обнаружен труп 13-летнего мальчика Андрея Ющинского со следами уколов на теле. Местные черносотенные организации и юдофобская пресса объявили это загадочное убийство «ритуальным». 3 августа был арестован М. Бейлис. Следственные власти оставили без внимания все улики против настоящих виновников преступления – участников воровской шайки, собравшихся вокруг известной в Киеве Веры Чеберяк. Члены этой шайки были привлечены только как свидетели, а делу придан ритуальный характер. С самого начала защитники Бейлиса, с О. О. Грузенбергом во главе, обратились к Короленко с просьбой о помощи, так как он был известен как эксперт по вопросам ритуальных убийств и особенно как обличитель антисемитизма.

Не имея возможности выступить защитником, В.Г. Короленко работал все время как корреспондент, написав большую статью «К вопросу о ритуальных убийствах», а также принимал участие в совещаниях защитников, внимательно следя за ходом процесса. Центральное место среди всех статей прессы, вскрывавших всю глубину той «гнуснейшей подлости», занимал вопрос противозаконного подбора присяжных.

Судебное разбирательство по делу Бейлиса продолжалось с 25 сентября по 28 октября 1913 года. Председательствовал на процессе Ф. А. Болдырев (председатель Киевского окружного суда), единомышленник черносотенцев. В качестве «ученых экспертов» судом привлечены были также злейшие ненавистники евреев, настаивавшие на существования у последних ритуальных убийств.

Заведомые виновники убийства Андрея Ющинского, преступные элементы из воровской шайки, известной полиции, фигурировали на процессе в качестве свидетелей, причем суд всячески старался их обелить.

«Все это волнует, раздражает, печалит... Это прямо какая-то Лысая гора, а не суд», – писал Короленко своим близким. «Дело до такой степени явно и бесстыдно, что даже удивительно, – говорит Короленко в своем письме, – и разве нужен специально подобранный (лично и поименно) состав присяжных, чтобы обвинить Бейлиса» 7

Председательское резюме было резкое и определенно обвинительное. После протеста защиты присяжные ушли под впечатлением односторонней речи. Настроение в суде еще более напрягается, передаваясь и городу.

Около шести часов стремительно выбегают репортеры. Разносится молнией известие, что Бейлис оправдан. Внезапно ситуация на улицах меняется. Виднеются многочисленные кучки народа, поздравляющие друг друга. Русские и евреи сливаются в общей радости. Погромное пятно у собора сразу теряет свое мрачное значение. Кошмары тускнеют. Исключительность состава присяжных еще подчеркивает значение оправдания. «Оправдание Бейлиса произвело здесь огромное впечатление. Радость была огромная. Улицы кипели. А оправдание сразу сделало меня (на короткое время, правда) почти совсем здоровым. Потом была реакция, но теперь, кажется, все это экстренное прошло, и я двинусь на поправку. Да, это была минута, когда репортеры вылетели из суда с коротким словом – оправдан! Я чувствую еще до сих пор целебную силу этого слова, чуть начинается нервность и бессонница – вспоминаю улицы Киева в эти минуты, – и сладко засыпаю».

После суда ликующая толпа выпрягла бричку, в которой Владимир Галактионович возвращался в гостиницу, и донесла ее на руках в гостиницу. Трамвайное движение было перекрыто на несколько часов.

Несколько слов о судьбе М. Бейлиса. Сразу же после процесса Бейлиса и его семью еврейские организации спешно выпроводили за границу – в противном случае черносотенцы, не смирившиеся с поражением, просто убили бы его из-за угла. Прожив несколько лет в Палестине, не сумев укорениться в ней, Бейлис перебрался в Соединенные Штаты, сначала работал в типографии, затем освоил профессию страхового агента.

 

 

Заключение

«Совесть эпохи», «солнце России», «светлый духом» - так говорили о Владимире Галактионовиче Короленко современники. «Он ведь для меня был и остается самым законченным человеком из сотен, мною встреченных, и он для меня идеальный образ русского писателя... Мне горестно знать, что я мало встречался с ним, меньше, чем мог бы. У меня к нему было чувство непоколебимого доверия. Я был дружен со многими литераторами, но ни один из них не мог мне внушить того чувства уважения, которое внушил Владимир Галактионович с первой моей встречи с ним. Он был моим учителем недолго, но он был им, и это моя гордость по сей день», - писал о Короленко Максим Горький.. «Я готов поклясться, что Короленко очень хороший человек. Идти не только рядом, но даже за этим парнем - весело», - писал Чехов.. Идеальный образ русского писателя и интеллигента видели в Короленко Л.Толстой и Р.Люксембург, А.Луначарский и И.Бунин, Н.Михайловский и В.Вересаев. «О лучшем произведении Короленко, едва ли возможны споры, - писал критик А.Горнфельд, многие годы работавший с Короленко, - лучшее его произведение не «Сон Макара», не «Мороз», не «Без языка»: лучшее его произведение – он сам, его жизнь, его существо. Лучшее - не потому, что моральное, привлекательное, поучительное, но потому, что самое художественное» 8