Контрольная работа по "Этике"

2вопрос

Средневековое этическое  мышление отрицало положения античной моральной философии прежде всего  потому, что основой для толкования нравственности в ней выступает  не разум, а религиозная вера. Мыслители  Средневековья в своих трактатах  отводят разуму второстепенную роль, как в постижении самого существа морали, так и в выборе индивидуальной моральной позиции. Идея Бога как морального образца в средневековой этике задает строгие границы для интерпретации всей нравственной проблематики.

Античные философы, решая вопрос о высшем благе, исходили из того, что благо существует непосредственно для человека и ради него, и потому речь шла о высшем благе человека. Христиане этим представлениям противополагали иной тезис: так как высшее благо – это Бог как реальность, то высшее благо существует ради славы самого Бога.

В соответствии с христианской этикой жизнь человека и ее ценности обретают смысл лишь в соотнесении  с божественными заповедями. Таким  образом, Бог выступает как объективный, безусловный, единственно правильный источник морали. Для христианской этики характерно противоречивое сочетание пессимистических и оптимистических мыслей. Пессимизм, главным образом, связан со «здешним» миром, а оптимизм – с надеждами на «божье царство». Человек должен отказаться от своеволия, полностью подчиниться воле Бога.

Ключевой проблемой  христианской этической концепции  становится идея любви к Богу. Любовь при этом понимается как своеобразный универсальный принцип нравственности, морали. Она определяет нравственное отношение к ближнему, делает возможным придание морали общечеловеческого статуса, освящает все существующее.

В христианской этике  из идеи любви к Богу появляется новая добродетель – милосердие (неизвестная античной этике), которая  предполагает прощение обид, готовность к состраданию и помощи нуждающимся. Именно с этим периодом связано возникновение «золотого правила» нравственности, записанное в Библии: «Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними…».

Так как для эпохи  Средневековья характерна нераз—деленность собственно морального сознания от других форм общественного сознания и нравственности, христианская теология объединила в единый нерас—члененный комплекс философскую, религиозную, этическую проблематику. В результате проблема морали как самостоятельной области знания, по сути дела, не поднимается, а традиционные этические вопросы обретают религиозную направленность. Кроме «любви» и «высшего блага» в христианской этике разрабатывались такие понятия, как «поступок» и «интенция» поступка, «добродетель» и «грех», «порок» и «вина».

Таким образом, вся патристика в Средние века основывалась на таком  представлении об этике. Кроме того, понимание Бога как высшего блага, к которому причастны все люди, и следование, к которому ведет  презрение к смерти, служило этическим доказательством бытия Бога.

3 ВОПРОС

Основной итог проведенных  М. Оссовской исследований по истории  нравов состоит, несомненно, в выделении  двух личностных образцов — рыцарского и мещанского. Рыцарский (аристократический) этос держится на презрении к труду ради заработка, в особенности к физическому труду; для мещанского этоса, напротив, характерно трудолюбие, становящееся даже самоцельным. В первом случае мы видим риск, широкий жест, великолепие, во втором — осторожность, недоверие, приземленность. В первом случае — расточительную щедрость, во втором — бережливость, скупость. Для аристократии характерно стремление к славе, непомерное честолюбие, буржуазия же стремится к безопасности, надежности существования. Рыцарский образец имеет личностную форму, его носителем может быть только человек благородного происхождения; основой основ этого образца является убеждение, что честь и достоинство личности выше любых материальных благ, самой жизни. Мещанский личностный образец, если можно так выразиться, безличен. Он переносит акцент с личности на эффективность ее действий; богатство и польза рассматриваются как показатели нравственного достоинства человека или, как считает Б. Франклин, кредит — мерило добродетели.

Мещанский личностный образец получает преобладание в общественном сознании только в Новое время, с развитием капитализма. Но это вовсе не означает, что он только в это время и появляется. Он столь же древен, как и те средние социальные слои, мелкие собственники, условия жизни которых в нем идеализируются. "Мораль дидактической басни от Эзопа до Лафонтена носила мещанский характер", — пишет М. Оссовская.

Нормы мещанской (мещанской  в социологическом, историческом, а  не ценностном содержании этого термина) морали, ориентированные на бережливость, трудолюбие, самоограничение, осмотрительность и т.п., существовали, таким образом, издавна; только они находились на заднем плане, периферии общественного сознания. В Новое время они просто выходят на передний план, перемещаются в центр, подвергаясь, разумеется, одновременно содержательной трансформации. Соответственно, потесненный и низвергнутый аристократический идеал совершает движение в обратном направлении — с центра перемещается на периферию.

