Современная авторская сказка как «нейтрализатор» патогенного текста

[171]

употреблению идеологизированных лексико-фразеологических единиц, элементов «новояза» в сатирическом контексте. Например: у Высоцкого: «Чтоб творить им совместное зло потом, Поделиться приехали опытом» (1, 118); «От кого скрывался ты, и чего скрывал!» (1, 132); «Я закончу дело, взявши обязательство!» (1, 152); «Он неграмотный, отсталый был Кощей» (1, 152); «Шел на международный скандал» (1, 152) и др. У Филатова: «В свете сказанного мной – Лучше будь моей женой» (210); «Ой растратишь ты здоровье В политической борьбе» (199); «У тебя ж тут каждый волос Надо ставить на учет!» (206); «К угнетающей верхушке Больше не принадлежу!» (226); «Аль не видишь, как поганют Государственный престиж» (208); «Ты у нас по обороне, Вот и дай отпор врагу» (208) и др.

Нельзя обойти вниманием  и роль сказочных персонажей, точнее – их наименований, в рассматриваемых  текстах. В сознании носителей языка  данной общности с детства закладываются основные шаблоны, поведенческие стереотипы традиционных сказочных героев. В сказках действуют: Король, Стрелец, Чудо-юдо, Соловей-разбойник, Кикиморы, Леший, Упырь, Вампир, Змей Горыныч, Бесы (у Высоцкого); Федот-стрелец, Царь, Генерал, Баба Яга, Нянька, Царевна, Голос (у Филатова) и некоторые другие. Традиционно представители злых сил – Кощей, Змей, Леший, Яга – это коварные, безжалостные и злобные «личности». В анализируемых текстах в их речи встречаются лингвистические единицы, которые в реальной жизни были (и во многом остаются) чертой индивидуальной речи социально-активной группы, представителей партийно-административной номенклатуры. Не теряя своей сказочной злобности, они приобретают черты реальных социальных лиц, что является скрытым элементом социальной пародии. Победа над такими «модерновыми» представителями зла ассоциативно выступает как результат борьбы в сфере современной читателю социальной жизни.

Отметим еще некоторые  аспекты, которые тесно связаны  с антипатогенными свойствами текстов, являются имплицитными факторами их популярности.

Патогенный макротекст существует в виде коммуникативных потоков, которые имеют разнообразную природу существования, «закрепления»: текстово-печатную, аудио и видео ряда, устно-разговорную и др. Преимущество текстов сказок Высоцкого и Филатова в том, что они существовали не только в напечатанном виде, но и в видеовзвуковой форме. Неконтролируемые государством звукозаписи концертов Высоцкого, авторские выступления перед многочисленной аудиторией способствовали распространению текстов в коммуникативном пространстве. В конце 80-х, когда цензурные ограничения несколько ослабли, а политика демократизации и гласности уже давала свои результаты, в печати появился текст «Про Федота…», а на экранах – и

[172]

видеозапись студийного выступления. Сказка, уже известная  части членов общества, носителей языка, получила еще большее распространение, ей начали подражать, инсценировать, а текст стал элементом макротекста «нейтрализатора», частью коммуникационного поля.

Подобную возможность  стать активной, заметной частью коммуникационных потоков, обойдя цензуру, имели не всякие тексты и не все авторы. Среди тех, кто мог, были авторы-исполнители, имевшие аудиторию и не только текстовое, но и звуковое «собрание сочинений»; писатели-сатирики (такие, например, как Михаил Жванецкий), произведения которых исполняли известные личности или они сами; актеры, имевшие выход на публику, и некоторые другие.

