Место конфликтов и войн в жизни мирового сообщества

Идея подобия любого из нас Богу, как и образ самого Бога в виде бедного бродяги Иисуса, критикующего структуры власти, были опасны здесь тем, что провоцировали критичность и разрушение традиций и социальных структур, обеспечивавших выживание этносов в борьбе с трудными условиями.

На фоне множества реформ и революций христианских стран, страны ислама до нынешнего века сохраняли традиционные формы экономики, оберегали дефицитные условия жизни, культивировали ценности сильной власти и богатства. В критических биосферных зонах агрессия на структуры власти и традиции народа могла очень быстро привести к самоуничтожению этноса.

Распространение "советской власти" в мусульманских регионах страны происходило принципиально иначе, чем в христианских, где марксизм выступил лишь научной рационализацией  христианских ценностей. Только большое желание выдать желаемое за реальность породило те исторические версии "народных революций" Востока, где организованные армии бедняков свергали власть "ненавистных баев".

На самом деле трудоемкие биосферные условия, экономика семейно организованного труда и традиции ислама оберегали родовую структуру власти от военного и идеологического разрушения.

Наоборот, при необходимости перейти  от разрушения к воссозданию органов  власти и государства, прежние традиционные структуры приняли на себя и роль партии, и роль советов, и роль административного аппарата. Реальной опорой власти были не формально принятые законы, не официально вводимые должности и роли, а глубокие основы психологии людей, их искреннее уважение к традициям или родовая зависимость.

Классово-европейские критерии христианского  сознания практически не были пригодны для анализа глубоко психологической  природы и структуры отношений  в исламском обществе. Поэтому  неоднократные удары по традиционной структуре родовой власти со стороны европейских идеологов и политиков приходились "мимо цели", меняли лишь внешнюю форму власти, не затрагивая ее глубинных биосферно-психологических оснований. Не случайно, даже сегодня казахское общество, в отличие от европейского, делится не на горизонтальные слои, классы или страты, а на пирамидальные семейно-родовые структуры, внутри которых человек занимает свое место, получает поддержку и понимание, общается и функционирует.

Для многих исламских народов в  ближайшие десятилетия неизбежно  расширение глубокого кризиса, скачок в развитии культуры, глобальный переход от традиционно-патриархальной психологии к новой. Традиционный казах, узбек или чеченец сегодня тесно связаны родовыми узами с множеством близких им людей, без участия которых не протекает ни одно их действие. Эти узы являются настоящими "пуповинами", питающими и поддерживающими жизнь человека с детства до старости.

В отличие от единственной пуповины, связывающей ребенка с матерью, таких родовых "пуповин" множество, и они оплетают каждого человека в течение всей его жизни, увязывая его мотивы, эмоции, сознание и активность с организованным полем обычаев и общественных потребностей.

Регионы планеты, принявшие ислам, были биосферной территорией, требовавшей жесткого и утомительного  труда. Такой труд и непрерывная борьба за участки своей территории нуждались в суровой организации, в развитой системе подчинения человека роду и родовой власти. Вместе с тем, например, сухие степи Казахстана с их жестким климатом сдерживали рост населения, были малопривлекательны для захвата извне, давали простор для кочевья и самообеспечения. Поэтому казахи не пережили кризиса роста социальной агрессии, подобного тому, что когда-то произошло с монголами, выплеснувшими свою активность за пределы своей степи.

История казахов, в отличие от истории Европы, включает больше периодов тяжелого труда и борьбы со стихией, чем борьбы с другими людьми за захват благодатных территорий. Такая история развивала способность к терпению и сложную культуру общения.

Подлинно  драматический удар по традиционным структурам и формам жизни в Казахстане был нанесен лишь глобальной биосферной и экономической перекройкой в последние десятилетия. В результате обширного уничтожения степных пастбищ (бывших биосферной основой традиционной деятельности), в результате развития в 20 веке городских, индустриально-промышленных форм хозяйства возникло противоречие между прежними традиционными обычаями и связями, с одной стороны, и ритмом и напряжением новой экономической формации, с другой.

Разные  ритмы жизни, различные этики  и психологии, связанные с разной организацией действий, порождают большое  напряжение в сознании и подсознании  людей. Это напряжение развертывается на всех уровнях общества. Для молодежи из аулов, не находящих для себя привлекательных профессий в традиционном хозяйстве, переезд в город представляется заманчивой перспективой реализации жизненных притязаний.