Смена господствующего  личностного образца в общественном сознании происходит не путем плавного перехода, а в форме решительного отрицания. Буржуазный образец личности находится в резкой конфронтации с аристократическим идеалом, он, собственно, и формируется путем сознательного отрицания последнего: там, где утверждалась нарочитая праздность, провозглашается принципиальное трудолюбие; там, где господствовала щедрость вплоть до расточительного пренебрежения к деньгам, возникает мелочная расчетливость и бережливость; там, где властвовал баловень судьбы, появляется человек, который горд тем, что всем обязан самому себе, и т.п. И только по мере того, как она укрепляется, становится господствующей в общественном сознании, меняется отношение к рыцарской морали прошлого: конфронтация сменяется компромиссом, отрицание — заимствованием.

Отношение буржуазного  личностного образца к аристократическому, выглядит как движение от отрицания  и конфронтации к заимствованию  и компромиссу, является, по-видимому, вообще характерной особенностью борьбы нового со старым в морали.

История морали впрямую  сопряжена с историей этики. Этика  участвует в творчестве норм; она  не только отражает свой предмет —  нравственность, — но и в известном  смысле создает его. Этот переход  этики в мораль, а морали в этику  наиболее полно осуществляется тогда, когда речь идет о систематизации многообразия моральных норм, их организации в качестве черт личности, являющей собой нормативный образец. Рыцарский и буржуазный личностные образцы являются коренными характеристиками соответствующих исторических типов морали, были сформулированы в рамках профессионализированной духовной деятельности, мыслителями и деятелями культуры, занимающими или призванными занять важное место в истории этики. Этика становится действительным нравственно-формирующим фактором благодаря тому, что она задает нормативные образцы личности, достойные подражания целостные модели поведения и образа жизни. Это — одно из несомненных проявлений ее нормативной функции, ее практического, прикладного характера.

Особое место в истории  занимает рыцарский этос, воссозданный по французским куртуазным романам, то есть поэм о славных сражениях рыцарей, по большей части из круга Карла Великого. Куртуазный роман получил распространение в 12 веке.

Рыцарь в этих романах  должен был исходить из благородного рода. Правда, иногда в рыцари посвящали за исключительные военные подвиги. По мере развития городов и усиления их значения – можно было купить звание рыцаря. Но в куртуазной литературе герой непременно блистал великолепным генеалогическим древом. Рыцарь должен был отличаться красотой и привлекательностью. Его красоту подчеркивала одежда. Мужская красота перестает играть особую роль лишь в буржуазном этосе, здесь ей на смену приходит достойная внешность, респектабельность, а красота требуется уже только от женщин, и лишь за ней оставляется право на украшения, которые еще в 18 веке не возбранялось носить и мужчинам.

От рыцаря требовалась  сила. Иначе он не смог бы носить доспехи, которые весили 60-80 кг. Эту силу он проявлял обычно, подобно Гераклу  в младенчестве. От рыцаря ожидалось, что он будет постоянно заботиться о своей славе. Слава требовала неустанного подтверждения, все новых и новых испытаний. Рыцарь не мог спокойно слушать о чужих успехах. Для него не было смысла делать добрые дела, если им суждено было остаться неизвестными. Недостаток мужества – самое тяжелое обвинение. Супружество не отличалось тогда особой прочностью - рыцарь пребывал постоянно вне дома в поисках славы. Сыновья воспитывались при чужих дворах, но род проявлял сплоченность, если речь заходила о мести. Короли в поэмах средневековья изображались обычно людьми не слишком героическими, даже если речь шла о таких фигурах, как Карл Великий или король Артур.

Славу рыцарю приносила  не столько победа, сколько его  поведение в бою. Правила игры, обязательные в сражении, диктовались уважением к противнику, гордостью, игровой жизненной установкой, гуманностью. Использование слабостей противника не приносило рыцарю славы, убийство безоружного врага покрывало рыцаря позором. Нельзя было убивать противника сзади. Гибель в бою была хорошим завершением биографии, так как рыцарю было трудно смириться с ролью беспомощного старика. Он по-особому относился к своему коню, к оружию, прежде всего к мечу. "Сражаться и любить" – вот лозунг рыцаря. Его отношение к женщине зависело от того, кем она была. Заботливость и обожание могли относиться только к даме из своего сословия. Однако быть влюбленным относилось к числу обязанностей рыцаря. Любовь должна была быть взаимной и верной, преодолевать нешуточные трудности и длительную разлуку. Обычная тема куртуазного романа – испытание верности. Любовь к даме сердца должна облагораживать рыцаря. Но лишь с куртуазными романами в 12 веке приходит во Францию обожание женщин.