Еще один аспект рассматриваемых  нами произведений связан с такими понятиями, как авторитет и текст, о которых, например, говорили в своих  исследованиях Лотман и Бахтин. Выделяя авторитарное слово и авторитарный текст, Бахтин отмечает, что «авторитарное слово требует от нас признания и усвоения, оно навязывается независимо от степени его внутренней убедительности для нас; оно уже передается нами соединенным с авторитетностью» [Бахтин 1975: 155]. Авторитарный текст требует безусловного признания и не принимает свободно-творческих стилизующих вариаций. В качестве примеров авторитарных текстов Бахтин называет религиозные, политические, моральные, «слово отца», учителей и под. Авторитарному противостоит «внутренне убедительное слово» – полусвое, получужое. Бахтин отмечает, что «творческая продуктивность его заключается именно в том, что оно пробуждает самостоятельную мысль и самостоятельное новое слово, что оно изнутри организовывает массы наших слов, а не остается в обособленном и неподвижном состоянии» [Бахтин 1975: 158]. Ученый считает, что борьба, напряженное взаимодействие внутренне убедительных слов между собой за господство различных словесно-идеологических точек зрения, подходов, направлений, оценок – есть идеологическое становление личности.

В этом аспекте анализируемые  нами тексты выступают и как авторитарные, и как внутренне убедительные. Причем, во втором качестве – в большей мере.

Авторитет исполнителя, лидера, авторитарное слово провоцируют массы, отдельных носителей языка подражать ему, усваивать его манеру говорить, выражать мысли, воспроизводить некоторые лексико-фразеологические единицы в индивидуальной речи. Помогает не бояться высмеивать штампы и табуированные лозунги официальной идеологии и под. Кумир, выступая в роли лидера, делает произносимый им текст более сильным по своему воздействию. Особенно тогда, когда идеология, продуцирующая «патогенный текст», ослабевает.

[173]

Популярность, доступность, любовь к автору, и внутренне убедительное слово, исходящее от него, стимулируют интерпретации, позволяют строить самостоятельные суждения, свое видение ситуации, мира. Так или иначе, внутренне убедительный текст (или – функция текста) активизирует создание разнообразных подражаний, пародий и под., косвенно свидетельствующих о популярности первоначального текста и создающих подобный по антипатогенному воздействию. Так, и в последние годы популярен жанр, если так можно сказать «современной сатирической сказки». Например, один из сценариев программы «Куклы» В. Шендеровича: «В заповедных и дремучих…», рассказ А. Трушкина: «Грустная сказка» и мн.др.

Смена социальных ориентиров и изменения  в политико-идеологической сфере  еще не свидетельство исчезновения «патогенного текста». Он трансформируется, изменяет акценты, но не уходит окончательно. И покуда он существует в коммуникативном пространстве, в сознании носителей языка и общественной памяти будут сохраняться лучшие образцы «текстов нейтрализаторов».

*ПРИМЕЧАНИЕ:

Здесь и далее ссылки на указанные издания: Высоцкий В.С. Сочинения: В 2-х томах. – Екатеринбург, 1997; Филатов Л.А. Про Федота-стрельца, удалого молодца // Филатов Л.А., Гафт В.И. Жизнь – Театр: Сборник стихотворений. – М., 1998. Том и страницы указаны в тексте статьи в скобках. Курсив в цитатах наш. О.С.

БІБЛІОГРАФІЯ:

Авторская 1997- Авторская песня. – М: Олимп, – 1997. – С. 91-95.

Бахтин 1975 – Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. – М, 1975. – С. 155.

Минский 1988 –Минский М. Остроумие и логика когнитивного бессознательного // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XXIII. Когнитивные аспекты языка. – М: Прогресс, 1988.- С.282.

Потятиник 1997 – Борис Потятиник. Єкологія ноосфери. – Львів: "Світ", 1997. – С.9.

ТСУ – Толковый словарь русского языка под редакцией Д.Н.Ушакова. Т. 1-4. –М.: ОГИЗ, 1935-1940. – Т. 1. – С. 394.

Шаклеин 1997 – Шаклеин В.М. Лингвокультурная ситуация и исследование текста. – М, 1997.- С. 41.

ВІДОМОСТІ ПРО АВТОРА:

Семенюк Олег Анатолійович – кандидат філологічних наук, доцент кафедри загального та російського мовознавства КДПУ ім. В. Винниченка.

Коло наукових інтересів: аналіз тексту, прагматичні аспекта мови і мовлення.

Стаття надшшла до редакци 20.11.2002 р.

[174]