Однако  миграция в город порождает для  них почти шоковое перенапряжение отрыва от привычной социальной и  природной среды, с кровоточащим разрывом питательных "пуповин". Поэтому они усиленно ищут в городе какое-то подобие жестких структур и тесных связей, внутри которых каждый чувствовал бы себя так же защищенно, как в семье. Город же в целом, с чужой и непонятной культурой, выступает той враждебной средой, против которой направляется агрессия.

В такой  напряженной среде закономерно  происходит организация групп с  выделением лидеров, наиболее решительно отрицающих все "чужеродные" ценности и противопоставляющих им ценности братства и национального своеобразия. Это дает основание взаимодействию политической активности молодежных движений и националистически ориентированных деятелей культуры, выступающих носителями именно традиционных национальных ценностей.

В развитии предпринимательства такая психологическая ситуация способствует формированию тесных групп семейно-мафиозного типа, поскольку большая часть населения не склонна к индивидуальной организации деятельности, а стремится включиться в квазисемейные группировки. На смену традиционно-общинному способу жизни приходит не индивидуалистический капитализм западного типа, а клановo-мафиозный тип организации общества.

1.5 Глубина  и перспектива кризиса человечества  и конфликты

Глубину психологического кризиса, переживаемого человеком при переходе к рыночным отношениям, можно сравнить с кризисом, который миллионы лет назад превратил нашего животного предка в "человека разумного". Не только глубина изменения психологии, но и сами механизмы кризисов почти одинаковы. И в том, и в другом случае мы имеем факт уничтожения привычных биосферных условий. Всякое животное имеет систему инстинктов, действий и органов, точно приспособленных к определенной биосферной "экологической нише". Можно сказать, что и структуры действий, и структуры организмов являются "зеркалом", отражением биосферной ситуации. Рассогласования между схемами действий и колебаниями ситуаций уравновешиваются с помощью психических процессов, которые меняют действия, подгоняя их под логику ситуаций. Это основной закон формирования психики. Поэтому психика как система согласования движений с биосферными ситуациями сама оказывается отражением этих ситуаций.

Предок  человека был выбит "эпохой оледенения" из той самой биосферной ситуации, к которой были приспособлены  все его органы и действия. Это похоже на те частичные потери жизненных условий, которые переживают этносы в современном кризисе. Потеря своей "экологической ниши" обычно оборачивается для животного вида его гибелью. Предок человека в ходе массовой гибели сородичей смог выработать новые способности психики, сломав при этом жесткие схемы прежних инстинктивных реакций, приводивших его к гибели. Он научился перестраивать схемы действий с учетом изменяющихся условий жизни, сдерживая инстинктивные порывы и регулируя их на основе воли, мышления и сознания.

Он научился выдвигать цели и изменять их по ситуации, чего не было у животных. Чем  резче и чаще меняются ситуации, тем активнее идет к ним приспособление, тем сильнее развертываются способности  психики человека. Наше сознание развито настолько широко и глубоко, насколько глубоки и значительны колебания окружающих нас ситуаций.

Второй  кризис, разрушающий узкие "национально-биосферные ниши" этносов и национально-специфические  формы жизни, столетия назад начался  в Европе и все активнее захватывает современное человечество. В ходе этого кризиса у людей происходит еще один этап обобщения схем их деятельности, позволяющий им мигрировать без навязывания своей национально-специфической культуры и жить свободно, в разных национальных и интернациональных системах, распространяясь по планете без войны. Однако начало кризиса все же связано с усилением внешней агрессии и войнами.

Для большинства стран Евразии  и Африки кризис разрушения "экологических  ниш" только вступает в свою основную фазу. Это неизбежно приводит к возрастанию агрессивности народов, теряющих устойчивую биосферную основу деятельности, почву своих обычаев и душевных привычек. Промышленное преобразование природной среды в Индии или в Африке подрывает биосферную базу миролюбия и открытости, тысячелетиями характерных для этих народов, обеспечивает рост их агрессивности, распространение в этих регионах более агрессивных идеологий, рост межнациональных и региональных конфликтов. Этим народам предстоит пройти трудный путь преобразования внешней формы агрессивности в самоагрессию, что невозможно без развития необходимых социальных институтов и психологических механизмов саморегуляции и "сублимации" агрессии.