В позднем средневековье, чтобы стать рыцарем, надо было удовлетворять следующим условиям – человек должен начать новую жизнь, молиться, избегать греха, высокомерия и низких поступков. Он должен защищать церковь, вдов и сирот, заботиться о поданных, быть храбрым и смелым. Он должен быть заядлым путешественником, сражающимся на турнирах, повсюду искать отличия и любить своего созюрена и оберегать его. Церковь, как известно, старалась использовать рыцарство в своих интересах. Но христианская оболочка рыцарства была очень тонка. Вместо смирения – гордость, вместо прощения – месть, полное неуважение к чужой жизни. Рыцарство критиковали и тогдашнее духовенство, и менестрели, и мещане, и крестьяне, и сами рыцари. Их обвиняли в жадности, в нападениях на путешественников, в ограблении церквей, в нарушении клятвы, в разврате, в битье жен, в несоблюдении правил, обязательных при поединках, в неуважении к жизни заложников. Сожалели о невежестве рыцарей, которые в большинстве своем были безграмотны.

Этосу рыцарей средневековья  присуще далеко идущее сходство с  этосом гомеровских рыцарей. Война и доходы, связанные с землевладением, были основой существования в обоих случаях. Также в обоих случаях налицо неустанное стремление к славе и превосходству, первенствующее значение храбрости, необходимой для защиты свое чести, измеряемой количеством побежденных врагов и преодоленных опасностей, обязательная щедрость, постоянное обращение к категориям стыда и чести. Данный этос рассматривается как реакция на угрозу. В первом случае – наплыва "выскочек", а во втором - на угрозу своему положению в условиях постоянно враждебного окружения. В явной форме рыцарский кодекс был сформулирован в позднем средневековье, когда рост значения бюргерства вынудил рыцарство разработать "оборонительную" кодификацию собственных норм.

И у Гомера и среди средневековых рыцарей было распространено то, что все были знакомы и все друг о друге знали. Рыцарские группы обнаруживают сходство с преступными группировками, действующими вне закона. Тех и других объединяет презрение к закону, склонность поддерживать справедливость, не выходя за рамки собственной группы.

"Рыцарский этос  правомерно определять как инивидуалистический".

Кодекс рыцарской чести  предполагал в качестве непреложного правила поведения членов этого  сословия их верность слову. Рыцарские  сообщества, группировавшиеся в ордена, братства осмысливали свой групповой интерес через призму долга верности слову. Эта ценностная установка рыцарского мира находила различного рода выражения в самых разных обычаях и ритуалах. Именно с ней был связан обычай рыцарского обета, находившего самые причудливые формы.

Рыцари по этому поводу давали обеты, подтверждаемые особыми актами; исполнение этих обетов предписывалось религией и честью. Рыцари обязаны были не щадить ни своих сил, ни даже самой  жизни, если только дело шло об интересах отечества. Так, во всех случаях рыцари обязаны были не изменять своему долгу и чести - шло ли дело об атаке или об обороне какого-нибудь выбранного или назначенного места или же о действительном сражении, в котором приходилось нападать или обороняться.

Английские рыцари, прикрывали один глаз тряпицею во исполнение данного  ими обета взирать на все лишь единственным оком, пока не совершат во Франции доблестных подвигов. Французский  король Людовик Толстый клялся, что  не возьмет в рот ни крошки съестного, пока не возьмет замка сеньора де Куси.

Несомненно, рыцарский обет своими истоками восходит к временам варварства. Аскетическая составляющая также роднит рыцарский обет с варварским обычаем. Воздержание призвано было стимулировать  скорейшее выполнение обещанного. При этом родство варварского и рыцарского обычаев прослеживается в их нередко магической подоплеке. Зачастую как знак обета используются оковы.

Эта магическая форма, роднившая рыцаря с варваром, в средневековую эпоху  получила новое смысловое наполнение благодаря христианству. В идеале обет приносился во имя исполнения божьего дела. Христианская этика способствовала закреплению на ценностном уровне понятия верности как одного из важнейших структурообразующих идеалов социума. Рыцарственный дух, соединенный с отвагой и верностью, поможет заслужить спасение:

Верность слову, выраженная в клятве, стоит за таким ритуалом как оммаж. Оммаж являлся обрядом, скреплявшим  личный договор между рыцарем  и его сеньором. Рыцарь при этом объявлял себя "человеком" сеньора, его вассалом. Кладя, соединенные руки в ладони сеньора и произнося формулу: "Сир, я становлюсь вашим человеком", рыцарь приносил присягу на верность на мощах святых. Предательство рыцарем своего господина было сродни предательству Иуды. Во имя исполнение этого долга чести рыцарь в идеале должен был пожертвовать всем, включая дружеские узы и даже жизнь.