Особым бастионом "жесткого" сообщества выступает исламский  регион. Возросшая в конце 20-го столетия военная агрессивность исламского общества является защитной реакцией самоорганизации региона перед угрозой "размывания" его традиционных культур.

Прошедшая через кризис Ренессанса и Реставрации, "жидкая" форма  европейско-христианского сообщества является, при всей мягкости ее границ, агрессивной средой, своеобразной "информационной кислотой" современного социо-планетарного процесса. Проникновение этой "кислотной" культуры в твердые структуры исламских стран происходит чаще без войн и политического треска.

Но опасность размывания жестких  структур традиционной власти ощущается  этими структурами достаточно болезненно, что и заставляет их время от времени  реагировать запоздалыми военными акциями.

Тяжелые испытания предстоят не только для исламского мира, защищающего свои региональные айсберги в теплых водах мирового океана, но и для других регионов с жесткой структурой общества. Неизбежное нарушение устойчивости китайского общества по причине роста его населения, изменения биосферного баланса, а также проникновения в Китай новых схем жизни, деятельности и сознания может стать фактом глубочайшего потрясения всего человечества в начале 21 столетия. Сегодня волны "таяния" этносоциальных систем все теснее приближаются к Китаю, охватывая его кольцом воюющих и демократизирующихся народов.

2. Проблема конфликтов и войн  во взаимоотношениях между народами  и странами в современном мире

2.1 Война как средство достижения  экономических и политических  целей

Конец холодной войны и двухполюсного  миропорядка породил множество дискуссионных вопросов относительно характера взаимоотношений между народами и странами в формирующемся новом многополярном миропорядке. Среди них центральное место занимают проблемы конфликтов и войн. В их трактовке нет и не может быть единства мнений. Здесь существует широкий разброс позиций от своеобразной эйфории относительно перспектив исчезновения войн из жизни мирового сообщества до безоговорочной приверженности знаменитой формуле "война всех против всех" в качестве основополагающего принципа формирующегося нового миропорядка.

Мир, свободный от войн и кровавых конфликтов, был идеалом, проповедовавшимся  лучшими умами человечества. Кант, в частности, утверждал, что распространение  республиканской формы правления  ознаменуется наступлением эры международного мира.

Вслед за Кантом теоретики либеральной  традиции утверждали, что распространение  рыночной экономики и глобальная демократизация будут способствовать установлению мирных международных  отношений, а, следовательно, расширению зоны мира.

Вспомним в данной связи, что, вступая  в первую мировую войну на завершающей  ее стадии, Америка в лице президента В. Вильсона провозгласила своей  целью ни много, ни мало как "спасение мира для демократии". Предполагалось, что это будет последняя война, призванная положить конец всем войнам.

Однако всего лишь через 20 лет  после Версаля и известных "14 пунктов" В. Вильсона вся планета  стала ареной невиданной в истории  человечества, как по своим масштабам, так и по своей жестокости всемирной  бойни. Речь идет о второй мировой войне. Тем не менее нынешние противники войны все же уповают на ее исчезновение при утверждении во всемирном масштабе демократии.

С падением 9 ноября 1989 г. Берлинской стены  многие уповали на то, что в Европе, да и в мире в целом, наступит, наконец, период гармонии и порядка. Появилось множество работ, лейтмотивом которых является тезис о том, что в современную эпоху по мере утверждения во всем мире западной демократической модели жизнеустройства войны становятся достоянием истории.

Действительно, с исчезновением фронтального системного, идеологического и военно-политического противостояния ведущих акторов мировой политики как будто исчезли предпосылки для использования войны в качестве инструмента разрешения межгосударственных и международных споров. Так ли это на самом деле?

Войны - это результат политических решений для достижения политических целей с помощью вооруженной  силы. Раньше на войну смотрели как  на вполне рациональное средство достижения политических целей. Известный прусский военный теоретик XIX в.К. фон Клаузевиц считал, что стратегия не может иметь рациональной основы до тех пор, пока она не построена на осознании цели, которую она преследует. Именно это он имел в виду, когда характеризовал войну как продолжение политики другими средствами.

Ракетно-ядерное оружие в определенной степени разорвало связь между  политикой и войной, сделало устаревшей парадигму военно-политической конфронтации между великими державами, поскольку  разумная политика, призванная реализовывать  на международной арене национальные интересы, не может допустить применения ядерного оружия, обладающего чудовищной силой разрушения.